Эффект Конкорда

Пробуждение застаёт его врасплох: Олег в один миг вскидывается на кровати, как по тревоге, не понимая, где он, и обнаруживает, что впервые за год проснулся не в своей постели. Шарит глазами по комнате: всё в порядке, опасности нет, это гостиная. Он падает обратно: в мягкое, тёплое, белоснежное, в последние минуты сладкого утреннего полусна. Каждое утро Олег Волков просыпается по армейскому распорядку: в 5:55, за пять минут до будильника. Ни города, ни годы не смогли вытравить в нём эту упрямую привычку. Он закрывает глаза, надеясь зацепиться за крохи ускользающего сна: белый кафель, цветные мыльные пузыри на стенах ванной, тёплый мамин смех, осторожные прикосновения вафельного полотенца к телу, её потемневший серебряный крестик покачивается в вырезе цветастого халата... Пятилетний Олег рисует мамину улыбку на запотевшей кафельной стене ванной — широкая, и две ямочки по бокам — и сам улыбается ей. Тридцатитрёхлетнему Олегу лёгкие изнутри разрывает больной царапающий кашель. Он уже знает, что, если прокашляться, болеть не перестанет. Волков привычно тянет руку за обезболом, что лежит на тумбочке рядом со стаканом воды. Рука нащупывает пустоту. Сон окончательно улетучивается. Чёрт... Олег тяжело вздыхает и поднимается из постели, глотая ртом воздух после приступа так тяжело, будто его душили. Когда-то он вскакивал, как сжатая пружина, и после похода в туалет сразу принимался за зарядку. Теперь же ему нужно выпить утренний анальгетик и расхаживаться минимум полчаса. Когда-то... К чёрту, хватит жалеть! Нужно взять из комнаты таблетки. Олег подхватывает аккуратную стопку одежды с кресла, быстро одевается и выскальзывает в коридор. Ступать неслышно получается само собой. Серый всегда ругается на него за эти бесшумные подкрадывания со спины. Сравнивает его шаги с передвижением на мягких лапах. Ещё бы… Он осторожно приоткрывает дверь в спальню: робкое апрельское солнце расплескало апельсиновый сок на подоконнике, протекло сквозь неплотно задёрнутые шторы, разлилось узкой полосой, словно золотым клинком рассекая спину девушки. Лера спит в его кровати, лёжа на животе и трогательно вытянув одну босую ногу из-под одеяла. Любимая Олегова футболка с Чармандером ей велика, съехала во сне, открывая белое округлое плечо. Она спит, крепко вцепившись пальцами в подушку, как в якорь. Спутанные светлые волосы, лицо расслабленное, умиротворённое, без этого её обычного решительного выражения кажется очень юным. А ведь почти девчонка… Олег замирает в дверях, разглядывая, впитывая в себя эту непривычную картину. Лера в его доме, в его постели, в его футболке, трогательно беззащитная, и он впервые может рассматривать её сколько вздумается, не заботясь о том, что столкнётся с её решительным взглядом в ответ. Это не бой, не сражение – просто созерцание. Хрупкий, застывший миг. Рандомно сложившиеся обстоятельства: задержка на лишний час, обсуждение планов и забытый график развода мостов вчера привели к тому, что Лера просто не смогла попасть домой, и в результате Волков благородно предоставил ей свою комнату и постель для удобного сна. Олег приоткрывает дверь шире, подходит ближе; солнечный луч подбирается и лижет ему ступни, как пёс. Он щурится, и только тогда различает в голубоватой полутени, в груде одеял — его. Серый сладко спит рядом с девушкой, закутавшись с головой и выпростав из кокона только руку. Вдох замирает у Олега где-то в горле. Они вдвоём в его постели. В его постели. Они. Лимонное на белом. Мрамор и фарфор. Мягкие очертания Лериных бёдер под одеялом. Застывшая нега, сладость. Безе. Олег смотрит на это и ему хочется выжечь себе глаза, прямо сейчас, не прощаясь, взять себе билет и улететь куда угодно: туда, где жар, где кровь и смерть, где ночные артобстрелы, потому что всё лучше, чем смотреть на эту безмолвную утреннюю идиллию в его комнате. Ту, что принадлежит только им двоим – и больше никому в этом мире. Сто раз он наблюдал за их объятиями и поцелуями, мысленно повторяя и внушая себе, что ему всё равно, но когда в груди словно проворачивают колючую проволоку, от этих слов нет никакого толку. Это невозможно, невыносимо видеть, но он не может оторвать взгляда от спящих и смотрит, смотрит... Подходит ближе и берёт с тумбочки стакан. Блистер Кеторолака неприятно хрустит в пальцах. Серый, словно почувствовав чужой взгляд, начинает возиться в своём коконе, недовольно стонет и сдирает с головы одеяло. Его рука с брызгами шоколадных веснушек на предплечьи тянется и подгребает к себе Леру поближе. Серый трогательно поджимает губы во сне, и лицо его от этого неожиданно делается почти детским. Олег усилием воли приказывает себе отвернуться, не смотреть, и выходит из комнаты, неслышно затворяя за собой дверь. Правый висок взламывает боль. Волков морщится, на кухне закидывает в рот две таблетки и жадно пьёт воду. Сейчас... Сейчас станет полегче. Он тяжело опускается на стул и ждёт, когда боль отпустит. Жаль только, что от проволоки в груди никакие таблетки не спасают. Нет, он всё понимал, знал: это именно к нему Серый пришёл среди ночи, как всегда привык делать. Того иногда мучали кошмары: каждый раз ровно в три часа ночи, в самый глухой и беспросветный час, он с криком подрывался с постели весь в поту, и, не открывая глаз, ощупью пробирался из своей спальни к нему. Вваливался, шумно возился рядом, тесно прижимался к Олегу и затихал, пряча на его груди лицо. Олегова майка тотчас намокала от слёз. Волков гладил подрагивающие плечи, и в пелене полусна мысли протекали сквозь явь всё об одном: о том, что он без промедления убьёт любого, кто посмеет причинить Серому боль. Любого, будь он человеком, богом или даже самим Олегом. Без колебаний, так же, как он когда-то долго и обстоятельно убивал Рубинштейна, с улыбкой слушая его надсадные крики. Серый пришёл не к Лере – к нему. Не за утехой к Лере пришёл – он у него, Олега, искал защиту. Пряча лицо на груди или утыкаясь в татуировку волка на спине, Серый верил, что одно присутствие Олега рядом прогоняет любые кошмары, успокаивает самых лютых демонов. Даже тех, что ты вскормил сам. Особенно их. Спал он в такие ночи долго, крепко, беспробудно. Не стесняясь, во сне закидывал Олегу ногу на бедро. Да и какой во сне стыд… Олег же свой. Близкий. Ближе не бывает. Просыпался лениво, но посвежевший, отдохнувший... Боль постепенно отпускает. Олег прислоняется к стене, наконец-то закуривает. Чувствует себя всё равно паршиво, но не так, как после пятничной бессонной ночи с вискарём в «арсенале». Волков тогда, после задания, трусливо улизнул от них в своё логово под прикрытием того, что нужно отвезти и разобрать добытый хабар. Этим всю ночь и занимался: методично доставал, разбирал, смазывал, проверял, развешивал по стенам и раскладывал по коробкам добытые стволы и патроны. Это успокаивало — как и всегда. Дед, герой Великой Отечественной, ещё в три подарил ему огромный трофейный бинокль, такой тяжёлый, что Олег не мог его даже поднять. В пять Олег выпросил у него трофейный «Люгер» без курка. Отец вернулся с Афгана ещё когда ему было два, и Олег его не узнал — испугался. Волков старший привёз ворох блестящих медалей и осколок в голове, из-за которого ему слышались голоса. Он играл с сыном в единственную игру, которую знал и любил – в войну. Олег жадно впитывал и подражал, хотел быть как, вместо конструкторов и пирамидок усердно разбирал и собирал калаш. Маленький Олег любил отца больше всех на свете и был бесконечно счастлив в те мгновения, когда пропахшая табаком рука тяжело опускалась на его голову, ласково ероша волосы на макушке. «Молодец, сын. Настоящим мужиком растёшь». Мужиком... Всё, что осталось от него теперь — это волчий клык и воспоминания. В прокуренной духоте «арсенала» Олег сидел тогда, перебирая свои скудные сокровища, и методично напивался. Вторая бутылка виски неуклонно пустела. На фоне что-то бормотал телевизор. Ничто, белый шум, время, вязкое и тягучее, как мазут: мгновения, минуты, часы. Заснул лишь под утро, провалившись в сон прямо в кресле. Утром вернулся. Серый ничего не сказал: только принюхался и посмотрел неодобрительно. Олег бы даже устыдился, если бы не знал, где тот ныкает бутылки с вином, и как быстро и неуклонно они пустеют. Серый никогда не умел прятать, скрывать что-то от Олега – Олег всегда находил. Волков включает кофеварку, она фырчит, выплёскивая в чашку ароматную жижу. Он тянет носом: благодать! На ходу прихлёбывая двойной эспрессо и обжигая губы, достаёт из холодильника пару яиц, кефир и начинает замешивать тесто на блинчики. Скоро эта парочка подтянется сюда на запах кофе и еды. Серому – с персиковым джемом с кедровыми орехами, как он любит. Себе – с ветчиной. Закидывает в блендер банан, авокадо, горсть малины и миндальное молоко. Лера не любит тяжёлое, мучное и сладкое, предпочитая смузи-боулы, и Серый настаивает на том, что девушка не должна в обязательном порядке есть то же, что и они. Серый всегда говорил, что Чумной доктор должен