Там, где сходятся море и небо

Комнату отдыха Станции Райфлмэн Бэнк можно без преувеличения назвать самым спокойным местом на всей базе. Помимо кожаных диванов, здесь есть пара кресел-мешков, в тумбочке отдежуривших наёмников дожидается древняя приставка с парой джойстиков, а на журнальном столике всегда стоит миска со свежими фруктами и чистая пепельница. Поднеся к кулеру картонный стакан, Нат заливает горячей водой пакетик жасминового чая, вдыхая пусть искусственный, но расслабляющий аромат. Сейчас ей необходим покой — или хотя бы его иллюзия. Опустившись на один из диванов, Нат ставит стаканчик на зеркальный столик и, откинувшись на спинку, закрывает глаза. На базе опять творится что-то непонятное: Бёрк проявляет чрезмерное оживление, будто ждёт каких-то серьёзных гостей, — и тишина в ответ на официальные запросы. В лучшем случае — тишина, в худшем — недвусмысленные предупреждения о том, что ей запрещено соваться куда не следует. «Мне всё равно придётся выяснить, что происходит, — Нат глотает чай и морщится: горячий напиток обжигает язык и нёбо, — это не только командирский долг. Мне как человеку...» Последнее слово Нат не договаривает даже в мыслях. Задевающее, раздражающее, пробуждающее злость. «Мне страшно». С яростью вышвырнув эту мысль из головы, Нат тянется за пультом от телевизора и с силой давит красную кнопку. Ей необходимо отвлечься, и пялиться пустым взглядом на яркие сменяющиеся картинки для этого лучший вариант. Однако, когда чернота экрана сменяется болезненно-чётким изображением окровавленных тел, из горла вырывается беззвучный крик. — ...Годовщины начала ужасной войны, что обернулась трагедией для Израиля и... — Аколь нээрас... — беспомощно шепчет Нат, не в силах оторвать взгляд от наполовину разорванных лиц; от ужаса, навсегда застывшего в неживых глазах ни в чём не повинных гражданских... — Мильхама ло йодаат эт рахамим... Речь на иврите, будто ошпарив кипятком, вырывает обратно в реальность. Обернувшись резким, почти нервным движением, Нат с изумлением замечает стоящего в дверях наёмника — одного из тех, что прилетели к Бёрку. — Сожаления о том, что нельзя вернуть, не помогут, — мужчина говорит тихим, уверенным голосом, глядя при этом в глаза, — наша задача — сделать всё возможное, чтобы сохранять то, что осталось от этого мира. — Даже если это чревато последствиями? Ответом служит короткий смешок. Мужчина садится на край дивана и слушает репортаж, в то время, как Нат — подозревая, что делает это слишком уж бесцеремонно — рассматривает его аугментации. Руки, шея, лицо, глаз... Наёмник не огрызается, лишь порой переводит на неё задумчивый взгляд. — Ты — Нетанья Кайтнер, командир этой базы. Он вновь замолкает. Лавина вопросов грозит захлестнуть тишину, однако Нат интуитивно ощущает, что к этому человеку с опасными темами лучше не лезть. Она глотает слегка остывший чай, и в этот момент наёмник заговаривает вновь. — Джарон Намир. Он наклоняется над столиком, чтобы подвинуть стеклянную пепельницу и достаёт из кармана штанов пачку сигарет. — Куришь? «Бросила, когда вернулась из Австралии», — хочет ответить Нат, но вместо этого неожиданно кивает. Протянув ей пачку, Джарон чиркает дорогой бензиновой зажигалкой. Продолжение репортажа смотрят, выдыхая горький дым и не произнося ни слова. И хотя Нат впервые видит Джарона, её не покидает странное ощущение, что они с ним не просто знакомые, а давние друзья.