Яркость

— Благодарю за то, что откликнулись на мою просьбу. — Мира царапнула колечком о чужой перстень. — Я понимаю, насколько внезапной она была. Увешанная драгоценностями рука Хоргуса Гверма вела ненавязчиво, но предупреждала о каждом следующем движении. Его уверенность казалась чем-то естественным и привычным в том, что касалось официальных церемоний. Должно быть, в своё время он повидал их немало. — Это самое меньшее, что я мог бы сделать. А теперь, будьте добры, соберитесь. Ещё одна пара шагов продвинула их вперёд. Ковровая дорожка на входе в замок приглушила поступь, шелест одежды потерялся на фоне музыки. Командор даже чуть расслабилась. С человеком, который знал, что делать, и который был обязан ей жизнью, шагать вправо-влево оказалось довольно просто. ...А вот аура аазимара, идущего позади, — под руку с леди Кономи, — тяжело давила на плечи, и его золотистые глаза просверлили в затылке Миры отчётливую дыру. — Надеюсь, это не доставило вам хлопот, — снова прошептала она, дабы отвлечься. — Вы могли вытрясти из меня последний грош, — сказал кавалер. — А вместо этого открываете дрезенский бал как с первым лицом Кенабреса. Это я должен вас благодарить. Всё же в голосе Гверма было куда больше недовольства, чем признательности, но та что была — наверняка неподдельная. Подобные мероприятия были довольно утомительными для человека его возраста и комплекции. Который к тому же не забывал, какими путями ему открывались такие двери. Обман, золото и попущение командора — вот три столпа, на которых по-прежнему зиждилось его имя. — Хотите верьте, хотите нет, но это всё потому, что мне был сон. — Сердце Миры неприятно ёкнуло. Впрочем, скорее отголоском, чем по настоящему переживанию. — Я решила, что это знак, и приняла его к сведению. И если вас не затруднит, я бы хотела танцевать с вами и дальше, покуда это занятие неизбежно. Прежде чем ответить, аристократ сделал шаг в сторону, командор сделала аналогичный. Их руки, впервые разъединившись, задействовали в поклоне, вот так просто, лицом друг к другу. И, демоны раздери, Мире пришлось использовать всю свою волю, чтоб не вцепиться обратно чересчур стремительно. Как телёнок, отлучённый от вымени, она даже не смогла бросить косой взгляд на Арендея — перед глазами мельтешила только полированная золотая цепь с родовым символом дома Гвермов. Не самый худший и уж точно не вызывающий лишних пересудов вариант. — Во-первых, танцевать с кем-то более двух раз — признак дурного тона или заявление о помолвке. — Миру опять увлекли по заданному маршруту. — Во-вторых, половина аристократов читает по губам. Будьте осмотрительны. Гверм сопроводил её до трапезной залы, а затем провёл и до его центра. Раз-два-три — стучали шаги, — раз-два-три. Ленивые движения, без малейшей претензии на грациозность, попахивали каким-то фарсом, эдаким сговором заинтересованных лиц, коллективно договорившихся относиться к нему серьёзно. Когда это зудящее чувство стало почти невыносимым и Мира была готова с глазами на выкате оглядываться по сторонам — мелодия наконец-то стихла, а обе руки снова оказались на свободе. Разодетые гости понемногу заполнили зал. Они выстроились неровными группками и разом обратились в слух. Когда Мира подняла руку, осенённая лучами потолочного витража, воцарилась полная тишина. — Знаете что? — спросила командор громко. — Всё, что я хотела сказать, вы уже слышали десять минут назад. Так что прошу, занимайте свои места и постарайтесь насладиться этим замечательным праздником. А ещё, — она выцепила колючий взгляд Арендея, — кузен королевы Голфри подарит нам первый тост! — Неплохая попытка задобрить своего советника. — Дейран потягивал игристое, схоронившись в тени. — Жаль лишь, что такая грубая. Граф не впервые столь откровенно озадачивал командора. В одну минуту он сияет в центре внимания, любимец толпы и родич уважаемой королевы; а уже в следующую — наблюдает за празднеством со стороны, оставленный публикой и словно забытый ею насовсем. Как ему такое удаётся? Приглашённые послы и торговцы, ни разу не видевшие героиню Дрезена, насели на неё и не слазили добрых три часа, а теперь дали продохнуть только каким-то чудом. — Я не люблю говорить тосты, — призналась она, — да и пить особо-то не умею. А вот ты был хорош! Особенно последние пару раз. — Это когда именно? — Искренний комплимент подтопил ледышки в его глазах, или по крайней мере так могло казаться. — Когда выкатили мадеру? Командор прыснула в