Алый (1639)

      Кёсем не верила своим глазам. Оцепенение вновь оплело ее змеиными кольцами.       На сгустившихся тучах, расчерченных где-то углем, где-то мелом, а где-то — остававшихся привычно сизыми, горной грядой распустились молнии. Кёсем зажмурилась, предвкушая рев грома, однако успела заметить, как силуэт Мурада зашевелился. Уже раскрыв глаза, она смотрела на него, повернутого к ней лицом. Его руки были уверенно сложены за спину, а голова — накренена набок.       Гром рванул, точно пушечный снаряд. Ледяной ветер принялся неистово колыхать занавеску. Кёсем стояла, не в силах ничего с собой поделать, лишь переводила взгляд с Мурада на покоящуюся на столе книгу и обратно.       Та и в прошлый раз лежала посреди стола. Неужели Мурад мог подняться с ложа еще тогда? Неужели поэтому Кёсем показалось, будто движения давались ему необычайно легко? Неужели он… притворялся?       В груди у Кёсем ухнуло. И в этот же миг на омраченном тьмой покоев лице Мурада расцвела ухмылка. Бледно-зеленые глаза — безумнее некуда — хищно поблескивали.       — Только не говори, что вновь от кого-то бежала. Ты же знаешь, я в это не поверю.       Кёсем вопросительно повела головой.       — Тогда ты сказала мне… — сощурился Мурад. — Помнишь?       Воздух неприятно перекатывался в горле Кёсем, становясь то невыносимо жарким, то вновь охлаждаясь.       — Как ты… Как это возможно? — выдавила из себя она. Она и сама знала, что звучала жалко, но была слишком слаба, чтобы это исправить.       — Я подозревал, что ты не обрадуешься, — хмыкнул Мурад. — Но не переживай, это все равно ненадолго.       Кёсем нахмурилась. Однако он как ни в чем не бывало развернулся обратно, к ней спиной, и вернулся к изучению содержимого книги. Ветер покачивал его русые волосы, а за террасой в грузном танце сходились и расходились громоздкие тучи, норовя пожрать купол Галатской башни. Кёсем, впрочем, не желала подолгу смотреть на непогоду. Она будила в ней тот самый ужас. Будто все, так или иначе находящееся за пределами покоев, несло в себе скрытую угрозу, истончало волокна разума.       Кёсем замерла.       «За пределами покоев…»       Неужто даже сейчас, когда в них вновь не горело ни единой свечи и даже угли в камине истлели до черноты, Кёсем искала здесь спасение? Неужели силуэт Мурада не внушал даже подобия страха, который она испытывала в остальном дворце?       Кёсем вдруг подумалось, что если бы она не зажгла ту свечу, то письмо шейх-уль-исламу было бы уже в пути. Гонец, вырвавшись из плена дворца, наутро доставил бы спасительные вести. Быть может, свечи и вправду были злом? Или же — весь этот дворец. Каждый его купол, каждый коридор. Чем же пропитались его корни?..       Кёсем поморщилась и замотала головой. Разумеется, на ней все еще сказывались бессонные ночи. Хоть она и не могла не признать, что в данный момент ощущала себя многим лучше. Осознание металось вокруг нее подобно порывам свежего морского ветра. Она вновь оглядела покои, а затем Мурада.       Его плечи неподвижно застыли. Лишь указательный палец левой руки неспешно водил по строкам книги.       Кёсем меньше всего желала узнать, что ей верховодило, когда она спросила:       — Разве ты хоть что-нибудь здесь видишь?       Мурад замер. Развернувшись к ней вполоборота, бросил:       — Мои глаза привыкли. К тому же… разве там темно?       Он кивнул в сторону террасы. И вправду. На письменный стол лилось пусть и жалкое, но все же подобие света.       Ноги сами повели Кёсем вперед. Приблизившись к Мураду, она остановилась от него в паре шагов. С такого расстояния было не разглядеть, что именно он вычитывал. Добрался ли до тех страниц, что не успела прочесть Кёсем?       Но голос Мурада вдруг разорвал тишину:       — Я никогда в жизни не поверю, что ты выжила из ума. Сначала ты являешься ко мне чуть ли не каждый вечер, пока я лежу без сознания. Затем, будто бы ничего не случилось, приходишь снова и даже говоришь со мной. Что за игру ты затеяла? Чего ты добиваешься?       