быть в форме, и в последнее время его одержимость дошла до того, что он начал заглядывать ей в тарелку. Олег вспоминает, как у Серого блестели глаза, когда он диктовал Олегу специальное меню для Чумного доктора, поясняя, где, когда и при каких обстоятельствах он узнал то, что она ела. – Она должна чувствовать себя с нами, как дома, понимаешь? Как ты там сказал тогда... «добро пожаловать в семью»? Так надо всё это организовать, как полагается. Вот мы – её новая семья. Я и ты. – Зачем? – Олег сам не понял, как произнёс это: вопрос сорвался сам собой. Серый посмотрел осуждающе, как смотрел всякий раз, когда кто-то не удосуживался прочесть его мысли. – Чтобы стать единым телом. Когда руки без слов понимают и выполняют то, что прикажет голова. Он ухмыльнулся уголком губ и пару раз постучал указательным пальцев по своему виску, но Олег прекрасно понимал, что речь сейчас не о черепной коробке. Источник приказов всегда будет один. Олег тогда смотрел на его порозовевшее возбуждённое лицо и не знал, горевать или радоваться. С одной стороны, Серый наконец-то ожил после долгого периода апатии. Смотреть на него, потухшего, скучающего, было невозможно, а жить с ним таким – ещё тяжелее. С другой стороны, Чумной доктор – очередная идея фикс и та же старая песня на новый лад, которая явно не приведёт ни к чему хорошему, потому что Лера – не статистка. У неё своя – сильная – воля и свои взгляды на то, кем должен быть и чем заниматься Чумной доктор. И даже при всех своих талантах Серому не удастся долго держать её на поводке. «Как тебя», – шелестит в голове внутренний голос. Долг рано или поздно будет выплачен, гормоны отыграют – и что тогда? Что удержит её? Звук босых шагов, звоном отдающийся по плитке, прерывает его тревожные размышления. Олег встряхивает тяжёлой головой и оборачивается на звук. Встрёпанная Лера стоит в дверях, неловко поджимая мёрзнущие ступни. Олегова футболка, выглядевшая на ней, как домашнее платье, спустилась, открыв плечо. Но даже в такой Макаровой – бледной, заспанной и смущённой – Олег ощущает свойственную девушке прямую и спокойную силу. То самое достоинство, позволяющее никому и ничего не доказывать – просто быть. – М... утро, – она поднимает на него глаза. Короткий кивок вместо лишних приветствий. – Ты уже знаешь, где в этом доме халат. Он не удерживается от улыбки и с удовольствием наблюдает, как на её скулах на секунду вспыхивает румянец. Воспоминания о том – первом – утре и ей тоже явно не дают покоя. Просто маленькое проявление власти, почему бы и нет? Девушка, закусив губу, проходит мимо него к ванной, обнимая себя за плечи, и Волков тут же включает подогрев пола. Поравнявшись с ним, она всё же поднимает голову, смотрит прямо в глаза: – И извини, что... – Забей, всё нормально – опять обрывает он Макарову. – Давай побыстрее, а то твой смузи остынет; а ещё сейчас на запах придёт рыжее чудовище, начнёт ломиться в эту ванную и не отступит, пока не вытравит незванных оккупантов, так и знай. Лера, не удержавшись, закатывает глаза и скрывается за дверью. Шумит вода. Олег берёт свою огромную кружку с ухмыляющейся мордой мемного волка, ещё один подарок Серого: «ну и морда — чисто ты!», делает глоток ароматной горечи и закрывает глаза. Ещё несколько минут утренней тишины. Серый открывает дверь плечом и, как-то неловко скособочась, вваливается на кухню в своём бордовом атласном халате, распахнутом на груди. Зарубцевавшийся шрам розовым шёлковым шнуром крест-накрест перечёркивает грудь. Олег знает, какой он наощупь... Лихие размашистые рубцы не взяло ни одно шлифование, но Серый их давно уже не стыдится. Будь сейчас с ними хоть кто-то из бывшей многомиллионной армии фанатов Разумовского, никто из них не узнал бы своего кумира, и Олегу стало странно тепло от этого. Потому что на всём белом свете только он один – Олег Волков – видит его таким. Сонный Серёжа мягко улыбается, выдает собственную рассеянность, и тот свойственный ему острый, режущий блеск, слепящая яркость, по утрам нечёткие, матовые, приглушённые, как сияние жемчуга под водой. Сергей Разумовский, которого никто не знает... Но это точно не про сегодняшнее утро. Серый явно не в духе: недовольно воззрясь на друга, строит жалобную мину. – Твою мать... – он картинно вздыхает, ведёт плечами, вытягивает шею и демонстративно морщится. – Всё затекло. – Да уж, выглядишь так, будто тебя всю ночь по полу возили, – не удерживается Олег от подначки. Это срабатывает: Серый тут же ощетинивается и привычно вспыхивает: «да иди ты!», скептически продемонстрировав Волкову средний палец. – Нет, это ты иди – в ванну. Серый радостно направляется к заветной двери. Она, разумеется, оказывается закрыта. – Да не в эту – в дальнюю, к себе иди. – Сука, Волков, ты не помогаешь! – он остервенело оглядывается, нехотя отцепляя пальцы от дверной ручки. – Лучше кофе дай! Не дожидаясь ответа, он сцапывает свою кружку с остывающим напитком со стола и, оперевшись бедром о мраморную столешницу, принимается жадно прихлёбывать. – Ты это, не матерился бы при детях, – Олег бросает красноречивый взгляд на дверь, за которой несколько минут назад скрылась Лера. Волков всегда знал, что такие утренние пикировки бодрили Серого эффективнее всякого кофе. – Ой, она уже не девочка! – кипятится Сергей. – Ну да, тебе лучше знать. Кажется, ещё немного, и у Серого красные пятна на лице проступят. Обжигающий взгляд прекрасно информирует без лишних слов – пресловутая палка не просто перегнута Олегом – почти сломана. Он обнажает сжатые зубы, будто вот-вот зарычит на провокатора. – Ты хочешь это обсудить? Правда хочешь?! Олег растягивает губы в кривой ухмылке, выгибая бровь. – Неделю назад ты был очень даже не против это обсуждать. – Но не про неё! – Разумовский срывается на крик лишь на пару гласных и сразу переходит на ядовитое шипение, упираясь руками в стол и нависая над Волковым. – Твоё мнение по этому вопросу меня не интересует! Олег едва сдерживается, чтобы не закатить глаза. – Не удивлюсь, если вы и мою постель оприходовали. Серый втягивает воздух сквозь зубы и, теряя контроль, хватает Олега за ворот футболки — и резко отпускает, отпрянув, когда за спиной раздаётся щелчок открывающейся двери. Оборачивается, как загнанный в угол зверёк: глаза горят, губы сжаты. Он силой воли заставляет себя оставить чашку, ураганом проносится мимо Леры, вызывающе громко захлопывая за собой дверь в ванную. Лера в испуге отшатывается в сторону и удивлённо смотрит на Олега. – Что это с ним? Порозовевшее после душа лицо, влажные волосы липнут к щекам, глаза круглые, удивлённые. – Недоволен тем, что ты заняла его ванную, – тут же находится с ответом Олег. – На ней не написано, – Лера начинает было возмущаться, но тут же обрывает себя и резко умолкает. – Ну ты прямо сникла вся, – Олег улыбается чуть снисходительно. – Я не сникла, мне просто как-то... неприятно, – находит подходящее слово Лера, и Олег в два шага пересекает кухню и оказывается около неё, но не вторгается в её личное пространство: просто стоит рядом, будто подходил вовсе не к ней, смотрит, прищурив глаза, и ядовито усмехается: – А что ты хотела, девочка? Ленивых утренних поцелуев? Лера тут же вскидывает голову от неожиданности, хочет что-то ответить, но Олег не даёт ей вставить и слова. – Я тебя предупреждал, что это – не про Серого. Волков смотрит на дрожащие губы девушки, мощной рукой давит на плечи, заставляя сесть и пододвигает к ней тарелку со смузи, бросая: – Ешь. Ты же любишь такое. Лера долго смотрит ему в глаза, понимая двусмысленность сказанных Волковым слов, но Олег и не думает сдавать позиции: сверлит её взглядом до последнего, и ореховые глаза напротив гаснут, сдавшись. Девушка, ссутулившись, утыкается в свой завтрак, неловко ковыряя ложкой в тарелке. Олег отчётливо видит, насколько ей тяжело, неуютно, как Макарова выбита из колеи, но совершенно не торопится как-то сглаживать эту неловкость. Некоторое время они молча поглощают каждый свою еду под шум воды. Часы на стене мерно и как-то зловеще выщёлкивают минуты. В шесть сорок Серый выпархивает из ванной с полотенцем на голове и, вопросительно глядя на уменьшившуюся стопку блинов на столе, ядовито тянет: – Так приятно, что подождали, слов нет! Ему никто не отвечает. Разумовский окидывает взглядом Олега, мрачно поглощающего один за одним блинчики с ветчиной, потерянную Макарову — и понимает всё по-своему. – Так, я вижу, вы уже и разбор полётов начали. Раз так, давайте уже признаем, что в этот раз вы оба накосячили. На речь Серого оба продолжают отмалчиваться, но он, нисколько этого не смущаясь, наливает себе ещё кофе, берёт блинчик с тарелки, усаживается на своё место за столом и продолжает разглагольствовать в неуютной тишине залитой искусственным светом кухни: – Пятничный кейс выявил ряд проблем, которые необходимо оперативно решить. Самая главная из них... Он прерывается на то, чтобы намазать блинчик джемом. – ... Наша несогласованность. Вот ты... Он щедро откусывает от лакомства и