Kiki

Следующие полтора месяца он практически не запомнил. Однотипный марафон, состоящий из учебы, сессии и интенсивной подготовки к открытию выставки. В конце декабря Чонгук уехал в Италию к Тэхену, поэтому у Хосока больше не осталось людей, с которыми можно было бы вечером поболтать ни о чем и распить по банке пива. Конечно, все еще был сосед Юнквон, были другие приятели с танцевального, но все они погрязли в работе и учебных проектах. За время отсутствия режиссера Хосок понял о Чонгуке важную вещь: он был единственным на его памяти студентом K-Arts, который вопреки установленным традициям к аскетичному образу жизни и постоянной работе стремился остаться обычным молодым парнем. Тем самым, который не прочь развеяться, где-то прогулять, порой переборщить с алкоголем. Чонгук был своеобразным волком в овечьей шкуре. Вернее, американцем в корейской коже. С Юнги Чон общался только о предстоящей выставке. Мин очень смешно жаловался на консервативность музыкантов, которые со скрежетом соглашались на его нестандартные предложения по разнообразию их игры. Еще он ругался на переводчиков, которые якобы не могли адекватно передать его слова оркестру. По мнению Хосока, все это было типичными «претензиями гения и перфекциониста», потому что, когда он впервые услышал Extra в живом исполнении на первой общей репетиции, у него не хватило слов, чтобы описать свое восхищение. В тот же день он представил свою хореографическую часть всей труппе. Все еще были шероховатости, к тому же не всегда удавалось грамотно синхронизироваться с оркестром. Юнги на все недостатки было абсолютно плевать. До конца репетиции он бросал на младшего темные голодные взгляды, а после затащил в какую-то тесную подсобку, где они впервые попробовали двойную мастурбацию. У них слишком давно не было секса, поэтому оба кончили за пять минут. Хосок следующие несколько дней со стыдом вспоминал, как тихо поскуливал в чужие губы от счастья, своей разросшейся любви и ярких ощущений больших теплых ладоней на своем члене. От засосов на своей шее тоже было стыдно, но больше волнительно и приятно. В день открытия он страшно мандражировал. Количество посетителей превысило все возможные прогнозы, большинство из них, были, конечно, подписчиками Avant-gang. Руководство музея, крайне довольное от того, что маркетинговая стратегия сработала, всячески обхаживало Юнги с Хосоком и регулярно намекало на крайне высокие ожидания на их выступление. Чону от таких заявлений становилось только хуже. Помогали поддержка старшего и веселые комментарии Чонгука, который к этому времени успел вернуться в Корею. Хосок, как его увидел, сразу засыпал вопросами а-ля «ну, че, как, он согласился, вы вместе». На что блондин как-то странно улыбнулся, пожал плечами и пообещал, что расскажет все потом. Это было разумно, потому что в тот момент у танцора были совсем другие заботы. Однако сколько бы он себя ни накручивал и не грыз ногти, выступление прошло идеально. Первую сольную часть Чон исполнил без единой помарки, не пугал даже направленный только на него свет софитов и тотальная тишина в помещении. Дальше стало еще легче. Подключился оркестр, взгляды зрителей больше не были направлены только на него. Поэтому он полностью себя отпустил и танцевал с таким удовольствием, которое уже давно не чувствовал. Дальше были поздравления, объятия, совместные фотографии. Десятки подписчиков застенчиво просили сделать селфи с двумя участниками Avant-gang, на что Юнги с Хосоком так же застенчиво соглашались, нелепо улыбались в камеру, а после с величайшей благодарностью принимали комплименты. Поздравления неожиданно пришли и от Тэхена, для которого Чонгук вел персональную трансляцию. – Ему чертовски понравилось. Еще он сказал, что с такими данными ты слишком хорош для хена, – с ухмылкой косясь на хмурого композитора, сообщил Чонгук. – В таком случае передай Киму, что ты тоже слишком для него хорош, – ответил за Хосока Мин. Ближе к закрытию руководство музея настоятельно пригласило их на афтерпати, но Юнги