Там, где сходятся море и небо

Ты всегда был рядом. Всегда поддерживал, в то же время не одобряя безоговорочно каждое решение: когда я вела себя как дура, ты один из немногих говорил это в лицо, хотя догадывался, как я разозлюсь. Знаешь, я считала себя сильной и гордилась этим — ходила, задрав нос... как ты там говорил? Как самодовольная курица. С годами пришло осознание, что источником этой силы являлась твоя поддержка, ведь не страшно идти вперёд, зная, что ты рядом. Не страшно творить глупости — одну опаснее другой — лишь для того, чтобы услышать твой восхищённый возглас. В конце концов, с твоей помощью я, семилетняя девчонка, сумела пробиться в компанию мальчишек. Так себе достижение, конечно, однако, память об этом помогла в дальнейшем продраться сквозь тернии женоненавистничества и стать лейтенант-коммандером крупнейшей в мире частной военной организации. Без тебя я бы не научилась быть целеустремлённой настолько, чтобы этого добиться. Ты научил меня слушать. Будучи заносчивой самовлюблённой девчонкой, я часто игнорировала чувства окружающих, считая их не более чем раздражающим, отвлекающим от дел шумом. Однажды ты не выдержал и подбил мне глаз. Жёстко, неожиданно, ведь ты всегда отличался невероятным спокойствием, зато действенно — ведь когда тихий человек срывается, это страшно и... больно. В ту ночь чувство вины разрывало меня. Хотелось кричать, но вместо этого я давилась слезами, уткнувшись лицом в подушку и надеясь, что ты не слышишь. Равнодушие причиняет боль не меньшую, чем злые слова — этот урок преподал мне ты. Ты был частью моего мира, который казался незыблемым. Ни разу меня не посещали мысли о том, что однажды тебя не станет, и даже когда доктор объявил диагноз, я до последнего верила, что ты вылечишься, потому что — а как иначе? Ни слёзы родителей, ни лица врачей не могли разрушить веру в твою неуязвимость — лишь когда ты впервые закричал от нестерпимой боли я, наконец, поняла. Уверенность рассыпалась в прах, и на её обломках вырос всепоглощающий страх. Если бы не родители, я бы ни на мгновение тебя не оставляла. «Паника сделает только хуже. Постоянно напоминать Ноаму о том, что с ним происходит, ни к чему», — так сказал мне отец, а я... никогда я не ощущала себя такой растерянной и беззащитной. Я не понимала, что делать: раз беспокойство навредит, значит, нужно врать? Но ты слишком проницателен. До восьми лет я верила, что раз мы близнецы, значит, обладаем особенной связью, с помощью которой ты иногда можешь читать мои мысли. Сейчас я с улыбкой вспоминаю, как, желая сохранить в тайне готовящиеся сюрпризы, я изо всех сил старалась не думать о них. О макаронах, о солнце, об облаке в виде сердечка — но только не о том, что тебе знать не надо. Сейчас мне далеко за тридцать, но нет-нет, а приходит порой в голову шальная мысль: вдруг ты и правда мог видеть, что творилось у меня в голове? В таком случае сейчас ты бы меня возненавидел. Столько грязи, крови и ненависти, что порой я отвратительна сама себе. Воспоминания о тебе — немногое светлое, что ещё осталось. Боясь, что они угаснут, я держу на столе нашу детскую фотографию, где беда уже близко, но мы до последнего сохраняем чувство юмора и играем прямо в больничной палате. Не сдаваться и быть собой до самого конца — этому тоже научил меня ты. Ноам. Не существует слов, способных передать, как же сильно мне тебя не хватает... но ты спи, спи спокойно, а я продолжу делать то, что должно и обещаю, что сохраню смелость и мужество до самого конца. Я не подведу тебя, любимый брат. Клянусь.