Алый (1639)

      Мурад глядел на нее, однако теперь его взор казался ей не безумным, а вполне осмысленным. Сердце Кёсем провалилось куда-то вниз. Она почувствовала себя совершенно беспомощной.       — Ты так и не ответила на вопрос, — раздался в тишине хриплый голос Мурада.       Кёсем на мгновение прикрыла глаза. Отголоски страха, который она ощущала, находясь здесь в прошлый раз, все еще терзали ее рассудок и душу, однако стремление избавиться от теней было сильнее. Кёсем помнила, каким напуганным был Касым в ту ночь. Будто он нутром чуял яростный огонь, разгоравшийся на пепелище.       Кёсем взглянула на Мурада уже более спокойно. На этот раз его лицо казалось многим здоровее. Исчезли темные круги под глазами, на лбу не блестели капли пота. Кёсем не была уверена, чувствовала ли что-нибудь по данному поводу.       — Зачем ты сюда приходишь? — все допытывался Мурад. Он медленно изучал ее взором, как дикие звери в засаде изучали жертв. — И что за вид такой?..       Мурад еле слышно хмыкнул. Кёсем вновь ощутила неясное смятение, однако быстро его подавила. В конце концов, у нее не было иного выхода. Причитание Хаджи наскучило ей до такой степени, что она была готова на все, лишь бы ему не попасться. Да и невелик позор: ночью было пусто и в гареме, и во всем дворце. Разве что — Кёсем повезло, что везде были зажжены факелы…       — Кёсем-султан.       Это обращение вытолкнуло ее из размышлений. Непрерывный взгляд Мурада прожигал ее насквозь. Кёсем шумно выпустила воздух из легких. Она и вправду оказалась меж двух огней: по одну сторону было ее личное безумие, захлестывавшее ее сильнее с каждым разом, не дававшее спокойно сомкнуть глаза; по другую — тот, кто вверг ее в это безумие и с чьей помощью, по насмешливому стечению обстоятельств, она была способна с безумием справляться.       Кёсем опустилась на ложе Мурада. Сложив руки перед собой, она принялась их отстраненно разглядывать. Она опять была в этом проклятом месте, оно опять представало перед ней спасительным причалом… Лишь здесь она была уверена в том, что видела и слышала.       — Лекари сбивают тебе жар? — на грани слышимости поинтересовалась она.       Переведя взгляд на Мурада, она заметила на его лице кривую усмешку.       — Что такое? Неужели не терпится увидеть мой табут? — задал встречный вопрос он.       Кёсем промолчала. Она пробежалась глазами по подушкам, подложенным под его голову, и дамастовым покрывалам. Ей вдруг подумалось о том, каково это — быть целыми днями прикованным к ложу.       — Сбивают, — внезапно ответил Мурад. Его голос зазвучал спокойно, безучастно. — Если не двигаться, боли не мучают.       Кёсем поджала губы. Она не знала, что ему ответить. Едва ли она могла понять страдания Мурада. Даже роды у нее проходили настолько легко, что акушеркам не доставалось никакой работы, кроме как принять и запеленать очередного младенца. Не стали исключением и двойняшки, Атике и Ибрагим.       Кёсем поморщилась.       — Ты так и не скажешь, верно? — снова услышала она голос Мурада.       Он подозрительно глядел на нее, словно выискивал что-то на лице. В горле Кёсем образовался горячий ком. Она не поведала о тенях даже Хаджи — разве смогла бы признаться Мураду? Тому, кто был виновен в ее бедствиях, тому, кого Касым и Ибрагим называли тираном и палачом…       Сделав единственно верный вывод из ее молчания, Мурад лишь покачал головой.       — Впрочем, я не удивлен, — стиснул зубы он, и его лик разрезала очередная усмешка. — Ты не удосуживалась быть со мной честной и раньше.       — Мурад.       