кивает девушке, продолжая говорить с набитым ртом. – ... Валерия. Проявила неуместную и опасную инициативу, когда на парковке решила в одиночку справиться с вооружённым террористом. Мне едва удалось удержать тебя от этого легкомысленного и опасного шага. – Я и сейчас думаю, что ход с дымовыми шашками позволил бы нам поймать его прямо там, – наконец подаёт голос девушка. – Ма шери, если ты запамятовала, повторяю: думать — это моя обязанность, – раздражённо отвечает ей Сергей. – Давай начистоту: умей ты использовать свои интеллектуальные ресурсы по-полной – сейчас тебя бы здесь не было. Олег замечает, как Лера, не отреагировав на колкость, бросает красноречивый взгляд на часы: стрелка медленно подползает к семи, а это значит, что ей пора собираться в университет. Наверняка сейчас она уже мечтает о том, как доест приготовленный завтрак и скорее сорвётся на учёбу, прочь от этих снисходительных поучений и хамских подначек. – Ты, Олег, – серебряная ложечка вдруг указывает в сторону Волкова. – Тоже виноват. Необдуманно рисковал её жизнью, когда открыл огонь в такой опасной близости от Валерии. Да, костюм надёжен, но и у него есть слабые места. Ты мог ранить или даже убить её. Новый блинчик отправляется в рот. – Я не отдавал тебе указаний стрелять, тем более ты же сам понимаешь, что стрелок из тебя теперь, мягко говоря... – Сергей прерывает сам себя и выразительно покручивает в воздухе кистью, давая понять, что он думает о нынешней меткости своего друга. Олег окончательно теряет терпение: – Серый, не тяни кота за хвост — скажи сразу, что ты предлагаешь. И умолкает, ожидая чего угодно, вплоть до того, что Серый объявит о прекращении проекта «Чумной доктор» в связи с полной бездарностью двух из трёх его участников, но только не того, что изрекает Серый, облизав губы, перепачканные джемом: – Я считаю, что нам нужно пожить всем вместе. – Что? – Что? Они с Лерой вскрикивают почти одновременно, но Сергей никак не реагирует на их изумление, лишь задумчиво смотрит куда-то сквозь собеседников. – Мне нужно, чтобы мы, все трое, стали единой сплочённой командой, а одними только тренировками этого не добьёшься. Мы должны как можно больше времени проводить вместе: досконально узнать все привычки, вкусы и реакции друг друга. Научиться общаться без слов и понимать каждый малейший жест и поворот головы. Только так мы будем непобедимы. И нет, это не предложение. Возражения исключены, поскольку мне не интересно. Надеюсь, вы сознаёте это. Сергей поднимает брови и округляет глаза, которые сейчас кажутся ещё более синими из-за густых глубоких теней под ними, смотрит сначала на одного, затем на другого взглядом профессионального вербовщика. «А ведь он совсем измотан», – мелькает в голове, и Олег решает не прятать эту внезапно вспыхнувшую неуместную нежность подальше, а извлечь из неё пользу. А потому отодвигает от себя чашку с кофе и разворачивается всем корпусом к другу. – Тактик ты наш невознаградимый, ты вообще в курсе, что Чумной доктор ещё студентка, а в мед ей ехать от нас через весь город? Ты готов вставать каждый день в шесть утра и работать водителем? – Конечно нет, – тут же находится с ответом Разумовский, – ты будешь её возить. Всё равно же сам встаёшь в такую рань. – У меня на утро другие планы – недовольно хмыкает Олег. – В смысле? – блинчики забыты: голос Серого мгновенно падает на октаву, ощетинивается колким льдом. Губы сжимаются в бритвенно-узкую полоску, в глазах появляется стальной отсвет. Уточнять и не требуется. Тут не выдерживает уже Макарова, которая до этого молча сидела, сжавшись, как пружина. Она нетерпеливо приподнимается на месте. – Хватит вам! Не хотите меня спросить? Во-первых, я сама могу добираться в университет... У Леры странно блестят глаза – то ли от злости, то ли от обиды. – А во-вторых, я не давала согласия. Сергей мгновенно отвлекается, расслабляется и кладёт ей руку на плечо, успокаивая и вместе с тем прерывая речь: – Отлично, ма шери, значит с учёбой дело решённое. С родителями ещё проще: твоя подружка Люба вчера уехала на неделю на соревнования, и я от твоего имени предложил ей неоценимую помощь: будешь «приглядывать» за её квартирой. – Что? Что ты сделал?! Лера распахивает глаза, резко стряхивает его руку с плеча и зло сжимает кулаки. – Как что, дорогая? То же, что и всегда: я сам заранее позаботился о тебе. Серый, кажется, совсем не замечает её ярости. Сидит, откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди и самодовольно улыбается. Олег, не думая вмешиваться, молча наблюдает за спектаклем из своего угла, только переводит испытующий взгляд с Серого на Макарову — и обратно. Раньше он начал бы её защищать, попытался бы вмешаться в разговор, урезонить вышедшего из берегов Разумовского, но сейчас он чувствует только странную пустоту в груди. Словно ветер сквозит там, где раньше было что-то. Он не знает, что. Не хочет даже думать об этом, поэтому просто, оборотившись, ощущает странное наслаждение от их ссоры. Лера, сжав губы, вскакивает с места и порывается уйти: – Всё! Хватит с меня твоих спектаклей, это уже переходит все границы! Она даже делает несколько шагов к двери, где часы уже показывают приближающееся время отъезда, но Сергей ловко ловит её за широкий пояс халата и спиной подтягивает к себе. – Сядь, дорогуша, я тебя ещё никуда не отпускал. Олег молча встаёт и начинает убирать посуду. Когда он ставит сверху стопки пустой посуды тарелку с остатками смузи-боула, Сергей жестом останавливает друга. – Олег, оставь, она ещё не доела. – Я не буду, – сердито бросает Лера в ответ. – Нет, ты сядешь и доешь. – Я не хочу! Лера почти кричит. – Лучше доешь, Валер, – роняет Олег. Разумовский, пользуясь тем, что девушка отвлеклась, сильнее тянет её за пояс халата, так, что тот того гляди развяжется, и, перехватив за руку, насильно усаживает Леру обратно за стол. – Времени предостаточно; я лично хочу тебя подвезти, так что не спорь. Лера под угрожающе пристальным взглядом берёт в руки ложку и доедает сладкую фруктово-овощную смесь, в то время как Разумовский, пододвинувшись к ней и лукаво ухмыляясь, почти шепчет ей на ухо, подвешивая воздушные паузы и делая нужные акценты, ткёт слова, как паук паутину: – Люба очень хорошая девушка... Интересная... Смелая, искренняя, и я даже немного задумывался о её кандидатуре поначалу, читал её переписки... Но вот беда: уж слишком она наивная, ма шери, – он разводит руками. – Верит в людей, а потому её легко обмануть, ввести в заблуждение, воспользовавшись её доверчивостью, втянуть в дурные дела. Боюсь, как бы с ней не случилось что-то плохое... Он с фальшивым выражением озабоченности на лице многозначительно замолкает. Лера отодвигает от себя пустую тарелку и Олег, забирая её, видит, что это уже не злость – в её глазах почти блестят слёзы. Слёзы страха за подругу. Она сглатывает и шепчет: – Ты ничего ей не сделаешь. – Я? – изумлённо спохватывается Разумовский, встряхивает подсохшими волосами, будто сам только выпутавшись из собственных сетей. – Бог мой, конечно же нет! Он плавно поднимается, пересекает кухню, снимает с барной стойки бокал и неуловимым жестом фокусника извлекает откуда-то бутылку шампанского. Такую же, металлическую, как и тогда, когда Олег позволил втянуть себя в операцию по спасению Серого из очередной надуманной апатии. Сергей роняет себя в мягкое кресло напротив окна, наливает себе полбокала и салютует им в сторону Олега и Леры. – Ну, за успех наших начинаний! Мы, наконец, станем единой командой, а Чумной доктор – настоящим героем! И, не дожидаясь ответа, пригубливает напиток, жмурясь от наслаждения. Шампанское тихо шипит в бокале, волосы Разумовского подсвечивает разгорающийся свет нового дня, красный отсвет от халата сглаживает усталость, окрашивая бледное лицо мягким румянцем, придавая тому несвойственное нежно-задумчивое выражение. У Олега совсем нет сил на него смотреть, но ещё есть силы сказать в ответ что-то язвительное: – Серый, не рано ли для спиртного? Шампанское с утра пьют только аристократы и дегенераты. Получается плохо. – Ну и скажи, к какому же типу я отношусь? Сергей, с вызовом глядя Олегу в глаза, делает ещё глоток. – Сегодня особенный день, и я хочу надеть тот белый костюм. Отличный повод, я считаю. – Ты же Леру обещал отвезти? – Ну да, ты возьмёшь мою машину и отвезёшь нас до университета. Олег только вздыхает, понимая, какое впечатление произведёт на хмурую толпу заспанных студентов меда мерседес цвета баклажан и подвыпивший Разумовский в белом костюме, и, расставив посуду в сушке, идёт одеваться. *** Кричаще-лиловый мерседес, поливаемый дождём, медленно плетётся, зажатый со всех сторон едва ползущими машинами. На Каменноостровском как всегда пробки по утрам. Руки непривычно лежат на руле чужой Олегу машины – Серый редко доверяет ему управление. Нерв в плече ещё с утра болезненно дёргает, не давая сосредоточиться. Олег, не отрываясь от управления, пытается повести плечом, чтобы хоть как-то сгладить неприятное