Пианист

      — Не смешно, — Ино, гордо и в то же время недовольно взмахнув хвостом своих волос, шагнула вперед в пустое помещение заброшенной стройки. Вокруг были лишь голые кирпичные стены и пустые оконные проемы: небольшие камешки на бетонном полу захрустели под девчачьими фиолетовыми кедами.       — А мне кажется, что очень даже смешно, — искренне улыбнулся Шисуи, желая двинуться вслед за подругой, но задержался, заметив обеспокоенность на лице Итачи, бывшего рядом с ним. — И ты туда же?! — скрипач обреченно выдохнул, кисло скривившись. — Итачи! Ладно Ино, но ты-то! Я же всего лишь пошутил насчет маньяков! Нет здесь никого, кроме нас троих, понял?! — но разве эти слова могли подействовать на пианиста, который шарахается даже от крысы? Причем, живой. Не дохлой.       Младший Учиха, отрешенно озираясь по сторонам, стоял в проеме перед тем, что должно было именоваться комнатой в каком-то строительном проекте.       — Да ладно тебе, Шисуи, — спокойно изрекла кларнетистка, сняв с себя теплую кофту на замке. Положила ее на кирпичную поверхность окна, намеченную когда-то полноценным подоконником. Бодро запрыгнула на разложенную одежду. Едва замотала ногами, оправляя замявшуюся футболку и доходящую до колен юбку. — Он из-за младшего брата так переживает — если бы Саске вчера не сломал ногу на дне рождения Итачи, то Итачи бы не был сейчас такой понурый и взволнованный. Ты просто невнимателен, Шисуи — не заметил этого беспокойства, что в нем с самого утра.       Хилый хмык струнника и..:       — ...«не заметил этого беспокойства, что в нем с самого утра», — дурацким голосом передразнил скрипач и, откровенно говоря, по-идиотски скривил лицо. — Все я заметил, Ино! И, вообще... посиди здесь: у нас с Итачи срочный мужской разговор!       Струнник даже и не заметил, как подруга безынициативно пожала плечами — парень, уже схватив пианиста за руку, грубо дернул в соседнее смежное помещение, которое скрашивалось такими же голыми стенами и пустыми окнами.       — Ты чего? — тихо спросил Шисуи, положив руки на плечи другу и заглянув в чужие глаза, которые уже устремились в пол. — Что случилось? Из-за Саске сам не свой? Все-таки переживаешь, что вчера повесил под люстрой ту пиньяту? Ну, знаешь, ты не виноват, что так все случилось — Саске сам не уберегся... Надо ж держать под контролем свой азарт. И что, что твоему брату всего восемь... Он вполне уже может контролировать свои действия...       — Нет, не в этом дело... — Итачи замотал головой, — вернее, в этом, но...       — Переживаешь по поводу... — внезапно понимание кокетливо сверкнуло в темных глазах Учихи.       — Просто... не думаю, что все, что... мы решили сделать — это хорошая идея, понимаешь? — несколько взволновано шепнул пианист, позволив себе пересечься взглядом со старшим товарищем. — А если... если Шикамару обо всем узнает? И вообще, это все...       — Он не знал до этого, что было, — отрезал струнник, спрятав руки в карманы своих джинсов. — А тут всего-то в «формулу» добавится еще одно «неизвестное слагаемое». Если переживаешь, что Ино все ему растреплет, то... не волнуйся, ей это ни к чему. Эй! — нахмурился скрипач. — Ты же вроде сам хотел попробовать, узнать, как оно, а не слушать мои рассказы!       — Это все неправильно... — все лепетал Итачи, уводя взгляд в сторону, жмурясь от собственных душевных метаний. — Я не должен... Это все нехорошо.       — Успокойся, — Шисуи внезапно по-доброму улыбнулся, слегка хлопнув правой рукой по чужом плечу. — У тебя вчера был день рождения, который ты отмечал в кругу семьи. Но мы с Ино очень хотим тебя поздравить! Так что не лишай нас этого шанса! — внезапно резко двинулся вперед, и пианист ощутил, как в карман его штанин чужие пальцы положили что-то. Младший Учиха знал точно, что это было.       