***
Она стояла у зеркала, поправляя платье. Разумеется, оно не смогло бы сидеть на ней так же, как до прихода сюда: в одиночку Кёсем не могла как следует затянуть шнуровку. В ее голове воцарилась тишина. Ничего не изменилось: Кёсем по-прежнему была обречена на тьму. Даже пущую, чем раньше. Бездушную, омерзительную, непростительную. Но самым невыносимым было то, что раскаяния Кёсем не ощущала. По правде говоря, не ощущала она и обратного: огонь в груди на время унялся, позволив ей спокойно выдохнуть. Она надела на голову корону и равнодушно оглядела свое отражение. Мурад, снова одетый в одни лишь штаны, сидел на ложе со стаканом вина в руке. Кёсем не была уверена, что лекари позволяли ему пить, однако любое возражение было чревато мгновенной смертью. Кёсем не горела желанием смотреть на Мурада. Быть может, оденься он… Лодос все так же бушевал за пределами дворца. Клубы сокрытого тучами лунного света рассеивались, превращаясь во что-то таинственное, угрожающее. Кёсем знала: дальше будет еще хуже. Иногда доходило до перевернутых кораблей, длительных перебоев в поставках и замедления торговли. Трупы отчаявшихся рыбаков неделями находили на дне Босфора. Кёсем чувствовала себя так же. Она лежала на самом дне, даже падать было некуда. Но если прежняя она скорее бы вытерпела муки ада, нежели отдалась тирану, виновному во всех ее бедах, то теперь в ней не осталось даже этого. Краем глаза она наблюдала за силуэтом Мурада. Он, кажется, поднес стакан ко рту и сделал очередной глоток. И все же что-то ее тревожило. Что-то в этом мерклом свете с террасы… — Почему ты не прикажешь зажечь свечи? — наконец, пересилила себя Кёсем. Мурад — вернее, его отражение в зеркале — замер. Недолго над чем-то раздумывая, он ответил: — Было бы странно. Из-за меня они и не горят. — Что это значит? — сглотнула Кёсем. Мурад, кажется, усмехнулся. — Я ведь сказал, что мы доживаем свой век во тьме. — Он покрутил стакан в руке и неожиданно отбросил его. Кёсем вздрогнула. Стакан покатился по полу, очевидно, пустой. — Когда я был без сознания, аги зажигали их, даже когда знали, что я приказывал оставить меня в покое. Сегодня я отрубил одному голову… В назидание. Кёсем замерла. От того, как буднично Мурад об этом говорил, ей делалось не по себе. Видимо, не у нее одной помрачился рассудок. Если это и была справедливость, которой ее удостоила судьба, Кёсем желала бы плюнуть ей в лицо. Так и не сказав ни слова, Кёсем последовала к выходу. Все ее тело подрагивало, то ли от слабости, то ли от остатков отвратного наслаждения. Разумеется, она не подала виду. Постучав по двери кулаком, она дождалась, пока ага соизволил открыть двери. Она понятия не имела, слышал ли он, однако даже будь это так, ей было бы все равно. Она вышла в коридор, и ей в спину, прямимом со внешнего входа на террасу, подул холодный ветер. Обозлившись на него, она стиснула зубы. На миг ей показалось, будто в его свисте можно было различить голоса… Однако на этот раз то было не больше чем иллюзия. Тени боялись ее. Кёсем чувствовала. Дойдя до поворота, она наткнулась на встревоженного Хаджи.IX. О свечах
22 июля 2022 г. в 21:45
Мысленно она задавалась вопросами. Ощущал ли что-нибудь ее искалеченный разум, искрилось ли в не менее искалеченном сердце что-то не низменное? Годами не знавшее ласки тело сгорало в огне, однако было ли сокрыто за ним что-то кроме ненавистного ей животного вожделения?
Похоже, что нет. Прислушавшись к себе, Кёсем не услышала ни единого светлого, чувственного отклика на действия Мурада. Впрочем, не то чтобы он стремился этой чувственности добиться. Его ладони рвано, необузданно двигались вдоль ее тела, забирались за спину, терзая шнуровку платья. Даже если бы Кёсем захотела, она бы не смогла покинуть капкан его рук.
