Переполненные чувствами

      За днями шли дни, близился тот самый день, который щекотал нервные клетки и хрупкие мысли. Вторник, истинный день рождения Стэна Марша, прошел на удивление тихо. Лишь Венди прилюдно подарила связанный ею свитер.       В остальном же, Марш весь день был один. Ни с кем не разговаривал, не обозначал свой праздник, как что-то особенное. Складывалось мнение, что ему плевать, и важен лишь повод собрать как можно больше народу, чтобы выпить.       Кайл не мог осилить себя и свой страх, чтобы сказать пару слов Маршу в лицо, и лишь стоя рядом с ним у шкафчиков, фальшиво разглядывая ненужные вещи, тихо произнес:       — С днём рождения.       Но Стэн не услышал, либо как всегда, сделал вид, что не услышал. Не последовало абсолютно никакой реакции. Было больно, безусловно, но вполне ожидаемо.       В целом, в жизни Брофловски ничего не менялось. Он каждый свой день проводил с Картманом, старался найти поводы для ночей вместе, дабы не оставаться наедине с самим собой.Его душили стены собственного дома, в голове все гудело от навязчивых мерзких мыслей.       Хотелось даже не идти на эту вечеринку в честь дня рождения… дня рождения кого? Кто они? Никто. Зачем он туда пойдет? Чтобы в очередной раз разочароваться в своем бывшем лучшем друге? Чтобы ненавидеть себя за упущенную возможность ему помочь? Что бы стать таким же, как и он, и заливать все свои душевные раны спиртным? Это глупо, Брофловски стоял на этом мнении всю свою жизнь. Его пальцы никогда не касались сигарет, не важно каких, электронных или бумажный, так скажем, привычных обществу, а горло его никогда не чувствовало горечь, не жгло, и Кайл не бежал, неловко падая, разбивая свои колени, дабы запить чем-нибудь. К сожалению, он точно знает, что такой опыт был у Стэна. Это отвратительно жалко.       От части таким людям всегда было трудно сочувствовать, ведь они идиоты, сами загнали себя в эту яму бесконечных зависимостей. Для чего? Разве нельзя справиться как-нибудь по-другому?       Возможно, Кайлу просто повезло повстречать Эрика, и подружиться с ним в нужный момент времени. А не слишком ли нужный? Какая выгода с этого Эрику? Лучше не задаваться такими вопросами.       Как бы то ни было, с Маршем же всегда крутится Маккормик. Он ведь даже не помогает ему побороть зависимость, а наоборот, является собутыльником. Может, изначально Кайлу стоило принять Стэна таким, какой он есть, а не пытаться все исправить? Так ведь и было. Тогда в чем причина, почему именно с ним так поступили? Что Брофловски сделал не так?       Посоветовавшись с Эриком, практически ежедневно переспрашивая, он слышал, как жиртрест лишь смеялся, и твердил, что все будет нормально и, если что, он не даст Кайла в обиду. Это было по своему мило.       Интерес и множество вопросов мяли мозг, будто пластилин. Рыжеволосый не боится драки, а скорее, наоборот, хотелось бы вытрясти из этой шкуры все ответы на свои вопросы, и просто жить дальше, но в ответ всегда лишь молчание, пустое, ничего не значующие, безразличие.       Хочется зарыться под землю и просто съесть себя за все попытки вернуть прошлое, за сказанные слова, за кринж, за такое отношение к окружающим, за такое отношение к самому близкому человеку. Хочется прострелить череп этому человеку от ненависти за молчание, за чертовски красивые синие глаза, за всю ту боль в потрепанном сердце, за воспоминания о совместном счастье.       Когда Брофловски один, он просто сходит с ума, все чаще и чаще представляя ужасающие картины в своей голове. Его до костей пронзит ужасная, ноющая, жужжащая боль, от одних лишь мыслей. Ему нужна чья-то рука, чей-то бесконечный монолог, который он слушает лишь краем уха. Нужен кто-то, кто бы отвлекал его от этого безумия. Нужно выстроить счастье в своей голове. Он ведь счастлив? Практически ничего не изменилось.       Зависеть от других людей так глупо… Но как тут не привяжешься за столько лет дружбы?       Стэн был чем-то другим, чем-то очень дорогим, что нельзя купить за все деньги этого мира, которое нужно беречь больше жизни, что хотелось всегда держать рядом и засыпать под его дыхание. Как жить без этого смеха, теплых рук, грязных кед в прихожей, звука его гитары, его запаха, потрепанных волос, без его шуток и яркой улыбки.       