Зардевшись, отвернул голову.       — Да ладно тебе, скромняга, — ободренно изрек кучерявый, отстраняясь. — Будь спокоен, и все будет хорошо, — внезапно рванул из помещения, потянув за собой друга. Уже оказался в соседнем, где была Ино. — А вот и снова мы! — тащил за собой едва сопротивляющегося Итачи, и, по итогу, не сильно толкнув... нет, даже пихнув его вперед, в сторону Яманаки: пианист чуть не столкнулся носом с девушкой, все еще сидящей на подоконнике. Младший Учиха хотел было отпрянуть, но...        — Начнем поздравлять тебя с четырнадцатилетием, Итачи? — мило улыбнулась блондинка, кладя руки на юношеские плечи.       — Нет... — обреченно шепнул пианист, пытаясь отпрянуть, высвободиться.       — Да! — ободренно воскликнул Шисуи. — Не робей, друг! — еще немного тыркнув младшего Учиху, так что между младшим напарником и девушкой снова осталось лишь несколько жалких сантиметров. — Ты же сам этого хотел!       Но Итачи не успел ответить.       — Хорошо, — Ино невинно захлопала ресницами, улыбнулась в очередной раз брюнету, бывшему от ее лица в незначительном расстоянии и...       Двинулась вперед, смело прикасаясь своими губами к чужим. От этого робкого... нет — воздушного поцелуя — Итачи желалось если не убежать, то хотя бы умереть на месте, ведь его сказанное в свое время банальное «не знаю... наверное... хотел бы...» трактовалось старшим напарником как однозначное «хочу»! И кем был Шисуи, чтобы... не организовать все это?..       «Я бы, правда, хотел... когда-нибудь потом... когда все будет иначе, когда не будет всей этой опасности...» — думал пианист, ощущая как девичьи пальцы уже проходились по его напряженным рукам, совершенно не позволяя куда-то деться: мягкое, нежное касание, заставляющее буквально сиюминутно стать ватой, размякнуть. Юноша хотел сделать усилие над собой, сотворить шаг назад, но... все еще чувствуя на своих губах вишневый аромат блеска Ино, а затем и ее теплое дыхание — напряженно замер. Не мог пошевелиться. Оторвать потерянного взгляда от хитрого прищура подруги, когда она немного отстранилась...       Оторопел! Растерялся! Ведь...       ...это был его первый поцелуй! Первая женская ласка, что он испытал! Да еще и от кого? От первой красотки во дворе!..       От всех этих осознаний Итачи чувствовал, как сердце выпрыгивает из груди. Как оно задает такой ритм, что все тело сотрясается от бешеного пульса. Тихий шелестящий пугливый выдох сорвался с его уст совершенно внезапно, когда блондинка вновь двинулась вперед: парень едва качнулся назад — ноги уже почти не держали. И Яманака... подло воспользовавшись этой заминкой, приблизившись, игриво прихватила нижнюю губу Учихи своими. Вцепившись пальцами в его одежду, притянула парня еще ближе к себе... Игриво улыбнулась, углубив поцелуй и подарив пианисту еще более насыщенный и приятный вишневый вкус ее блеска для губ.       Ино целовалась хорошо... Точнее, Итачи не знал наверняка, каково это — «хорошо», но в это мгновение ему казалось, что это и есть идеальный поцелуй...       К тому же, знание об опыте Ино в делах такого рода только лишь подтверждало все внезапные юношеские мысли, тут же уплывающие из разума... Рассудок пианиста уже где-то растворялся. Растворялся в девичьем вкусе и горячем дыхании. Заставлял млеть в руках девушки — оставалось лишь робко держаться за талию подруги и подоконник, чтобы не упасть окончательно. Приятно. Безумно приятно. И этот... страх... о том, что все станет известно, только лишь насыщает чувство столь безумного нарастающего с каждой секундой блаженства — во всем этом, во всех этих эмоциях Итачи и не заметил, как рука девушки спустилась к его бедру, паху. Туда, где доселе неведомое с такой силой удовольствие пробуждалось и... сводило с ума? Учиха еще не понимал, что с ним происходит. Не знал, и как ему остановиться. Но...       ...хотел ли... по-настоящему?       Коварный блеск в девичьих глазах.       И Итачи только сейчас осознал, как во всех подаренных ласках Ино неприлично раздвинула свои ноги, позволяя ему пристроиться между них. Стыдно. Пианисту очень стыдно за все происходящее сейчас... Хотелось рассыпаться на тысячи осколков. Или же порезаться ими, чтобы ощутить все чувства сполна?       От этих размышлений отвлекает звук молнии: Ино расстегнула его ширинку. И внизу юношеского живота рефлекторно стянуло мышцы...       Сдавленный хрип сорвался с губ Итачи: последняя здравомыслящая клетка кричала, призывая хоть как-то остановиться! Но...       — Расслабься, иначе ничего не получится, — тихий голос внезапно откуда-то со стороны.       Шисуи.       Что сейчас делал этот скрипач? Тупо стоял и смотрел? Или учтиво отвернулся и, лишь поддавшись интуиции, дал такой совет? Итачи даже размышлять не хотел над этим всем. Не мог: пальцы кларнетистки уже скользнули под резинку его белья, прошлись по разгоряченной плоти. И парень, дернувшись, поддался вперед, шумно выдохнул. Его подбородок упал на плечо девушки, а черные волосы, обрамляющие лицо, почти полностью скрыли юношеский лик.       Возбуждало. Пианиста возбуждало все и, в частности, понимание, что Ино знает, что надо делать, знает, как надо делать. Возбуждал ее опыт... ведь...       ...она и Шисуи... частенько занимались... всем этим.       — У тебя есть..? — вкрадчивый девичий голос ласково коснулся уха. Но вряд ли юноша был в состоянии что-либо ответить: слабые кивки его черноволосой головы не были распознаны блондинкой.       — Да все есть у него! — не выдержал Шисуи, едва рыкнув. — В кармане посмотри...       Находясь в смазанном состоянии, Итачи даже и не почувствовал, как девичья рука вызволила из его брюк презерватив, несколькими минутами ранее вложенный туда струнником. Парень немного пришел в себя, когда услышал шуршащий звук распечатывающейся упаковки. Стыдно. Очень стыдно. Но Итачи не знал, как остановиться... Ведь внутренняя воля теперь была сильнее, чем здравый смысл. Желание было сильнее всего того, что вообще могло бы быть... Едва двинулся тазом вперед, когда девичьи пальцы раскатали презерватив по его плоти.       Услышал сдержанный смешок Ино. Ощутил ее жаркое дыхание на своей ключице. Почувствовал, как блондинка зашевелилась под ним: как, комкая кофту под собой, легкими рывками подползла к краю подоконника, заведя собственные ноги за его бедра. Как, сдвинув вбок нижнюю часть своих трусиков, направила его орган...       — Только не резко, ладно? — прошептала девушка, опираясь свободной рукой на опору под собой. И Итачи грузно выдохнул, ведь подруга дразнила, проводя его плотью по своему разгоряченному лону. И терпеть этого Учиха больше не мог — сдержанно толкнулся вперед, ощущая внезапно обволакивающее тепло девичьего тела. Совершенно новые ощущения, вышибающие сознание и дающие волю лишь инстинктам, рефлексам. Все это сводило с ума... И... уже хотелось большего.       Не понимая уже совершенно ничего — его томный выдох слился с ее не менее томным тихим стоном — качнулся тазом вперед, отчего Ино вскрикнула чуть сильнее.       А дальше... все было как в тумане.       Следующие толчки, смешанные с едва сдерживаемыми вздохами и пошлыми хлюпаниями, были быстрыми, порывистыми. Правда... их количество оставляло желать... большего...       