непреклонно заявил, что Хосок слишком устал после выступления и ему нужно отдохнуть. Младший благодарно сжал его руку, потому что и правда был не в силах тратить еще несколько часов своей жизни на пустые официальные разговоры и сотни фотосессий. Однако он не ожидал, что отказ от предложения Музея был связан с тем, что у Юнги были собственные планы на сегодняшний вечер. На улице старший пригласил танцора к себе, чтобы лично спраздновать удачное завершение проекта. Здесь уже Хосок проглотил всю свою усталость и, конечно же, согласился. – А госпожи Мин нет дома? – разуваясь у порога, спросил танцор. – Нет, она на несколько дней уехала к отцу. Они иногда так делают, когда слишком сильно начинают скучать друг по другу. Чон умильно улыбнулся и проследовал за старшим на кухню. Они уже заказали доставку (Мин снова настоял на том, что угощает), по пути купили алкоголь. Хосок попытался заикнуться о том, что пить на голодный желудок плохая идея, но Юнги уже смешал соджу с пивом и решительно поставил два литровых стакана на стол. Младший мысленно перекрестился и сделал первый глоток. – Пока мы трезвые, есть одна тема, которую я хотел бы с тобой обсудить, – сел напротив Мин. Хосок нервно отхлебнул из стакана и кивнул. – Со мной связался один мужчина. Его зовут Ким Сокджин, он предложил нам свою кандидатуру в качестве менеджера. Я посмотрел его резюме, в целом, доверия заслуживает, раньше он работал со многими айдол-группами. Танцор ошарашенно уставился на парня: – Но зачем ему мы? – Какого ты низкого о нас мнения, – пожурил старший. – Как он написал, он устал от крупного шоу-бизнеса и хочет попробовать себя в необычных проектах. Таких, как мы. Он также сказал, что готов первый месяц работать бесплатно, чтобы мы присмотрелись друг к другу и оценили, нужно ли нам вообще это сотрудничество. – А нам нужно? – Это я и хочу с тобой обсудить, – улыбнулся Юнги. – У меня есть свое мнение, но для начала я бы хотел выслушать твою позицию. Хосок откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел в потолок. Собственный менеджер звучало очень серьезно. Конечно, это предполагало, что у них появится больше предложений о работе, возможно, они сами смогут искать себе заказчиков. С другой стороны, смогут ли они финансово потянуть менеджера, который раньше работал с айдолами. Очевидно, что там крутятся баснословные деньги. – А какие у него ожидания по зарплате? – 15% от каждого проекта. – Честно говоря, хрен знает, много это или нет, – нахмурился Чон и устало отпил из своего стакана. – Не мало, – простучал пальцами по столу Юнги. – Но он действительно профессионал, поэтому, скорее всего, изначально будет выбирать интересные и достаточно прибыльные проекты. Ему самому это выгодно. Тем более, мы же не занимаемся Avant-gang ради заработка. У нас все равно будет основная работа. По крайней мере я на это очень надеюсь. Поэтому, мне кажется, нет особой проблемы в том, чтобы платить большие деньги человеку, который будет за нас делать то, в чем мы объективно не сильны. Искать заказчиков и правильно вести с ними переговоры тоже надо уметь. – Как я понимаю, твое мнение в том, чтобы соглашаться, – подпер голову рукой Хосок, слегка поплывшим взглядом рассматривая старшего. – Я… – начал Юнги и прервался на сообщение в телефоне. Он поднялся и вышел в прихожую. Открыв курьеру дверь и забрав еду, Мин вернулся на кухню и принялся раскладывать боксы: – Опять же, менеджерская работа – это отдельный вид занятости, который требует очень много времени и сил. Честно скажу, за три года моих подработок я заебался переписываться с заказчиками, постоянно им что-то объяснять и согласовывать с ними любую малейшую херню. Это не просто отнимает твое время, которое ты мог бы посвятить на реальную работу, но еще и выжимает из тебя все жизненные силы. Поэтому я считаю, что будет здорово иметь своего менеджера, чтобы мы смогли сконцентрироваться только на творчестве. Но вопрос в том, хочешь ли этого ты? – Юнги поднял глаза на младшего и наклонился к нему. – Будешь ли ты