Soukoku Inktober 2021

      Коротко зазвенел колокольчик над дверью в кофейню, и парень с кучерявыми каштановыми волосами проводил взглядом мужчину с темными, практически багровыми волосами — рыжина в них была благородной меди, редкий цвет даже у рыжих. Мужчина приходил уже почти две недели, неизменно брал мягкий тыквенный латте и по часу печатал что-то за небольшим ноутбуком, порой по старинке делая пометки в блокноте. Неужели в этот раз все получилось?.. Стабильная система, которая наконец приняла в себя существование писателя.       Дазай очень боялся сглазить. Очень боялся, что на его планшете появится сообщение о смерти мужчины с багровыми волосами, щетиной на лице недельной давности и бежевым пиджаком поверх темной полосатой рубашки. В этот раз сбой был очень, очень спустя долгое время. И все же спустя почти месяц ненавистное сообщение моргнуло алым сигналом об ошибке. «Связь потеряна. Объект прекратил существование.»       — Код «Исповедь неполноценного человека». Остановить симуляцию.       Мир мгновенно погас, повинуясь команде администратора, и Дазай с досадой сдернул с головы массивный шлем виртуальной реальности. Идея, которую он пытался воплотить, была амбициозна. Ничуть не меньше, чем любой из проектов молодого программиста, но Мори слишком полагался на мозги своего лучшего сотрудника, чтобы запрещать ему в свободное время гонять мощности фирмы в свое удовольствие. Потому что Осаму выполнял свои обязанности столь блестяще, что остальные отделы могли лишь тихо ненавидеть и боготворить долговязого эксцентричного мальчишку с его слишком уж гениальными мозгами.       Дазай желал создать мир. Мир, в котором персонажи без человека будут продолжать жить, развиваться. Симуляция мира, но куда более комплексная и полноценная, чем до этого. Автономный цифровой мир. Пусть он все ещё не знал, как обосновать этот проект для Ринтаро, но надеялся, что к тому моменту что-то придумает. В его собственной вариации «Матрицы» он преследовал куда более личную цель. Донельзя интимную для его замкнутой душонки. И эта цель смотрела синеватыми глазами через стекло фоторамки.       — Как же я по тебе скучаю, Одасаку-нии, — улыбнулся программист фотографии брата. Это было одно из последних их фото. На нем он, только поступивший на первый курс мальчишка, их общий друг Анго Сакагучи и взрослый и серьезный старший брат, Дазай Одасаку. Пусть они были сводными через отца, Осаму обожал своего брата, всегда спокойного и рассудительного. Одасаку мечтал стать писателем и в тот вечер в баре, где они отмечали поступление младшего Дазая, он снова вполголоса рассказывал про свой роман, прорабатывая детали и порой старомодно записывая мысли в потрёпанный кожаный блокнот.       Наутро Осаму узнал, что старший брат погиб в автокатастрофе, когда поехал на работу. И свихнулся на мысли, что это его вина: в то утро Одасаку задержался дома, потому что Осаму хотел побыть с ним ещё немного, и торопился. Невнимательность стала роковой. Даже хваленая интуиция мужчины смолчала, хотя все подшучивали, что Ода точно видит будущее.       — Перезапустить систему.       Это была не первая попытка, но первая столь удачная. Симуляция, которую создал Дазай, уже взрослый, отучившийся и все ещё не оставивший идею перенести брата в новый мир и дать возможность написать свой роман, будто отвергала существование в нем Одасаку. Даже когда Осаму поменял имя на «Ода Сакуноске» — так звали любимого писателя брата, и тот часто подшучивал, что практически является сам сокращением от имени своего кумира. Раз за разом Ода умирал. Иногда мгновенно. Иногда тяжело. Раз за разом Дазай перезапускал этот мир и заставлял искусственный интеллект обучаться, чтобы аватар его брата не попадал в столь нелепые вариации смерти. Но все же отчаяние медленно, но верно подтачивало душу. Что он делал не так? Какой элемент мозаики упускал? Стоило отвернуться и на мгновение отпустить поводок событий, как рыжий мужчина прекращал существование.       — Если я не могу наблюдать за ним, то почему бы не поручить это кому-то другому? — пробормотал шатен и щёлкнул пальцами в озарении. А ведь и правда. Если он не может обеспечить безопасность Одасаку, нужен тот, кто будет рядом. И так родился второй искусственный интеллект, имя которому он дал «Накахара Чуя», вспомнив имя на одной из книг своего брата.       Фотографию для модели человека он нашел на каком-то сайте не то университета, не то социальной сети. На Осаму смотрели яркие синие глаза и огненные волосы, похожие на пламя. Они с Одасаку казались невероятно похожими, только в парнишке было больше азиатского в чертах лица и сами краски ярче, будто того извозили в акриле, тогда как Оде достались сдержанные, благородные цвета масла. Но Дазай не мог отвести взгляд от красивого, утончённого подростка: такой точно сумеет очаровать брата и стать ему хорошим другом.       Единственной задачей рыжего парня стала защита Одасаку. Только это, ничего больше. Присматривать, охранять. Не дать умереть. Научиться хранить непутёвого старшего братика. Конечно, не с первого раза: все же Чуя был неопытным, ещё необученным ИИ, который часто допускал ошибки, пока формировал свою личность и свои персональные предпочтения. Но помалу тот становился все более и более… живым? Дазаю, который порой сталкивался в созданной им вселенной с этим рыжим парнем, невысоким и ярким настолько, что он выделялся среди других, как факел в ночной темноте, было сложно отвести взгляд и не восхититься тем, как стремительно развивался Накахара.       А потом в рыжем проявилась помимо патологической верности ещё и потребность любить и быть любимым, и Осаму внезапно обнаружил, что у его сторожевого пса так или иначе проявлялись чувства к кому-то из общей компании. И хорошо, когда это была симпатия к брату, потому что тогда парнишка ходил хвостом за объектом обожания, будто и вправду был питомцем. В синих глазах буквально светилась безграничная преданность. Поначалу это даже забавляло, и Осаму не мешал. Но взгляд цеплялся за переплетённые пальцы — с Одасаку ли, с владельцем кафе Мори, — и за счастливую улыбку Накахары. И в груди появлялось липкое, едкое чувство, которое программист никак не мог охарактеризовать внятно.       — Приехали, Дазай, ты ревнуешь собственную программу к другим программам, — пробормотал одним утром шатен перед зеркалом в ванной комнате. В ответ на него смотрело угрюмое и недовольное отражение, морщась и сияя синяками под глазами от плохого сна.       Сегодня он снова наблюдал за Одой и Чуей, и брат выглядел невероятно счастливым, когда рыжий подросток рассказывал другу какую-то историю. Однако что-то шло по-другому, и порой взгляд синих глаз цеплялся за Осаму, останавливаясь буквально на пару мгновений. Но Сакуноске снова и снова возвращал себе внимание друга, распрашивая о деталях. Осаму честно старался не так сильно палить свое наблюдение, и Накахара все равно раз за разом обращал свое внимание на неприметного парня за столиком в дальнем углу. Неужели программа дала сбой или приняла его за угрозу Одасаку? Это заставляло спешно думать: Дазай не мог не наблюдать за «братом», но подставляться под удар им же написанного «файрволла», ещё и того, из-за которого собственные внутренности танцуют чечётку, а сердце падает куда-то в одну из чакр… Ситуация получалась патовой.       