Strangers

Вечер проходит удивительно спокойно, Кайа готовит себе рыбацкие бутерброды, стягивает надоевший за день мех и снимает перчатки. У него есть бутылка хорошего вина, интересная книга, отсутствие новых катастроф в Мондштадте. У него редко бывают такие тихие дни. Разумеется, что-то должно пойти не по плану. В дверь стучат, и не то чтобы много людей знает, где именно живёт Кайа, и ещё меньше могут прийти к нему в такое время. Это или Джин, и тогда лучше быть готовым к любым неприятностям, или Кли, которая сбежала из своей комнаты наказаний… Ещё это могут быть Люмин с Паймон, и тогда стоит быстро забежать к Саре, у него не так много продуктов для прожорливой феи… За этими скупыми мыслями Кайа медленно доходит до двери. И сразу понимает, кого же заранее, много лет назад, исключил из возможного решения задачи. — Вам что-то нужно, мастер Дилюк? Дилюк чуть морщится от обращения, но ничего не говорит. Он не выглядит так, будто ему нужна помощь или он хочет закончить начатое и всё-таки добить Кайю. В целом, Кайе и не требуется ответ. — Заходи, — со вздохом говорит Кайа ещё после полминуты молчания. И делает шаг в сторону, пропуская Дилюка. Тот явно нервничает. Поправляет край перчатки, неуверенно делает шаг вперед, осторожно прикрывает за собой дверь — и в тусклом свете Пылающих Цветков в колбах в коридоре видно, как Дилюк теряется. Прежде чем он говорит что-то глупое и отстраненное, Кайа вздыхает и кладет ладони ему на скулы. — Все хорошо. Я здесь. Ты можешь ко мне прикоснуться. Дилюк вздрагивает, а затем обнимает Кайю так крепко, что тот даже пошатывается, охнув. Кайа не находит в себе решимости опустить руки на спину Дилюка, поэтому они просто слегка нелепо замирают в коридоре, пока Дилюк пытается привести дыхание в порядок. Через пару минут Кайе это надоедает, он перехватывает руки Дилюка и опускает ниже, запускает себе под рубашку, на живот, удерживая запястья. Стянуть бы с него перчатки, но Дилюк ещё ни разу ему не позволил. Дилюк выдыхает, а затем касается губами шеи Кайи — почти нежно, осторожно, будто на этот раз не желая оставлять следы. Ладони медленно скользят вверх по груди. Кайа кусает губы, начинает дышать чуть чаще, когда пальцы сжимают сосок — позволяет себе тихий стон. Дилюк напрягается, а Кайа, напротив, расслабляется всем телом, потому что знает, что за этим последует. По какой-то причине Дилюку действительно нравится вбивать его в стены. Он неожиданно холодный, Кайа будто делится с ним своим жаром, позволяет жадно трогать себя, пытаясь сохранить дыхание. Это самое нежное, что между ними случалось. А Кайа чувствует себя удивительно уязвимым. В тонкой рубашке и домашних штанах, без корсета и без перчаток, он ощущает себя голым, хотя Дилюк не спешит раздевать его. Он трогает просто так — грубо проводит по бокам, нежно касается живота, в какой-то момент вытаскивает одну руку и кладёт на горло… Кайа перехватывает его запястье. Он сам не ожидает этого и на мгновение теряется, не расслабляя хватки, но не удерживая лица, смотрит — колко и холодно. — Знаешь, — сглатывать почему-то трудно, — для таких ласк партнёры должны доверять друг другу. Дилюк щурится, резко убирает руку и бросает, едва ли не отходя на шаг: — Мы не партнёры. О. Да, конечно, это лучшее, что ты мог сказать сейчас, грёбаный придурок. Кажется, в его груди спокойно помещается Бездна. Кайа привычно фальшиво улыбается. — Конечно. Мы тут просто пытаемся удовлетворить свои потребности. Рука впивается в плечо Дилюка, Кайа надавливает, но не находит в себе сил оттолкнуть. Внутри разливается липкий страх: выгнать его один раз означает лишить себя даже того малого, что у них осталось. Ему противостоит гордость, от которой начинают неприятно болеть виски. Остаётся лишь обмануть самого себя, в очередной раз. Его друг, его брат сгорел в пламени своего же феникса, растворился в крио осколках в ту самую ночь. А сейчас перед ним незнакомец. Кайе не привыкать делить свою постель с незнакомцами. — На диване будет удобнее, — выдыхает