Нет-нет-нет, определенно можно жить, он справится, точно справится, блять, да, справится, справится.       Картман хороший друг. Не важно, что он часто давит на больное, шутит про его нацию, смеется противно, и вечно крошки его еды небрежно летят в Кайла. Не важно, что Брофловски в основном не дают говорить, и его мнение не имеет веса. Зато Эрик рядом. Он позитивен и, скорее всего, так лишь шутит. А почему только Картман сейчас с ним общается?       Маккормика не видно в школе, с тех самый слов, сказанных у порога школы, его затушенной об подоконник сигареты и леденящего ребра взгляда. Будет ли блондин на дне рождения, или он болеет?       Кайл от части не переживал за своего друга, ведь Кенни в последнее время стал часто прогуливать школу. Свои какие-то дела, в любом случае, обоснованные причины. Его можно было понять, но все равно появлялась какая-то тоска при виде свободной парты. Кенни был его другом, даже, наверное, получше, чем Картман.       За днями зачеркивались дни в настенном календаре, страх мучил, все сильнее и сильнее тряслись руки при зачеркивании красным карандашом последнего дня. Сейчас началось воскресенье.       Тело замерло, глаза лишь редко моргали. Слез нет, опустошенность заполнила всё, как липкий дым. Почему бы просто не забить на все это? Да, безусловно все это было важным, но сейчас уже не так, и пора бы забыть, наконец. Сложно. Ноющая, пульсирующая боль где-то тянет на дно, от нежеланных чувств хотелось задохнуться.       — Эй Кайл, чего ты там стоишь? Иди скорее, сейчас самое интересное начнется! — жиртрест сидел на диване Брофловски. Поедая сырные чипсы, он внимательно смотрел в экран телевизора.       Кайл снова натягивает на себя улыбку, и глаза его искусственно загораются радостью. Выдохнув и позабыв о страхе, он видит некое спасение в сидящей фигуре. Брофловски расслабленно садится на диван, от чего скрипят пружины.       Положив свои чистые рыжие кудри в области виска на плотное плечо Картмана, Брофловски слегка улыбнулся, прикрыв усталые глаза. Так тепло, телесно. На коже шеи ощущаются легкие поглаживания толстой потной ладони.       Свет незначительно освещает спящие лицо, а по эмоциям Картмана было бы видно, что тот очень счастлив. Снова злой огонь мелькает, что, судя по всему, вызывает улыбку у Эрика.       Мягкие подушки пальцев сменяются ногтями, уже не гладя спину, а царапая ее. Неприятно, особенно если чесать только на одном месте, и Картман это знал.       — Хватит, пожалуйста, — Кайл ощущает, будто его кожу сейчас просверлят до позвоночника. Это было действительно больно.       От белого фона монитора, шея светилась ярко розовым. Картман сейчас пустит слюни от удовольствия, но пока что держится.       — А, ой, прости. Я не заметил. Фильм ну о-о-очень интересный, — резко переключив эмоции, жиртрест показывает удивление и отвлеченность. — Ты, кстати, смотришь?       — Если честно, я очень устал. Ты не против, если я посплю у тебя на коленях? — Кайл вполне спокойно задаёт этот вопрос, не создавая никаких намеков в своей голове. Ему хотелось ощущать своего нового друга, знать, что кто-то есть рядом, кто, возможно, защитит и поддержит.       — Вовсе нет, — Картман же, залился легким румянцем, сам для себя такого не ожидая.       — Тогда, спокойной ночи. Когда соберешься спать, можешь разбудить меня, я пойду к себе. Для тебя подготовлен матрас, — Кайл показывает на место его ночлега, расстрелянного за телевизором.       — Спасибо, но я взял с собой мешок, — Эрик воспринял это как некое унижение, ведь он рассчитывал спать на диване.       — Ну тогда мне насрать, спи где хочешь, — рыжеволосый зевает.       Удобно устроившись на коленях Картмана, Кайл стал потихоньку уходить в царство Морфея, полностью игнорируя голоса актеров. В ответ на это Картман промолчал, смотря в нижние веки на лице Кайла.       Эмоции переполняли, разливались словно лава. Лишь бы завтрашний день ничего не испортил, и его давняя мечта наконец-то сбылась в очередной раз.       Картману хотелось сильно сжать лицо, чтобы оно стало синим, и нарисовать на нем самые мерзкие вещи. Хотелось до крови искусать эти губы и вырвать бесячие кудри, слизывая с теплых щек слезы боли. Эрик часто мечтает о подобных извращениях садизма именно с Кайлом, ведь только от этого он получает удовольствие. Руки чешутся, но еще слишком рано. Нужно больше надавить, чтобы дальше размазать. Как насекомое.       