ощущение. Монотонно урчит мотор, едва заглушая волну «Радио Орфей». Серый, узнав «Реквием» Моцарта, немедленно делает громче. Скорбные, плачущие интонации скрипок заполняют салон. Олег недоверчиво косится на Разумовского: тот сидит рядом в своём безукоризненном белом костюме (ради Леры принарядился) и, погружённый в глубокую задумчивость, чуть заметно дирижирует правой рукой в такт музыке. Олег знал эту особенность своего друга: Серый не просто слушал музыку или рассматривал картину: он словно погружался внутрь, в пространство полотна из красок или звуков, вёл с ним свою, непонятную посторонним, беседу, не видя и не слыша ничего вокруг. Реквием... Мда, идеальный саундтрек для сегодняшнего утра. Лучше не придумаешь. Мрачная Лера, прижав к себе сумку с учебниками, притулилась на заднем сиденьи и почему-то почти неотрывно смотрит на него, каким-то особенным, цепким взглядом, от которого Волкову не по себе. Он пытается поймать в зеркале её взор, но девушка сразу же отворачивается. Вступает хор, Олег не выдерживает: крутит ручку тюнера, переключая на другую волну, и тут же ловит на себе испепеляющий взгляд Разумовского. – Оставь, я слушаю! – Серый, кого хоронить-то собрался? Мы живы пока, – саркастически усмехается Волков в ответ. Правую руку мгновенно сводит судорогой, и он на секунду опускает её и незаметно встряхивает. – Это единственное нормальное радио в Петербурге, а ты... – всплёскивает руками Разумовский. Его едва начавшуюся пламенную речь мгновенно перебивает возбуждённо-радостный мужской голос из динамиков: – Поздравляю свою дорогую любимую жену Леночку с днём рождения, поставьте пожалуйста для неё песню Стаса Михайлова «Всё для тебя». Олег выкручивает громкость до нуля, но не сразу: ещё две секунды медлит, позволяя себе насладиться выражением неописуемого отвращения на лице Серого. Расфуфыренный Серёжа с такой гримасой выглядит почти комично. Они выворачивают на улицу Льва Толстого, когда на часах уже почти восемь. Машин здесь гораздо меньше, и Олег прибавляет скорость, но тут около уха раздаётся негромкий голос Леры: – Останови здесь, Олег. – Зачем? – тут же недоумённо вмешивается Сергей. – Здесь есть аптека в торговом центре. – У тебя что-то болит, Валерия? – Разумовский тут же разворачивается к ней. И мечтательность, навеянная музыкой, и отвращение вмиг исчезают, стираются с его лица — в глазах остаётся только беспокойство. – Не у меня, – сухо отвечает девушка, указывая взглядом на Волкова. – У Олега болит рука. Олег рефлекторно сжимает пальцы на руле, напрягается всем телом. Ощущения сродни тому, как враг на поле боя, подкравшись сзади, уже дышит в спину и давит дулом пистолета в затылочную кость. – Валер, не надо, я потерплю, на обратном пути заеду. Волкову не хочется, чтобы его жалели. Особенно сейчас. Особенно Лера. Хватит того, что она заметила, и самое время похвалить ее за внимательность (как ни крути, а в работе пригодится), но Волков уже жалеет о том, что приучил её подмечать детали. – Нет, не потерпишь, тебе же больно, – протестует Макарова. – Ты опоздаешь в университет, – спорит Олег. Рука, конечно, болит, но привычно — пока терпимо. – Олег, – Разумовский вмешивается как-то неестественно. – Лера права: твоё геройство сейчас вообще ни к чему. Он кладёт Волкову руку на плечо, одновременно успокаивая и повелевая. – Давай, тормози. Вот умеет же Серый... Вроде и позаботился, а такое чувство, что нахуй послал. Олег тяжело вздыхает и заруливает на парковку гипермаркета, что возвышается огромной цветной коробкой справа от дороги. Он похож на циклопический кубик Рубика, который ребёнок-великан, наигравшись, забросил, куда попало. — Оставайтесь, я сам схожу, – бросает Олег и отстёгивает ремень безопасности. – Можешь не торопиться, – тут же поддевает его Серый. – Восемь часов. На пару Валерия уже опоздала. – Тут до корпуса и пешком недалеко, – пытается вмешаться Лера, но красноречивый взгляд Разумовского заставляет её замолчать. Она уже знает: спорить с ним бесполезно. Серый выходит из машины вслед за Олегом и пересаживается к девушке. Олег замечает это краем глаза, прежде чем скрыться за двойными стеклянными дверьми, увешанными рекламой скидок и акций. Волков берёт в аптеке ещё Кетонала, благо Кравцов ещё зимой щедро написал ему рецептов на полгода вперёд, да только от стопки бумажек с печатями уже сейчас осталось два-три жалких листочка: Олег недавно самовольно повысил себе дозировку. Он суёт ярко-оранжевую пачку в карман и собирается было уже идти к выходу, но тут его внимание привлекает восточный магазинчик с фруктами и приправами, что расположился посреди торгового зала: остро и пронзительно пахнущие специи на развес, и на огромном расписном лягане для плова – гора апельсинов. Куркума, кориандр, тмин... Запахи щекочут ноздри, будоражат, рот наполняется слюной, а где-то в груди загорается огонёк предвкушения. «Я хочу курицу в апельсинах со специями. Сегодня, на ужин. И не хочу тащиться снова за продуктами под дождём. Ничего, Лера всё равно уже опоздала, и пара минут ничего не решают», – думает про себя Волков. Продавец, болтая без умолку, взвешивает ему крупные, ярко-рыжие, как пламя, апельсины, снабжает его бумажными кулёчками со специями, осторожно ставит в пакет небольшую баночку с мёдом. Рука предательски ноет от внезапной ноши, но Олег не собирается сдаваться. Ещё куриные бёдрышки... В мыслях он уже выкладывает цитрусовые ломтики на замаринованные кусочки курицы и отправляет их в духовку. Из продуктового он выходит уже с двумя пакетами, озабоченно глядя на часы, удачно подвернувшиеся на выходе из магазина, и ступает под дождь. У крыльца царит оживлённая суета: маленькая девочка играя с тележкой, случайно толкает ей Олега. В бедро и многострадальную руку. Чёрт... Олег зло оборачивается – и видит огромные испуганные глаза. Да бог с ней – и оглядывает стоянку, ища взглядом фиолетовый мерседес. Прошло уже минут двадцать, и в душе поднимается тревога. Олег осторожно лавирует со своей ношей среди спешащих людей. Низкое сумрачное небо давит на виски, упрямо хлещет Олега дождём по голове, плечам, спине, словно наказывая за что-то. В ботинках уже хлюпает, волосы стремительно намокают, и Олег бессознательно перехватывает оба пакета одной рукой, чтобы накинуть на голову капюшон ветровки. Не той рукой... Суставы обжигает кипятком, он перестаёт чувствовать больное плечо, пальцы сами собой разжимаются, и апельсины катятся во все стороны по глянцево-чёрному, блестящему асфальту, как горящие головни. Олег кривится, до хруста сжимает зубы, чтобы не застонать, и падает на колени, хватаясь за больную руку. Стоя в грязи посреди мартовской хмари, он пытается здоровой рукой собрать апельсины обратно в пакет, но они раскатились уже слишком далеко и лежат, подмигивая из грязи гладкими рыжими боками. Олег замирает и просто стоит на коленях, глядя в одну точку, чувствует, как обжигающе дёргает плечо, как тело заливает холодным дождём. Отчаянно пытается сжать пальцы на правой руке в кулак, но не получается даже пошевелить ими. Люди идут мимо, видимо, принимая его за перепившего, и Олегу хочется умереть. Олег не видел солнца уже несколько месяцев. Олег не помнит, как это: просыпаться по утрам полным сил, когда у тебя ничего не болит. Кажется, последний раз так было шесть лет назад, в Венеции. Олег на несколько секунд позволяет себе пожалеть, что не сдох тогда в том дворце, уткнувшись окровавленным лицом в неебически дорогую мраморную плитку, потому что теперь, в этой новой жизни, он не нужен никому: мишень для насмешек, притча во языцех среди коллег, мёртвый террорист – для обывателей, но главное – бесполезный довесок, неудобное и вечно маячащее перед глазами напоминание о прошлом – для того, ради кого он выкарабкался тогда. Ради которого он заново учился дышать, ходить, говорить. Единственного за всю жизнь близкого человека, который теперь каждый день срывает на нём своё раздражение. Одежда намокла, брюки пропитались грязью, а он всё сидел, баюкая раненную руку и ждал, что боль утихнет. Олег краем глаза замечает какое-то движение в свою сторону, стремительно приближающуюся светлую фигуру: Серый, даже не накинув куртку, в одном костюме бежит к нему и падает на колени рядом с ним, безбожно пачкая белые брюки. Бледный от испуга, глаза огромные, взволнованные. – Олег, что такое? Волков избегает чужого взгляда. – Рука... Олег слышит свой голос и удивляется тому, какой он тихий и хриплый, так, что его едва слышно. Серый без слов начинает быстро собирать апельсины обратно в пакет. Запускает руку в грязь, безжалостно пачкая белые манжеты, от слишком резких движений оставляет на собственном лацкане россыпь бурых брызг. Почти тут же прибегает взволнованная Лера, мечется напуганно: Олег видит, как её ботинки утопают всё в той же смеси талой воды, земли и песка. Покупки уже собраны, и Сергей, поддерживая друга за здоровое плечо, помогает Олегу подняться, заглядывает в лицо. – Что случилось? У них с Серым сейчас до смешного