пусть плывёт венок по реке Нарог

Дождь, барабанящий снаружи с самого утра, был слышен даже в глубинах Нарготронда, в покоях Артаресто. Сегодняшний день, проведённый в общении со смертным, которого привёл Гвиндор, забрал все его силы без остатка, заставляя лишь одиноко лежать на широкой кровати, от которой веяло одним холодом. Мягкие простыни смялись и будто бы кололись, словно сотканные из жесткой шерсти. Неприятное ощущение мороза по коже от прикосновений к собственной постели стало таким привычным за множество лет. Раньше, частенько, здесь было тепло и уютно, и даже сияние свечей казалось более ласковым. Пришедший человек был из тех, кому хочется довериться с первого слова, с первого взгляда. Больной разум бился и кричал, что не стоит этого делать. Чем в последний раз для рода Арафинвэ кончилось легкомысленное доверие людям? Перевернувшись на другой бок и упершись взглядом в голую стену, Артаресто предпочёл закрыть уставшие глаза. Он знал, что его никто не побеспокоит. Сегодня точно. Всем интересен новый гость, да и население некогда величественного и оживлённого Нарготронда заметно поредело. Артаресто быстро провалился в беспокойный сон, постоянно прерывающийся, когда он не понимал – спит или ему просто кажется? В такие ночи, которые бывали теперь почти ежедневно, к нему приходят яркие сны, такие насыщенные, будто бы это не реальность некогда, а лишь придумка его сознания, чтобы окончательно не сойти с ума. В этот раз ему снился Благословенный край. И вместе с ним самое яркое его воспоминание. В первый раз Тьелкормо обратил внимание на Артаресто на аманском празднике. Ни один из них сейчас уже не скажет, что тогда праздновали – да и кому какая разница. Артаресто мало что помнил из своего прошлого, всякие мелочи и случайные встречи давно стёрлись из памяти, оставляя за собой только смутный флёр счастья, которое они потеряли. А Туркафинвэ просто предпочитал не вспоминать о былом: оно мешает, держит на месте в золотой клетке и заставляет задумываться о справедливости и прочей чуши, оглядываясь назад. Не в его ситуации было рассуждать о правильности и неправильности собственных и чужих действий. Тогда оба были охмелены пряным вином, сделанном на берегах Альквалондэ, и радостью, беззаботностью тех дней, когда не надо было задумываться о будущем, когда они всегда были уверены в завтрашнем дне и иногда умирали от скуки. Туркафинвэ беспечно прогуливался по редким лескам на холме Туна, периодически перемигиваясь и переговариваясь с такими же гуляющими на празднике. В одной руке бутыль вина, в другой – сорванная цветущая ветвь кустарника, которую он подарил проходящей мимо паре. На Артаресто он наткнулся, завидев того уже немного подгулявшим в компании красивой эльдиэ, с которой они, очевидно, забыли, где же находятся и о статусе Артаресто как принца нолдор. Хотя что там от нолдор-то осталось, подумал тогда Тьелкормо. Как и весь Третий дом: разве что сложен хорошо, хоть и тонковат. А так он видеть не мог эти золотые кудри да взгляд с поволокой. Где это видано, чтобы нолдо был таким сострадательным, коими поголовно были сыны Арафинвэ? Туркафинвэ прислонился к широкому стволу дереву, удобно скрываясь от глаз пары, залпом допил остатки вина, выбрасывая бутылку куда-то в сторону, и продолжил неотрывно наблюдать. Нет, дева его совершенно не интересовала. Его взгляд приковал второй принц Третьего дома, ведший себя совершенно не так скромно, как обычно. По правде говоря, Артаресто не был в его вкусе. Уж точно уступал своему брату Артафиндэ. Но он был очаровательным в своей непосредственности и наивности. Тьелкормо не мог не