Soukoku Inktober 2021

      Когда у Дазая случались такие припадки, он падал на землю и тихо выл на одной ноте. Мало кто в тот момент он помочь ему, кроме Чуи. Тот бросал все, чем занимался, и крепко обхватывал обеими руками трясущееся худое тело, заставляя того замереть. Постепенно его дыхание выравнивалось, а карие глаза светлели до янтарного, и ужас рассеивался.       Когда это случилось на задании, Чуя растерялся, однако их миссия была уже закончена, и потому рыжий позволил себе утащить своего напарника в подворотню, где их никто не мог увидеть. В тот момент Дазай выглядел слишком… уязвимо. И какой бы он ни был занозой, Чуя никогда не смог бы бросить человека в таком состоянии. Им понадобится почти час, чтобы Осаму перестал задыхаться от безмолвного крика и начал хоть немного соображать, и чудо, что команда чистильщиков где-то там задержалась. Обычно они расторопнее.       Осаму никогда не говорил Чуе о том, отчего это происходило. Разве что отмахнулся и произнёс странную фразу про эхо других себя. Если бы Накахара не знал, что на демонического гения не действуют чужие способности, то наверняка бы решил, что тот столкнулся с эспером. Но мысль, что вундеркинд вконец тронулся рассудком, пугала намного больше. Так что прижать к стене Осаму оказалось более интересным решением.       — Я же сказал, это эхо, — тяжело и как-то устало выдохнул парень, чувствуя, как рука в чёрной перчатке крепко держит его за ворот рубашки.       — Я слышал. Только ничерта не понял, — хмуро фыркнул в ответ Накахара, и шатен терпеливо выдохнул.       — Про Книгу, думаю, ты слышал. Все, что написано на ее листах, при правильном формулировании становится правдой. Однако эта Книга — способность, пережившая своего хозяина, и потому всё, что она делает, никак не касается меня. В бесконечности вселенных, созданных теми, кто использовал эту Книгу, существует бесконечность Дазаев. Где-то девушка, где-то задрот, где-то пират, где-то просто студент… Любой, на сколько хватит фантазии. Но всех нас объединяет то, что способность отрицать действие Книги в той или иной степени. И если принять меня как оригинал, то можно называть мои копии как «эхо» настоящего меня, не больше, чем круги по воде. А когда с мной-"эхо» что-то случается, то это отражается и на мне самом. Понимаешь? — терпеливо пояснил Осаму с едва заметной усмешкой, дожидаясь, когда парень отпустит одежду.       — Почему это чувствуешь только ты? — хмуро спросил Накахара, встряхиваясь, будто пёс под дождём.       — Потому что я отрицаю даже Книгу. Вот злоключения моих копий и отражаются на мне. Если что-то приключится с твоим эхо, ты вряд ли даже на мгновение ощутишь это. Смирись, мелкий.       Приступы, конечно, повторялись, и Накахара раз за разом ловил падающего напарника, словно это отныне была его работа. Впрочем, возможно, так и было. Кто знает. Но рыжий редко оставлял юношу наедине с собой, а потому был самым частым свидетелем, когда эхо настигало Осаму, похожее на цунами и твое же разрушительное и безжалостное.       Когда босс замер в своем кресле и вцепился ногтями в плечи в приступе бесконтрольного страха, Накахара мгновенно завалил дверь и оказался практически на коленях Осаму. Сквозь ледяную и уверенную маску проглядывал прежний напарник, которого рыжий любил больше жизни.       Когда такой приступ случился у детектива, и Чуи рядом не оказалось — что бы пес Мафии вообще делал в агентстве, — Дазай справился сам. В голову словно бились воспоминания других вселенных, растекаясь в подкорке жидкой болью и капая кровавым из носа на бежевый плащ.       Ломкая, слишком высокая и худая студентка с тихим скулежом вцепилась в рубашку своей соседки, главной хулиганки университета, хрипя сквозь зубы, и на бежевую футболку падали слезы и кровь из прокушенной губы.       Где-то на пол упал известный стример, не обращая внимание, что его верный напарник с улиткой в шляпе на аватарке в парике пытается ему дозвониться по скайпу. Он чудом не ударился головой об угол стола, но наверняка не обойдется без синяков при падении со стула.       Где-то родилась и умерла новая Вселенная, созданная как отражение и изменение одной из «волн», разошедшихся по воде мироздания от упавшего камня изменений; появился новый блик, брошенный дневным светилом и отраженный ночным. И каждое эхо, включая оригинал, знало о том, что из стало на ещё один мир больше, и возможно, ему тоже суждено угаснуть, став непригодным для мечты оригинала о прекрасном будущем для своего идеального человека. Забавный факт — каждый раз, когда Дазай оказывался в новом мире, впитывая его в себя, рядом с ним обязательно маячила рыжая макушка в дурацкой шляпе. И каждая из вселенных поддерживала его желание оставаться как можно ближе к Чуе. Любимой вселенной Книги стала для Осаму та, где они с Накахарой стали в первый раз любовниками, — и черта с два он когда-либо расскажет о ней своему Чуе, если хочет остаться жив. Но пришлось стереть и ее, когда выяснилось, что в ней Одасаку погибал снова и снова, так и не закончив свою книгу, пусть причиной не был Андрэ и козни Мори. С тоской прощался оригинал с этой страницей. Но подаренное рыжим солнцем тепло въелось под кожу так сильно и родило такую зависимость, что порой сам провоцировал в других ветках мироздания их отношения.       Но мысль, что он сам мог быть чьим-то отражением, желанием, своевольной марионеткой, которую в любой момент могут уложить в ящик, отравляла его. Как знать, кто из них оригинал? Кто Солнце, а кто Луна, отражающая яркий свет жизни тусклым подобием? Так просто потеряться в королевстве кривых зеркал. Так легко самому поверил в то, что среди миллиардов копий ты и сам — не то что бы уникальное создание, первоначальное и единое для всего мира и себя самого.       — А если я — эхо себя другого? Если я — не настоящий? Просто… Отражение луны в луже? — тихо спросил Дазай, внимательно глядя на поправляющего перчатки Чую. Тот на мгновение замер, задумавшись, и громко фыркнул.       — Ты невозможен, Дазай. Поверь, такого, как ты, не может существовать больше одной штуки.       Чуя никогда не задавал интересный вопрос: почему Дазай чувствует эхо, почему считает себя оригиналом? Разве он пользовался когда-либо Книгой, чтобы знать о ней столько. Но что именно он изменил бы? Чуя никогда не видел, чтобы тот что-то писал, кроме отчетов, чаще спал и филонил. Но вопросы не задавал.       Осаму очень хотел верить, что именно он тот, чье существование было солнечным светом. И очаровательный, смелый и милый Накахара будет с ним, даже если плюется ядом, как кобра, и грозится задушить питоньими объятиями. Однако Исповедь в груди не давала забыться, высасывала его жизненные силы, и постоянно шептала, что он может оказаться тем самым эхом, марионеткой, которую за ненадобностью могут сложить обратно в ящик, когда цель будет исполнена хотя бы в одном из существующих миров, а судьбу удастся обмануть. Но так хотелось верить, даже бессильно сцепив зубы, что он заслуживает право на счастье с Чуей, и он, Неполноценный, может познать тепло и красть его. Что он Солнце, пусть, возможно, не совершенное и не законченное.       Где-то на другом конце вероятностей Дазай вновь взялся за обложку Книги.