Она запнулась. Обращаться к нему по имени месяцы спустя было… странно. Еще недавно Кёсем предпочла бы обойтись без этого имени. Однако что-то дернуло ее произнести его сейчас, посреди тишины, прерываемой едва уловимым потрескиванием дров в камине.       — Ты… когда-нибудь от кого-то бежал?       Кёсем не верила, что подобные слова и в самом деле слетели с ее губ. Однако изменившееся лицо Мурада было лучшим доказательством. Он нахмурился…       — Что это значит?       Кёсем ощутила, как все вокруг застыло. Притаилось даже время, и напряжение сгустилось у самой ее головы, готовясь взорваться. Сердце забилось, точно плененная птица. Кёсем вдруг подумалось, что она совершала непростительную ошибку. Что, если Мурад узнает, тени доберутся даже до этих покоев. Найдут Кёсем, где бы она ни была, и сведут с ума. С чего она взяла, что здесь можно укрыться?..       С губ Мурада слетело неверящее:       — Что ты…       Вздрогнув, Кёсем принялась жадно глядеть в его глаза. Могла ли она отыскать там обман? Мог ли сам Мурад оказаться ненастоящим, а эти покои — очередным миражом в пустыне, солончаком гибели? Могли ли тени играться с Кёсем наяву?..       Ей на мгновение показалось, будто бледно-зеленые глаза напротив ярко блеснули.       Кёсем подорвалась с места. Как же она могла так обознаться? Как могла поверить?.. Как позволила капкану сомкнуться, заперев ее здесь? Однако прикосновение сильной руки не дало ей сдвинуться дальше. Как и в прошлый раз, она почувствовала языки гудящего пламени на своем запястье. Выражение лица Мурада казалось абсолютно одержимым и одновременно ошарашенным.       — Ты безумна… — то ли себе, то ли ей прошептал он.       Его ладонь так сильно смыкала ее предплечье, что она ощутила неприятное покалывание. Она не была уверена, делал Мурад это намеренно или непроизвольно. Даже в таком состоянии его сила была поистине чудовищной.       Прислушавшись к себе, Кёсем, однако, решила, что в самом деле погорячилась. Тени не могли быть властны над этим местом, их страх перед ним был слишком правдоподобным. Они не были явью.       Явью был Мурад. Кровавый тиран, изувер… Тот, в чьих покоях Кёсем, к своему ужасу, раз за разом находила пристанище.       Она выдохнула. Мурад не спешил отпускать ее, касание обжигало больше с каждой секундой. Его рука невольно сползла туда, где кончались рукава сорочки и обнажалась кожа Кёсем. Она вдруг вспомнила, в каком виде перед ним предстала.       — Пусти меня, — попытавшись вернуть себе владение собственным голосом, как можно более безразлично произнесла она. — Мурад, мне больно.       Ей на миг стало дурно. Огненный вихрь пронесся по ее груди, а саму Кёсем будто оплели змеиные кольца. Она не могла пошевелиться, как бы того ни хотела.       Мурад, впрочем, соизволил ослабить хватку.       — Так странно, валиде… — хмыкнул он спустя долгие секунды молчания. — После всей боли, что ты мне причинила, мне по-прежнему не хочется причинять ее тебе.       Взгляд Мурада блуждал по лицу Кёсем, и она не могла понять, что же в нем переменилось. Однако, что бы там ни было, оно скрылось за привычной озлобленностью, стоило Кёсем ответить:       — Ты причинил мне не меньше.       — Мы снова возьмемся за старое? Ты явно забыла, что мы оба доживаем свой век во тьме.       Кёсем лишь покачала головой. Разве она могла забыть, причиной чему он стал?..       Мурад вдруг напрягся. Его ладонь, покоившаяся на запястье Кёсем, тоже сжалась. Следом из его легких вырвался сухой, лающий кашель. Мурад убрал руку и упал на подушки, содрогаясь от мучений.       — Мурад! — вскрикнула Кёсем.       Она бросилась к нему, прежде чем осознала, что делала. С ее плеч от столь резкого движения слетела шейла. Однако Кёсем не принялась хватать ее, а, больно ударившись коленями об пол, замерла у ложа. Кашель не отпускал Мурада. Напротив, лишь усиливался.       — Мне позвать лекарей? — спросила Кёсем. Она разрывалась от противоречивых мыслей и не знала, куда деть руки. В вопросах медицины она была бессильна.        — Не утруждай себя, — выдавил из себя Мурад, когда кашель более-менее унялся. — Не делай вид, что тебе не все равно.       На лбу и шее Мурада выступили вены, его глаза заблестели от напряжения. Кёсем принялась оглядываться вокруг в поисках платка.       — Подай… — вдруг начал Мурад, но оказался прерван очередным приступом кашля. Подавив его недюжими силами, он продолжил: — …тот пузырек.       Кёсем проследила за его взглядом. Рванув к столику у тахты, расположенной в центре покоев, она и вправду заприметила там небольшой пузырек. Схватив его, вернулась обратно и, вновь усевшись на ложе, но на этот раз ближе, извлекла пробку. Жидкость внутри была мутная, темная. Однако не успела Кёсем толком разглядеть ее, как Мурад резко выхватил пузырек из ее рук. На мгновение ее пальцы коснулись его, и Кёсем чуть было не дернулась.       Она озадаченно наблюдала за тем, как Мурад хлестал содержимое пузырька и, опустошив все, отбросил на край кровати.       — Что это? — спросила Кёсем.       Мурад молчал. Тогда Кёсем потянулась к пустому пузырьку, на дне которого, впрочем, оставалось пару капель. Мурад поймал ее ладонь своей — стремительно, противореча своим же недавним словам о том, что каждое движение причиняло ему нестерпимую боль. Прикосновение было грубым, Кёсем с трудом сдержалась, дабы не скривиться.       — Не трогай, — отчеканил он.       Кёсем испуганно на него уставилась. На его лице застыла маска ожесточенности, а глаза злостно пылали.       — Что бы ты ни задумала, — зловеще проговорил он, — у тебя не выйдет. Нет нужды строить из себя ту, кем ты не являешься.       Кёсем настороженно на него уставилась. Он накренил голову, пробежался изучающим взглядом по ее лицу, а затем тот переместился ниже, на плечи. Кёсем не стала выдавать свое смятение. Разумеется, она чувствовала, как ее распущенные, не прикрытые даже шейлой волосы разметались по ее плечам.       — Ты ведь не думала?.. — вдруг сощурился он.       Кёсем стало тяжело дышать. Глаза Мурада вновь налились чем-то первозданным, незыблемым, диким. Оно грозилось перелиться через край. Кёсем надеялась, что ей мерещилось, страх объял все ее существо.       — О чем?       Ей потребовалось приложить усилия, дабы разомкнуть губы.       — Ты — единственная женщина, которой я позволил здесь находиться.       Вырвав руку из его хватки, Кёсем отшатнулась. Мурад тут же рассмеялся и откинулся на подушки. Его издевательский, ядовитый хохот стоял у нее в ушах, а рука сгорала в адском огне — Кёсем поморщилась, отступая все дальше. В ее груди стучал древний, одичалый ритм.       Когда Мурад успокоился, лучше Кёсем не стало. Напротив, видя его перед собой таким — не корчащимся в муках, однако с по-прежнему нездоровым взглядом, — она боялась еще больше. Кёсем не верила в его слабость.       Вдруг за дверью послышались чьи-то голоса. Кёсем развернулась туда и, вслушавшись, тотчас вся подобралась. Это был Хаджи. Он что-то выпытывал у аги, охранявшего вход в покои. Вскоре Кёсем расслышала, что именно:       — Госпожа у повелителя?..       Взгляд Кёсем переметнулся к Мураду. Тот наблюдал за ней, и его взор заделался недоумевающим, а затем вновь насмешливым.       — Только не говори, что твой верный пес не знает, что ты здесь.       Кёсем не стала ничего отвечать. Капкан был захлопнут, пути к отступлению — отрезаны. Если у Кёсем и был выход, то разве что…       Мурад словно что-то понял. Поразмыслив, бросил:       — Открой двери на террасу.       