***
Вечер ознаменовался страхом. Кёсем нервно постукивала кулаком по подлокотнику кресла, сидя в гордом одиночестве. Она не хотела никого видеть, хоть знала, что одиночество и было для нее главной опасностью. Кёсем боялась, что тени вернутся. Боялась, что ночь, которую она смогла провести вдали от них, так и останется единственной. В эту же ночь ей впервые пришла в голову идея не ложиться спать вовсе. Раз уж Касым и Ибрагим заставали ее, пока она спала, — она не позволит им приблизиться к ней. Ее раздражало все и вся. Вновь переменившийся в лице Хаджи, суетливая Гизем, любой звук, доносившийся из гарема, и даже приближающийся лодос. Ее жизнь, некогда пестрившая красками, опять провалилась в ад. Кёсем из последних сил старалась хоть чем-то увлечь себя. Перечитывала книги, старые письма… Моменты усталости чередовались с непередаваемыми подъемами, во время которых ей хотелось выбраться из гарема, да что там — из дворца. Как то было раньше, переодевшись, пройтись по рынку и озаботиться делами подданных, или же заглянуть в вакф. Но на третью бессонную ночь все краски померкли окончательно. Кёсем стояла посреди покоев, вцепившись в лицо руками, и ощущала, как мысли ее неумолимо замедлялись. Нужно было что-то делать. Если так пойдет и дальше, то она вновь увидит тени наяву… Ее взгляд невольно переместился на письменный стол. В тишине, в кромешной тьме, которую едва ли перебарывали несколько свечей, горевших в разных концах просторных покоев, она пробралась к нему. Затем извлекла одну свечу из настенного светильника. Поставив ее на настольный подсвечник, Кёсем выдохнула. Она подобралась к столу уже с другой стороны. Отставив стул, выдвинула из стола ящик и достала позолоченную шкатулку. Взяв печать, положила ее рядом с собой. Схватила в столе чистые листы бумаги и, наконец, села за него. Она должна была. Испытав столько боли, смирившись было с собственной беспомощностью, она не желала вновь впадать в безразличие. Оно ей претило, казалось непомерно отвратительным. И как она не догадалась раньше?.. Выход всегда был рядом. Не было нужды искать успокоение в источнике ее страданий. Пусть они же и разожгли в ней яростное пламя, она была обязана подумать об ином выходе. Опустив кончик пера в пузырек с чернилами, она принялась писать письмо. Вязь расцветала на бумаге синими полосами и завитками. Кёсем всегда писала быстро и размашисто, так, что порой подданные затруднялись разбирать ее послания. Однако сейчас дело было не в этом. Ее рука подрагивала, с каждым мгновением страх оплетал Кёсем иссиня-черными когтями, кружил, вздымался рядом. Она не была уверена, как следовало изъясниться. Не была уверена, что встреча поможет. Не была уверена, находилась ли сейчас она одна… Резко замерев, она прислушалась к тишине вокруг и обвела взглядом пустующие покои. Ни шороха, ни звука в иссиня-черной пустоте — однако тени от предметов все равно казались ей пугающими. Они вздыбились, опасно выгнули спины, готовясь наброситься на нее, как только она попытается сделать из листа аккуратный сверток и поместить его в тубус. Темное, давящее чувство стянуло ее виски. Она не смела отвести взгляд от утопавшего в тени углового шкафа в конце покоев. Он казался ей угрожающим. А быть может, опасность поджидала ее из другого угла?.. Быть может, Касым или Ибрагим и вовсе прятались за зеркалом?.. Кёсем поморщилась. Ну уж нет, она не собиралась поддаваться на игры разума. Напротив, она отчаянно желала сохранить его. Ей почти забылся случай с незнакомым коридором, теперь он казался очередным кошмарным сном. Ее спасением было письмо, она верила. Внимательно оглядев