одинаковые лица: сочувственные, с тщательно скрываемой жалостью, и от этого тоже тошно. Лера берёт один из пакетов и аккуратно поддерживает Волкова с другого бока. – Рука... Я её не чувствую, – хрипит Волков — и смотрит на неё, не в силах игнорировать маленькие улики, следы состоявшегося примирения. Судя по румянцу и чуть припухшим алеющим губам, они с Серым всё-таки нашли общий язык, но в глазах её возбуждённый блеск уже едва угадывается, уступив место цепкому взгляду врача. Лера с профессиональной чуткостью осматривает руку, массирует, нажимает на какие-то точки и спрашивает, не вернулась ли чувствительность. От массажа становится легче, боль немного уходит, только на груди словно так и остаётся лежать каменная плита отчаянья. Опять он обуза, опять отвлекает, мешает, требует нянчиться с ним... Серый, вначале смотревший с такой нежной заботой, которой Олег не видел от него уже давно (точнее, с тех пор, как в его жизни появилась Валерия), отдав его в руки будущего светила медицины, опять принимается упрекать: – Олег, ты не мог попозже заехать за чёртовыми апельсинами? Нам же не по восемнадцать лет! Мы можем позволить себе любой ресторан. У нас две машины, да и я мог просто оформить заказ, чтобы нам привезли все продукты на дом! Сдались тебе эти апельсин, чтоб их..! Конечно, Олег мог, но как же ему опостылело постоянно себя ограничивать, всё время прислушиваться к себе и чуть что, глотать таблетки. «Серому не понять, он-то ведь здоров», —чуть не сказал себе Олег и едва не взвыл вслух от собственной глупости. Серёже ни капли не легче, чем ему: с таким-то выводком демонов в голове. Забыл он, что у каждого из них – своя война. – В машину, ну, – прерывает Лера гневный монолог, и с ней без споров соглашаются. В салоне, наконец-то, тепло, даже сырость в обуви ощущается меньше. – ... ты мог, в конце концов, попросить кого-то из нас пойти с тобой! Опять ты берёшь всё на себя, а потом показательно страдаешь! – не удерживаясь, продолжает тираду Разумовский. Это уже слишком. – Серый, ради Бога, помолчи, а? Мне больно, – рычит Олег. Сергей кривит рот. – Окей, молчу. Дома поговорим. Он смеривает Олега гневным взглядом и, сложив руки на груди, отворачивается к окну. – Спасибо, не знал, что ты умеешь, – не удерживается от сарказма Волков. Боль обостряет чувства и то, от чего раньше он мог с лёгкостью отмахнуться, сейчас больно ранит его, заставляет огрызаться в ответ. Атмосфера в машине тяжёлая. Серый молчит неуютно, демонстративно игнорирует его, скролля ленту соцсети. Олег задыхается. Он выдерживает ещё пару минут и снова выскальзывает наружу. Отойдя под навес для тележек, он стоит и курит. Старается не смотреть в сторону машины, но всё равно замечает, как Лера дёргает Разумовского за рукав и, склонившись, говорит ему что-то на ухо. Сергей, нахмурясь, слушает и согласно кивает, отвечает что-то. Как у них всё слаженно. Чёрт. Мужчина в форме охраны окидывает его недовольным взглядом, но, видимо, у Олега сейчас такой мрачный и опасный вид, что замечание сделать ему не осмеливается. Сигарета дотлевает до половины, и Волков высовывает её из-под навеса, ожидая, когда вода сделает своё нехитрое дело. Крупная капля с едва уловимым шипением гасит уголёк, и в этот момент как по заказу Макарова выскальзывает из машины и, набросив капюшон, спешит к нему в убежище. Олег, глядя на её озабоченное лицо, скептически ухмыляется и отправляет окурок в ливневку. – Ну что, поехали? – Да — мы с тобой. Сергею нужна машина — съездить по делам. На занятия я всё равно опоздала, поэтому он велел мне ехать с тобой на базу, руку твою посмотреть. Лиловый мерс, блестящий от дождя, выворачивает с парковки. Олег провожает его взглядом. «То есть он вот просто так уехал. Охуеть...» Лера, чуть потянув за рукав, указывает ему на машину с шашечками на крыше. Уже прибывшее такси лишает его и без того скудного выбора: Серый просто передал поводок в чужие руки. *** Дома Лера пробует разминать больное плечо: точно, профессионально, но Олег так стискивает зубы и напрягается под её пальцами, что она сдаётся, опускает руки и выдыхает: – Давай тогда Диклоген попробуем уколоть, если Кеторол не помог. Хорошо бы, конечно, капельницу в стационаре поставить для лучшего эффекта, но и так сойдёт. Обезбол, выпитый в машине, явно не слишком помог. Чувствительность вернулась, и Олег радостно покрутил кистью, но тут же пожалел об этом: от плеча до кисти прострелила такая боль, что в глазах потемнело. Ещё капельницы сейчас не хватало... Олег был уверен, что девочка преувеличивает, да и самому не хотелось признавать, что это не очередной временный спазм в мышцах. Что он, не вытерпит? – Ладно, доктор, давай, коли – он обречённо вздыхает и задирает рукав футболки, обнажая многострадальное плечо. Лера собранна, будто на медицинской практике. Цепким взглядом профессионала вылавливает нужный препарат среди прочих в обычной пластиковой коробке, с хрустом обламывает ампулу и медленно набирает лекарство, бывшее неотъемлемой частью их домашней аптечки. Скорую не вызовешь, а в случае чего Кравцова ещё дождаться надо. Пахнет горечью и спиртом. Лицо у Макаровой строгое, сосредоточенное. «Ей, наверное, белый халат идёт куда больше, чем костюм с птичьим клювом», – мелькает в голове, но по руке уже разливается едкий жар, Олег отвлекается и не додумывает эту мысль. После укола Лера аккуратно перебинтовывает предплечье. Пальцы у неё быстрые, чуткие, прохладные, совсем не такие, как в спарринге. Колет она точно и безболезненно. На таких медсестричек в горячих точках бойцы молятся, только вот Олегу именно сейчас хочется, чтобы она поскорее ушла. На душе тяжело и противно, словно внутри ползает что-то склизское, да и мысли одна другой мрачнее: почему Серый уехал без него? Почему не сказал, куда? Что за секреты такие за его спиной? Олегу тревожно, и он принимается ходить по кухне, надеясь этим прогнать навязчивые мысли и быстрее дождаться, когда отпустит боль в руке. Двенадцать шагов вдоль, десять поперёк. Старый, испытанный способ. Волков ещё с детства, с детдома не любил, когда другие люди рядом в то время, как ему плохо. Он предпочитал забраться куда-нибудь подальше и в одиночестве отлежаться, переболеть. Так всегда проще и безопаснее. Но Лера, кажется, никуда не спешит: устроилась на любимом Серым низком диванчике, сложив руки на коленях. Олег выжидающе прожигает её глазами, надеясь, что она сама догадается свалить, но Лера отвечает ему спокойным вопросительным взглядом. «Упрямая», – думает он со странной смесью гордости и раздражения, и решается: то, что поедает его изнутри, уже само требует высказаться, просится на язык: – Куда поехал Серый? Лера на миг потупляет взгляд, но голос её остаётся ровным: – Он велел не говорить. Вернётся — и сам расскажет тебе. – То есть теперь у него от меня появились секреты? – недобро усмехается Волков. – Видимо, да, а в чём проблема? – дипломатично пожимает плечами Валерия. Олег отмечает, что, судя по её виду, ей явно неловко и, будь он в другом настроении и состоянии, то он обязательно предложил бы ей чая, развлек бы болтовнёй обо всём и ни о чём, но сейчас у него в груди плещется что-то мутное, тягучее, нехорошее... И её слова только раззадорили, подстегнули эту жадную темноту внутри. – А то, что в последний раз, когда у него от меня появились «секреты», – Волков скептически изображает пальцами кавычки, – это кончилось серией терактов по всему миру и сотнями погибших. Так что, знаешь ли, я как-то нервничаю, – скалится он в пародии на улыбку и принимается ожесточённо хрустеть пальцами. – Нет, Олег, тут совсем в другом дело, – как-то неопределённо отвечает девушка, и тень улыбки скользит по её лицу, на миг освещая его, как солнечный зайчик. Она явно не знает, о чём говорить и куда девать руки, поэтому начинает вертеть в пальцах бумажную салфетку, вероятно, пытаясь сложить из неё журавлика. – В другом, значит... Ага, получается, тебя он охотно посвятил в это дело, а меня отослал дома полежать. Как это мило, – Олег словно сам поджаривает себя на внутреннем огне, и адское варево из ревности, обиды, боли и раздражения уже закипает в нём, грозясь выплеснуться. – Ну он же послал с тобой меня, чтобы помочь с рукой. Он не бросил тебя одного, – старается успокоить его Макарова, но попытка оправдать Сергея только подливает масла в огонь. – Ну да, – срывается Олег, – и милосердная девочка Лерочка бросила учёбу и побежала выхаживать наёмника, который учит её правильно избивать людей! – Олег, я врач... – мягко прерывает его Валерия, но Волков уже не обращает на неё внимания. Мечется по кухне, как дикий зверь в клетке, пытается на ходу достать из пачки сигарету, ломает её, плюёт и швыряет в урну. – Хуяч! Не пытайся меня обмануть, я тебе не Серый! – бросает он, словно срываясь с цепи. – Это его ты можешь задурить, пока он на тебя слюной капает, а я тебя насквозь вижу. Ты лицемерная двуличная стерва... – он хищно скалится, указывает на неё пальцем, резко, будто стреляя. – Да