Однако Сакуноске сегодня был непривычно тороплив, и разработчик быстро проверил на планшете основные параметры. Ого, неужели у брата здесь внезапно появилась девушка? Это интересное отклонение, стоило записать его на будущее. Возможно, влияние его рыжего спутника на социальность дало толчок к развитию аномалии и будущей эволюции характера… Шатен быстро набирал заметку для себя, на какие параметры следовало обратить внимание, когда его привычный ритм жизни был нагло и бесцеремонно нарушен, и впервые шатен оказался этому рад. Хотя позднее, при анализе своих эмоций, юноша вполне мог признаться, что помимо удивления в его поведении немалую роль играл ещё и испуг. Он действительно испугался так, что едва не выронил планшет с заметками, и если сейчас это вызывало улыбку и тихий смех, то в тот момент сердце готово было разорваться от такой неожиданности.       — Привет, — раздалось над головой, и Дазай, вздрогнув, поднял голову, едва не роняя предмет в руках. Перед ним с полуулыбкой стоял Чуя, держа в руках два стаканчика с кофе, такой красивый, что у Осаму перехватывало дыхание. Мир, казалось, остановился в эту секунду. И это было действительно так очаровательно, что шатен пожалел, что не умеет создавать мгновенные снимки или не записывает процесс. Но такие сложности сильно тормозят систему, а Осаму хотел совершенства. Кто ж знал, что ему сейчас это понадобилось бы!       — Слушай, — парень переступил с ноги на ногу, смущенно опустив взгляд в пол, и рыжина волос вспыхнула пламенем в падающем из окна луче солнца, переливаясь медью и янтарём. — Я заметил, что ты… Смотрел? Не подумай, я не ко всем подхожу!..       — Присядешь со мной? — вырвалось у шатена, и рыжий парнишка перед ним практически расцвёл, краснея рубином и закатом. Он быстро поставил оба стаканчика на стол и сел напротив, сцепляя пальцы перед собой в нервном жесте. В синих глазах было забавное нервное выражение — широко распахнутые глаза и совершенно стеклянный, остановившийся взгляд. Хотя бы не только Дазай нервничает так, что под столом подрагивают колени!       — Бариста подсказал, какой кофе ты пьешь, — кивнул он в сторону стоящего за прилавком парня. Тачихара в ответ помахал и поднял два пальца больших вверх, подбадривая. Чуе оставалось только неловко улыбнуться. Это выглядело так, словно бариста уже не первый раз уговаривал своего друга подойти к нелюдимому юноше за дальним столиком.       — Тачи славный, но странный немного, — слегка пожал плечами Накахара, наклонив по-птичьи набок голову, и Дазаю захотелось убрать упавшую на щёку огненную прядь. Он не помнил, чтобы вкладывал в эти волосы в свойство виться красивыми локонами, но парню невероятно шло. Вместо этого он протянул руку и накрыл ладонью дрожащие, сцепленные намертво пальцы собеседника, заставляя того вздрогнуть и ещё сильнее залиться краской смущения.       — Незачем так переживать, я не кусаюсь, — улыбнулся ободряюще шатен, наконец совладав с собственным волнением, совершенно не дававшим ему покоя. — Я Дазай. Осаму Дазай.       — Чуя Накахара, — ответно представился рыжик, и на светлых щеках будто бы мелькнул румянец, вызывая у Осаму желание сфотографировать настолько трепетное проявление эмоций у его любимой программы. Какой же он прекрасный.       Они проговорили практически до полудня, и Чуя весело смеялся, порой склоняясь к юноше ближе, невольно входя в его личное пространство. А у Дазая крепла уверенность: он влюбился. Deus ex machina, в программу, написанную им же, с обликом парня, которого Осаму и не знает. Однако он был внезапно интересным. И если бы разработчик сам не знал, что перед ним сидит набор строчек кода, формирующих личность Накахары, то он наверняка спутал бы рыжего с настоящим человеком. Уж слишком тот казался человечным, особенно по сравнению с очень замкнутым и мрачным в жизни шатеном.       Они встречались почти каждый день в одном и том же кафе, как по расписанию. Чуя приходил с Одой перед работой, брал стакан кофе и разговаривал с мужчиной, смеясь и улыбаясь тому солнечно. Дазай снимал показатели, сверял данные по брату, наблюдал за эволюцией его характера и личности. Тот прожил уже довольно долго, чтобы Осаму удостоверился: где-то точно есть мир, в котором его брат остался жив, счастлив и жил полноценной жизнью.       