Хотелось наблюдать его фиолетовые ноги, видеть кровяные следы, слышать болезненные вопли, и в целом как можно сильнее причинить боль, видеть и наслаждаться этой болью. Желание полностью разрушить его жизнь опьяняло.       Как же его вдохновляла картина, всегда здравомыслящего Кайла, сильного по характеру Кайла, доброго и честного, сдержанного, слегка импульсивного, зависимого от Стэна, светоходящего ублюдка, хорошего человека, распятого как иисуса, умытого в своей же крови, за все те слова никчемной морали. Картина идеального, убитого человека. Убитого везде, раздавленного, прокрученного в идеально адской мясорубке, такой же идеальной, как и он.       Мечта, в которой этот человек старательно целует ноги и сдувает пылинки, униженный ниже некуда. А Картман, будто бог, смотрит свысока, на это убожество, укоризненно, как приговор, показывает палец вниз за плохую работу. Яркие зубы в победной улыбке будут плавать в заплаканных глазах чмошного еврея, и на руках последнего ничего не останется, он захлебнется кровью, своим отчаением, оставшись навсегда никем. Возможно ли сломать несломаемое?

***

      Наступило утро, обнимая крупную комнату своими лучами. Зеленые глаза открылись в гостиной. Они стали неуклюже узнавать известные черты интерьера, знакомую люстру. Рядом, в своем мешке, лежал Эрик, немного похрапывая.       Брофловски протирал глаза, вставая с дивана, и, скрипя старыми ступеньками, поднимался в свою комнату, дабы доспать уже в более удобном месте. Но поспать так и не удалось. Кайл вошкался, пытаясь найти удобное положение, но все было тщетно. Пришло осознание того, что это бесполезно, и он нехотя пошел умываться, готовиться к новому дню. Волнение нахлынуло не сразу, на время Брофловски даже забыл о том, что сегодня воскресенье.       Мокрые рыжие волосы слегка касались плеч. На секунду в голову пришла мысль, что, наверное, стоит их подстричь, ведь это уже каре какое-то получается. Капли сильным напором падали на макушку головы. Приятно пахло шампунем, гелем для душа и мылом. Самые лучшие и любимые запахи в повседневной жизни Брофловски.       Кайл вспоминал, как бегал летом под сильным ливнем, насквозь промокший, но по уши счастливый. Он босиком прыгал по глубоким лужам, лежал на сыром асфальте, ловил падающие капли ртом, другие же падали на всю остальную часть лица. Очень-очень много смеялся, до боли и хриплости в горле. Помнил, как брызгал водой в своего друга, в такой же насквозь промокшей кепке с Теренсом и Филиппом. Свою обувь и носки они несли в руках, периодически ранняя их в воду, от чего снова и снова громко смеялись. Воздух был чист, и сам момент был приятен обоим. Облака складывались в смешные фигуры, а две пары блестящих от счастья глаз устремлялись в до ужаса серое, но в то же время такое чистое небо.       Чистая серость той погоды, весёлый, теплый, как из ведра, дождь. С их челок на нос забавно капала вода, но им было плевать на возможную скорую болезнь. Вскоре мальчики пришли домой к Стэну, и вроде достаточно сильно согрелись, попили чая, дабы не заболеть. Либо их иммунитет на тот момент был силен. Была бы их воля, они бы с удовольствием вернулись в тот момент беззаботного детства, но, к сожалению, все не так просто.       Рыжеволосый понемногу стал чувствовать себя бодрее, и во время чистки зубов, в голову как пуля влетела информация о том, что этот день настал. Судорожно ища конверт с приглашением, Кайл дрожащими руками аккуратно открывает его. Раньше он не смог этого сделать, чисто психологически, на подсознании он боялся увидеть знакомый почерк в слишком приторной упаковке, якобы некой шутке. Мол «ахаха, нет, я не изменился».       Раньше Марш писал приглашения от своей руки, рисуя на полях забавные каракули, от скуки. Сейчас, конечно, это очень вряд ли. Оформление конверта стало таким мажорским, понтовым что ли, будто он серьезно потратил на это деньги. По сравнению с вырванными из тетради листами, это было очень больно разглядывать, не то что открывать, и дело даже не в аккуратности, просто эта аккуратность не привычна Стэну. Это не Стэн. Не тот Стэн.       