вся твоя власть держится на том, что этот девственник хренов до тридцати трёх лет не знал, что такое пизда. Но поверь, ваш довольно посредственный секс ему скоро надоест, и он найдёт себе кого-нибудь получше. Секунда. Вторая, третья. Олег почти физически ощущает, как тишина начинает его душить. Он осознаёт, что сорвался, что, чёрт возьми, высказал всё, что до сих пор грызло его воспалённый мозг весь последний год. Первая волна гнева, захлестнув собой попавшую под горячую руку девчонку, отхлынула, вот только вздохнуть свободно не получается – лёгкие уже забиты песком. Он трёт висок, хмурится, мысленно ругается и избегает смотреть в её сторону. Безуспешно подбирает слова, чтобы сгладить углы. Повёл себя с ней, как Серый — вот что по-настоящему выводит из себя. – Например, тебя? – подаёт голос Макарова. Вторая волна. Почти цунами. Сожаления сходят на нет, уступая место животной ярости. У Олега, по ощущениям, глаза наливаются кровью. Это, чёрт возьми, личное! Макарова, сама того не ведая, вскрыла рану, влезла в неё своими стерильными, обтянутыми латексом пальцами, делая вид, что помогает, а на самом деле будто вырывает с мясом органы, один за другим. И невинно смотрит в лицо: так больно? Он бледнеет, предательски дрожат сжатые губы. Вмиг оказывается рядом с ней, наклоняется, сталкиваясь с девушкой взглядом, и, будто выпуская накопленный заряд, что было силы бьёт кулаком в стену рядом с её головой – и тут же стонет, согнувшись от боли. Рассаженные костяшки закровили, и он неосознанно берёт их в рот. Ему плевать, что девочка подумает. Пусть хоть сваливает — скатертью дорога. Это было бы лучшим её решением, но Олег краем глаза замечает движение в свою сторону. – Не надо, дай я обработаю. Голос спокойный, приглушённый. Макарова тянется к его руке, но Олег отшатывается от неё, как от зачумлённой, и шипит сквозь зубы, тихо и угрожающе: – Не трогай меня... Она покорно останавливается, сохраняя дистанцию. Сжимает собственные пальцы на левой руке и смотрит: пристально, изучающе, так, что Олег чувствует себя бешеным псом на приёме у ветеринара, который по каким-то причинам решил не усыплять агрессивное животное. – А что ты сделаешь? – спрашивает она всё тем же раздражающе нейтральным тоном. – Поставишь меня в угол? Сергею пожалуешься? Этот вопрос ставит в тупик. Хочется просто послать в ответ на дерзость, но Волков заставляет себя притормозить, отвлекаясь на ощущения в пострадавшей руке. На этот раз боль медленно, но отрезвляет. Она не такая, как раньше, не ноющая: резкая, щемящая, пульсирующая, тянущаяся по нервам до самого запястья. Олег замирает на месте, смотрит на руку. Заживать будет долго. А вот желание сделать больно кому-то помимо себя по-прежнему только растёт. – Ты тут корчишь из себя святую, а по факту ты такой же наёмник, как и я, – проговаривает он уже тихо: хрипы разбавляют и без того севший голос вибрирующей дрожью. – Очнись, девочка, ты за вашими игрищами, по-моему, начисто забыла: он тебе платит. Олег выдыхает и неприятно усмехается, посасывая костяшки и жадно впившись глазами в лицо девушки, наблюдая, как сквозь маску спокойствия в расширенных глазах проступают смятение и гнев. – Он тебя купил, и поэтому ты делаешь, всё, что он прикажет. Покорно бежишь туда, куда он тянет поводок. Он сорвал голос в очередной раз, больше не покричишь, поэтому Волков разбавляет свою речь ядом. Раз уж нельзя пригвоздить одним ударом – пусть оппонент медленно задыхается. Он смотрит на Леру, вкладывая в этот взгляд всё высокомерие, на которое он только способен. Он-то знает, что омерзительно прав, и если отбросить всю эту чувственно-романтическую мишуру, в основе их с Серёжей отношений – деньги. Не нуждайся Лера в них, она бы ни за что не пошла на встречу с мутным чуваком в кепке и очках. Говорят же, наёмник – вторая древнейшая профессия. И когда Сергей выплатит долг, Макарова наверняка будет только рада сбежать от него, сверкая пятками, и забыть всю эту эпопею с беготнёй в птичьем костюме как страшный и нелепый сон. – … и если отбросить всё, что вы оба себе напридумывали, ты ему никто. Ты же сама это понимаешь. Осознаёшь, что ты просто увлекательный эксперимент. Он интересуется незнакомыми для него реакциями своего тела, а не тобой, уж я-то это хорошо понимаю. Мы дружим с восьми лет. Всю жизнь! И ни у него, ни у меня в жизни нет и не было никого ближе. «И не будет», – хотелось бы сказать Олегу, но он решает не быть слишком уж идеалистом. Он и так выстроил между ними неплохую стену, обозначил чёткие границы, не оставляя возможности воспринять его слова двояко. – За всю жизнь он так ни к кому больше и не привязался, и с твоей стороны глупо думать, что ты станешь исключением. Олег умолкает, переводя дух. Снова подходит к ней почти в упор, снова нависает над девушкой, тяжело дыша, и смотрит потемневшими от гнева глазами. Ждёт. Лера прищуривается и складывает руки на груди, инстинктивно отгораживаясь. Они сотни раз касались друг друга на тренировках и были куда ближе, но именно сейчас ей некомфортно от такой дистанции. Олег видит это и почти упивается ощущением непрошенного вторжения. Казалось бы, его взяла, но Серый, блять, знал, кого выбирать: упрямую, непоколебимую. – Я правда в твоих глазах выгляжу наивной дурой? – произносит она устало и, кажется, немного обречённо. – Хочешь снова прочитать мне проповедь о том, что он не романтик, психопат и террорист? Америку не откроешь. Она коротко вздыхает, опускает руки на колени и сцепляет пальцы в замок, упираясь взглядом в собственные запястья. Олег почти теряется от этого жеста. – У меня нет каких-то обманчивых надежд, если ты об этом. Все эти игры в близость, в семью – часть моей работы. Нашей работы. Она бросает осторожный взгляд: Олег скептически поднимает бровь. – Только ты влип уже давно и сам не можешь разобраться, где служба, а где дружба. Всё давно превратилось в единое месиво. Я бы могла подумать, что ты сейчас пытаешься меня уберечь от такой участи... Лера поджимает губы, улыбается вымученно, без капли искренности. – Но нет. Просто хочешь показать, кто в этом логове альфа. Будто я мечу на твоё место. Олег тут же цепляется за первое предложение, словно и не услышав всего остального. Чувствует, как она запускает пальцы ещё глубже, сдавливает лёгкие, тянется к сердцу. Он склоняется ещё ближе и почти кричит ей в лицо, насколько позволяют повреждённые связки: – Ах это часть твоей работы? Тогда что ты вообще сейчас здесь делаешь? Зачем возишься со мной? Тебе за это не платят, вот и вали домой! Давай, выметайся! Он резко срывается с места и демонстративно распахивает дверь кухни здоровой рукой, кивая ей в сторону выхода, словно всерьёз верит, что она сейчас уйдёт. Но Лера на удивление спокойна. Она медленно поднимается с дивана и встаёт напротив, как скала: собранная, уравновешенная, какой всегда была в поединке. Только в этот раз им обоим приходится пробовать друг на друге новый вид оружия. – Если ты такой же наёмник, как и я, то почему считаешь себя вправе командовать мной? – девушка, уперев руки в бока, смело глядит ему в глаза. – Сергей платит долг моей семьи, и это он велел мне присмотреть за тобой, поэтому я останусь и дождусь его, что бы ты тут мне ни говорил. Она проявляет смелость: подходит ближе, непозволительно сокращая расстояние между ними. Бесстрашно заходит на территорию взбешённого хищника. Он чувствует её взволнованное дыхание, видит, как сжаты её губы. Каждая мышца в ней сейчас словно окаменела. – Так и будешь его хотелки исполнять, а, Валер? Бежать, хвостом виляя, – скалится в ответ Олег. Он ещё силится сделать вид, что не попался в силки, что у него ещё есть шанс вырваться из капкана. Его бесит, что она смотрит на него с сочувствием, будто он уже проиграл. Олег стремится напасть первым. Делает ещё шаг к ней, подходит вплотную, и Лера бессознательно отступает, но спиной упирается в стену. А Волков, загнав добычу в ловушку, упирается руками по обе стороны от её плеч и, наклонив голову, смотрит ей в лицо глазами, полными бешеной злости. Её лицо почти непроницаемо, она будто знает, что стоит ей показать хоть капельку страха, хоть на миг испугаться – и он её сомнёт. Вся подобравшись, как зверь перед прыжком, Лера бросает ему в перекошенное лицо: – А может ты просто завидуешь мне, а? Сам мечтаешь быть на моём месте? Ответное рычание разжигает внутреннее пламя. – А ты в самом деле хочешь на моё? – ядовито тянет он, щурясь. – Рассказать тебе, как будет? Ему почти удается пробиться сквозь её невозмутимость. Он видит, как трескается её броня — и почему-то вдруг сам ощущает собственную беззащитность. Сложно отстаивать свою позицию, когда всё, что ты можешь – просто скалить зубы, даже не пытаясь укусить. – Я столько лет вкладывался в него, и вот мне тридцать три, а я безработный инвалид. Я, блядь, даже собаку не могу завести без его разрешения! И ради чего всё это? Он нашёл себе новую игрушку, и, как ребёнок, сразу забросил старую, сломанную его же руками. Я