чувствовать себя комфортно, если в нашей команде появится третий? – Ну, – медленно моргнул Хосок. – В принципе твои аргументы звучат вполне весомо. Сам я не уверен, что из этого получится, но в любом случае у нас будет пробная подписка на этого Ким Сокджина. Так что почему бы не попробовать? Присмотревшись к поплывшему взгляду напротив, Юнги криво усмехнулся и отстранился: – Я планировал, что ты примешь свое решение трезвым. – Ты сам налил мне литр сомэка! – Ты сам выпил из него половину за 15 минут, – парировал Мин и сел на свое место. – Но окей, я еще раз спрошу тебя об этом утром, чтобы ты не пожалел о своем решении. Если ты точно будешь согласен, то напишу ему. За следующие полтора часа они съели все два килограмма еды, выпили три литра сомэка, поделились детскими мечтами, планами на будущее и даже прошлыми отношениями. Хосок честно признался, что встречался только с парнями. У Юнги же было две девушки в школе и один парень на первом курсе. Алкоголь мешал сдерживать любопытство, поэтому без задней мысли Чон спросил: – А кто это был? Кто был тем парнем? – Неприлично задавать такие вопросы, Хосок-а, – наигранно возмутился Мин. Но прежде, чем младший успел извиниться за бестактность или хоть как-то отреагировать, Юнги переменился в лице и серьезнее ответил. – Это был Тэхен. У Хосока глаза на лоб полезли. В первую же секунду после признания он поперхнулся слюной, на вторую – у него в голове все сложилось. И взаимная нелюбовь, и постоянные придирки друг к другу, и постоянная защита Чонгука, если в сторону Тэхена композитор снова позволял себе нелестные комментарии. Мысли сменяли друг друга с бешеной скоростью, в голову лезли все более трагичные варианты расставания. Пока Хосок не посмотрел на Юнги. – Ты опять меня разыгрываешь, хен? – с легкой обидой проговорил Чон. Юнги, который все это время с садистским удовольствием наблюдал за эмоциями младшего, ехидно посмеялся: – Прости, это было сильнее меня. Но я удивлен, что ты мне поверил. Я бы никогда не стал встречаться с Тэхеном. – Он красивый, талантливый, очень неординарный, – неожиданно начал нахваливать Кима Хосок. – Обсудите это с мелким, – приподнял бровь Мин. – Мне абсолютно плевать, насколько человек внешне привлекательный, если мы с ним глобально в чем-то не сходимся. Я нормально отношусь к Тэхену, даже уважаю его, но он никогда не станет мне близким человеком, потому что у нас разные бэкграунды и полярные точки зрения на многие вещи. А еще я точно проиграю Чонгуку в части флирта, ухаживаний и всей романтической херне. Так что нет, тут без вариантов. С последним Хосок был не согласен: старший мог быть милым и заботливым. Чон убедился в этом на собственном примере. Но вслух высказывать свои мысли он не стал, чтобы у Юнги не возникло никаких соблазнов. Он действительно на доли секунд стал ревновать и даже подумал, что мечтает, чтобы Тэхен больше никогда не возвращался в Корею. Теперь никаких рисков не было, пусть он так и не узнал, с кем же встречался Мин на первом курсе. Ближе к полуночи они убрали за собой мусор, приняли душ и полностью вымотанные легли в кровать. Как только голова соприкоснулась с подушкой, Хосок начал ловить ужасные вертолеты. Мозг принялся высчитывать вероятность того, сблюет ли парень сегодня ночью или все-таки в этот раз сдержится. Просить поставить ведро было неловко, пойти в туалет, чтобы вставить два пальца в рот – слишком палевно. Спустя 10 минут Чон повернулся к старшему, чтобы попросить таблетку, и неожиданно нос к носу с ним столкнулся: – Ты чего, хен? – шепотом спросил танцор. – Принюхивался к твоим волосам, – тихо разъяснил парень. Непонятно, зачем они говорили на пониженных тонах – в квартире они были одни. Но в темной комнате шепот находит сам собой. – Зачем? – Ты помылся маминым шампунем? – Не знаю, взял тот, который больше всего понравился по запаху. Мин приблизился и еще раз понюхал влажные волосы: – Да, это мамин. – Мне не стоило? – забеспокоился Хосок. – Да нет, почему? Вряд ли она заметит пропажу 10 граммов шампуня. – Обычно