его, она кивнула сама себе. Пришло время поставить печать. Кёсем планировала сразу же добраться до комнат для прислуги и найти Гизем. Вот уж чей, а ее сон точно был спокойным. Кёсем даже ощутила в себе некое злорадство, представляя, как разбудит ее и вручит письмо, наказав тотчас подняться и найти гонца. И почему ее слуги могли преспокойно спать, в то время как ее тело содрогалось от волн слабости? Кёсем потянулась за печатью. Та лежала рядом со свечой, стоило лишь схватить ее… Однако то ли Кёсем слишком ослабела, то ли ее подвело волнение — но она задела свечу локтем, и та, словно нарочно, покачнулась и завалилась набок. Она подскочила с места и в страхе отпрянула от стола. Огонь свечи, попав на письмо, безжалостно пожирал вязь, оставляя за собой лишь серые горсти пепла. Первозданный, холодный ужас завладел Кёсем. Она положила руку на грудную клетку, стремясь облегчить пытку. Воск медленно расползался по столу, огонь полыхал все ярче. Сердце Кёсем стучало так яростно, что она слышала отголоски его трепыханий в ушах. Полыхающее письмо было предназначено шейх-уль-исламу. Кёсем стремительно отдалялась от стола. Ей послышалось, будто что-то громко стукнулось за дверью конце покоев. Она судорожно вздрогнула и обернулась, однако ничего не увидела. Там даже не плясали тени от огня… Ужас усилился. Кёсем слишком поздно вспомнила, что стол был деревянный. Бросившись к тахте, она наткнулась взглядом на шаль, которую ей оставил перед сном Хаджи, и не задумываясь схватила ее. Подбежала к столу, когда огонь был готов переброситься на поверхность стола, и накрыла его тканью. Она не желала видеть, что осталось от письма. Вместо этого она вновь бросилась прочь, к тахте в самом углу покоев. Молча уставившись в никуда, закрыла лицо руками. Ее волосы были спутанными, дыхание — учащенным. Дверь, за которой Кёсем услышала было шум, отворилась. Юркая тень пробралась внутрь. Это была Гизем — она прошла в середину покоев и, видимо, заметив фигуру Кёсем, поклонилась. — Госпожа… — прошептала она. Кёсем даже не соизволила сделать вид, что все было в порядке. — Госпожа, я услышала ваш крик… С вами все в порядке? — Крик?.. — сглотнула Кёсем. Она не помнила, чтобы кричала. Впрочем, тогда, у стола, она и вправду могла. Ужас готовился поглотить ее целиком. Гизем молчала и стояла, понуро опустив голову. Тогда Кёсем смилостивилась над ней. Прикрыла глаза, вздохнула и, постаравшись не обращать внимания на биение собственного сердца, невозмутимо ответила: — Все в порядке. Мне лишь приснился кошмар. Гизем замялась. — Принести вам трав?.. — Нет, — ответила Кёсем даже резче, чем планировала. — Не стоит. Ступай. Глаз она так и не сомкнула. Больше за ночь ничего не происходило, однако Кёсем знала, что в каждом уголке дворца ее поджидала опасность. Касым, Ибрагим или что-то еще, что-то неизведанное и многим опаснее — она не ощущала себя защищенной практически нигде. Сначала тень, прошмыгнувшая за террасой, затем неизведанные стены и своды, теперь — собственные покои. Кёсем уронила голову на колени. Границы сна и яви бессердечно стирались, однако она не могла позволить себе провалиться в небытие. Огонь, сожравший письмо, погас, однако тот, что был в ее груди, горел на последнем издыхании. Вокруг него безучастно тлели угли.***