Кёсем вымученно прикрыла глаза. Почему до Мурада все никак не могло не дойти, что она не сможет рассказать? Он раз за разом допытывался и искал потусторонний смысл.       Впрочем, в прошлый раз она чуть было не проговорилась. Да так, что Мурад запомнил ее слова и озвучил их. Неужели она и вправду могла рассказать?       — Никакой игры нет, — покачала головой она, не глядя ему в глаза. — Не может быть. После всего, что ты натворил… Ты думаешь, будто я все еще на подобное способна?       Она подняла голову и устало усмехнулась. Мурад лишь стиснул зубы, однако не прервал ее. Ответил, выдержав паузу:       — Тогда позволь в который раз спросить. Что ты здесь забыла?       В его голосе она услышала прежнюю злобу. Однако сейчас та ее не пугала. Мурад стоял совсем рядом, его плечи возвышались скалой… Он мог бы с легкостью покончить с Кёсем — даже будучи не в себе, он обладал недюжинной силой. Его рука сомкнулась бы на ее горле, а обезумевший взгляд впился бы в лицо. Мурад бы втягивал носом запах ее отчаяния и с удовлетворенной улыбкой вслушивался в болезненные хрипы. Прямо как тогда, в зале аудиенций.       Кёсем прикрыла глаза, чтобы унять омерзительные мысли.       — Я тебе уже сказала, — бессильно выдала она.       И тут же услышала смешок:       — Да неужели? Предлагаешь мне поверить в то, что тебе понадобилось от кого-то скрываться? Да еще и здесь… Если ты всерьез обезумела, то сообщи лекарям. Уверен, они сделают все, что в их силах.       — Ты не понимаешь, о чем говоришь, — стиснула зубы Кёсем.       Мурад лишь пожал плечами.       — Кто знает. Вполне возможно, это я обезумел… — выдохнул он. — Это мне мерещится, будто валиде, сыновей которой я казнил, проводит ночи у моего ложа. Это мне мерещится, будто она является ко мне по ночам, в тайне даже от своего верного пса. Да еще и в таком виде… Неужто я настолько безумен, а, валиде? — хохотнул Мурад.       Кёсем точно оторопела. От последних его слов пламя уже привычно обожгло ее нутро — и в то же время она почувствовала себя невыносимо мерзко.       Верно. Безумен здесь он.       Это он с ухмылкой на лице говорил, как отдал приказ умертвить своих братьев. Это он равнодушно наблюдал за тем, как из Ибрагима утекала жизнь, это он цинично растоптал остатки надежды в Кёсем, пока палачи по его приказу удерживали ее, не давая ни приблизиться к Ибрагиму, ни бежать прочь.       Кёсем, правда, сама приняла решение смотреть. Сама жадно вглядывалась в лицо самого невинного из ее сыновей. Вместе с этим лицом в ее память впитывались предсмертные мучения…       Виной всему был Мурад. Из-за него вся империя погрязла в крови, он без зазрения совести убивал за малейшую оплошность. Он не пощадил даже своих бостанджи. Кёсем удивилась, что он не придушил или обезглавил ту наложницу, что отправила ему Лалезар.       «Ты — единственная женщина, которой я позволил здесь находиться».       Кёсем вздрогнула. Пламя вырвалось из ее груди и свободно блуждало по телу — вскоре от него останутся такие же угли, как в погасшем камине.       «Это все он, он…»       Она приложила ладонь ко лбу. Волна слабости снова окатила ее, перед глазами потемнело. Она попятилась назад, больше невольно, нежели намеренно. Холодный ветер с террасы обдавал ее, грозясь стать ее похоронным саванном.       Сильная ладонь схватила ее за предплечье. Она едва ли не охнула, когда еще пущий жар столкнулся с ее кожей, бесцеремонно пробившись под рукава платья.       — Что с тобой?.. — услышала она голос Мурада.       Распахнув глаза, она встретилась с его взглядом. Бледно-зеленые глаза, такие похожие на ее, пристально вглядывались в ее лицо. Мурад возвышался над ней, оставляя открытым взору лишь небольшой участок синего неба, видный через вход на террасу.       Кёсем покачала головой. Корона на ней ныне казалась ей такой тяжелой, что шея Кёсем должна была вот-вот сломаться под ее весом.       — Валиде.       Кёсем никак не ответила. Ее мутило от одного лишь подобного обращения. Когда она его слышала, то невольно вспоминала тени, что были причиной ее бессонницы. Вспоминала, как упала на колени перед телом Касыма, как целовала его побледневший лоб. Вспоминала, как месяцы спустя ее сердце разрывалось уже от криков Ибрагима.       — Что происходит? От кого ты бежишь?       Кёсем лишь выдохнула. Если бы она знала. Если бы она хотя бы на миг могла спокойно вздохнуть… Однако стоило ей вздохнуть — и незнакомые, мрачные коридоры вгоняли ее в исполинский ужас. Голоса теней приближались к ней, доводя до сумасшествия. Она мечтала вырваться. Мечтала положить конец пытке, длившейся не один месяц. Погнуть литые прутья клетки, избавиться от тяжелой ноши. Даже если то будет иллюзия — Кёсем готова.       — Твой гнев оправдан моим грехом, — вдруг бесцветно произнес Мурад. Кёсем не сразу осознала, к чему были эти слова. — Величайший из грехов — бытие. Тягчайшее из преступлений — родиться в мире. Это так…       Строки из пьесы. Кёсем их помнила.       Она вновь взглянула в лицо Мураду. Его глаза ничего не выражали — по крайней мере она не могла распознать, что именно это было. Однако вторая рука Мурада приблизилась к ее лицу и легла на него. Прикосновение было сродни тысяче раскаленных кинжалов, пронзивших тонкую кожу. Мурад не был ни груб, ни нежен. Он словно думал о чем-то своем, ей недоступном… Кёсем сглотнула, не понимая, стоит ли ей вырваться.       Эта рука — она опустится ниже, на шею, и сдавит ее?       — Ты совершила это преступление, валиде, — прошептал Мурад. — Ты дала мне жизнь.       Внутри у Кёсем все сжалось. Пустой — обманчиво ли? — взгляд Мурада был подобен зеркалу, в котором она так часто в последнее время видела лишь тень былой себя.       Как вдруг Кёсем испуганно дернулась. Под дышащим небом, взметнувшись откуда-то снизу, вновь пронеслась тень. Взмахнула крыльями, затем еще раз. Она испарилась где-то за гранью видимой Кёсем части неба прямо перед тем, как яркие молнии витиеватыми дорогами рек и их притоков расползлись среди туч.       Гром грянул почти единовременно с возгласом Кёсем:       — Мурад!..       Тот словно очнулся ото сна.       — Ты это видел? Скажи, ты видел?..       Она не понимала, что с ней творилось. Сердце уже в который раз билось плененной в клетке птицей.       То, что Кёсем узрела… Она не могла обознаться. Неужели это птица?       Мурад развернулся, но за террасой уже предсказуемо ничего не было. Кёсем осознала, насколько сильно сглупила. Как он мог что-то видеть, если это случилось за его спиной?       Когда он вновь глянул на Кёсем, то в его глазах отразились странные эмоции. Они перекатывались там подобно волнам, что наверняка опоясали истерзанный лодосом Босфор. Вспышка, следом уже знакомый Кёсем блеск у самых зрачков… Нездоровый и отчаянный.       Она знала, что Мурад не отпустит ее руку, а, напротив, притянет ближе. Знала, что вторая его рука будет все так же покоиться на ее лице. Знала, что пламя неизбежно вырвется из оков ее тела и накроет ее собой.       Мурад был прав: они оба доживали свой век во тьме. Ничего не имело смысла, пыльные обломки блистательной эпохи серели под ногами. И все же… Жизнь билась в груди Кёсем, обжигала языками пламени. Кёсем почти забыла, каково это. И сейчас ей было все равно, желать или ненавидеть, ненавидеть Мурада или себя. Она слишком устала от безразличия.       Рука Мурада схватила Кёсем за подбородок. Недостаточно грубо для того, чтобы она отпрянула, и в то же время не слишком бережно. Видимо, по-другому Мурад просто не умел. Он развернул лицо Кёсем к себе. Тысячи противоречивых мыслей терялись где-то у нее за спиной, однако их голоса меркли на фоне треска языков пламени.       И пламя вспыхнуло с новой силой, когда сухие, жесткие губы Мурада накрыли собой губы Кёсем.