Soukoku Inktober 2021

      — Не уверен, что в принципе должен что-то понимать или объяснять. Просто у моего компаса очень давно сбита ориентация, — скучающе произнес Накахара, глядя в окно, и парни в их компании притихли, переглянувшись. Пожалуй, если бы кто-то другой совершил такой спонтанный каминг-аут после обсуждения девчонок, в котором, к слову, Чуя тоже принимал участие, то мгновенно оказался бы избит. А рыжий просто бросил, будто бы мимоходом, и тут же спросил у Тачихары, получилось ли у него с той девочкой из параллели, которая уже давно строила ему глазки. Осаму даже опешил на мгновение, но не мог не почувствовать странное уважение к главному задире школы. Смелость у Чуи всегда граничила с полным отсутствием инстинкта самосохранения. И в этом была особенность Накахары.       Если так посудить, то Чуя весь состоял из вредных привычек, которые иногда — только иногда! — перекрывались его несомненными достоинствами. И вечно примерный Дазай, гордость учителей и лично директора Мори, не мог не фыркать, словно кот, на которого воду плеснули. Естественная привлекательность парня компенсировалась таким паскудным характером, что несахарный шатен мог лишь топорщить в стороны иголки. Но все равно тусовался в непосредственной близости от рыжей занозы. Потому что в этом был магнетизм естественности Накахары. Он мог курить за школой. Мог часами рассказывать об экстремальных развлечениях. Мог позволить себе притащить бутылку вина — и все равно, что его развозило только от запаха. Мог позволить нагрубить преподавателю, если считал, что тот неправ. Мог не скрывать обостренное чувство справедливости. Мог драться в кровавую юшку, когда считал, что прав. Простота мышления Накахары порой поражала — будь дружелюбен с друзьями, отстаивай свои убеждения, врагов рви в лоскутки. А вкупе с железобетонными принципами и довольно изощренным умом, порой дававшим прикурить даже гению шахматного кружка Осаму, Чуя был куда полезнее союзником, чем врагом. И этот его прищур синих глаз, который словно говорил, что парень знает о тебе все и даже больше… Да, от него становилось не по себе. Не то неприрученная бойцовая псина без намордника и поводка, не то тихая лисичка, тайком болеющая бешенством и готовая перегрызть горло в любой момент. Причем с непререкаемым авторитетом, который парень сумел восстановить и преумножить после инцидента в бывшей школе с его прошлой «плохой компанией».       Накахару снова вызвали на «стрелку» после пар. Более неблагополучного мальчишку было сложно найти, и уже даже учителя смирились с тем, что выпускник их колледжа, достаточно известного и уважаемого, отъявленный хулиган. Как минимум по причине того, что Чуя никогда не бил без причин и не отзывался на такие «вызовы», если не видел в них хоть какой-то смысл. В этот раз никто не произнес действительную причину «вызова», и недавно переведенный ученик по обмену Федор уже хотел шутить про секундантов и оружие, когда Дазай притащил друга-соперника посмотреть, как Чуя в очередной раз втопчет в землю очередного самоубийцу. В круге из учеников стояли только двое — Накахара, расслабленно засунувший руки в карманы клетчатых форменных штанов, и будущий клиент травматологии, чье имя Осаму даже не потрудился запомнить. Второй участник «дуэли» заметно нервничал, переминался и вообще всем видом показывал нетерпение и готовность начать потасовку, тогда как Чуя был расслаблен настолько, что это могло показаться даже оскорблением.       — Так, из-за чего драка? — Осаму высунул лохматую голову из толпы, с его ростом это было несложно. Еще более высокий Достоевский рядом уже жевал стащенное у кого-то яблоко, вертя головой во все стороны.       — Вроде как этот парень на перемене во весь голос назвал Чую «пидорасом» и добавил что-то про компанию, в которой он находится, — Ацуши, наивное создание, которое училось на пару курсов младше, переминался с ноги на ногу и мило улыбался. Как его вообще занесло в такую ситуацию? Впрочем, стоящий рядом Акутагава был вполне себе хорошим ответом. Этот от Накахары-семпая отлипал редко, а мальчик-котик с разноцветными глазами частенько оказывался в компании монохромного «гота».       — Уж не то ли, что тот со своим ростом и телосложением вполне мог бы быть подстилкой всех в компании и особенно тебя? — Федя ткнул пальцем, вымазанным яблочным соком, в плечо Дазая и заслужил его подозрительно-возмущенный взгляд. — Что? Возможно, я действительно там был. И даже слышал, как психанул Накахара, что его едва не отстранили от занятий на пару недель. И тогда твой друг сам сказал после занятий приходить на условленное место. Или как-то так.       Тем временем, драка уже началась, и Чуя даже вежливо позволил сопернику пару раз махнуть кулаками — в «молоко», разумеется, потому что Накахару в рукопашном бою одолеть было практически нереально. Особенно если тот становился серьезен. А судя по вытащенным из карманов рукам он был максимально серьезен, и когда он начал отвечать, четкими, тяжелыми ударами отвечая на замахи оппонента, Дазаю на мгновение стало жалко незадачливого суицидника. Потому что каждый удар Накахары достигал цели, впечатываясь в ребра, живот и лицо, оставляя болезненные гематомы, тогда как самого рыжего не зацепили еще ни разу. Изначально было ясно, кто будет победителем, и когда рыжий сделал подсечку, опрокидывая на землю с глухим шлепком достаточно массивное тело, все удовлетворенно загудели, кивая друг другу, мол, ожидаемо.       — Пидор, — просипел поверженный противник, сплевывая на землю кровь.       — Ты не путай. Пидор — это ты, а я гей, — насмешливо произнес рыжий, потирая красные от удара костяшки. Взгляд сверху вниз был полон превосходство и иронии. Не хватало только поставленной на грудь ноги, обутой в по-армейски высокий ботинок с рифленой подошвой. К слову, когда-то примерно так Осаму и познакомился с Накахарой: нарвался на драку, когда тот был не в духе. Почти случайно. На землю слетел после первых двух ударов, и дальше обнаружил эту небольшую, красивую ножку на своей груди. Видимо, его никчемность в драках настолько повеселила Чую, что тот протянул потом ему руку, помогая подняться. А мог и сломать в качестве напоминания: шатен тогда сравнил рыжего с девушкой и предложил двойной суицид прекрасной незнакомке.       — Попадешься еще раз со своими слухами и враньем — и я устрою тебе прописку в травматологию, — фыркнул рыжий, удаляясь с поля боя победителем. Тачихара поспешил за ним, как и Акутагава, прихватив с собой и Ацуши. Последний виновато улыбнулся и помахал Дазай-семпаю на прощание рукой.       — Ты не пойдешь за ним? — Дост-кун к тому времени уже доел яблоко, выглядя кучкой скучающего белого меха в своей дурацкой шапке.       — Только что Накахара подтвердил всему колледжу свою ориентацию. У него будут проблемы, — пробормотал Осаму, провожая взглядом слишком уверенного в себе рыжего, идущего с гордо поднятой головой.       — Как и у всех, кто отличается, — пожал плечами в ответ русский. — Ты же понимаешь, что на японца куда больше я тяну, чем он, рыжий и голубоглазый?       — Тачихара рыжий, — возразил шатен, однако не признать правоту Федора было сложно.       — Тачи-кун не выделяется, в отличие от Чуи-куна, который везде и всегда привлекает к себе внимание — внешностью, манерами, поведением. А тут еще и компас его… не на север, а на юг, — хихикнул своей же шутке брюнет, выкидывая оставшийся огрызок. — Иногда я завидую наглости и смелости этого парнишки. Он следует своему пути так уверенно, что за ним хочется пойти следом. Вы в этом похожи, Дазай-кун, оба упрямы до зубовного скрежета.       — Прекрати куда попало лепить этот суффикс, — поморщился Осаму, передернув плечами, но в ответ услышал только веселый беззаботный смех Федора. Впрочем, смех его был не теплее замерзшей воды.       Чуя всегда был где-то недалеко, рядом с друзьями или один, и компания Дазая уже привыкла время от времени видеть рыжую макушку слишком близко. Иногда даже Рампо спрашивал, а когда Накахара почтит их своим визитом: рыжий подкупил их главный мыслительный центр парой плиток шоколада и случайно приведенным Эдгаром. А вот Куникида любил общество Накахары по другой причине: Дазай в присутствии рыжего становился тише и мешал старосте в половину раз реже. Однако когда по колледжу распространилась новость про ориертацию парня, Доппо стал следить внимательнее за Чуей, из-за чего даже твердокожий и нечувствительный ко всему Накахара стал попадаться реже, избегая блондина и его неуютного, бесящего больше обычного взгляда.       — И тебя не напрягает дружить с геем? — вопрос Куникиды раздался так внезапно, что Дазай даже подвис, а потом помотал головой беззаботно, высматривая в толпе рыжую макушку. Сегодня у Чуи должна была быть пара в кабинете рядом, но рыжий лис все никак не показывался.       — Почему меня должна заботить ориентация Накахары? Его постельные предпочтения не делают из него другого человека, — отозвался Осаму и потянулся всем телом, разминая занывшую от долгого стояния спину.       — Ты довольно-таки… в его вкусе, — осторожно произнес блондин, сконфуженно поправляя очки и отводя взгляд. Однако от удивленных янтарных глаз было не скрыться за тонким стеклом, и Дазай явно ждал ответ на свой вопрос.       — С каких пор я во вкусе, Куникидушка? — рассмеялся шатен, покачав головой. — Уверен процентов на… девяносто пять, что я буду последним парнем на этой земле, который привлечет внимание рыжей принцессы. Так что не забивай глупостями голову. Ни мне, ни себе. И вообще… Ты гомофоб или сам на мелкого запал?       — И кого ты мелким назвал? — раздалось тихое шипение сбоку, и Осаму мгновенно отстал от блондина, переключаясь на только что подошедшего Накахару, скрестившего руки перед грудью. Куникиде оставалось только хмыкнуть, видя, как оживился друг при виде своего извечного соперника-друга. Тот явно не понимал, что сам не слишком ровно дышал к рыжему. Но по части чувств Осаму был тем ещё… бревном. Впрочем, и сам брюнет анализировал свои ощущения рядом с Чуей. Сложно не замечать собственного ускоряющегося пульса от одного только взгляда синих глаз, от звука хрипловатого рокочущего голоса. Сложно не чувствовать странное волнение и беспокойство, если он слишком долго не видел рыжий сполох волос среди толпы. Сложно не понимать, насколько его самого зацикливало на Накахаре, стоило тому оказаться рядом, словно весь мир прекращал существовать. И он ревновал к каждой крупице внимания. Тачихару так вообще не переваривал.       — Да это диагноз, — хохотнул Достоевский, услышав симптомы. — Нет, поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами, улыбку уст, движенье глаз ловить влюблёнными глазами… Смекаешь?       — Что я влюблен в Чиби? Бред, — поморщился Осаму, отпивая глоток кофе.       — О, Чуя с Тачихарой под руку, — невзначай бросил сидящий рядом Рампо и мгновенно услышал рык со стороны Осаму:       — Где?!       — Следственный эксперимент можно считать удавшимся, — прокомментировал реакцию Эдогава и отправил в рот мармеладку. — Но я бы всё-таки советовал тебе, Ромео, долго не ходить вокруг да около. Чуя парень красивый, тут грех не усомниться в ориентации.       — Вы сговорились, — пробормотал брюнет под тихий смех Фёдора, однако слова Рампо словно отпечатались в голове. Словно что-то, что давно скреблось по подкорке, Эдогава вытащил наружу, озвучил, дал возможность обрести плоть. И это не нравилось Осаму, который не привык, что друг мог его так просто препарировать, извлекая то, о чем сам Дазай имел лишь смутное представление. И казалось, что об этом нечто знают все, кроме него самого и, возможно, Чуи. Но это все ещё было крайне смутным нечто на грани осознания до одного инцидента.       Как юноша до этого дошел, он и сам толком не знал. Но он стоял на заднем дворе своей школы и слушал сбивчивое признание практически незнакомой ему девушки. Он даже толком не помнил ее лицо, не мог понять, где они пересекались. Дазай не мог даже почувствовать сочувствие к бедняжке, которая набралась храбрости ему что-то сказать. Просто потому что… не помнил её.       — Совершишь со мной двойной суицид? — внезапно предложил он, прерывая лепет девушки.       — Что? — в голосе незнакомки слышались недоумение и шок. Тонкие бровки сошлись на переносице в практически разгневанном выражении.       — Двойной суицид, со мной. Если любишь меня, — продолжил, как ни в чем ни бывало, Осаму, глупо улыбнувшись. — Ты, я, мост, например. Прыгнем вместе. Или с крыши. Или…       Позднее, потирая ноющую от пощёчины щеку, единственное, о чем мог думать сам Осаму, — это о том, что Чуе не стоило знать об этом инциденте. Но способ оказался достаточно действенным. Ту девушку рядом он больше не видно, что значительно снижало уровень стресса у Осаму. А ещё он понял одну вещь: он ничего не испытывал от признания этой девушки, тогда как от мысли, что вот так напротив мог стоять Чуя, переминаясь с ноги на ногу и бормоча своим охрипшим голосом, Дазаю становилось до неприличия жарко и хорошо. И это уже было интересным признаком. Осаму не влюблялся никогда в жизни, даже Ода был не совсем уж «крашем», так что это было не в счёт. И анализ собственного поведения вкупе с утащенными у Акико (хорошо, что она не заметила) любовными романами лишь добавлял объяснения симптомам.       Дазай часто не мог отвести взгляд от рыжего. Он скучал по Чуе, он слишком много и часто говорил о Чуе; половина, если не большая часть, его мыслей так или иначе крутилась вокруг этого той-терьера с синими глазищами. Очень красивыми глазищами. Когда дело дошло до горячих сновидений с участием одной рыжей паскуды, Осаму уже был готов капитулировать. В первый такой сон он ещё полдня избегал общества Накахары, пока не узнал от вечно все знающего и слышащего Достоевского — и правда как крыса, все и везде, — что Чуя спрашивал у Акутагавы, не видел ли тот своего бывшего семпая. Ответ Рюноскэ был не очень цензурным, но однозначным: не видел.       — И что мне делать с этим всем? — размышлял вслух Осаму, сидя на крыше и с тоской наблюдая из-за укрытия за огненной шевелюрой во дворе.       — Признаться, позвать на свидание и прекратить уже тянуть кота за интригу, — возникший рядом Рампо громко сюрпнул газировкой из бутылки, напугав шатена так, что тот едва не упал с крыши.       — И как ты себе это представляешь? — мрачно поинтересовался Осаму, схватившись за сердце, бешено колотящееся от выброса адреналина в кровь.       — Зачем это представлять мне? — хмыкнул глава детективного кружка. — Твой парень — ты и представляй.       — Он не мой парень.       — Это уже детали. Короче, — Эдогава запрыгнул на невысокий бортик, бесстрашно болтая ногами и совершенно не обращая внимание на пять этажей вниз за его спиной, — у тебя две недели, чтобы решиться.       — А потом? — хлопнул глазами Осаму.       — Упаси меня Будда влюбиться когда-нибудь, если я тоже начну косить под дурачка, — зелёные глаза сверкнули практически раздражённо. — Потом выпускной.       — Блять, — дошло наконец до Дазая. После выпускного он вряд ли сможет увидеть Чую: говорят, тот собирается поступать в Токио, а потому минимум четыре года будет крутиться в столице, тогда как у Осаму планы были скромнее — он не планировал покидать Йокогаму. И почему-то именно осознание того, что скоро Накахара уедет, а времени на все осталось слишком мало, окончательно выбило почву у Дазая из-под ног. Он почти все время ходил как в воду опущенный, сталкиваясь почти нос к носу с другими людьми и даже толком не замечая этого.       До момента, пока его за локоть не словил сам объект его страданий, серьезно глядя своими невозможными синими глазами.       — На пару слов, — бросил Чуя, чуть слышно фыркнув, как кот, на которого пшикнули водой. И Осаму не нашел в себе сил на ехидный вопрос, зачем. Но вряд ли бы Накахара удостоил бы его ответом, он просто затащил парня в свободный кабинет и усвоил на парту, а сам стал перед ним и скрестил руки на груди, как грозное божество перед нерадивым послушником.       — Рассказывай.       — Что рассказывать? — на мгновение сердце Осаму остановилось: неужели Дост-кун или Эдогава что-то сказали Чуе? Нет, вряд ли. Тогда приказ был бы конкретнее.       — Что у тебя случилось, швабра, что ты ходишь, словно тобой весь колледж вымыли? Заболел? — Накахара аккуратно стащил зубами одну из своих перчаток и прижал сухую горячую ладонь ко лбу однокурсника, путаясь пальцами в кудрявой челке. И в этот момент Осаму почувствовал странный прилив смелости пополам с эйфорией. Выброс адреналина снова заставил сердце зайтись в неровном ритме.       — Я влюбился, — выдал внезапно даже для себя шатен, глядя прямо в глаза стоящему так близко рыжему. Тот ошалело моргнул и медленно убрал руку, снова натягивая черную перчатку.       — Влюбился? Ты? Внезапно, — хмыкнул Чуя, сейчас он выглядел озадаченно. — И кто она?       — Не она, — начал было Дазай, но Накахара остановил его жестом руки.       — Я не буду допытываться. Сам через это прошёл, так что… Проявлю к тебе милосердие, — хмыкнул рыжий, и взгляд его одновременно потускнел и потеплел, словно тому было грустно. — Лучше скажи ему это лично, когда сам готов будешь, — и с этими словами он практически вылетел из кабинета, оставляя Осаму с невысказанным признанием. Если бы Достоевский был свидетелем этого, он бы впервые искренне хохотал до слез.       Но с другой стороны у Дазая появилась смутная надежда, что его чувства вполне взаимны. Вот только сам рыжий так упорно избегал общества Осаму, что начал казаться едва ли не властителем гравитации, способным сбегать по воздуху. Даже Акутагава с Ацуши разводили руками, когда шатен донимал их вопросами о самочувствии и состоянии Накахары. Лишь Хигучи, пойманная где-то в углу, прошептала что-то про плохое настроение их главного хулигана. А Рампо в уголке посмеивался, с интересом наблюдая за разворачивающейся перед ним пьесой погорелого театра. Люди порой казались ему слишком забавными, а влюбленный Дазай, в кои-то веки из манускрипта на древнеегипетском ставший понятной книгой, пусть и достаточно запутанной, заслуживал отдельного внимания.       