Разбитое зеркало

Элрос, прикусивший от усердия кончик языка, старательно выводил неверной рукой чуть дрожащие линии. Палочка угля в его руках крошилась и ломалась, оставляя грязные пятна, но юному полуэльфу было всё равно. Элрос учился рисовать. — Не так, родной, — аккуратно перехватила его руку теплая ладонь матери. — Не сжимай так сильно. Представь, что уголь в твоей руке как маленькая птичка, которую ты хочешь удержать, но не навредить. — Ага! — кажется, Элрос перестарался, потому что палочка выскользнула из его пальцев и упала на пол. Матушка легко и необидно рассмеялась — и юный полуэльф не мог не засмеяться в ответ. Элрос учился рисовать — и у него даже что-то получалось! Но потом в Гавани Сириона пришел огонь и принес с собой смерть, а неловкие, неумелые рисунки стали топливом для погребального костра, в который превратился город. И после этого юный полуэльф не рисовал ещё много лет.

***

Элрос безумно скучал. Скучал, машинально выводил на листе бумаги перед собой силуэт дерева за окном и краем глаза косился на вещавшего что-то заумное Маглора. Феанорингов Элрос отчаянно не любил. Терпел, потому что иного выбора не было — но не любил, что не стеснялся демонстрировать при любом удобном случае. Лорды отвечали на это неприкрытой настороженностью и светящейся в глазах готовностью посадить на цепь зарвавшегося щенка. А Элронд… Что ж, о чём думает его старший брат, Элрос никогда не знал. Да и не хотел знать, если честно — слишком они были разные, слишком мало было общего. Разве что внешность… — Элероссэ! — раздался гневный окрик над головой. Элрос вздрогнул, перевел взгляд на нависшего над ним разозленного Маглора и непроизвольно втянул голову в плечи. — Я больше не буду, — машинально брякнул полуэльф, выводя изгиб последней веточки и откладывая в сторону перо. — Не будешь, — подозрительно мягко согласился феаноринг, после чего, ловко выдернув лист с наброском из-под локтя Элроса, смял и единым движением отправил в разожженный камин. Элрос не успел даже вскрикнуть — и теперь ему оставалось лишь смотреть, как сгорает в ярком пламени его первый за много лет рисунок и как корчатся в огне нарисованные ветви. Когда же на следующий день стало известно, что старое дерево во дворе ночью сгорело дотла, то Элрос и не подумал связать два этих события воедино. В следующий раз под горячую руку полуэльфу попала самая обычная курица. Элрос, едва ли не насмерть рассорившийся с собственным братом и получивший неслабую взбучку от старшего феаноринга, забился в самый дальний угол курятника и машинально вырисовывал угольком на обрывке бумаги вальяжно ходящую перед ним квочку. Дорисовав же, полуэльф лишь грустно усмехнулся. — Как это всё бесполезно, — прошептал он и, разорвав бумажку, полез ночевать на сеновал — возвращаться к себе решительно не хотелось. Когда утром перед курятником Элрос нашел ту самую курицу, которую рисовал вчера, но уже окоченевшую, то невольно призадумался. И если первый раз мог оказаться случайностью, а второй — лишь совпадением… — Надо попробовать ещё! — резюмировал Элрос и отправился за бумагой и углем. Тщательно нарисованного волка, напавшего на братьев-полуэльфов и оставившего каждому из них по несколько шрамов, после чего удравшего обратно в лес, не стало уже на следующий день — его обнаружили охотники. Сундук, небрежно изображенный угольком на стене, рассыпался на части. Орочьи командиры, которых Элрос видел, когда его брали в разведку, исправно дохли самым нелепым образом — даже не нужно было устраивать засады. И даже камень треснул, словно от невыносимого жара. Элронд, проницательный до отвращения, кажется, понял всё довольно быстро — но молчал, ожидая, пока брат сам всё расскажет. И за это Элрос был благодарен своему близнецу как ни за что иное. — Жаль, что ты не можешь нарисовать Моргота или его приближенных тварей, — лишь однажды на одном из привалов словно в пустоту обронил Элронд. В ответ Элрос виновато покачал головой: нет. Моргота он действительно не мог нарисовать — так. А затем война закончилась и Элрос, с отстраненным интересом смотревший на лежащие перед ним в глубокой шкатулке два оставшихся сильмарилла, думал, как же ему жить дальше. Если раньше его необычному и страшному дару находилось применение, то теперь… — Можно, мы на ночь останемся здесь? — спросил Элронд у бесстрастно глядящего на братьев Эонвэ. — Нам надо обдумать вопрос выбора, а тут тихо и спокойно. — Оставайтесь, — равнодушно пожал плечами майя. — У входа всё равно стоит охрана, так что вынести отсюда камни вы не сможете. — И не собирался, — буркнул в ответ Элронд. А ночью на лагерь напали феаноринги. Перебили охрану, тяжело, чуть ли не смертельно ранили сонного Элронда, вдобавок сильно опалив ему лицо факелом, и практически отрубили Элросу ноги и левую руку. И теперь, глядя на то, как на соседней кровати тихо бредит его по уши перемотанный бинтами близнец, Элрос скрипел зубами и сжимал в кулак здоровую руку, то и дело порываясь встать. — Да сколько можно?! — не выдержала и всё же прикрикнула на своего строптивого пациента изнеможденная целительница. — Тебе лежать надо! — Хорошо, — наконец-то сдался Элрос. — Но можно мне тогда, пожалуйста, свечу, бумагу и уголь? Я хочу кое-кому написать письмо. Женщина с подозрением посмотрела на полуэльфа, но кивнула и куда-то ушла. Вскоре принесли всё нужное и братьев оставили одних. Элрос с тоской посмотрел сперва на пламя свечи, а следом на своего забывшегося тяжелым, дурным сном близнеца, с обожженного лица которого теперь вряд ли до конца сойдут все шрамы. Затем, решившись, аккуратно расправил лист бумаги на коленях и, чуточку безумно улыбаясь, подрагивающей рукой провел первую линию, штрих за штрихом вырисовывая такое знакомое лицо.