***
– Так он уехал? – Ага, несколько дней назад. После Фестиваля все немного расслабились. Темп учебы остался диким и выматывающим, но все же не настолько безумным, как неделю назад. Поэтому все начали находить для себя свободное время там, где его нет. Чонгук и вовсе сказал, что «после такого дрочева нужна месячная терапия пивом». Хосок предложил сократить срок запоя хотя бы на неделю, а лучше на пару дней. Режиссер согласился только при условии, что танцор к нему присоединится. И вот они лежат субботним вечером на полу чонгуковой комнаты, вместе с алкоголем поглощая жалобы друг друга. – Насколько? – На две-три недели, точно пока неизвестно. – Фу, и почему мы с тобой такие неудачники, Хосока, – страдальчески проныл Чонгук. – От нас все время сбегают. – Он не сбежал! Он просто уехал по работе. – Ага, после таких слов мужики и уходят из семьи. Хосок приподнялся на локтях и устало посмотрел на друга. Он выглядел настолько же депрессивным, насколько пьяным. – Гук, откуда столько пессимизма? – Все оттуда же. Из разбитого сердца и холодной кровати, которую никто не греет, – Чон свернулся на полу в комок, всем видом требуя, чтобы его обняли, согрели и никогда не отпускали. Хосок сочувственно завалился на парня сверху и, положив подбородок на плечо, стал гладить волосы: – Ну Гуки, он вернется. Вы встретитесь, обниметесь, займетесь сексом прямо посреди аэропорта и больше никогда не разлучитесь. – Ага. Мы встретимся, обнимемся, а потом из-за его спины выглянет горячий немец и пошлет меня нахуй. – Какой немец? – приподнял голову Хосок. – Ты видел сторис Тэ вчера? – возмущенно спросил блондин. – Да, – неуверенно ответил танцор. Прокручивая в голове последние обновления Кима, он усиленно пытался понять, что так могло взволновать его друга. А как вспомнил, брови разгладились. На лице расплылась утешающая улыбка. – Боже, чувак, это же его преподаватель. – Это еще хуже! Горячий блондин-немец, который еще и твой преподаватель. Что может быть сексуальнее? Так ты видел, он еще подошел к нему сзади и учил правильно держать скрипку. Сука, Тэхен с 7 лет играет на скрипке, может, ты еще его нотам начнешь учить? Или, нет, посадишь к себе на колени и покажешь, как держать руки на пианино лодочкой! От разыгравшегося воображения Чонгук проскулил в сложенные на лице руки. Хосок решил дать парню немного времени, чтобы проораться. Но даже спустя несколько минут Чон продолжал тихо подвывать. Осознав, что больное сердце ором и истерикой не вылечить, Хосок постарался перевести разговор: – С чего ты вообще взял, что он немец? Тэхен же вроде в Италии. – Во-первых, я до 13 лет прожил в Америке, поэтому европеоидные лица научился легко различать, – деловито принялся разъяснять Чонгук. – Во-вторых, – поднял второй палец для убедительности он, – если ты обратил внимание, то это был репост, то есть сторис была как раз того мужика. Поэтому, естественно, я посмотрел его профиль. И в-третьих, что самое главное. Он прикрепил надпись Mein schöner Student. А с таким не шутят, чувак. Чонгук перешел к следующей стадии своего трагизма – демонстративному безразличию и ледяному принятию ситуации. Это плохо. Хосок сразу понял, поэтому мгновенно обвил конечностями несчастное тело: – Неважно, кто там и как с ним флиртует, Тэхен не тот человек, который на это легко клюнет. Тем более, помни про языковый барьер и культурные различия. Так что просто продолжай поддерживать с ним связь. Хотя бы огонечки ставь на сторис. А там видно будет. Чонгук прокряхтел, приподнимаясь вместе с танцором с пола, дотянулся до своей банки и, сглотнув, уже серьезнее выдал: – Будет. В декабре и увидим. – А что будет в декабре? – День рождения Тэхена. Я хочу приехать к нему и сделать сюрприз, – признался парень, задумчиво разглядывая банку в руке. – Вау, – удивленно моргнул Хосок, – это классно. Ты большой молодец, что решился. – Да, – застенчиво улыбнулся Чонгук. – Как ты там говорил? Неопределенность убивает, и ты больше не выдержишь? У меня примерно такая же ситуация. Год – слишком долго. Если он скажет нет, то лучше узнать это как можно раньше. Хосок заметно поник. Он тоже недавно был таким же решительным, чтобы узнать правду и окончательно разобраться со старшим в их отношениях. Один странно-утешающий разговор (пришпоренный приятным сюрпризом), и