признать, что Артаресто был хорошеньким, просто загляденье. Куруфинвэ тоже так говорил, что вызывало непонятное чувство ревности, хотя они даже здоровались через раз. Туркафинвэ помнил его ещё подростком, когда однажды заглянул к дяде Арафинвэ по поручению отца. Это недоразумение, только начавшее оформляться в юношу, неловко переминалось с ноги на ногу, пытаясь угодить ему, пока они вдвоем ожидали возвращения или его отца, или старшего брата. Тьелкормо тогда ещё подумал, что из него ничего путного не выйдет. И вот тот уже вырос достаточно, чтобы жаться по кустам с девами. Туркафинвэ едва не рассмеялся в голос, подстрекаемый вином в крови, но выдавать себя не хотелось, потому он зажал себе рот ладонью. Долго стоять в ожидании ему не пришлось: эльдиэ что-то прошептала Артаресто на ухо, что тот залился краской до кончиков длинных ушей, и быстро сбежала, оставляя неудавшегося любовника в одиночестве. Тьелкормо ещё с пару секунд понаблюдал, как Артаресто прилёг на траву, смущённо пискнул и закрыл лицо ладонями. Тот явно был точно также не трезв, как и сам он сам. Как только Артаресто затих, разглядывая звёздное небо сквозь пальцы, Туркафинвэ подошёл к нему, слегка покачиваясь, и упал рядом на колени. Он рассматривал лежащего среди цветов Артаресто со всех сторон, от макушки до босых ног. Эту картину Тьелкормо пронёс через всю свою жизнь. Волосы, словно жидкое золото, мучили его во снах до самой смерти с этого самого момента. Он не удержался и провел по мягким локонам, осторожно зарывая пальцы в волосы на висках. Артаресто молчал, лишь наблюдая за чужими действиями и не двигаясь, замер, словно испуганный кролик. – Не трону я тебя, несчастный, – Туркафинвэ насмешливо хмыкнул и упёрся рукой рядом с головой Артаресто, нависая над ним. Другой он убрал его руки, заведя сверху за голову и прижимая к траве за запястья. – Вот так вот. Скрываешь такое красивое личико, не дело. – Что ты делаешь? – только и смог осипшим голосом выдать Артаресто, даже не дёргаясь из цепкой охотничьей хватки, осознавая, что его сил уж точно не хватит. – Любуюсь. Тебе бы быть майа в садах Лориэна, а не носить кровь нолдо в своих жилах, – Тьелкормо наклонился совсем близко к лицу, отпустил руки Артаресто, будучи полностью уверенным, что тот даже не попытается сбежать, и обхватил его пальцами за подбородок. – Просто прелесть. Он провёл большим пальцем по припухшим от недавних поцелуев полным губам. Артаресто вздохнул и облизнулся, задевая кончиком языка палец и вызывая улыбку: не то нежную, не то насмешливую. – Каков принц, а я думал, что ты весь в своего отца скромный да боязливый, – Тьелкормо убрал одну ладонь под затылок Артаресто, аккуратно придерживая, второй же переплёлся пальцами, кладя на землю для опоры. Сердце Артаресто замерло на несколько секунд, даже немного кольнуло, и продолжило биение быстрее, чем было. Он не чувствовал никакого страха или отвращения, наоборот, ему было интересно. Что-то загадочное притягивало к Тьелкормо, не оставляя ни единого шанса обратиться к здравому смыслу и сбежать. Может быть, что-то такое чувствовал его брат, когда встретил Амариэ? Возможно, сейчас Артаресто совершил самую большую ошибку в своей жизни, но жалеть он никогда не будет. Ни за что не поменяет этот день, случившийся несколько сотен лет назад, на что-либо другое. – Делай уже то, зачем пришел, – он сам потянулся к губам, касаясь на пробу и заглядывая в сияющие огнём глаза. Туркафинвэ удивился, но не отдалился. На секунду лишь замер, не ожидав такой смелости: в его понимании, Артаресто скорее бы его оттолкнул и сбежал (и он не стал бы удерживать), но никак не