кулак, привалившись к стене, благо никто не обратил внимания. Наверное, загадочная аура аазимара-скрытного распространялась и вокруг него тоже. Кое-как подавив смех, Мира не без труда успокоилась, а потом заметила нечто, задевающее самые внезапные фибры её широкой лекарской души. — Вон, смотри, а! — худой палец возбуждённо указал вглубь толпы. Туда, где танцующие, пьющие и выходящие на балкон гости хаотично смешивались друг с другом. Советник, к сожалению, был не настолько пьян, как ему хотелось бы. Неподобающий жест был моментально им пресечён. И снова, хвала богам, это осталось незамеченным. Небольшое блёклое пятнышко просачивалось меж людей, направляясь на отведенное ему место за столом. Довольно близкое к командору, но вот уже половину дня сиротливо пустующее. В стройной линии “штабных” кресел одно выделялось среди остальных — двумя подушками, подложенными на сиденье. — Ни за что бы не предположил, что параликтор явится без доспехов. — Золото в бокале Дейрана задумчиво покачнулось. — Разве он в них не спит? — Почти никогда, — Мира попыталась перейти на шёпот. Получилось плохо. — Кстати, ты ведь тоже как-то лечил его. Что скажешь? Перемыть косточки рыцарю Преисподней страсть как пекло. И тем сильнее, чем ярче командор представляла его реакцию, если бы тот об этом узнал. Костей-то потом не соберёшь! — С каких это пор на праздниках обсуждают рабочую рутину? — Дейран на секунду прикрыл глаза. — Ах, точно! Всегда. — Ну так?.. Отдельным от реального гнома образом, в памяти до сих пор плавали муторные картины его бледного, изувеченного тельца. Ужасно истерзанного, сотни раз залеченного и не по-человечески твёрдого. Гномья мышца, что колено у воробья: мелкая, тонкая, но на ощупь — будто камень какой. Гадость да и только. — ...Если волнует моё профессиональное мнение, то я считаю, что господин параликтор проглотил палку, лет так семьдесят назад. — Дейран выдержал драматичную паузу. — А потом она застряла где-то на выходе. Однако извлекать её не советую: вполне возможно, что лишь на ней он и держится. Объект разговора, судя по всему, обладал неискоренимым свойством ощущать, когда на него смотрят либо обсуждают где-нибудь за спиной. Будто случайно, он уставился на командора, попутно накладывая что-то в свою тарелку. Едва вырвавшийся изо рта Миры смешок утонул в зародыше, превратившись в короткое “кхе”. Скорее кашель, чем признак веселья. — Всегда приятно пообщаться с собратом по ремеслу, — констатировала она. — И не говори. О ком ещё посплетничаем? — Леди Кономи? Дейран лишь отмахнулся: — Не так дурна, как кажется на первый взгляд. Движется, словно пёрышко, подхваченное бризом, а также совершенно очаровательно вытягивает личико, когда я говорю то, что она хотела бы услышать. Прелесть какая. Знаешь всех этих милых барышень, истово верующих в исправление таких негодников, как я? — На его красивых губах расцвела улыбка. — Так вот, Кономи не из них. И тем приятней наблюдать за её ужимками. Жидкость в бокале графа истаяла словно дым (или так же, как и содержимое бокала командора, которой уже было явно “хватит”). Он хищной птицей окинул зал, выискивая королевскую посланницу. Кономи беседовала с музыкантами. — Пожалуй, приглашу её вечером на вальс, — мечтательно протянул Арендей. — В конечном итоге… вряд ли я ошибусь, если скажу, что во всём Дрезене только две кицунэ, а связываться со второй — неоправданный риск. Мира, не до конца осознающая глубину неблагородных мыслей, тут же прокомментировала: — Не думаю, что Ненио можно заменить Кономи. Ну, или наоборот — это с какой стороны смотреть… — О, милая, — Дейран забрал кубок из безвольных командорских рук, явно намереваясь отчалить из уютного уголка. — Заменить можно кого угодно. Даже меня. Ты вот, к примеру, изучала вальс с капитаном, открывала бал с престарелым торгашом, а твои мысли… о, они устремлялись в таком экзотическом направлении, что я даже боюсь озвучивать это вслух. Но повторюсь, ещё не вечер. Пойди продышись, потом дождись ужина — и пресловутого вальса, — а затем думай головой. И что это она сейчас услышала? Неужто обиду, такую плотную и огромную, что её распухшее тело не помещалось в банкетный зал? “Даже меня”, — еле слышно повторил граф, удаляясь. Мира потянулась за его эфирным телом, но ничего не почувствовала. Ни-че-го. Очень странно было воспринимать столь пристрастную обиду от того, кто ни духом, ни телом не желал её. Впрочем, природа голода никогда не в еде, — но в самом чреве.