А после ухода Одасаку Чуя садился за его столик. Придвигался так близко, что Осаму чувствовал запах древесных духов с нотками мяты, наполнял собой мир, внимание, пространство. И в эти прекрасные минуты Дазай понимал, что всецело принадлежит рыжему, забывая о том, кем на самом деле являлся объект его светлых чувств. Как же давно он кому-то так открывался, как брату или Накахаре. Юноша ни с кем не мог так смеяться, искренне и весело. Он чувствовал себя слишком живым для того, кто просто ходил на встречи с собственным творением. Сколь иронично — божество целого мира выбрало в любимцы того, о ком и не думало заботиться больше необходимого. Знал бы Чуя, кто именно стоит перед ним и какая власть скрыта в его кончиках пальцев. И пусть шатен проводил в шлеме почти что большую часть дня, вылезая в серый мир лишь изредка, он впервые чувствовал себя по-настоящему, всецело счастливым.       А ещё Дазай и не заметил, как их отношения стремительно развивались. И целовать программу в симуляции оказалось так же приятно и прекрасно, как если бы тот был настоящим человеком. Тепло тела, фактура ткани рубашки, текстура мягких, тяжёлых волос, холодные и скрипучие рамки портупеи и кожа черных перчаток. Рваные выдохи между поцелуями, зарывшиеся в волосы длинные пальцы. Каждая реакция Накахары была настолько искренней, что Осаму забывался и снова и снова целовал эти горячие, немного пахнущие кофе и вишнёвой гигиенической помадой губы. Он не вкладывал в свои детища желание быть с кем-то и тем более — желание целоваться. Но рыжий явно стремился к близости с Дазаем. Как программист, юноша испытывал восторг творца, который наблюдает за неуклонной эволюцией своего творения. Как влюбленный парень — волновался сверх меры, когда их поцелуи рисковали перейти на иной этап близости. Как человек, осознающий опасность таких симуляций, Осаму понимал: играть в это все дальше было нельзя. Он заигрывался. Он позволил себе влюбиться в то, что сам же создал. Он вполне мог отринуть внешний мир и навек поселиться разумом в этом дивном новом мире. И именно этого до потери пульса боялся шатен.       Каким бы реальным ни казался Накахара, каким в правильным ни был вес его на собственных бедрах, как бы прекрасны ни были поцелуи… Пора было заканчивать и снимать шлем. Отпустить себя отпустить Одасаку. Забыть рыжее солнце, ждущее его в кафе на углу. И наконец предоставить Мори прототип, из которого тот сможет сделать коммерчески прибыльную конфету. Но перед этим…       — Перезагрузить программу. Код "Книга". Стереть все данные симуляции и приступить к генерации мира на основе загруженных карт.       Да. Так было правильно. Уничтожить реальность, разорвать на мелкие осколки электрических импульсов, выжечь до основания, до двоичного кода — и заставить воскреснуть заново. Возможно, где-то в этой реальности будет ходить Ода с новой девушкой, а по выходным рассказывать рыжеволосому другу про быт, иногда встречаясь с другим парнем, в круглых очках и портфелем офисного клерка рядом. И Накахара никогда не пересечется взглядом с юношей за дальним столиком, мгновенно влюбляясь в янтарно-кофейные глаза незнакомца, внимательно и с грустью наблюдавшие за ними. Он возьмёт у Тачихары кофе, следуя заложенной в него стратегии поведения, и пойдет на работу, фотографируя красоту этого мира. Только глупое человеческое сердце очень скучало по солнечной улыбке и такому нежному взгляду синих глаз, и когда Мори при тесте симуляции столкнулся с Чуей, здороваясь, Осаму едва сдержал судорожный выдох, чувствуя, как под ребрами заходится стуком глупое человеческое сердце. Всё-таки Дазай, сколько бы ни травил байки про то, что сам как машина, оставался все тем же глупым человеком. Он безумно скучал, но не позволял себе прикасаться к новому продукту компании. Лишь иногда на мониторах видел знакомое — такое любимое — лицо, рыжую копну волос, завязанную в хвост, улыбку четко очерченных губ. Но если он прикоснется хоть ещё раз к этому видению… Осаму не был уверен, что найдет в себе силы вырваться из оков иллюзии.       