Сдавленный полурык-полустон срывается с губ Итачи, и обжигающее дыхание пианиста обдает девичью шею, щеку. Взгляд расфокусированных черных глаз юноши скользит по лицу подруги. Улавливает ее все еще быстро вздымающуюся грудь...       — С прошедшим днем рождения, Итачи, — шепчет Ино, по-доброму улыбаясь.       Прорезающийся здравый смысл юношеского сознания вновь тянул свои щупальца к на время померкшему здравому пониманию реальности. Физически достигнутое удовольствие и сумасшедшая нега от оргазма, окончательно сбивающие с ног, уже мешались со жгучей психологической болью внутри черепа: «Что я наделал?..» И вновь страх... что с еще большей силой обрушился на голову... Однако остроты жгучему удовлетворению сия эмоция больше не добавляла ...       Пианист дернулся назад, выходя из подруги. Повернулся боком, стягивая латексную защиту и спешно бросая ее в угол помещения. Спешно цепляет на себя спущенное белье, брюки.       — А ты хорош, — доносится ободренный голос Шисуи со стороны. — Мой первый раз вообще был провальным. До сих пор перед Ино стыдно...       Но разве эти речи могут сейчас приободрять и радовать, когда нависает самая настоящая... опасность быть пойманным..?       — Эй, Итачи, ты... чего? — кажется, скрипач заметил обеспокоенность напарника.       — Ничего! — злость уже и непонятно откуда взялась: Учиха, обернувшись, зыркнул глазами на старшего друга, стоящего у противоположной стены и лениво подпирающего плечом оранжевую кладку кирпичей. — Все это неправильно, Шисуи! Так быть не должно! — пианист уходил стремительно. Резко. Оставляя после себя легкую дымку строительной пыли, покрывающую бетонный пол.       — Не, ну это разве нормально? — кучерявый отлип от стены, хмуро глядя вслед Итачи, спешно покинувшему это помещение. Посмотрел на Ино более мягко. Двинулся в ее сторону: — Мы ему такой сюрприз подготовили, а он... Сам же хотел... — внезапная задумчивость проявилась между темных бровей едва заметной морщинкой. — Стесняется что ли...       — Не знаю, Шисуи, — Яманака оправляла свою одежду, стараясь унять все еще сбившееся дыхание. — Но, знаешь, с тобой секс лучше. Хоть удовольствие можешь доставить...       — Хех! — довольный хмык струнника, но тут же серьезное лицо. — Будь добрее, Ино! Итачи еще научится! Забыла, как я в первый раз облажался? А он сейчас — нет. У него все впереди...       — Он облажался, что ушел, нагрубив.       — Он переживает!       — Да? И из-за чего это, интересно? — голубые глаза девушки с некоторым мрачным любопытством скользнули по лицу парня. Затем по его шее, где с правой стороны виднелось клеймо от скрипки, напоминающее, откровенно говоря, засос...       — По поводу Шикамару... — ответил Учиха, едва поведя плечами. — Итачи переживает, что Нара все о нас знает: о том, что ты и я, не находясь в отношениях, интимничаем друг с другом, а также и то, что самому Итачи тоже перепало побыть с тобой. Просто наш Учиха тебя подставлять не хочет перед кем-то... Но я не думаю, что Шикамару такой догадливый: он же ничего и так не знает, поэтому с чего это вдруг он сейчас что-то выяснит о нас троих?..       — Ну, не знаю... — Ино задумчиво посмотрела в сторону.       — В каком плане? — нахмурился Шисуи.       — Мне тоже кажется, что Шикамару догадывается...       — Почему ты так решила?       — Он заводил со мной странные разговоры — словно намекал, что понимает, что происходит... по крайней мере, между тобой и мной. Говорил, что это нехорошо... что я так себя веду.       Шисуи недовольно выдохнул, обрушив голову на грудь:       — Не понимаю, чего они все заладили «нехорошо», «неправильно»? — кучерявый внезапно посмотрел на блондинку, что также обратила на него внимание. — Чего плохого в том, что два человека просто познают друг друга?       

