Яркость

Публичное выступление удалось на славу. Мира с упоением стрекотала что-то вдохновляющее, без зазрения совести нахваливала королеву Голфри, чьей милостью войска не скудеют вот уже сотню лет, благодарила союзников и меценатов; она выразила признательность простым солдатам и тем, кто оружия в руках не держал, но оказывал крестоносной армии любую посильную помощь. Когда стройные ряды бойцов расположились на главной площади, а сама командор смогла вдоволь на них налюбоваться, её внимание привлекли знакомые лица в авангарде. Здесь была и Сиила в шеренге паладинов, и параликтор Деренге во главе рыцарей Преисподней — квадрат воинов, закованных в адамантин, дополнила ланка легко облачённых сигниферов. Причудливым рисунком между подразделениями просачивались церковники, и в одном из них Мира узнала Зосиэля. В руках у него так же, как у собратьев, раскачивалось кадило. Площадь залило солнцем, когда она наполнилась воинами, знатью и простым людом. Разноцветные шапки и накидки горожан слились в пёстрое покрывало, причудливое и подвижное, а начищенные до блеска латы — тёмные и светлые, — разделили его надвое чётко выстроенной полосой. Ничто не предвещало беды. В конце концов построение завершилось, а молитвы и песнопения, пускай благозвучные, но совершенно неразборчивые, сошли на нет. Кто-то настойчиво дёрнул Миру за рукав. Почему-то — а чёрт знает, почему, — она решила, что это Уголёк (кому-то другому такое просто не пришло бы в голову). Однако на деле это оказалась леди Кономи. И была она... несколько встревоженной, ощетиненной, что ли. Её шерсть непривычно вздыбилась, а вертикальные зрачки округлились, будто луны. — Леди командор, — шепнула Кономи, — граф Арендей пропал. Его нигде нет. И выпучила свои лисьи глаза: с одной стороны, потешно и в то же время — очень, очень пугающе. Звуки гуляний и светских бесед вмиг отступили на задний план. Мира оглянулась на своё окружение — несколько дюжин человек теснилось на ступенях под витражами. По правую руку рыжим пятнышком мельтешила кицунэ, Дейрана было не видать, а среди тех, кто так или иначе попадался на глаза, — как назло не нашлось ни одного знакомого лица. Мужчины и женщины в знатных одеяниях дружно обратились в сторону командора и, казалось, готовы были растерзать её за каждую секунду промедления. Неподобающего, нерегламентированного и категорически недопустимого. Среди высоких гостей затесалась и группка музыкантов, только и ждущих сигнала к началу игры. Прошло всего пару мгновений, а они взирали всё пристальней, собираясь то ли сотворить музыку, то ли рассмеяться над бестолковым командором. Снова раздался шепоток Кономи: — Ну же, сделайте что-нибудь! Теперь стало тихо, будто в гробу, а последним доступным звуком был стук отчаянно бьющегося сердца. Не ровен час, глупый орган выскочит через рот... “Дзынь-дзынь”. Вот оно! Спасение. Яркие цвета зарябили ожившей массой, но на это было уже плевать: Мира снова обратилась к войску. Она без труда вычленила из него искомую фигуру — компактную и статичную, абсолютно блёклую на фоне повсеместного буйства красок и чернеющую, словно сама Бездна. Убийцы, демоны, живые мертвецы — кто бы не тянул к ней свои жадные когти, эта фигура всегда оказывалась между ними и Мирой. Как чёрная молния, изничтожающая любую преграду на её пути, как живой щит, не ведающий страха. Если и было в этой новой жизни — не Миры, но командора, — хоть что-то стабильное и крепкое, нечто, не вызывающее сомнений, и на что можно безотчётно опереться, — тогда кто, если не он? Она не глядя нащупала бок Кономи и вытянула у той из-за пояса две звенящие погремушки. — Господин параликтор, не окажете честь? Безграничное утреннее солнце оседало в его больших глазах. О, разумеется, он окажет. Деренге, с присущим ему достоинством, выразил свой ответ. Безмолвно и однозначно — так, как только он один и умел. Гном вышел из построения и в тишине преодолел ступени. Он подхватил на локоть свободный конец плаща, когда церемониальная принадлежность оказалась у него в руках. И если кто-то мог бы совершить этот жест изящней и экономнее, то Мира никогда бы не смогла это вообразить. Краешек его строго очерченного рта едва заметно дёрнулся вверх: ещё не улыбка, но слабый на неё намёк. Секрет, предназначенный лишь для командора. Где-то сзади и сбоку раздалось отчётливое “блядь”. — Командор? — Эй, ваше вашество! ...Когда ослепительный сон истаял, а стены крепости осыпались на плечи, их ошеломительный грохот по-прежнему продолжал звучать. Грохот и стук — правда, уже не каменный, а более глухой, деревянный. Кто-то отчаялся до такой степени, что кулаки свои пожалел, и принялся барабанить в командорскую комнату сапогом. Мира подскочила как ужаленная, и босиком побежала отворить засов. — Ты что, колокол не слышала? — рогатая голова Вольжифа тут же оказалась в спальне. Раньше, чем он был бы приглашён или смог протиснуться целиком. Позади него стоял кто-то ещё. — Госпожа-лисичка очень за тебя переживает! — раздался голосок Уголька. — Тебе, наверное, нужна помощь? На самом деле ей не помешал бы стакан красного прямо сейчас и дополнительная пара рук для экстремально быстрого расчёсывания. Вместо этого Мира уточнила: — У меня есть хотя бы половина часа? Тифлинг с эльфийкой дружно закивали. — Тогда ты, — она ткнула в Уголёк пальцем, — помоги мне одеться, а ты — найди мне кое-кого и передай послание. — Любовное письмишко, надушенное розами? Это братец Вольжиф умеет! — А вот и нет, — отказала Мира, — никаких писем. Передашь на словах. — Да не вопрос, командор, если только там не слишком длинно. И кстати, — он заговорщицки подмигнул, переходя на шёпот, — видала, какое платье подогнал нашей сестрёнке? Кон… доставка из самого Кьонина, вот так. С тебя пятёрочка! Мира взмолилась о том, чтобы пятёрочкой оказались пять сотен, а не пять чего-нибудь ещё. Например, тысяч. Изысканное зелёное одеяние было расшито серебром — в иные годы ей не приходилось на такое даже смотреть. Не говоря уж о самой Уголёк. Не так давно Мира потратила уйму денег, чтобы купить ей прекрасные карминовые ботиночки, щедро обмазанные чарами, а потом неделю не могла сомкнуть глаз: авось кто-нибудь позарится на обувку, решая, что покойнице она будет ни к чему? Переехать в замок Уголёк всё не соглашалась. Точнее, это был не прямой отказ, а некий мутный — и каждый раз новый — уход от темы. По всей видимости, вопросы безопасности и удобства были для неё приблизительно на одном уровне. Так что самое большее, что до сих пор удавалось для неё делать, — это всегда брать с собой в разъезды. И вот сегодня ещё — попросить “братца” Вольжифа за ней присмотреть. Потому что, — Мира знала это наверняка, — избалованным аристократам часто нравятся остроухие девочки. И будет очень обидно, если на ком-то из них загорится одежда, или того хуже: если Уголёк расстроится.