Его губы, его касания, его запах — все в нем было жесткое и опасное. Он схватил Кёсем за загривок и потянул на себя, одновременно придвигаясь к ложу. Она ощутила боль вперемешку с омерзительной вспышкой дикого возбуждения. Оно забиралось к ней под кожу, выворачивало кости и суставы. Остановившись на возвышении, Мурад принялся за наряд Кёсем. Его пальцы нетерпеливо коснулись ее плеча и потянули плотную ткань вниз. Когда платья упали Кёсем под ноги, ее обдало жутким холодом.
Она пожалела, что посмотрела Мураду в глаза. Блеск там стал еще более болезненным, сумасшедшим, одичалым. Его лицо искривляла довольная ухмылка.
Кёсем знала, что была по-прежнему привлекательна как женщина, однако никогда не могла подумать, что предстанет в таком виде перед Мурадом. Она с трудом поборола уже знакомое ей желание обнять себя за плечи… Впрочем, Мурад недолго бездействовал. Поднеся руки к воротнику своего кафтана, он принялся расстегивать пуговицы. И Кёсем будто окатило ледяной водой.
Несмотря на ослабившую Мурада болезнь, его тело оставалось крепким. Закаленное многолетними тренировками и смертельными боями, изрезанное рельефными мышцами и полузажившими шрамами. Откинув вбок и кафтан, и рубаху, Мурад остался в свободных штанах.
Он рывком притянул Кёсем к себе. Сильные пальцы принялись избавлять ее от короны и платка, и Кёсем едва сдержала странный вздох, когда почувствовала, что тяжести на голове не осталось.
Мерзкое возбуждение скапливалось у лона, однако Кёсем все еще пыталась держать себя в руках. Наполовину обнаженный Мурад был так близко… Зажмурившись, она ощутила его ладонь у себя на спине. Ладонь забралась к Кёсем в волосы, норовя распустить их. Кёсем ненавидела, когда кто-то трогал ее волосы, — однако Мурад не оставил ей выбора. Он вынул спицы, с помощью которых была собрана прическа Кёсем, и те упали на пол. Мгновением позже волосы Кёсем, собранные было в косу на затылке, стали свободны, а в бледно-зеленых глазах Мурада мелькнуло нечто поистине первобытное.
Он впился в Кёсем жадным поцелуем, смыкая руки у нее на бедрах. К ней слишком давно никто не прикасался, предвкушение наливалось сталью внизу живота, расползалось все дальше. Тревога вперемешку с отвратительным, ненавистным ей желанием сводили Кёсем с ума. Она отвечала на поцелуй сначала неуверенно, даже нехотя, однако вскоре сдалась под напором Мурада. Его губы творили с ней какое-то непотребство. У нее не было настолько жестокосердного в своей страстности мужчины, однако сейчас она думала, что ее тело, похоже, предательски желало именно такого.
Ее телу нравилось ощущать силу Мурада, его превосходство. Кёсем словно умирала в его руках, но по этой же причине ощущала себя сверх всякой меры живой. В кои-то веки.
Она охнула, когда Мурад потянул ее за собой и они вместе опустились на ложе. Одним движением он опрокинул ее на спину и подмял под себя. Его пальцы безжалостно сминали ее бока, затем вновь опустились ниже. Мурад словно впечатал себя в ее тело. Зарылся лицом куда-то в шею, кажется, остервенело вдыхая запах. Кёсем сдавленно дышала, бессмысленно созерцая взглядом потолок. Ее грудная клетка вздымалась так рьяно, так отчаянно, что впору было забеспокоиться.
Она была почти готова молить его о пощаде, но знала: в глубине души она хотела этого. Хотела его необузданной ярости, хотела, дабы та воздала ей по заслугам. Хотела, дабы пламя обожгло каждую нокту ее тела — наконец-то заставив Кёсем чувствовать.
Мурад отстранился, чтобы избавиться от штанов. На мгновение Кёсем отвела взгляд, но мысленно приказала себе смотреть. Даже когда краска залила ее щеки, даже когда внизу стало невозможно жарко. Начало Мурада было налито кровью, руки замерли по обе стороны головы Кёсем. Та все же отвернулась, дабы не быть так близко к лицу Мурада, пока он самозабвенно разглядывал ее, и задержала дыхание. Однако ничего не помогало, спасения не было. Когда пальцы Мурада коснулись низа Кёсем, распаляя ее, из ее груди вырвался поверженный вздох.
Она была готова умереть прямо здесь.