«Почему мне все это снится?»

      Осознание, что это именно сон странным образом пульсировало в мозгу — больно.       Он открыл глаза, чувствуя, что для того, чтобы поднять веки — нужны титанические усилия...       Белый потолок. Светлое помещение режет глаза, но закрыть их... совершенно не хочется. Кажется, сделай это больше, чем на долю секунды, уже точно не откроешь веки никогда.       Мышцы шеи через силу напряглись: голова едва накренилась вправо. Глаза выхватывают наполненную капельницу, но мозг отказывается распознавать этот предмет — оценивать его, понимать, для чего он служит и даже как называется...       Просто не получается.       Внезапно теплое прикосновение к левой руке. Взгляд едва устремляется в эту сторону: смуглая темноволосая симпатичная девушка с карими очами и необычным разрезом глаз — европейским — говорит что-то на ином языке... Не понять... Точнее он выхватывает отдельные слова, осознает, что они ему знакомы, но смысл их ему не поддается...       «Долорес... — это имя само возникает в разуме, но тут же отстраняется другой неизвестной силой: — Нет, не она».       Он не помнил, что была за особа, необычное имя которой так внезапно подтусовало его сознание. Не помнил, как она должна выглядеть. Но что-то шептало, что та девушка, что была сейчас перед ним в странной светлой форме — точно, не она, не загадочная Минамото Долорес. Похожа на нее, но не она.       «Сейчас вернусь», — иностранные слова, сказанные уже этой брюнеткой, что уже направлялась к двери помещения, внезапно осознанны. Вроде... английский?       Шисуи морщится от всего этого шелеста вроде бы знакомых букв, слов, предметов в его собственной голове, что разрывают на части существующий внутри черепа орган. Тяжело. И невыносимо больно — ведь все это огненное чувство, собираясь из самого затылка и висков, концентрируется едва ли не в середине лба...       Шум. Дверь.       Черный взгляд Учихи устало падает на возникшую ту же смуглую девушку-незнакомку и... беловолосого человека в светлых одеждах, белом халате.       — Как Ваше самочувствие? — изрек молодой мужчина, свернув линзами своих круглых очков. Он говорил на понятном, привычном Шисуи языке — японском — однако больное сознание все равно распознавало речь этого парня медленно и с большим трудом.       Шисуи хотел ответить, но из его утроба издался лишь слабый хрип: голосовые связки достаточно долго находились в состоянии покоя, чтобы быть способными издать сейчас хоть что-то внятное.       Страшно. Учиха чувствует лишь эту эмоцию, хотя и не осознает ее до самого конца.       — Кивните, если Ваше состояние можно назвать сносным, — изрек беловолосый человек.       Черноволосая голова едва заелозила по светлой подушке: Шисуи старался качнуть головой — было максимально херово. Но даже в том состоянии что-то внутри шептало, что все могло быть гораздо хуже и тем самым заставляло дать положительный ответ этому человеку.       — Вы помните, как Вас зовут?       Учиха вновь постарался утвердительно кивнуть. И, кажется, все его попытки были понятны верно.       — Наверное, Вас интересует, где Вы находитесь, — беловолосый парень коснулся оправы своих круглых очков. — В одном из реабилитационных центров Нью-Йорка — у Вас сильнейшие осложнения после комы, спровоцированной выстрелом в голову. Но не волнуйтесь — для Вас уже выстроена необходимая программа восстановления. Я Ваш лечащий врач. Мое имя — Кабуто Якуши. А это медсестра — Исабелла Фернандес... Большую часть времени она будет рядом с Вами.       Слова проплывали мимо и лишь немногие из них задерживались в разодранном сознании... И одно из первых...       «Нью-Йорк?» — то, что заставляло Шисуи морщиться под наплывом, казалось бы, несвязанных друг с другом картинок: он точно знал, что в его кружении был кто-то, кто связан с этими семью буквами.       Но никак не мог вспомнить, кем был тот черноволосый человек со шрамами на лице...