пошёл в нападение. Но это было лишь секундное замешательство. Упускать своего Тьелкормо не привык, потому он ответил на поцелуй, ведя за собой явно неопытного Артаресто, что пытался действовать медленнее и будто бы изучающе. Такой восхитительный, пронеслось в мыслях. Не давая отстраниться, крепко прихватив за заднюю часть шеи вместе с волосами, Туркафинвэ провёл языком по губам Артаресто, подождал, пока тот, повинуясь, позволит разомкнуть их шире. Но всё же тот немного испугался или просто не ожидал, а может быть хмель отошёл на задний план, уступив место голосу разума, и Артаресто разорвал поцелуй, ошалело раскрыв глаза. – Что ты… – Но тебе же понравилось? – Тьелкормо удолветворенно усмехнулся. – Так ведь нельзя, – Артаресто отвёл взгляд и отвернул голову в сторону, будто он дева, кою сейчас злостно обесчестили. – Мы братья и, о, Эру, откуда ты вообще так умеешь. – Я могу и тебя научить, - Туркафинвэ невероятно сильно захотелось погладить его по голове, прошептать на ухо успокаивающие слова, лишь бы тот не зажимался под ним в неясных чувствах. Как он и сделал. Наклонился ближе, прямо к уху, вызывая дыханием волну мурашек, рукой в волосах приятно поглаживал затылок. – Всё в порядке. Небо не рухнуло, Эру не пришёл нас наказать. Помнишь о свободной воле эльдар? Мы ведь не делаем ничего недозволенного. Поцелуи – выражение любви и привязанности. Безмятежный голос успокаивал больше, чем сказанные слова, подобранные в спешке. Артаресто постепенно обмяк, более не напрягаясь натянутой струной. Вино ушло из его головы и крови, уступая место другому дурману, пока ещё не ясному ни ему, ни Тьелкормо. Откуда молодым эльдар, знавшим о жизни из книжек, понимать, как зарождается любовь? – Сделай это ещё раз, – Артаресто вновь повернул покрасневшее лицо на Тьелкормо и самостоятельно обхватил его за голову ладонями, погружаясь пальцами в серебряные волосы. Он слышал, что таковые достались ему от бабушки. Очень красивые. Артаресто сам улыбнулся своим мыслям: ему всегда нравилось серебро. – Что «это»? – Тьелкормо не спешил, наслаждаясь каждым моментом близости. Такое чувство было в новинку: прочие пытались или угодить, или показать себя с лучшей стороны. Артаресто же не строил из себя невесть что. – Поцелуй меня, – Артаресто сам потянулся вперёд, чуть ли не хныкая. А Туркафинвэ долго упрашивать не пришлось. Он вновь приник к чужим губам, запечатывая все невысказанные слова или вопросы поцелуем. Помимо приятного чувства власти над кем-то и ощущения бархатных губ, голову кружило от чужой доверчивости и отдачи. Артаресто целовался совершенно неуверенно и неумело, сразу понятно, что он только сегодня решился распробовать эту сладость. Но все его чувства были оголены: бери и делай, что хочешь. Но Тьелкормо не собирался поступать с ним как-либо бесчестно. Такой дорогой дар надобно сберечь. От этого памятного дня, с которого утекло множество крови и слёз, в их жизнях остался только свет ярких глаз, что никогда не погаснет даже когда их тела будут лежать в лужах крови, пронзённые вражеской сталью, и запах расцветших цветов, преследующий их в любой момент жизни. На следующее утро Артаресто проснулся от стуков в дверь и криков, зовущих его по титулу и имени. Ввиду частой перемены власти в Нарготронде взяли за привычку добавлять к титулу имя. «Ваше Величество Ородрет». Как же он ненавидел своё синдарское имя. И в последний раз он слышал свое имя от эльда, что до сих пор мучает его во снах. К его сожалению, то было не нежное «Ресто», коим он звал его в ласках, а брошенное со злостью и насмешкой «Артаресто». «Да будет так, Ваше Величество Артаресто!».