На золотом картоне черными буквами написаны адрес и место, и два свободных поля с именем и пожеланиями. Это было вдвойне странно. Зачем вписывать свое имя? Он что, не знает, кого позвал? Очень похоже на нового Стэна. И пожелание… боже, что за самовлюбленность.       Взгляд возвращается к строчке о времени и месте. 21:00 и неизвестный Кайлу адрес, но это точно не дом Стэна. Если поддаваться логике, вечеринка пройдет где-то в лесу, где будет много места для всех. Но как Марш будет оправдываться перед родителями? Или они одобрили подобное? Поверить в такое было сложно, особенно если говорить про Шерон, маму Стэна.       И действительно, намечается ночная вечеринка, где будет вся школа, много алкоголя и различного разврата, скорее всего, скрытая от предков, и в совокупности все это совсем не вяжется со Стэном, по крайней мере с тем, кого он знал всю свою жизнь.       Это пугало до усрачки, каждая деталь нового Марша вызывала панику и еще большее непонимание происходящего. Как смотреть в его глаза, находящиеся в пьяном омуте, видеть его качающееся тело и не держать его в этот момент за руки, пытаясь увезти домой? Больше не сможет ругать его за излишнее употребление горького спиртного, злоупотребление своим здоровьем и, наверное, к счастью Марша, не сможет читать бесконечные нотации о том, как все это плохо. Даже если это так, и его друг продолжает пить, ему бы хотелось быть рядом в этот момент и помогать всем, чем он только может. Хотелось держать его неподстриженную черную челку над унитазом, хотя это было совсем не необходимо, но таким жестом выражая обеспокоенность и заботу, несмотря на хмурое и слегка обиженное выражение лица.       Сегодня он не встретит долгожданную эмоцию, и не услышит протяжное «Ка-а-айл». Не такое противное, как у Картмана. Скорее всего, Марш даже не посмотрит на него, а может, даже не пустит, и такое было возможно. Тогда Стэн будет полным козлом.       Ярость кипит в голове от такой мысли, и непонятное расслабление окутывает душу. Если этот человек ушел и изменился, упал до подошвы его сапог и, блять, даже не ценил его присутствие рядом, значит, так и должно было быть. Значит, это к лучшему, и Брофловски больше не будет рвать спину, пытаясь спасти своего неблагодарного друга.       Сегодня Кайл лишь в очередной раз увидит этого червя, поняв и с грустью признав, что когда-то этот жалкий червь был его другом, а потом просто уничтожит взглядом, поставив жирную точку в своих мыслях, заканчивая эту историю на плохой ноте. Человек изменился, стал огромной кучей дерьма, которая не стоит всех этих переживаний со стороны Брофловски. Как друг он пытался, он извинялся, он старался все исправить, но ему смачно харкнули в лицо. Это не тот Стэн, которого так полюбили зелёные глаза. Это жалкое зрелище, не успевшее стать хоть кем-то, полностью утопленное в бездне неисчерпаемого разочарования.       Внизу его ждёт новый друг, новая надежда. Даже нет, Картман также ничего не стоит. Брофловски независим, и если что справится, будучи одиноким. А пока, у него есть шанс повеселиться, крепко держать руку, скорее всего, временного друга.       Аккуратно спустившись вниз, Кайл постарался бесшумно пройти гостиную, чтобы не будить Эрика. Уже находясь на кухне, Брофловски старший стал готовить незамысловатый завтрак: яичница с шоколадным какао, бутерброды с маслом и сыром, пара аккуратно разрезанных яблок. Вкупе с этим рыжеволосый слушал музыку по радио, что вызывало приятную ностальгию по некоторым песням. Жизнь текла в привычном ритме, от спокойствия и лёгкого умиротворения, незаметно для самого Брофловски, уголки губ стали подниматься вверх. Хотелось прикрыть глаза от удовольствия и шепотом подпевать, что и сделал Кайл.       Фантазия вырисовывала свет летних дней, жёлтые поля с пшеницей, несчитаемое число разноцветных коров, голубое чистое небо, тени колосков на протоптанной тропинке, и чья-то душераздирающая от счастья мелодия, напоминание былых времён. Но это не ранило, мысли будто выгоняли Марша от туда, выгоняли вообще всех. Спокойствие и умиротворение, связанное с атмосферой любимого солнечного лета и детства, внутреннего одиночества, счастье от какого-то покоя.       Резко, неожиданно и больно нож впивается в палец, брызгая кровью на уже порезанные дольки яблока.       — Вот чёрт, — юноша шипит от боли сквозь зубы.       Кайл измученно кричит от злости и боли, быстро открыв ящик, сбивает все бесполезные лекарства, стараясь найти бинт или пластырь, в лучшем случае зелёнку. Мелодия безмятежной музыки сменилась шумом падающих вещей и громким дыханием Кайла, болезненными раздраженными воплями.       — Блять, чел, какого черта ты так орёшь? — Картман стоит на пороге кухни, сонно потирая недавно спящие глаза. К великому сожалению, его разбудили, не по его воле, и из-за этого он чертовски зол.       — Прости, — ворчит рыжеволосый, инстинктивно дуя на место достаточно глубокого пореза. — Помоги мне найти хоть что-нибудь, пожалуйста.       — Ой, ну ладно, сейчас, — Картман разворачивается обратно в гостиную. — Я взял свою аптечку.       — Что? Зачем?       — Мама положила, отвянь.       Картман приблизился к Брофловски и, взяв того за руку, стал аккуратно дуть, а затем провел к ближайшему стулу. Кайл послушно сел, внимательно наблюдая за Эриком. Пододвинув другой стул, жиртрест сел рядом, достал из аптечки обрабатывающую смесь и забавный детский пластырь. На вате расплылось зелёное пятно, медленно приближаясь к порезу Кайла, последний в страхе зажмурил глаза. Это было больно, даже, возможно, не так неприятно, как сам момент разрезания плоти. Рыжие ресницы чуть-чуть намокают, а губы издают тихое «ай-й-й». Боль растворяется, и ужасающая рана закрывается голубым пластырем с мишками.       — Спасибо, и прости что разбудил…- Кайлу неловко перед Эриком за то, что он того разбудил, но очень приятно от того факта, что Картман ему помог, несмотря на то, что жиртрест, наверное, хотел спать.       Типичный Картман бы не обратил на это внимание и, скорее всего, продолжил бы спать, выкрикнув оскорбительные слова. Сейчас же, его улыбка — буквально зеркальная копия Марша, который когда-то был на его месте и точно так же подбадривающе улыбался.       К Брофловски возвращается тепло, что-то заполняет его пустую от недавней потери душу и заставляет не думать об утраченном. Отражается новый человек, хороший человек, его спасение. Хотелось расплакаться от счастья и благодарности, крепко обнимая, и никогда не отпускать.       — Ничего страшного, я выспался, — Эрик поглаживает ладонь Кайла, по-доброму смотря в изумрудные глаза.       — Спасибо… спасибо тебе, — Брофловски снова нахлынивают эмоции.       Тощие руки мигом обвивают плечи Картмана, а веснушчатый нос ложится на широкую шею. Нос жиртреста щекочут рыжие кудри еврея.       — Черт, это как-то слишком по-гейски, — мимолетом проносится в голове Эрика, но он решил ненадолго игнорировать этот факт.       Конечно, жиртрест знал, что Кайл — гей, но такое отношение к нему очень настораживало, ведь он не гей. Ему эти приторности были чужды, особенно со стороны мальчика. Единственная и главная цель, причина всего этого наиграно-доброго поведения заключалась в том, чтобы вырвать крылья этому ангелу, причинить невыносимую боль, подарив ложную надежду, а затем разрезать и выпотрошить ей все внутренности. Возможно ли сломать несломаемое? Получается интересное шоу. Покруче любого парка аттракционов.       Часы спешно менялись, приближаясь к вечеру. Смех выливался во смех, создавая эхо, дуэт положительных эмоций. Абсолютно ничего полезного за этот день они не сделали, все время просидев дома, но как только стрелка настенных часов приближалась к восьми, Кайл и Картман стали собираться, изначально относившись к этому вечеру скептически.       При сборке вещей Картман старался поддержать Кайла языком тела, и это успешно получалось. Мысли были зациклены на каждом движении фигуры, его привычках, манере его общения. Каждую деталь Брофловски старался запомнить, и в голове рисовать всю его жизнь по малейшим действиям, собирая полный портрет человека. Ему это казалось увлекательным. Это было лучше страха, и самое главное — тишины и мыслей. Каждый шорох, каждый скрип под ногами жиртреста Кайл обрабатывал и старался думать, скорее, не о «вечеринке в честь дня рождения Марша», а как о «вечеринке с Картманом».       