мне больше нравятся женские средства ухода, – признался Чон. – У них приятнее запах. – Понимаю, – задумчиво сказал Юнги. – Я сам предпочитаю ненавязчивые ароматы или средства совсем без запаха. Но мне нравятся на других женские ароматы. Этот шампунь вообще для меня особенный. Мама пользуется им, сколько я себя помню. Каждый раз, когда мы мирились, она меня обнимала, и я утыкался в ее волосы, чтобы почувствовать этот запах. Для меня это запах примирения и счастья. Хосок улыбнулся и, подправив угол подушки, чтобы лучше видеть Юнги, придвинулся ближе: – А вы часто ссорились? – Не очень. Я бы сказал, стандартное количество. Проблема была в том, что я очень плохо признавал свою вину. Мне и сейчас это тяжело дается, но тогда совсем было глухо. Каждый раз, когда мы о чем-то ругались, я быком упирался и наотрез отказывался принимать ее позицию. Даже когда я подсознательно понимал, что не прав, все равно стоял на своем. Мама – мудрая женщина. Она почти никогда на меня не кричала, просто отправляла меня после ссоры в мою комнату, а после вела себя со мной очень холодно. Продолжала со мной разговаривать, помогать мне в чем-то, но я чувствовал, как она недовольна моей твердолобостью. Обычно через несколько дней я начинал очень по ней скучать. Злость проходила, наступало понимание, что я действительно был слишком резок и спорил просто для того, чтобы поспорить. Но мне все еще было сложно на словах извиниться, так что я писал для нее небольшую фортепианную пьесу, через которую просил прощения. Так мы почти всегда мирились. – То есть ты просто в какой-то момент звал госпожу Мин, играл ей, и она тебя понимала? Без каких-то пояснений? – удивился Хосок. – Да, – с нежностью улыбнулся. – Она прекрасная мать и всегда тонко меня чувствовала. Мне кажется, она в принципе единственный человек, который был способен в той ситуации понять, что происходит. Что мальчик не просто хвастается очередной написанной музыкой, а пытается ей что-то этим сказать. Хосок поджал губы, но, осознав, что не может справиться с эмоциями, спрятал лицо в подушку. Он глубоко дышал, чтобы успеть взять себя в руки, но Мин понял причину его поведения быстрее: – Хосок-и, ты плачешь? – Прости, хен, – пробурчав в подушку, – это хорошие слезы. Я просто растрогался. Такое часто происходит, когда я много выпью. Юнги впустил пальцы в ворох чужих волос и слега потянул, прося повернуть голову на себя. Чон неохотно подчинился. Даже через мутные от слез и алкоголя глаза, даже в темноте, можно было увидеть нежный взгляд старшего: – Очень грустно, что ты стыдишься этого, – Юнги вытер подушечкой большого пальца мокрую щеку. – Слезы радости за другого – одна из самых прекрасных вещей, которые можно встретить. Взгляд Хосока метался по темному лицу. Это нежное выражение, теплая ладонь на его щеке, уютное и правильное ощущение близости сжимало горло новыми слезами. Танцор был абсолютно уверен в том, что чувствовал в этот момент: – Во мне так много любви к тебе, хен. Юнги еле заметно нахмурился, но, вернув руку под одеяло, все-таки ответил: – Во мне тоже много любви к тебе, Кики. – Что именно ты любишь? – Твой танец, твою эстетичность, твою гибкость, твои движения. Я люблю твою чувствительность, беззаботность, эмоциональность. Я люблю, как идеально ты подходишь моей музыке, что как будто ты создан для того, чтобы под нее танцевать. Хосок, не дыша, вслушивался в каждое слово, рассчитывал хотя бы на одно, которое совпадало бы с его причиной любить. Но так и не услышал. Он задал коварный вопрос, потому что был уверен, что нельзя любить за что-то. Ты любишь всего человека, а не по частям. Он решил дать старшему (и себе) второй шанс: – Это было для Кики. А что ты можешь сказать Чон Хосоку? Взгляд Юнги стал совсем нечитаемым. Левый уголок губ дрогнул: – Спи, Хосок-а. Ты слишком много выпил и начал задавать чересчур глупые вопросы. Перед глазами – развернутая спина. В голове – мысль, что Юнги ошибся. Ведь морально готовясь к своему главному вопросу, танцор успел стремительно протрезветь.