ему нужен теперь только для того, чтобы я вкладывался в тебя, но и это он присвоит себе! Серый не знает, что такое благодарность. Он разрушает всё, к чему прикасается, посмотри на меня, Лера, ты хочешь себе такой судьбы? Он отступает и разводит руки, словно показывая. – Однажды он позвонит тебе и попросит о помощи. А потом нажмет на спусковой крючок. Лера наконец переводит дух и возражает, пытаясь успокоить: – Да нет, он… Он тебе благодарен за всё, что ты для него делаешь. Ты сейчас ослеплён и не видишь этого, но мне со стороны виднее: ты ему очень дорог. Волков отпускает последние ниточки контроля и позволяет эмоциям захлестнуть себя с головой, понимая, что она слышит лишь то, что выгодно ей. Он надсадно кричит, разрывая связки: – Благодарен? Да нихуя! Смотри! Вот вся его благодарность! Олег сдирает с себя майку: на смуглом теле, среди бугрящихся мышц – пять белых шрамов, похожих на звёзды, и один – длинная белая нить под ребрами слева – от удалённой селезёнки. Лера застывает, медленно осознаёт, обводя взглядом каждую метку на чужом теле. Тщетная попытка сохранить невозмутимость трещит и рассыпается. – Так это... он? – шепчет она одними губами. Олег почти доволен эффектом. – Так твой ненаглядный отблагодарил меня за своё чудесное спасение и заботу о нём, – резюмирует Волков. – Останешься с ним – и тоже своё получишь. Этого ты хочешь? Такого будущего? Дай бог, на скамье запасных, а то и в могиле. Лера опускает глаза и стоит, словно в раздумьях. Всё, что выдаёт её эмоции – подрагивающие пальцы, которыми она спустя почти минуту вдруг медленно снимает с себя футболку и остаётся в обычном спортивном топе, который Олег видел уже много раз. Не глядя, бросает майку на диван и делает шаг навстречу Волкову. – Смотри. На светлой коже, как на девственно чистом, нетронутом холсте – шрам. Круглое розовое пятнышко с неровными краями чуть ниже ключицы. – Я тоже пострадала. И я об этом не жалею. Это и мой выбор тоже: быть Чумным доктором. Быть с вами... Она умолкает, уступает ему паузу. Олег долго молчит, задумчиво смотрит на след от пули. Медленно подходит ближе, поднимает руку и, разгибая костяшки с запекшейся кровью, едва касается его пальцами. Стоит, опустив голову: израненный, одинокий и такой потерянный, что Лера не выдерживает — кладёт ему ладонь на затылок и мягко притягивает к себе. Олег сопротивляется, подаётся вперёд неохотно, как дикое животное, но она только сильнее стискивает его в объятиях, и он, наконец, сдаётся: расслабляется и обнимает её в ответ. Гулко тикают часы, отсчитывая секунды. Их раны соприкасаются, сплетаясь в единое созвездие белых шрамов-звёзд на коже. Связывая их судьбы неразрывными узами боли, преданности, предательства и прощения. Ярость отхлынула окончательно, наступил долгожданный штиль. Внутри невыносимо пусто, будто на этот спор были затрачены последние ресурсы. Остро нужна подпитка. – А я ведь тогда вытащил тебя оттуда. Помогал зашивать тебя, – голос у Олега тихий и задумчивый. – Ты? – удивлённо вскидывается Макарова, и он усмехается. – Ну а кому бы ещё это делать? Не везти же тебя в больницу с огнестрелом? Лера понимающе кивает и опускает глаза. – Серый так паниковал, – вспоминает вдруг Олег. – Метался, руки заламывал, а сам всё на грудь твою косился, как озабоченный подросток. Ну и я... – Что – ты? – Лера недоумённо смотрит на него, её скулы начинает заливать краска. – Ну... Я опустил плед и показал её ему, чтобы он успокоился, наконец, и перестал путаться под ногами. – Ну вы и придурки! – задохнувшись, с чувством констатирует Макарова. Олег неловко улыбается, всё же чувствуя себя нашкодившим подростком. – Прости, Валер. Я просто хотел его смутить тогда. Но сейчас мне уже стыдно за эту дурацкую выходку. Лера неловко смеётся. – Знаешь, наверное, раньше я бы умерла на месте от смущения и злости на тебя. А сейчас это мне даже кажется забавным... в какой-то степени. Хотя ты всё равно засранец! Лера лукаво улыбается, бросая взгляд из-под ресниц, шутливо толкает его, и Олег невольно перенимает эту улыбку, такую заразительную, что губы сами растягиваются в ответ. И чувствует, что та огромная ледяная глыба, что давила на грудь все эти месяцы, испаряется, тает без следа, остаются только осколки, мелкие, прозрачные, как слюда, что позвякивают под рёбрами, как колокольчики, и от этого звона внутри до жути пусто и весело. Между рёбер словно дёргается, нетерпеливо вибрирует тонкая струна, щекочет, и Олег начинает смеяться своим тихим сорванным голосом. – Господи... Он ещё крепче обнимает девушку, теснее прижимая её к себе, и устраивает колкий подбородок у неё на плече. Впервые прикасается к ней не в спарринге, и не как тогда на вакханалии, подчиняясь чужой воле, а иначе: осторожно, почти интимно. Олега окутывает её запах: обычный дезодорант с водяной лилией. Цветочный, влажный, чистый аромат, из-под которого пробивается сладковатый запах пота и юности, сильного молодого тела. На языке фантомным ощущением мелькает её вкус – терпкий, чуть солоноватый – и Олег с удивлением вспоминает, что фактически переспал с ней, и удивляется, насколько его разум умудрился вытеснить это из памяти. Они долго стоят, сплетясь в объятиях так, словно удерживают друг друга, и стоит хоть одному их них разжать руки – и другой упадёт, потеряется, сгинет в небытии. Её тёплая ладонь ныряет в волосы, гладит по голове, нежно прикасается к вискам, ласково треплет вихры на затылке. Подушечкой пальца проводит от лба к переносице, разглаживая вертикальные морщинки между бровей. Скользит по спинке носа и осторожно прикасается к губам. Легчайшим, чуть заметным касанием обводит их. Лера неотрывно смотрит ему в глаза с задумчивой нежностью, и в её взгляде столько прощения и умиротворения, что сейчас, прямо сейчас, Олегу хочется остаться в нём навсегда. Слиться, вместе замереть в этой точке покоя, как два уставших воина после битвы. В ответ на эти касания сердце начинает биться часто, нетерпеливо. Во рту пересыхает, и Олег машинально обводит губы языком. Склоняется к девушке и крепко прижимается к её лбу своим и закрывает глаза. Они так близко, что их горячее дыхание смешивается. Олег гладит её по спине и опускает руки на талию. Лера слегка прогибается под его ладонями, подаваясь вперёд, ещё ближе, и чуть дрожит в его объятиях. Сильная – а всё равно такая хрупкая... Его ученица. Вторая – за всю жизнь. Сколько же он уже отдал ей, и сколько ещё отдаст? И всё это теперь – её часть: его знания, умения, приёмы, то, как она тихонько проговаривает себе команды, повторяя его голос, когда тренируется. Всё это принадлежит ей и останется с ней навсегда... Лера тихонько прокашливается и отстраняется, Олег видит тень замешательства на её лице и только тогда понимает, что они уже долго так стоят, и он просто замер на месте. – Может, покурим? – вдруг предлагает Лера, очевидно пытаясь скрыть возникшую неловкость. – А давай. То смутное неуловимое напряжение, что возникло между ними, когда Олегу показалось, что Лера ждёт от него чего-то, рассеивается, и вот уже Олег протягивает ей сигарету. Чиркает зажигалкой и смотрит, как западают её щеки, когда она затягивается. Волков кивает в сторону дивана, предлагая, и они садятся рядом, плечом к плечу, соприкасаясь бёдрами через одежду. Ближе, чем раньше, чем когда-либо. Лера недоумённо вскидывает бровь. – А ты? – Это была последняя в пачке, — не моргнув глазом, врёт Олег. И тогда она с игривой улыбкой подносит свою сигарету к его губам, касаясь их пальцами. *** Сергей несколько мгновений стоит перед дверью, медлит, сомневаясь, как лучше обставить своё появление, и всё-таки решает сделать им сюрприз: открывает дверь своим ключом, стараясь не шуметь, и, осторожно ступая, проходит в прихожую. Пёс, словно понимая его желание, молча шествует за ним в дом, едва цокая нестриженными когтями по паркету и не пытаясь обнюхать или облаять всё кругом. Сергей даже ловит себя на странной симпатии к нему, ну, по крайней мере, уже не так хочется прибить это своевольное животное на месте. Белые брендовые туфли давно превратились в кисель от дорожной грязи и реагентов, и Разумовский, брезгливо морщась, стаскивает их. Хочется сразу же стащить с себя и брюки, но являться победителем без штанов как-то непристойно. Зато, глядя на изодранный грязный костюм, они лучше поймут, на какие жертвы он пошёл ради этой беспризорной псины и по достоинству оценят его поступок. Гордо вздёрнув подбородок, Сергей шествует до кухни – и застывает, даже не ступив на порог, как прикованный, не в состоянии поверить своим глазам и ушам. Смех. Тихий хриплый смех. Он уже и забыл, когда в последний раз слышал, как Олег смеётся. Его прерывает Лера, которая вполголоса рассказывает какую-то историю, Сергей застаёт её, видимо, уже с середины: – ... а он встал с прозекторского стола, глазами хлопает и говорит: мне нужен психиатр, — и пошёл. А она ему: куда вы, мужчина, у нас один труп учебный положен на всю кафедру, да и тот воскрес, а студенты теперь