вся решительность рассеялась, оставив тихую надежду внутри и желание по крайней мере быть рядом. Чонгук быстро понял, с чем связана такая резкая смена настроения, и наигранно бодрым голосом постарался отвлечь: – Я так, кстати, и не понял, что у вас за работа. Хосок встряхнул головой, чтобы выкинуть ненужные мысли: – Нас пригласил Корейский музей традиционной музыки. В конце января они вместе с японским Музеем музыкальных инструментов Хамамацу устраивают совместную выставку необычных редких музыкальных инструментов со всего мира. Тема вроде интересная, но без должного пиара и рекламы вряд ли много людей придет. Поэтому они предложили нам подготовить выступление на день открытия. – Умно, – хмыкнул Чон. – Как минимум придут ваши подписчики, чтобы поглазеть на вас вживую. Этого-то Хосок и боялся. Сейчас на канале Avant-gang 78 тысяч подписчиков. Около 30% из них иностранцы, но даже так выходит куча людей. – Я вот не очень хочу на них глазеть. Чонгук глупо захлопал глазами: – В смысле не хочешь? Это же, считай, фан-встреча. – Это меня и пугает. Одно дело выступать с другими танцорами для людей, которые просто пришли на концерт. А тут многие придут ради нас. Это слишком много давления. Вдруг я облопошусь, и все разочаруются. – Так, – теперь Чонгук начал поддерживающе его обнимать. – Я уверен, что ты сможешь собраться и отлично выступить. Подумай с другой стороны. Это не безликая толпа, это люди, которые подписались на вас, которые вас любят и восхищаются вами. Они изначально будут к вам мягче и толерантнее. Значит, тебе нужно постараться показать им все, на что ты способен. А если что-то пойдет не так, то они спокойнее к этому отнесутся. Это как мама, которая пришла на новогодний концерт. Как бы ты там ни напортачил, она все равно назовет тебя лучшим мальчиком и купит вкусняшку. У Хосока против его желания полезла улыбка. Чонгук, заглянув в лицо, удовлетворенно кивнул. – Только я не понял, нахрена хен в Японию поехал. – Учится. Выставка про необычные музыкальные инструменты, нам кратко рассказали про каждый экспонат, и хену больше всего понравился терменвокс. – А? – Терменвокс. Вроде как это первый электрический музыкальный инструмент. Я не сильно разбираюсь, но он вырабатывает электромагнитное поле. Когда человек подносит к нему руку, оно начинает колебаться, и вырабатывается звук. Юнги-хен так вдохновился этим инструментом, что решил сделать его хайлайтом нашего выступления. В Японии одни из лучших школ по терменвоксам, поэтому он уехал, чтобы быстро разобраться в механике игры. Потом вернется, сразу начнет писать главную тему для открытия, а я разрабатывать хорео и продумывать выступление. – И на все у вас чуть меньше 3 месяцев? – с сомнением спросил Чон. – Ага, звучит нереально, да? – Ну почему? Что-то между «вы в жопе» и «я верю, что у вас все получится».***
Юнги превысил все дозволительные пределы наглости. Так для себя решил Хосок, когда старший вернулся спустя месяц в Корею, позвал его на репетицию, и сразу же показал на стоящий посреди студии терменвокс в человеческий рост. Вернее, в рост Хосока. Оказалось, что уже в Японии Мин придумал общий концепт выступления и попросил музей Хамамацу для этого сделать инструмент гораздо большего размера. Те, так же, как и Чон, охренели от таких запросов. Но Юнги умел убеждать, когда ему это надо. Наговорив с три коробка про то, что таким образом выступление получится более эффектным, так еще музей после этого будет обладать самым большим терменвоксом в мире, он смог получить все, что хотел. Хосок неуверенно подошел к странному механизму. Он стоял на массивном круглом ящике черного цвета, по обе стороны от него – две металлические дуги. Одна горизонтальная, другая вертикальная. Вот и все устройство. – Встань на него, – подсказал Юнги, следя за младшим. Чон послушно поднялся на небольшую площадку инструмента. Он уже видел, как извлекаются из него звуки за счет пассов руками, поэтому осторожно поднес ладонь к правой вертикальной дуге. Воздух вокруг танцора осязаемо задрожал от низкой грудной ноты. Хосок одернул руку и поспешно слез. – Не бойся, – улыбнулся Юнги и подошел к терменвоксу. Занеся пальцы над дугами, Мин стал, как дирижер, разрезать воздух точными взмахами. Узнав мотив Arirang, Хосок восхищенно просвистел: – Это похоже