***

Через несколько дней после открытия выставки Хосок заболел. Что было ожидаемо. Танцор молил свой организм продержаться до конца. Организм продержался, а, переступив финишную прямую, рухнул на месте. Первое время танцор бредил без сил на кровати от высокой температуры. Юнквон уехал жить к другу сразу же, как у его соседа появились первые признаки болезни. Хосок сам на этом настоял, потому что понимал, насколько фатально может закончиться для четверокурсника K-Arts пропуск занятий, пусть даже из-за больничного. Из-за страха кого-то заразить Чон запретил всем знакомым навещать его. Это было правильно и рационально, но очень одиноко. Самому приготовить для себя лекарства, самому заставлять себя съесть хотя бы ложку супа, самому накручивать себя из-за неразделенной любви. С последним Хосок справлялся лучше всего. Он часто плакал от усталости и жалости к себе. Настроение не поднимали ни хорошие комментарии под их последними видео, ни поздравления родителей с первым крупным проектом, ни даже первые 100 тысяч на канале Avant-gang. Настроение только опускалось: чем чаще он вспоминал последний разговор с Юнги, тем ниже. На шестой день, когда от простуды остались только насморк и легкий кашель, без спросу пришел Чонгук. С собой он принес всю возможную вредную еду, глупые шутки, которые пробивали на смех, и крепкие объятия, от которых трещали кости. – И чего это ты такой веселый? – Хосок сел в позу лотоса на кровати и завернулся в одеяло. – Потому что, наконец, увидел моего драгоценного друга, конечно, – пафосно произнес Чонгук и свалился на кресло. – Ну, да, конечно. – Почему ты всегда меня в чем-то подозреваешь? – вскипел блондин. – Я искренне хотел поскорее с тобой встретиться. – Хорошо-хорошо, – через кашель посмеялся Хосок. – Тем не менее, я чувствую, что есть другая причина. Чонгук повержено вздохнул: – Что, прям с порога рассказывать? Никаких светских разговоров для разогрева? – Ни в коем случае, – безапелляционно мотнул головой больной. – Вся моя новостная повестка за эту неделю крутилась вокруг мокроты и указок от мамы, какой вид женьшеня мне выпить в этот раз. Так что рассказывай все и в подробностях. Хосок сильнее укутался в одеяло и уставился на гостя с видом ребенка, которому вот-вот расскажут удивительную сагу про принцессу и дракона. Такому Чонгук не мог сопротивляться: – В общем, я приехал за несколько дней до его дня рождения, – запинаясь и пряча глаза в пол, начал он. – Как только вышел с самолета, написал ему. Тэ мне долго не верил. Был уверен, что я его разыгрываю, – с улыбкой вспоминал Чонгук. – Я буквально начал отправлять ему десятки селфаков и данные о местоположении. Только после этого он приехал и встретил меня. Честно, я никогда не видел его таким растерянным и смущенным. Он даже не поздоровался со мной, просто стоял и хлопал глазами, как будто это все еще какой-то пранк. – Вау, – протянул Хосок, пряча улыбку в наволочке, – вы поцеловались? – Нет, конечно, – отмахнулся Чонгук. – Тэхен никогда не показывает таких ярких эмоций в общественных местах. Тогда это вообще было опасно, так как его привез водитель его родителей. Я просто его обнял, он обнял меня в ответ. Очень крепко и долго. Потом мы поехали к нему домой – у его родителей есть своя квартира в Парме. Вообще-то у меня был забронен хостел, но Тэ сразу сказал, чтобы я все отменял, потому что я буду жить у них. На несколько секунд Чонгук замолчал. Он кусал внутреннюю часть щеки, раздумывая, как продолжить историю. Однако короткая пауза не помогла скрыть злости в голосе: – Встретился с его родителями. Те еще крысы, – сквозь зубы. – Я знаю, что в Корее плохо так отзываться о старших, но как я по-другому назову лицемерных паскуд, которые строят из себя интеллигентов, высшую знать, радушных хозяев, при этом показательно морщатся при виде твоих кроссовок, сарказмом отвечают на любое твое мнение и скалятся, когда ты делаешь что-то якобы не по этикету. Я понимаю, что это другой сорт людей, которые постоянно вертятся в таких кругах, но меньшими змеюками они от этого не становятся. – У вас не было стычек? – с тревогой спросил Хосок. – Нет, – хмыкнул режиссер. – Тэхен в первый же день провел мне технику безопасности и подробно расписал, как себя вести. Я… Знаешь, я даже не