Выпускной подкрался незаметно. Да так незаметно, что у Дазая даже дыхание перехватило, когда он осознал, что они сегодня закончили обучение в колледже и являлись полноправными выпускниками со средним образованием. Позади экзамены, контрольные, уроки. Позади годы обучения. Впереди университет. Но позади же остались и прежние связи и прежние друзья: Куникида планировал в педагогический, становиться учителем математики; у Йосано впереди медицинский; Рампо собирался идти в криминалистику; у Ацуши с Акутагавой впереди были ещё пара лет на самоопределение, пока не настанет их собственный выпускной. Достоевский вообще возвращался на родину, пусть и не прощался, а лишь сверкал фиолетовыми глазами так хитро, словно задумал очередную пакость.       Но факт оставался фактом: он стоит с бокалом вина в компании своих друзей, одетый в деловой костюм с тёмно-синей рубашкой и жилетом, выглядя внезапно лет на двадцать пять вместо восемнадцати, и ошалело, как сова на солнце, моргает. С танцпола били лучи света и лазеры, взрезая полутьму и искусственный дым, и вот уже Йосано пытается развести Доппо на танец, а взгляд сам собой цепляется за одиноко стоящую у дальней стены танцпола фигуру. Чуя явно не собирался принимать участие во всеобщем веселье и лишь отстраненно наблюдал за происходящим, непривычно задумчивый. Он был совершенно один, даже без вездесущего Тачихары, чей образ уже неотрывно ассоциировался только с компанией Чуи, и казался слишком грустным для такого дня. Пока все веселились, сам он словно и вправду прощался с какой-то частью себя.       Сердце сразу же пустилось вскачь, а ладони чуть заметно вспотели от волнения. Глаза шатена неотрывно следили за каждым жестом, боясь, что если Осаму моргнет, то рыжий в очередной раз куда-то исчезнет, как туманное видение. Даже музыка словно затихла вокруг, хотя, возможно, просто объявили начало медленных танцев, приглушая биты и сменяя на более лиричную мелодию.       — Это последний раз, возможно, когда вы видите друг друга. Не проеби, — зеленые глаза слабо блеснули улыбкой за стеклами очков, и Рампо несильно ударил ладонью по плечу Дазая, словно благословил его на самый безумный поступок в его жизни. Наверное, шатен так впервые нервничал с тех пор, как Одасаку уехал в другую страну на обучение.       Чуя стоял в стороне и вертел в руке бокал с шампанским, иногда отпивая и едва заметно кривясь, когда Дазай подошел к нему вплотную, непривычно нервный, заставляя запрокинуть голову, чтобы посмотреть в лицо друга. Увы, полутьма мешала рассмотреть выражение лица, скрадывая черты, словно ластиком по карандашным линиям. Только вызолоченные нервозностью и вспышками стробоскопа на танцполе глаза лихорадочно горели, как у адреналинового наркомана.       — Чего тебе, скумбрия? — лениво спросил рыжий, отставляя бокал в сторону на невысокий столик, и едва сдержал выдох удивления, когда почувствовал, что его развернули лицом к «ходячей шпале», обнимая за талию, а вторая рука шатена слегка придержала подбородок Накахары. Осаму внезапно оказался слишком близко, и можно было почувствовать его мятный одеколон с нотками чего-то терпкого и тяжелого. Прерывистое дыхание обожгло губы и щеку, когда шатен склонился ниже, впервые проклиная мысленно свой рост.       — Скажи, что ты пьян или шутишь, — прошептал рыжий, положив ладони на плечи парня, отчего-то не в силах говорить громче. И оттолкнуть тоже не в состоянии. Подрагивающие пальцы сжали ткань черного пиджака, даря мутную, как зелья Кадзи на химии, надежду на что-то хорошее.       — Трезвее и серьезнее некуда, — выдохнул так же на грани слышимости Осаму и решился выполнить задуманное, крепче прижав к себе за талию юношу.       Только целуя Накахару на виду у всего колледжа, прямо посреди выпускного бала, откуда скрыться было нереально, и чувствуя, как тот неуверенно, но с энтузиазмом отвечает, Дазай как никогда четко осознал, что его компас всегда будет указывать на Чую.