на женское пение. – Да, – почти любовно посмотрел на инструмент Юнги. – Терменвокс может быть слегка непослушным, но немного практики – и он целиком тебе подчинится. – Ну да, – пожал плечами Хосок. – Кому надо, тот всегда научится. – Тебе тоже надо, – твердо посмотрел на танцора Мин. – Что? – Я ведь не просто так попросил его сделать в полный рост. Я хочу, чтобы в начале выступления ты станцевал на нем, параллельно сам для себя отыгрывая мелодию. Чон отступил назад, в шоке уставившись на полностью спокойного композитора: – Хен, ты сам месяц учился на нем играть. Я же никогда не держал в руке ничего, сложнее гитары. А теперь ты хочешь, чтобы я за пару недель наловчился этим магическим пассам в воздухе и параллельно еще умудрился танцевать?! – Я не требую от тебя исполнять Баха, – сморщился Юнги. – Я уже написал главный мотив, он не сложный. С терменвоксом ты будешь взаимодействовать не больше 30-40 секунд. Я уверен, ты справишься. Мин забрался на платформу и протянул Хосоку руку: – Давай, иди ко мне. Хныча и сетуя на свою нелегкую жизнь, Чон поднялся за старшим. Его даже не смущало, как близко они стояли, его очень нервировала идея Юнги – она звучала нереально и почти неисполнимо. Но жалобы резко застряли в горле, когда Мин опустил свои руки ему на талию и мягко развернул спиной к себе. – Расслабься, хорошо? – Мин накрыл кисти парня своими ладонями. – Я буду управлять твоими руками, чтобы ты понял, что нужно делать. Танцор всеми силами сдерживался, чтобы не задрожать. Он слышал на задворках слуха извлекаемые звуки, но не различал их. Мысли крутились только вокруг чужих горячих ладоней, прижатой к его спине груди и громкому дыханию на ухо. Он слишком долго не видел Юнги, слишком сильно скучал, чтобы сейчас адекватно воспринимать происходящее. Когда композитор опустил его руки, Хосок понял, что не запомнил вообще ничего, поэтому тихо попросил: – Еще. На этот раз он старался больше концентрироваться на музыке. Красивый меланхоличный мотив действительно был довольно простым. Возможно, потому, что терменвокс не мог играть аккорды – только одиночные ноты. На третий раз Чон попытался запомнить движения, но снова начал паниковать. Даже когда его учили играть «Собачий вальс» в школе, он путался в клавишах. А здесь нужно запоминать точное положение обеих рук в воздухе. Как это вообще возможно?! – Попробуй сам. – Нет, хен, – жалобно проныл Чон и вцепился в чужие кисти. – У меня не получится. – Хосок-а, – Мин положил свой подбородок на плечо и обнял танцора за пояс. – Мы вместе работаем почти год. Хоть раз у тебя что-то не получилось? – Значит, это будет первый раз. – Не будет, – спокойно пообещал Юнги. – Ты невероятно талантливый, малыш. И сейчас ты позволяешь своему страху и неуверенности одержать верх над этим талантом. Это не так сложно, как кажется. Просто попробуй. Я в любом случае буду рядом и, если понадобится, помогу. Хосок неуверенно кивнул и разжал руки, тут же поднимая их на уровне дуг. Первая попытка – провал, танцор сфальшивил на первой же ноте. Вместе с Юнги отыграв мелодию по новой, он попытался второй раз. Ему удалось дойти до конца, но он лажал столько раз, что музыка была еле различимой. Лишь на седьмую попытку из его пальцев вышло что-то сносное. Все еще неуверенно, не так идеально, как у Мина, но все-таки узнаваемо и без ошибок. – Умница, – с улыбкой в голосе похвалил сзади Юнги и, чмокнув в оголенное плечо, спустился на пол. У Хосока по всему телу пробежали мурашки. Эти пытки стоили неожиданного короткого поцелуя. – В начале выступления будет твое соло, – усевшись за стол, принялся объяснять композитор. – Как я уже сказал, тебе нужно будет отыграть главную тему с минимальными хореографическими элементами. Дальше вступит оркестр. Он будет состоять из 10 стандартных терменвоксов, традиционных корейских барабанов, омникорда и нескольких глюкофонов. В этот момент ты уже спустишься на сцену и полноценно сможешь танцевать. Думаю, я допишу партитуру для музыкантов за неделю-полторы. К этому времени, желательно, чтобы ты уже разобрался со своим терменвоксом и смог подготовить первую часть выступления. Справишься? Хосок снова послушно кивнул. Не то чтобы у него был выбор.***