По нему было невозможно понять, о чем он на самом деле думал и чем руководствовался, однако Кёсем могла попытаться чуть позже. А пока она с готовностью метнулась к дверям и, резко потянув на себя, распахнула их. Ее чуть было не сбил с ног тревожный морской ветер… Вобрав его в легкие, она шагнула вперед.       Перед ней распростерся вечерний Стамбул и витиеватые узоры из облаков у Галатской башни. Холод пробирался к телу Кёсем через тонкую ткань сорочки.       Ей стоило бежать. Судя по всему, Мурад намеревался приказать впустить Хаджи, тем самым дав Кёсем время вернуться в гарем. Однако ей завладело странное чувство. Положив ладони на парапет, она устремила взгляд вверх, на потемневший небесный свод. Издалека было похоже, будто тучи вздымались и опускались, дыша.       Кёсем тоже дышала. Однако она несла в себе не холод, а вихрь из огня. Тот поселился в ней, даря ей невиданную, обжигающую жизненную силу. Кёсем боялась этого вихря, будучи перед ним бессильна, — и одновременно стремилась к нему.       Она развернулась обратно, к Мураду. Некоторое время тот смотрел куда-то перед собой, а затем решительно крикнул:       — Войди!       Кёсем услышала, как двери в главные покои отворились. Больше не теряя времени, она бросилась к выходу. Одновременно с ней что-то черное тенью метнулось там, за пределами дворца. Бросилось вниз — и скрылось в мрачном, как истлевшие угли, саду.       Кёсем бежала, не давая себе ни секунды на передышку. Коридоры, развилки и повороты мелькали перед глазами один за другим, Кёсем даже не задумывалась о факелах. Она не перешла на шаг, даже очутившись рядом с ташлыком. Неслась на последнем издыхании, будто за ней кто-то гнался…       Ее сердце билось, совершенно точно живое.       

      ***

      Вернувшись к себе в покои и не застав там никого, включая Гизем, Кёсем попыталась успокоиться и привести себя в порядок. Она заметила отсутствие шейлы на голове, пока стояла у зеркала. Осознание прокатилось по груди очередной огненной вспышкой.       Кёсем оставила ее в главных покоях. А если Хаджи заметил? А если Мурад?..       Кёсем внимательно разглядывала свое раскрасневшееся от бега лицо. Что-то переменилось в нем по сравнению с прошлым разом, что-то важное, но упорно от нее ускользавшее. Она была уверена лишь в том, что этой ночью могла уснуть спокойно.       Сначала в покои влетел Хаджи, после Гизем и вереница лекарей. Кёсем лишь устало вздохнула и молча позволила главной лекарше осмотреть себя. Уже после, видя перед собой лишь перепуганного до полуобморочного состояния Хаджи и стоявшую позади Гизем, Кёсем соизволила заговорить.       Предвосхищая его вопросы, она строго произнесла:       — Даже не думай, Хаджи. Лучше скажи, исполнен ли мой приказ?       — Простите, госпожа, однако я не…       — Я о факелах, — закатила глаза Кёсем.       — Разумеется, госпожа, — опомнился Хаджи. — Я наказал агам работать как положено. Лалезар-хатун сообщила мне о вашем приказе насчет сада, я также принял меры. Но, госпожа…       — Прекрасно, — перебила его она. — Теперь можешь отдохнуть, ступай к себе.       Хаджи недоумевающе на нее уставился. Однако Кёсем обратилась уже не к нему, а к Гизем:       — И ты тоже. Завтра с утра не буди меня раньше положенного.       Когда все еще настороженный Хаджи покинул покои, а Гизем вышла через двери в другом их конце, в комнаты, предназначенные для девушек в услужении валиде-султан, Кёсем, наконец, позволила себе расслабиться. Испарились вся нервозность и взвинченность. Осталось лишь пламя — однако сегодня ночью оно служило для Кёсем щитом.       Поднимаясь к себе, наверх, она ощущала, как ее запястье медленно покидали отголоски прикосновений.