Там, где сходятся море и небо

Первое, что ощущается — запах лекарств. Сомкнутые веки удерживают в объятьях темноты, но внешний мир напоминает о себе сначала скрипом пружин, затем ощущением жёсткой постели и тонкого одеяла, соскользнувшего с плеча. В попытке поправить его Нат хочет поднять правую руку и тут же в ужасе просыпается. Резко сев в кровати, она смотрит на собственное перевязанное тело, чувствуя, как по щекам начинают бежать слёзы. Правой руки больше нет. Резким до хруста в шее движением Нат отворачивается в сторону двери и молча смотрит на стоящую между её койкой и входом в палату залитую кровью постель. «Мне повезло больше», — Нат запихивает эту мысль в сознание, которое отказывается её принимать. Испуганный разум бьётся в истерике, кричит от страха. Нат пытается успокоиться, но вместо этого начинает рыдать. Она игнорирует приближающиеся шаги, открывающуюся дверь, милую медсестру с измождённым лицом и чёрными синяками под глазами. Вместо того, чтобы ответить на вопрос «что случилось», Нат, не поворачивая головы, указывает на пустоту вместо руки. — Держись, родная, — в усталом голосе слышится забота. Подойдя к столику с лекарствами, медсестра набирает в шприц лекарство. Нат отстранённо наблюдает, как тонкая игла входит в плечо, как поршень вдавливает в мышцу прозрачный препарат — обезболивающее или успокоительное, — всё будет хорошо. Верхняя губа приподнимается в оскале. — Не будет! — собственный сиплый голос сочится яростью, — Объединённый Арабский Фронт знал, когда пройдёт наш отряд. Кто-то подсказал им, где и как организовывать засаду, а значит, в батальоне прячется предатель, арабская подстилка. Клянусь, я... Нат порывается встать, но хватка тонкой руки медсестры оказывается неожиданно сильна. — Отставить, самаль* Кайтнер. Вам прописан строгий постельный режим, соблюдение которого является приказом. Вопросы? — Кто-нибудь ещё выжил? — Нат смотрит на капли крови. Находясь в бессознательном состоянии, она слышала стоны человека, боровшегося за жизнь и проигравшего битву. — Зелиг в коме, — медсестра говорит тихо, избегая смотреть Нат в лицо. Видимо, убедившись, что пациентка больше не собирается покидать палату, она отпускает плечо и собирает разложенные на столике лекарства, — Эльдад на операции. — Некоторое время медсестра молча смотрит на окровавленную простыню, а затем тихо добавляет, — больше никого. Меир покинул нас сорок минут назад. Видимо, Господь решил уберечь лишь вас троих. «Если бы Господь нас берёг, он бы не допустил этого всего!» — из горла так и рвутся злые осуждающие слова, но, глянув на виднеющийся из выреза рубашки луч Звезды Давида, Нат находит силы сдержаться. Обвинения Бога не принесут облегчение, не вернут погибших товарищей и разлагающуюся в раскалённых песках руку. Причинять боль тому, кто о тебе заботится — последнее дело, даже если хочется реветь от отчаяния, обдирая до мяса единственный кулак беспомощными ударами в стену. Вместо того, чтобы выкрикивать бесполезные угрозы в пустоту, Нат тихо всхлипывает. Рано или поздно она восстановится. Раны затянутся, превратятся в уродливые рубцы, а на месте пугающей пустотой культи появится аугментация: Нат выберет наиболее эффективную для того, чтобы резать глотки выродкам и смотреть, как те корчатся в агонии. Она лично будет обагрять Священные земли кровью захватчиков снова и снова, до тех пор, пока её народ не оставят, наконец, в покое. Она встанет... она сможет... но не в эти тягучие минуты. В приступе бессилия Нат падает на кровать и закрывает глаза. Хочет накрыться, но не может: приходится использовать левую руку. Сражённая отчаянием, страхом и болью, Нат не ощущает себя защитницей, но чувствует, что должна снова ей стать. Чувствует, что должна вернуться в строй: ради памяти тех, кого уже не вернуть и спасения людей, которым суждено жить. Она чувствует, что должна вновь быть солдатом. Потом. А сейчас — отдаться во власть всепоглощающей слабости и спать...