он, продолжая улыбаться, и тянет Дилюка за рукав, три шага — будто короткий танец, и Кайа заваливается на мягкую поверхность, увлекая Дилюка за собой. Сейчас он согрелся, и его прикосновения обжигают. У него снова сложное лицо — иногда до него доходит, что в определенных ситуациях лучше бы промолчать, жаль, что медленно. Кайа опускает руку ему на затылок и вжимает его губами в свою шею, раз и навсегда решив, что если Дилюк полезет к нему с поцелуями, он откусит его Селестией проклятый язык. И обхватывает Дилюка ногами. Потому что его тоже давно никто не касался. На этот раз Дилюк кусает, не до боли, но до ощутимого дискомфорта, зализывает укус, будто это способно сделать легче. Он медлит, очевидно, пытаясь быть осторожнее, но Кайа плевать хотел на все его попытки. Он не ожидает прилива возбуждения, но запах — кожи, светяшек и виноградного сока, горячее тело и подобная близость делают свое дело. Неожиданно слаженно в две руки они разбираются с завязками на штанах Дилюка, Кайа сжимает его член, и они стонут в унисон: один — от облегчения, второй — от самого ощущения. Дилюк несдержанно дёргает его штаны вниз, едва не порвав, и только сейчас до Кайи доходит, что поза не слишком удобная. Он пихает Дилюка в плечо и старается перевернуться, но его удерживают — мягко, позволяя вывернуться, но всё-таки ощутимо. Дилюк смотрит ему в глаза (глаз, но кого это волнует), и Кайа зажмуривается, изгоняя впившееся в сетчатку изображение. Рука в кожаной перчатке обхватывает его член, Кайа протяжно стонет, и Дилюк сдвигается выше, так, чтобы сжать сразу оба члена. Невыносимо горячо, настолько, что сознательные мысли выбивает. Швы на кожаной перчатке шершавые, стимуляция слишком сильная, Кайа способен прокусить себе губу, лишь бы удержать ещё один вырывающийся из горла звук. Одной рукой нужного давления не добиться, и Кайа помогает, сдвигая свою руку. Их пальцы почти переплетаются, Дилюк вздрагивает и толкается вперёд бедрами, вбивая его в диван. Под плечо неудобно ложится подушка, Кайа все ещё не может открыть глаз, а Дилюк, кажется, входит во вкус, набирает неровный ритм, с каждым толчком продвигая Кайю чуть выше по дивану. Кайа подаётся бедрами в ответ, скрещивает лодыжки за спиной Дилюка, всё-таки стонет, как ему кажется, жалко и жалобно — и затем что есть силы впиватся ногтями в загривок Дилюка. И после этого их сносит. Они двигаются быстро, жарко, навстречу друг другу, стимуляции слишком мало, Кайа хочет сильнее, а Дилюк все осторожничает, и каждый раз, когда он замедляется, Кайа оставляет на его шее ещё одну длинную полосу от ногтей. Во рту скапливается слюна, любого другого Кайа притянул бы к себе, чтобы целовать, пока перед глазами не потемнеет, но Дилюк особенный. Пусть наслаждается своей привилегией. Воздуха все равно не хватает, ноги начинают дрожать, пальцы поджимаются сами собой, и Кайа скулит, замирая, позволяя Дилюку двигаться так, как он хочет. Кажется, все, что ему было нужно — это безмолвное разрешение. Дилюк сжимает руку сильнее, впивается в плечо Кайи через ткань рубашки и задаёт такой бешеный ритм движений ладонью и бедрами, что крик Кайи должен быть слышен на соседней улице. Они неловко держат друг друга, каждый — как может, и Кайа пропускает момент, когда кончает Дилюк, потому что его собственный оргазм похож на яркую вспышку, на фейерверк, сладко и болезненно проходящий через все тело. Глаз слезится, ресницы слипаются, и Кайа всё-таки смотрит. Разум впитывает искаженное безмолвным стоном лицо Дилюка, запоминает, как трепещут крылья носа, как дрожат губы, как приоткрывается рот. Дилюк такой красивый сейчас, что, всего на секунду, Кайа вспоминает, насколько же сильно он его любит. Между их животами влажно, обе руки разжимаются, и Дилюк не выдерживает. Все это время державший себя на одном локте, он падает на Кайю всем своим весом, и это так хорошо, так безусловно нужно, что Кайа позволяет себе ещё один короткий стон. И только сейчас опускает руку на его спину, всё-таки возвращая объятие в ответ.