Пианист

      Прокручивая в голове слова врача, изреченные накануне, Шисуи мгновенно осознал, что все это время тупо… накручивал себя.       И с чего он взял, что Итачи вообще ничего не видит? Доктор же говорил, что корковая слепота, да, стремительно развивается, но ее степень на тот момент была не определена.... И, видимо, теперь, в итоге, все не так уж безнадежно: Итачи видит. Фигово видит. Но видит же! А значит и надежда на то, что его зрение восстановится — есть!       Тяжелый выдох, скрипач сокрушенно уронил голову на собственную грудь. Уперся локтями в колени. В пальцах скучно зашуршал пакет с помытыми апельсинами.       В сознании назойливо маячат несколько неразрешенных вопросов, один из которых парень осмелился озвучить:       — И как тебя так угораздило, Итачи? — реплика Шисуи прозвучала больше риторически.       Пианист кратко хмыкнул в ответ.       — Чего смеешься? — темные глаза струнника твердо обратились к слепцу.       — А что толку говорить, если все равно не поймешь, — Итачи едва повел плечами, все еще странно кривя голову и держа глаза в одной точке — видимо, только так он мог видеть сидящего рядом Шисуи.       Скрипач поморщился:       — Что за бред? Что ты говоришь такое? Я знаю, ты головой ударился, но не думал, что у тебя в мозгу все перемешалось так сильно… Когда я тебя не понимал? Сколько лет мы уже дружим? Восемнадцать? И я когда-то не входил в твое положение? Да что за бред!       — Шисуи… — позвал пианист, откладывая пачку с недоеденным миндалем в сторону. — У нас просто никогда не заходил разговор о подобном…       — И что? Это не означает, что я не смогу понять тебя... — парень не сводил своих внимательных глаз с друга.       — Хорошо... — глухо отозвался тот. — Хочешь ответа? Ладно. Саске сцепился словом с Хиданом, началась потасовка. Решающий удар, предназначающийся брату, я принял на себя. Все. Спросишь, зачем я это сделал? Скажешь, что глупо поступил, что защитил Саске, пожертвовав собой? Дурак, что подставился, а не решил все словами? — черные глаза Итачи глядели куда-то мимо Шисуи в одну точку, но все равно в них можно было уловить разгорающееся ледяное пламя. — Тебе никогда не понять меня, Шисуи, ведь у тебя нет ни братьев, ни сестер. Ты совершенно один...       Итачи замолк. Скрипач видел, как сильно побледнел напарник: словно вот-вот потеряет сознание...       Звенящая тишина осела на плечи, но струнник сразу же смахнул ее, с беспокойством глядя на пианиста:       — Ты мне как брат... — прошептал Шисуи.       — Это не то...       —...ты как самый глупый младший брат, — твердо продолжил парень свою прерванную мысль. — Да, я осуждаю то, что ты ввязался во все это — драки это не твоя стихия: всегда отхватываешь по полной, ведь... в тебе нет духа улицы, как во мне. Даже перехватить и отвести чужой удар не можешь. Понимаю, там все произошло быстро, времени на раздумья не было. Но ты мог сообщить мне... Сделать так, чтобы я успел добраться до вас и... разобраться во всем. Ведь в детстве ты делал именно так!       Итачи отвернулся.       — Ты ошибся, — выдохнул Шисуи, подытожа, — считая, что это я одинок. На самом деле одинок именно ты: взял и взвалил в одиночку всю ответственность лишь на свои плечи... Но почему? Либо ты нашу дружбу больше ни во что не ставишь, либо... теперь просто не доверяешь мне...       Так скажи мне, Итачи, почему?..