Чон будто снова вернулся во времена подготовки к Фестивалю. Утром, днем и вечером он ходил на пары и репетиции, готовился к экзаменам, ночами тренировался с терменвоксом. Уже через несколько дней он блестяще исполнял основную тему, но Юнги хотел включить в нее хореографию. Площадка инструмента была чуть меньше плота, на котором он танцевал для «Глубоко над водой», поэтому ограниченность «сцены» проблем не вызывала. Сложность была в том, чтобы артистично исполнить все пассы руками и при этом сохранить звук четким и чистым. В воскресенье Юнги написал ему и спросил «как дела». Хосок, который последнюю неделю спал четыре часа в сутки, ответил короткое «тренируюсь». Не хотелось делиться результатами, жаловаться, искать поддержки. Никто не был виноват в том, что он физически и эмоционально истощен. Даже сам Мин, который придумал этот безумный концепт с терменвоксом. Они сами поставили себе эту планку на неординарность и экстремальность, заказчики ожидали от них соответствующего. Поэтому Хосок продолжал нещадно тренироваться, молясь, чтобы тело продержалось до дня открытия выставки. Дедлайны поджимали, поэтому Юнги снова написал ему в среду и попросил прийти завтра и показать все, что есть. К этому времени Чон был полностью готов. Причудливый танец с электромагнитным инструментом зафиксировался на уровне мышечной памяти. Хосок снова начал лунатить и каждый раз в моменты ночных приступов играл на невидимом терменвоксе. Да, он был полностью в себе уверен, а еще тотально истощен и безразличен к внешнему миру из-за усталости. В четверг Юнги первым делом включил младшему законченную оркестровую тему. Он назвал ее Extra как отсылка к чудаковатости и специфичности включенных в выставку инструментов. В полнозвучной многоплановой мелодии переплетались разные по темпу и характеру музыкальные темы. Тяжелый тревожный ритм задавали низкие барабаны, на контрасте оперным женским голосом пел хор терменвоксов. Низкий общий фон создавало немного космическое звучание глюкофона. Этой космичности подыгрывал звонкий легкий омникорд. Хосок бездвижно прослушал всю композицию, смотря пустым взглядом в зеркало. Его слегка усыпило, но зато настроило на нужный лад. – Это хорошо, хен, – только и сказал он. А после встал и поднялся на площадку своего личного терменвокса, чтобы сразу показать свою часть работы. Он уже сросся с ним. Ощущение окружающего магнитного поля больше не пугало. Напротив, новое колебание стимулировало следующее движение. Его исполнение мотива Extra не было танцем в классическом понимании. Пассы руками продолжали быть преимущественно средством игры, но у него оставался корпус, бедра и ноги. Ими то он и усиливал впечатление от каждой проигрываемой ноты. Вначале осторожно, неподвижно, лишь за счет рук, задавая общий мотив. Пауза. Хосок собрал тело прямой линией, подняв кисти над головой. Замер, чтобы затем резко выбросить левую ногу в изломе колена над горизонтальной дугой. Правая рука коснулась воздушного пространства вертикальной дуги. Вместе с вытянутым носком ноги она точными движениями отыграла следующую часть мелодии, в это время левая кисть изящно выгибалась над головой под каждую ноту. Поза, похожая на стойку журавля в кунг-фу. Но если в боевом искусстве она была создана, чтобы стремительно собрать все силы в одной точке и яростно ударить, поза Хосока с каждой секундой отбирала по килограмму сил. 34 секунды – это очень долго. Его «журавль» был уязвим и неустойчив. Тем не менее, он все равно старался твердо стоять и до миллиметра отслеживать положение частей тела в воздухе. Чтобы не сфальшифить, издать самый чистый звук. Самым сложным движением был выброс левой руки к правой. Кистями он карабкался по воздуху, продолжая пассами выпрашивать ноты. Поворот на 90 градусов, руки меняются дугами. Широкими жестами танцор выбил звонкие конечные ноты и вновь повернулся к зрителям. На тот момент только на Юнги. Он не смотрел на Мина, как делал всегда. Тело дрожало от напряжения, вся одежда была мокрой от пота. Он простоял пару минут, может, больше, но все еще не получалось отдышаться, в глазах начало темнеть. Он спустил левую ногу на пол, чтобы сойти с площадки терменвокса, но колени подкосились. Юнги успел его подхватить и вместе с тяжело дышащим танцором опустился на паркет. – Блять, Хосок, – взволнованно прокричал старший. – На кой хрен ты полез танцевать, если тебе было плохо? – Так