Она знала, что уже была влажной и готовой принять Мурада сразу. Впрочем, тот, словно издеваясь, развернул ее лицо к себе и, садистки ухмыляясь, снова принялся дразнить ее пальцами, не проникая. Она могла лишь беспомощно глядеть на него, сдерживая вздохи. Но, даже когда его пальцы очутились в ее горячем нутре, ее отвратное желание все еще не было удовлетворено.
К счастью, Мурад быстро наигрался. Его лицо мгновенно переменилось, в глазах заплескалось неукротимое желание. Притиснувшись к Кёсем вплотную и практически навалившись на нее, он обхватил ее за спину.
Кёсем вздрогнула всем телом, стоило его возбужденному началу оказаться у нее внутри. Ее накрыло до омерзения густой волной наслаждения. Тепло — или же кипяток — разлилось в лоне, как только Мурад принялся двигаться. Кёсем была благодарна судьбе, что он больше не искал ее губ, не оглаживал тело. Она была бы рада, произойди все грубо. Быть может, тогда она не пронесет эти мгновения в памяти…
Задыхаясь от ненавистного ей блаженства, она откинула голову на подушки. Мурад вбивался в нее все быстрее и быстрее, не щадя, однако ее тело только этого и требовало. Она сдерживала стоны, сдерживала слезы — впрочем, не будучи уверенной, что все еще была на последние способна. Одна ее часть желала почувствовать на себе всю силу Мурада, в то время как другая больше всего мечтала просто провалиться сквозь землю. Кёсем не понимала, что творила. Не понимала, почему сгорала в этом пламени, почему с каждым новым толчком еще сильнее возбуждалась.
Ладонь Мурада собственнически огладила ее грудь. Кёсем тихо выдохнула. Мурад толкнулся в ее нутро снова, но затем вдруг замер… Кёсем против воли подняла голову — и тотчас же пожалела. Он был прямо над ней, жарко глядел на нее. А его рука скользнула выше, к ключицам. Кёсем казалось, что Мурад был способен убить ее в порыве страсти.
Отголоски страха все еще бились в груди. Кёсем почти нашла подтверждение своим мыслям, когда Мурад приблизил руку к ее шее. Кёсем с трудом заставила себя никак не показывать свою слабость. Не зажмурилась, не отвела взгляд. Обезумевшие глаза Мурада пожирали ее лицо…
Кёсем была безвольна перед ним. Кёсем склонилась перед его волей. Она лежала распластанной перед деспотом, уничтожившим все вокруг, превратившим ее жизнь с сущий кошмар. Она дышала воздухом, пропитанным его извращенной ненавистью, и возбуждение от одной лишь мысли о том, что в данный миг Мурад владел ей, накрывало ее с головой. Кёсем была себе омерзительна.
Она не сразу поняла, что Мурад всего лишь вновь нашел опору своей руке у головы Кёсем. А когда его измененное одержимостью лицо оказалось так близко к ней, что они почти коснулись друг друга щеками, Кёсем все же не вынесла пытки. Мурад снова задвигался в ней, на этот раз размашистее. Кёсем застонала, прикусив губу.
Пальцы Мурада легли на ее женское начало, заставляя Кёсем выгнуться навстречу. Его умелые и столь же безжалостные движения сводили ее с ума, доводили до исступления. Она была близка к разрядке, которую далеко не всегда испытывала даже в молодости. Кёсем никогда не задумывалась, как сила и выносливость Мурада в боях могла отразиться на силе и выносливости в постели. Однако теперь, когда он особо не церемонился с ней, она теряла рассудок. Она тянулась к нему, как жертва тянется и палачу или женщина — к мужчине. И от осознания последнего ее едва ли не мутило, выворачивая наизнанку.
Она нуждалась в его злобе, в его пылком гневе. Она желала ощутить боль. Какое-то ожесточенное чувство внутри нее требовало наказания и расплаты. И вновь Кёсем была подобна запертой в клетке птице, мечась среди потаенных желаний и ярости. Она чудом не застонала, когда очередная волна наслаждения, на этот раз последняя, наиболее сильная, захлестнула ее и все ее существо. Все в ней сжалось, натянулось струной. Кёсем не была уверена, почувствовал ли Мурад.
Прежде чем излиться, он вышел из нее. В порыве безумия Кёсем даже не осознавала, к чему могло привести обратное. Она молча глядела в ткань балдахина, пока ее мысли и чувства приходили в порядок.
Кёсем была опустошена, испита подобно кувшину вина. И самое ужасное — она сама позволила Мураду приникнуть к ней.