В итоге, собрав все свои вещи, лучшие друзья отправились по навигатору искать незнакомый дом, где в скором времени будет происходить что-то грандиозное. На небе давно наступили сумерки, дороги покрылись блеском фонарей, а на темных широтах стали появляться первые одинокие звёзды. Две пары ног двигались в унисон. По просьбе Кайла, за дорогой следил Эрик.       Пара длинных кожаных сапог и старые кроссовки приблизились к темному лесу. Взгляд карих глаз смотрел во мрак ужасающего леса, затем снова на яркий экран электронного девайса. Навигатор требовал идти дальше.       — Кайл, ты уверен, что хочешь туда?       — Ты заднюю решил дать? Да брось, мы круто повеселимся, — рыжеволосый толкает Эрика локтем в плечо, пытаясь внушить эти слова скорее себе, чем другу.       Они молча продолжили свой путь. Сломанные палки хрустели под их весом. Голые ветки низких кустов тыкали в лицо. Ноги спотыкались о небольшие пни. Фонари города стали отдаляться все дальше и дальше. Вещи стали неразборчивы. Земля, словно черный ковер в белую горошину, плыла под глазами. Макушки более длинных деревьев сильно обдувал ветер, от чего те качались в разные стороны. На фоне оранжевого горизонта это казалось невероятно красивым, будто что-то в лесу горит. Но это было не так, дыма не было, и это лишь отражение от ближайшего города. Другие же более низкие растения выглядели ужасающе на фоне беспросветной тьмы леса. Воображение представляло страшные очертания человеческих тел, противно улыбающиеся за толстыми стволами. Ветер выл, будто моля пощады. Сапоги хлюпали по лужам грязи, чёрствые листья прилипали к ним. В зелёных глазах глубокое помутнение, в лицо напротив же ослепительно светит яркий экран мобильного.       — Ты бы хотя бы фонарик включил, — Кайлу не нравится находиться в темноте, и он боится наступить в более глубокую лужу грязи, тем самым испачкав свою идеально чистую обувь окончательно.       — Страшно? — усмехается жиртрест.       — Пф, да пошел ты.       От бледного света на лице Картмана и его неловкой улыбки становится спокойнее. Пугающая темнота леса хочет выдавить изумрудные глаза из своих глазниц, тем самым укутав их в бесконечное безумие, беспросветную темноту и страх, но лицо его друга имеет хоть какие-то очертания в этой пустоте. В этой тьме есть лишь тьма, и пухлое сосредоточенное лицо, оранжевое небо, разрезанное колышущимися концами хвойных деревьев, ветками, словно чьими-то худощавыми руками.       Где-то с черной ветки на чёрную ветку перепрыгнет или перелетит что-то, возможно, живое. Не видно тело, не видно светящихся глаз, лишь резкое движение. Мурашки бегут по спине, переходя на руки и шею. Рыжеволосый шумно сглатывает. Нет, лес не страшен, наверное. Непонятно, чего именно сейчас испугался Брофловски. Возможно, он просто слишком остро на все реагирует.       Спустя пару пройденных километров, когда яркие огни ночных домов окончательно спрятались за множеством веток, а ребята вышли на тропинку, краем уха стала слышна музыка.       Пройдя ещё пару шагов, они услышали, как мелодия усиливалась. На всю мощность стучали биты, хриплый голос солиста и женские визги присутствующих. Звон бьющихся друг о друга стаканов с шампанским, для разогрева, бились, находясь в тонких женских ладонях, ногти которых украшены новым маникюром. Слышно, как кто-то открывает металлическую банку пива и как звенит упавшая крышка о бетонный асфальт.       Все уже начали веселиться, несмотря на то, что до начала оставалось не меньше получаса. Друзья не нашли в той толпе Марша, но знакомые рожи их одноклассников с первых секунд дали о себе знать.       В основном все были заняты приготовлением и в перерывах между этим каждый позволял себе вольность — потанцевать под любимую музыку. Бал ещё не начался, но одинокие парочки уже кружились, влюбленно смотря в глаза, в ритм перебирая ногами, аккуратно держа талию девушки или плечо мужчины, а другой рукой — ладонь партнёра. Каблуки их обуви бились в такт, и все это идеально гармонировало друг с другом. Остальные же могли только заворожённо смотреть на это искусство, мысленно завидуя.       Дыхание прерывалось, а по телу снова пробежали мурашки. Вечер начинался культурно, аристократично, по истине прекрасно, но все ведь только начиналось. Глаза хитро щурились, а губы перешептывались, обмениваясь парой слов. Все чего-то очень ждали. Скорее всего, приезда их именинника, ведь с его появлением, начинается все самое интересное.