думал, что могу восхищаться им еще больше. Но после того, как я увидел, в каких условиях ему приходилось выживать, я не переставал удивляться, как ему удалось остаться абсолютно адекватным парнем со здоровой самооценкой. Вернее, у него она вообще занижена, что тоже удивительно. Хосок понимающе кивнул. На время парни снова погрузились в свои мысли. – Чем вы занимались? – поинтересовался танцор. – Ничего особенного, – пожал плечами Чонгук. – Он ходил на репетиции, иногда брал меня с собой. Я, кстати, познакомился с тем немцем. Вроде нормальный мужик. У него жена и двое детей. – А я говорил тебе, что ты зря его подозреваешь! – бросил подушку в друга Хосок. – А что я мог сделать?! – ловко увернулся блондин. – Признай, что это была не самая пустая причина для ревности. Но ладно, забыли. Короче, несколько раз бывал в этом Аудиториуме Паганини. Много гуляли по рождественской Парме. Я часто кормил его всякими сладостями, потому что, естественно, он сидел из-за предков на самой полезной детокс-диете, которую ты можешь представить. 30 декабря, в его день рождения, мы отсидели большой званный ужин в его честь, а потом пошли гулять. Там я подарил ему свой подарок. Глупый на самом деле, – неловко почесал шею Чонгук, – но он мне как-то сказал, что его очень успокаивают звуки калимбы, это африканский музыкальный инструмент. Поэтому я заказал ему один из Танзании, самый аутентичный, деревянный, с разноцветными бусинками из жестяных банок. Четыре месяца ждал, пока дойдет. Еще попросил, чтобы на корпусе выжгли его инициалы. – Ему понравилось? – завороженно спросил Хосок. – Да, – лицо Чонгуку просветлело от счастливой улыбки, а вокруг глаз разбежались маленькие морщинки. – Ему очень понравилось. Он впервые меня тогда поцеловал за всю поездку. Сам, наплевав, что мы были на улице. – Ты предложил ему встречаться? – кусал от волнения губы танцор. – Предложил, – серьезнее посмотрел Чонгук. – В последний день отъезда. Он сам вывел меня на этот разговор. Спросил: «Ты точно приехал ко мне только для того, чтобы поздравить». Я ответил, что да, в том числе. Мне очень хотелось сделать ему приятное, и я безумно соскучился. Уже после признался, что мне важно понять, что он ко мне чувствует, потому что мне невыносимо тяжело находиться в подвешенном состоянии еще несколько месяцев. Сказал, что если все взаимно, то я бы хотел, чтобы он был моим. И… – И? – тихо подсказал Хосок после минуты молчания. Чонгук нервно облизал губы: – Тэхен сказал, что это взаимно. Что он тоже ужасно скучал и долго не верил, что я действительно просто так приехал к нему в Италию, потратив все сбережения. Но он не хочет меня связывать отношениями на расстоянии. Тэ боится, что мои чувства могут остыть или что я влюблюсь в кого-то другого, но не смогу себе этого позволить, потому что не захочу бросать его по смс. Я действительно не хочу расставаться через сообщения, я вообще не собираюсь с ним расставаться. Но Тэхен хочет, чтобы все было по-правильному, по-человечески, вживую, – передразнил Чонгук. – Короче, закончил он на том, что пусть это будет пролонгированным предложением. То есть если по его приезде я все еще буду готов с ним встречаться, то тогда он будет готов официально начать отношения. Хосок нахмурился и фыркнул: – Как все сложно. – Не говори, чувак, – тяжело вздохнул Чонгук. Танцор задумчиво посмотрел в окно и от пришедшей в голову мысли прыснул. – Ты чего? – Да тут хен недавно мне наплел, – Хосок прокашлялся, – наплел, что на первом курсе встречался с Тэхеном. Я просто подумал, насколько ебанутыми были бы эти отношения. – В смысле встречался? – за секунду завелся блондин. – Он пошутил. Пошутил, Гук-и, – на всякий случай повторил больной, уже пожалев о том, что проболтался о том, как его развели. – Сам подумай, это же невозможно. Они совсем несовместимые люди. Они буквально только через силу могут находиться в одной комнате. Чонгук подозрительно прищурился: – Ну, может быть. Тем не менее, его брови еще нескоро разгладились. Он долго с мрачным видом ковырял пальцем дырку на своих джинсах, пока резко не поднял голову на друга: – А, вы с хеном?.. – Не спрашивай, – оборвал Хосок. – Все так плохо? – Нет, просто все так же, – потухше. – Со стороны Юнги-хена все так же. Глухо и играючи безответно.