на макетах по-вашему учиться должны? Олег тихо хмыкает: – Если бы я из загробного мира вернулся, то тоже первым делом захотел бы под гипнозом всё забыть нахрен. И как-то по-мальчишечьи улыбается, глядя ей в глаза. Волков лежит на кухонном диванчике, согнув колени, его большое тело еле умещается на нём. Голова его покоится на коленях у сидящей Леры, что неспешно курит сигарету, периодически вставляя её в губы Волкова. А у её ног валяется пачка, целая. И на «трубку мира» это походит слабо. У Сергея в груди словно срывает кран – изнутри обдает волной кипящей злости вперемешку с обидой и разочарованием. Ядовитая смесь клокочет в груди, ищет выхода. Но он решает сначала проверить: слишком уж невозможным кажется увиденное: щиплет себя за руку, осторожно давит на глазные яблоки сбоку: изображение, как и положено, двоится. Уже не один Олег лежит головой на коленях у Леры, а двое, и от этого становится ещё только хуже. Двоится – значит не галлюцинация. Значит, пока он гонялся по промзоне за этой собакой, они тут... Пёс переступает лапами по полу, и короткое «гав» разбавляет атмосферу. Они синхронно оборачиваются на звук, и Олег, зависая на мгновение, вскакивает с дивана, как от удара током. Теперь, кажется, пришёл его черёд сомневаться в собственной адекватности. Он широко распахивает глаза, поражённо переводит взгляд с Сергея на собаку – и обратно, не в силах вымолвить ни слова. Лера тактично молчит, только улыбается, понимая, что её вмешательство сейчас будет некстати. Странная у неё сейчас улыбка, светлая и горькая одновременно. Олег прокашливается, растерянно указывает рукой в сторону животного: – Серый, это... – Да, - Сергей неуклюже кивает. – Твоя зверюга. Он небрежно машет в сторону пса и отступает к стене. Олег, сделав несколько шагов, как подкошенный падает на колени и распахивает руки. Пёс осторожно подходит, обнюхивает, и, видимо, узнаёт наёмника: принимается вилять хвостом, даёт себя гладить, сам подставляется под ласку. И Олег, явно всё ещё не веря до конца, что это не сон, погружает обе руки в косматую влажную шерсть, перебирает спутанные пряди, гладит пса по спине, треплет мягкие уши, приговаривает ему ласковым шёпотом, кто это тут такой хороший мальчик. И смотрит на Сергея так, как никогда ещё раньше не смотрел. Таким взглядом, каким ещё никогда и ни один человек на свете не смотрел на Сергея Разумовского. Олег крепко обнимает собаку, которая от радости уже принялась прыгать вокруг него, не удерживаясь в объятиях, смешно подскакивает на непропорционально длинных лапах. Волков тут же встаёт и обхватывает друга руками за плечи, крепко прижав к себе. На несколько долгих секунд утыкается раскрасневшимся лицом в ворот многострадального пиджака. Серый застывает в растерянности, мечется взглядом по кухне, ловит на себе внимательный взгляд улыбающейся Леры. Неловко кладет руку между лопаток Волкова, мягко похлопав. – Спасибо, Серый – глухо проговаривает Волков, не отнимая лица от бывшей белой ткани. Разумовский тихо выдыхает, расслабляется. Притягивает к себе Олега чуть ближе. – Я… Ты извини, что я не…. В общем, сглупил, надо было сразу, – тихо отвечает Сергей. Он не замечает, как уже изо всех сил стискивает друга в объятиях, чувствуя дрожь чужого тела через одежду. От эмоций горло предательски перехватило, но он всё же выталкивает такие важные сейчас слова наружу: – Я в последнее время был слишком... резок. Чего только не наговорил… Ты прости, ладно? – Да о чём ты? – искренне изумляется Олег. – Это же собака... Чёрт возьми, собака! И он, запрокинув голову, смеётся тихим счастливым смехом. Как мальчишка, нашедший под ёлкой в Новый год долгожданный подарок в виде пушистого друга. И тачки ему новомодные не нужны, оказывается, и передовое оружие. Они ещё долго сидят на кухне, тихонько переговариваясь ни о чём, и ранние серые питерские сумерки сгущаются вокруг них. Им так много надо обсудить, но слова как-то не идут. Не хватает сигарет, может быть, алкоголя, и, пожалуй, эмпатии. Насколько всё было бы проще… Лера тихонько встаёт со своего места, едва стрелка часов касается шести: – Ну я пойду тогда. В смысле, в комнату, пока вы тут… – Подожди, – окликает Волков, откидываясь на спинку стула и поворачиваясь в ее сторону. – Помоги мне собаку помыть. – А что, думаешь, я не справлюсь? – притворно горячится Разумовский, упираясь руками в стол. Олег невольно дёргается, не сдерживает удивлённого взгляда, будто не веря, что это его слова. – Я думаю, ты побрезгуешь, – тихо отвечает он. А внутри вдруг колет: ему, чёрт возьми, хотелось услышать согласие. Мытьё пса, конечно, не совместный поход в кино, но Олег давно научился ценить каждый момент их совместной жизни. – Да я эту псину из-под кучи мусора вытаскивал и до машины чуть ли не на руках нёс! – восклицает Сергей с шуточной обидой, а Олег слышит другое: «Я не кисейная барышня и готов запачкать руки, чтобы это доказать!» Волков картинно окидывает Серёжу взглядом с головы до ног и сочувственно усмехается: – Да я вижу. Ну что, костюму пизда? Сергей в ответ грустно поджимает губы: – Да. Теперь ему дорога только в помойку. И рубашке — тоже. Он демонстрирует разодранный рукав, где сквозь прореху видны свежие кровоточащие царапины. Надо бы посочувствовать, а уголки губ всё равно предательски дёргаются. Это для Серого большая жертва. – Валер, займёшься его боевыми ранами? – тут же просит Волков, глянув на девушку наигранно-умоляюще. – Йод, перекись, укол от бешенства — всё по списку. Серый недовольно фыркает. – Твоя псина меня не кусала. – А я про собаку ничего и не говорю, – довольно выдаёт Олег, потягиваясь на месте. Расслабленность и удовлетворение не позволяют ему увернуться от удара в плечо от обиженного Разумовского. Волков лишь тихо смеётся, потирая ушибленное место. Дело до мытья всё-таки доходит, стоит им остаться наедине. Роскошная ванна, шампунь Олега, потому что о собачьем никто и не подумал, Сергей держит душ, а Олег старательно намыливает зверя, чуть ли не прикусывая кончик языка от старания. Пёс сидит на удивление смирно, словно старается оправдать то, что большой добрый человек с ласковыми руками назвал его хорошим мальчиком, не пытается выскочить из ванны, а только терпеливо ждёт. Шумит вода, отрезая их от остального мира. Олег бросает испытующий взгляд на друга, и неловко глядя из-за плеча, начинает разговор. – Ты же не хотел? – задаёт он вопрос и ждёт. Серый ловит его взгляд и долго молчит. Даже странно видеть его таким. Тихим и погрустневшим. – Не хотел, – признаёт он и снова ненадолго замолкает, водит душем над собакой, смывая пену. – Зато ты хотел. Должен же я хоть когда-то уступить. Он виновато опускает голову. – Я, может, и эгоист, но… – со вздохом, Серый кладёт душ на дно ванны и садится прямо на пол, обхватывая рукой согнутое колено. – Я просто не хотел, чтобы… – Всё еще ждешь, да? – догадывается Олег. Серый шмыгает носом и зажимает пальцами переносицу, зажмуриваясь, перебарывая эмоции. За несколько секунд приходит в себя. – Знаю, что глупо после стольких лет... Всё жду, что на одном из форумов кто-то упомянет о том, что видел белую ворону. Олег терпеливо слушает, выжидая все паузы. Серый давно так откровенно не высказывал ему то, что у него на душе. Тот торопится, словно захлёбывается словами, как и всегда, когда волнуется: – Завести другое животное – это всё равно, что предать её, понимаешь? Оно ведь может навредить Марго, когда она вернётся. Я очень скучаю по ней, Олег. Очень… Чёрт. Сергей не поднимает глаз, но Волков всё равно замечает бегущие по лицу дорожки слёз. Он прижимает ладонь к лицу, прячется, по привычке переживая свое горе в одиночестве. Олег смотрит с пару секунд, встряхивает кистями и садится рядом. – Я знаю, Серый, я знаю... И, неловко сцепляя мыльные руки у друга за спиной, обнимает его. Надо всего пару минут без слов, чтобы всё вернулось на круги своя. Чувствуя, как доверительно жмётся к нему Серый, Олег осознаёт, насколько недооценил его жертву. И чувствует себя почти виноватым. Новый повод в очередной раз напиться, оставшись в одиночестве. Но это потом, намного позже. Олег заворачивает пса в огромное розовое полотенце, как младенца, и в сопровождении ожившего Разумовского торжественно несёт в свою комнату. Удивлённая песья морда комично торчит из махрового кокона. Серый доволен собой, явно ощущая, что совершил по меньшей мере подвиг. Даже трогает пальцами за пёсье ухо, пока ещё демонстративно брезгливо, но Олег не обижается. – Теперь вы даже пахнете одинаково. Только не вздумай подкладывать его вместо себя в свою постель, а то и спутать недолго, – иронизирует Сергей. – Эй, – Олег в ответ шутя пихает его бедром. – Не такой уж я и волосатый. А Серый спорит в привычной манере, бодро машет руками, пытаясь по-дружески поддеть. Словно в юности, когда подколоть друга было самым лучшим развлечением. Простым и беззаботным. Без каких-либо обид. Плечо у Олега больше не болит. Ни в этот день, ни на следующий, ни ещё много, много дней.