Мори был невероятно доволен новой симуляцией, кажется, даже наградил чем-то своего ведущего специалиста, однако Осаму это не волновало. Казалось, с момента смерти Оды юноша впервые что-то начинал чувствовать — и снова как отрубило. Тоска глодала его изнутри, эта жгучая пустота. Глупо было влюбиться в набор нулей и единиц. Даже книжных персонажей любить не настолько грустно и жестоко. Но сердце не хотело отпускать, и раз за разом программист находил в интернете видеоролики со своим творением, где многие, кто встречался с Накахарой в придуманном мире, потом выкладывали чуть ли не обзоры на молодого парня, рекомендуя с ним повидаться. Чуя продолжал развиваться. Только порой мелькало нечто в разговорах, что заставляло раз за разом смотреть в сторону уже запылившегося шлема.       — Я жду кое-кого… Кого-то. В этом кафе, — произнес однажды рыжеволосый парень на видео и отпил лёгким, изящным движением кофе из бумажного стаканчика. — Я не помню, кого и почему, но совершенно точно узнаю. Он будет сидеть на этом месте с планшетом и смотреть. От него будет пахнуть смутной печалью.       Дазай тогда напился, раз за разом слушая эти слова, крутя их на повторе и каждый повтор делая по глубокому глотку из бутылки виски. Это был любимый напиток брата, сам он относился равнодушно к нему. У Оды, к слову, тоже все было прекрасно, он жил и писал роман. А Чуя продолжал ждать там, на границе двух миров, и шатену хотелось выть от безысходности. Его не покидала мысль, что он предал рыжего, бросил там, попытавшись стереть память. Да только та осталась где-то в глубине его кода, закешированный кусочек, ставший разъедающей счастье порчей. Верность, не давшая спокойно существовать, намертво вцепилась в образ создателя. Осаму пил, топя свою смутную печаль в алкоголе и задыхаясь от собственной беспомощности, потому что иначе он навеки нырнет в созданную им иллюзию, сам оцифрует свою сущность и поселится среди саморазвивающегося кода ее элементом, лишь бы у него был шанс снова видеть любимую им до последнего символа табуляции программу. Накахара ждал, нереальная иллюзия и имитация жизни за гранью понимания, не в силах даже сам осознать, к кому его так влечет смутная печаль, его наследство от «божества», подарившего эту личность и право существовать.       Был обычный пасмурный вечер, каких много, и ветер трепал кроны деревьев, предвещая скорый ливень. Осаму спешил после работы домой, судорожно вспоминая, есть ли у него хоть что-то на ужин, когда на периферии взгляда его внимание привлекло яркое пятно, слишком выделяющееся среди толпы. Именно оно заставило его прервать цепочку привычных действий, разрушить алгоритм ежедневной рутины. Он развернулся, ловя взглядом детали и совершенно не понимая, как такое возможно. Иллюзия? Самообман? Сумасшествие? Нет. Образ слишком реален, точен, достоверен до последней детали.       На мгновение сердце Дазая пропустило удар, когда его взгляд пересекся со стоящим перед ним парнем. Рыжие, непослушные волосы, спадающие на плечи лисьим хвостом. Синие-синие глаза. Тонкая полоска чокера на шее. И смутная, недоверчивая, отчаянная печаль во взгляде — отражение собственной.       — Чуя?.. — само собой сорвалось с губ юноши практически неверяще. Это не могло быть правдой.       — Дазай?.. — мелодичный, мягкий голос, совсем как… Рука сама потянулась отключить шлем. Но нашла лишь пустоту.