всем плохо, – тихо и медлительно пробормотал Чон. Лицо композитора немного плыло, все мышцы гудели от усталости, но лежать на коленях Юнги было так приятно и тепло, что танцор почти не обращал на это внимания. – Ты так же работаешь на износ. – Да, но я не довожу себя до состояния, когда падаю в обморок. – Ну, я упал. Но не в обморок, только в твои объятья, хен, – сам же рассмеялся от своей глупой шутки Хосок. – Флирт сейчас не уместен, – строго произнес композитор и уже через секунду обеспокоенно посмотрел на парня в своих руках и ласково зачесал влажные волосы. – Тебе нужно к врачу. – Нет, – слабо качнул головой Чон. – Это просто перенапряжение и усталость. Отлежусь несколько дней, и все пройдет. В первый раз как будто. Юнги тяжело вздохнул и полез в карман за телефоном. Быстро кого-то набрав, он зажал плечом смартфон и вернул руку на чужие волосы, осторожно их перебирая. – Чонгук-а, срочно, ты сейчас где? – режиссер коротко ответил. – Идешь в душ? Отлично, не иди. Мне очень нужны твои сильные руки, чтобы донести одно полумертвое тело до кровати. – Даже со стороны танцор различил возмущенный тон их друга. – Это не просто какое-то полумертвое тело. Это Хосок. И ему сейчас не очень хорошо. Он почти упал в обморок от истощения. Я не смогу один донести его до общаги. – Чонгук на несколько секунд замолчал, а после уже более спокойным голосом что-то спросил, от чего у Юнги мгновенно перекосилось лицо. – Нет, это не от того, о чем ты подумал, малолетний извращенец. Он перетрудился и все еще лежит на твердом полу, хотя уже мог бы отсыпаться в своей постели, если бы ты поменьше болтал и не озвучивал свои пошлые мысли. Вопрос остается: ты сможешь прийти или нет? Супер. Напишу сейчас, как нас найти. Мин раздраженно сбросил звонок и быстро принялся настрачивать сообщение. Хосок, с улыбкой наблюдавший за напряженным лицом старшего, неосознанно выдал: – Я бы хотел, чтобы мое истощение было от того, о чем подумал Чонгук. Юнги убрал телефон и иронично приподнял одну бровь: – Я не понял, у тебя от истощения увеличивается либидо? – К сожалению, нет, – глухо рассмеялся Хосок. – Мне кажется, это невозможно. Но секс как причина полубессознательного состояния мне очень нравится. – Учту на будущее, – хмыкнул Юнги, а после уже серьезнее спросил: – И все-таки, зачем, Хосок-а? Если бы ты написал, что плохо себя чувствуешь, я бы дал тебе хотя бы несколько дней на отдых. Я ведь не зря постоянно спрашиваю тебя о самочувствии. Это особенно важно с учетом твоей деятельности. – Ты же знаешь, что у нас нет этих нескольких дней, хен. Все по часам расписано. Я очень хочу, чтобы этот проект вышел настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Даже не ради заказчиков. А ради репутации Avant-gang. Ради тебя. Юнги с болью посмотрел на Чона и склонился над ним. Прижавшись лбами, он прошептал: – В первую очередь ты должен думать о себе, Хосок-а. Ты сам всегда должен быть у себя на первом месте. Потом уже я, Avant-gang, учеба и работа. И пообещай мне, что впредь будешь внимательнее следить за своим самочувствием. – Как закроем этот проект, сразу начну, – приподняв уголки губ, пообещал танцор. – Хен, ты так и не сказал, как я станцевал. Лицо Юнги все еще находилось в нескольких сантиметрах от его, поэтому заметить появившееся восхищение и знакомое любование было очень легко. Мин нежно поцеловал кончик его губ: – Это было потрясающе, – низким шепотом. – Бесподобно, – новый поцелуй в щеку. – Ты был совершенен, Кики, – ласковое прикосновение губ в подбородок. – Спасибо. Хосок успел восстановить дыхание. Но сейчас снова перестал дышать от количества нежности и теплоты, в которые его укрывали. Он слегка дернул головой и требовательно попросил: – Хен, поцелуй меня нормально. – У кого-то все-таки повысилось либидо, – хмыкнул Мин. – В этот раз не рассчитывай, – ответил Чон и, приподнявшись, поймал чужие губы. Танцор совсем перестал чувствовать свое тело, не мог даже пошевелить рукой или ногой. Однако по-новой изучать тонкие губы, вяло проходиться по ним языком, чувствовать, с какой отдачей и заботой его губы ласкают в ответ, делало парня безгранично счастливым. Полностью отдаваясь рукам и прикосновениям старшего, Хосок подумал: все-таки стоило убить свой организм ради этих поцелуев и искреннего «спасибо».