Пианист

      Они не успели. Много чего не успели за эту репетицию.       Итачи чиркал карандашом в нотах, наспех выставляя пометки там, где нужно замедлить, сыграть тише или менее броско, дав Шисуи возможность «выйти на первый план».       — Не забудь, — несколько задумчиво проговорил напарник, аккуратно убирая скрипку в футляр, — что в цифре 16 я не успеваю уложить свои 64-тые в твои четверти. Тебе следует играть это место сдержаннее и слушать больше мою партию.       — Понял, — Итачи не нравилось. Не нравилось, что в следующий раз все придется делать сходу, хотя, по-хорошему, им лучше сейчас проиграть несколько раз это сложное место. Итачи не был уверен, насколько сильно ему необходимо здесь замедлять. И только практика могла развеять все его сомнения.       Однако Шисуи надо уходить.       — Когда сможем порепетировать еще? — Итачи посмотрел на напарника, уже забрасывающего футляр от скрипки на плечо.       — Пока не знаю. Мой отец не очень хорошо себя чувствует. Стараюсь чаще проводить время вместе с ним, ведь кто знает...       Он не договорил, но Итачи все понял. Понял все слишком хорошо.       Шисуи держался все эти недели, делая вид, что все неплохо. Лишь изредко открываясь по-настоящему. Но и без всего этого, пианист был слишком проницательным человеком, был способен уловить чужую скрываемую грусть. Хотя, возможно, он просто слишком хорошо знал своего лучшего друга.       В отличии от Итачи, Шисуи не был из семьи музыкантов: его мать работала в областной библиотеке, а отец был строителем, и несколько месяцев назад получил серьезную травму на стройке.       — Он слишком слаб в последнее время, — лукаво улыбнулся скрипач, и его лицо омрачила тень легкой печали. — Даже узнавать меня перестал. Врачи не дают положительных прогнозов. И вроде... там совсем все плохо.       — Вот как...       — Знаешь, я... я уже, на самом деле, смирился с трагическим будущим, ведь оно кажется неизбежным, — с печальной решимостью произнес Шисуи. — Смирился, что мне пора разучивать марш Шопена... Дашь пару мастер-классов на этот счет?..       Итачи не нашелся, что ответить. Лишь не отрывно глядел на напарника, ощущая в груди тоскливую пустоту.       Шисуи был ему лучшим другом, человеком, за судьбу которого он действительно переживал.       — Ладно, я пошел, — изрек скрипач, но в этот момент дверь в кабинет с шумом открылась, и в проеме появился студент. Прошедшись едва ли хитрым взглядом по присутствующим, блондин, держа в одной руки папку с нотами, запустил другую конечность в свои светлые волосы:       — Это ты, братец Итачи, — улыбнулся Наруто, признавая в одном из молодых людей старшего брата своего лучшего друга. — Не знал, что ты здесь.       Блондин заинтересовано наклонил голову — он врал и не краснел; истинное положение дел выдавал лишь едва скрываемый хитрый взгляд голубых глаз:       — Я искал свободный кабинет позаниматься. Услышал, что здесь тихо и... зашел...       — Я уже ухожу, — Итачи встал из-за рояля, привычным движением рук собирая с подставки клавишного инструмента ноты в стопку.       Ему больше незачем было здесь оставаться. Шисуи нужно идти на следующее занятие, а самому Итачи... у него был инструмент дома: у него была возможность отточить свое мастерство в любое время. К тому же, он слишком хорошо понимал, что таким людям, как этот Наруто — приезжим из других городов и живущим в общаге, в которой сыскать пианино большая редкость — тоже нужно заниматься. По возможности Итачи всегда уступал класс.       И Наруто знал об этом, пользовался этим. Частенько подкарауливал.       — Братец Итачи, — внезапно позвал Узумаки. От этого брюнет, шедший к выходу вместе с Шисуи, остановился обернувшись, — что с Саске? Он уже которую неделю не отвечает на мои сообщения. Говорят, не появляется на парах. Про репетиции вообще молчу: мне с ним ансамбль сдавать, сюиту для двух фортепиано играем, но он перестал ходить... А ведь скоро экзамен. У меня и так там много хвостов намечается, а если еще из-за Саске и ансамбль добавится, то... меня, наверное, однозначно отчислят.       Саске... Странно. Слишком странно. Насколько Итачи известно, его брат ходил на учебу все это время...       Хотя... то, что Саске днем исчезал из дома, вряд ли может означать, что Учиха каждый раз отправлялся на занятия в Академию Музыки... И то, что он приходил поздно вечером, сообщая, что устал на нескончаемых репетициях, тоже вряд ли теперь правда.       Едва ли осязаемое беспокойство странным чувством схватило за горло.       — Я поговорю с ним, — бросив напоследок, Итачи скрылся за порогом кабинета №305.       Да, нужно было поговорить с братом. Все выяснить...       — Может, он нашел девушку? Восемнадцать лет все-таки. Первый курс бакалавриата. Вот он и спустил все по тормозам, — предположил Шисуи, ставший свидетелем чужого разговора. Скрипач изрек это тогда, когда за ним захлопнулась дверь учебного класса. — Кстати, о прекрасном, что у тебя с той студенткой? Изуми ведь зовут, да? — брюнет внезапно сменил тему, и Итачи взглянул на него удивленно. — Обычно трудно догадаться, о чем ты думаешь, — подмигнул струнник, — но вот такие вещи понять легко.       — Ты о чем?       — Иди, посмотри в зеркало на свое лицо, — Шисуи шаловливо улыбнулся.       Итачи отвел взгляд:       — Не понимаю, о чем ты.       — Так или иначе, в тот миг, когда я назвал ее имя, ты пришел в такое отчаяние.       Отчаяние... Неужели в самом деле? Другу наверняка показалось.       — Шисуи, — тихо позвал Итачи, — в этом году я выпускаюсь из магистратуры... и мне нет дела до всего такого.       — Зря ты так, — напарник покачал головой, — любому художнику нужно что-то для вдохновения. Даже такому рожденному таланту, гению, как ты. Ладно, мне пора. Еще спишемся.