— Госпожа моя… — практически стенал Хаджи. — Умоляю, скажите. Скажите, что с вами. Она лишь отмахнулась. — Уйди, Хаджи. Оставь меня в покое. Он не ушел и не оставил. Присел рядом, на тахту, будто ему было разрешено, и — она не видела, однако знала — заглянул в ей глаза. — Вы бледны и ничего не едите. Если так пойдет и дальше… Упаси Аллах. Кёсем равнодушно разглядывала собственные ладони. Она не была слаба телом — однако опустел ее разум. Слабость пульсировала в нем, предрекая еще большие мучения с каждым днем. И сколько Кёсем была способна выдержать? — Госпожа. — Чего тебе? — Могу ли я что-то для вас сделать? Кёсем замолчала. Серый свет из окон навевал на нее дурные мысли. — Можешь, — слабо кивнула она. Хаджи сидел и внимал ее словам, казалось, даже не дыша. — Сегодня… — сглотнула она. — Сегодня ты пойдешь со мной. Вернее, поможешь мне дойти. Она не сказала вслух, но подумала: «На случай, если моих сил не хватит даже на это». Теперь она понимала: у нее не оставалось другого пути. Больше всего на свете она жаждала покоя. Она устала, ее глаза слипались, а мысли становились все неповоротливее. Сдаться ей не позволяли извечные упрямство и гордость. Она все еще не была намерена их отпускать.***
Вечер сгущался над куполами дворца. Кёсем ждала его с тревогой, хоть и держалась как могла перед окружившими ее наложницами. Перстни — символы былой, изничтоженной власти — вновь блистали на ее пальцах, и лишь взгляд выдавал в Кёсем истинное состояние. Прежнего величия в ней не осталось. Властной оболочкой она могла обмануть кого угодно, но не себя. — Довольно, — сказала она, когда наложницы принялись поправлять ее платок. — Идите, но оставьте двери открытыми. Наложницы поклонились ей и попятились назад. Она также направилась к выходу. Там ее ждал Хаджи. Точно ее тень, коршун, готовый напасть на любого, кто желал причинить ей вред. Всегда рядом. Правда, от Кёсем не могла укрыться его опасливость. Она все еще не понимала, чего боялся Хаджи, почему до сих пор не мог смириться с ее частыми визитами в главные покои. Она вспомнила, как он порывался зайти с ней туда в самый первый раз и как допытывался у аги в последний. — Госпожа. — Идем. Она поняла, что его помощь не понадобится, еще в начале пути. В ней откуда-то взялись силы — по крайней мере она не ощущала оглушительной слабости в конечностях, а ее глаза не слипались чуть ли не каждое мгновение. Быть может, так на нее действовала натянутая ей же маска былого величия, или же ее подгоняло осознание, что она вот-вот получит долгожданный покой. Хаджи семенил за ней, попутно отгоняя мельтешащих наложниц. Полночь еще не наступила, они готовились ко сну. Некоторые, впрочем, задерживались, разбившись на компании и сплетничая по углам. При виде Кёсем все они беспрекословно отходили в стороны и опускали головы. Кёсем даже мрачно ухмыльнулась — похоже, ей удалось вернуть прежний авторитет. Когда ага молча отворил двери в покои, Кёсем ожидала, что увидит льющийся оттуда уже ставший привычным тусклый свет… Однако она не увидела ничего. Кромешная тьма, прямо как тогда, в самый первый раз. И ветер — он резво пробирался сквозь открытые двери, теребя ее платок. Тревога лишь усилилась. Тогда Кёсем отвела голову чуть назад и глянула на внешний вход, ведущий к террасе. Она не слышала вой ветра, но определенно чувствовала. Оттуда ей мерещился мрачный синий свет. Кёсем догадалась: у Босфора разбушевался лодос. Вернулась затяжная пора хлесткого ветра. Кёсем так спешила, что даже не глянула на небо, пока проходила по открытому коридору гарема. Не будучи уверенной абсолютно ни в чем, она перешагнула порог. Кёсем не сразу поняла, что именно было не так. Распахнутые двери на террасу, огромные, повисшие прямо над дворцом тучи, колыхающиеся белесые занавески. И высокий, могучий силуэт у письменного стола, повернутый к Кёсем спиной. Мурад стоял и смотрел вдаль, на разбушевавшуюся непогоду, пока пальцы его покоились на странице умостившейся на столе книги.