Двенадцать

Западная Гавань снова была отстроена — россыпь домишек светлыми точками уже рябила вдалеке. Оголённая от пламени почва давно поросла травой, а траву ту вытоптали козы и куры. И, конечно же, новые люди. Странные. Бестолковые. Ну кто в здравом уме станет селиться в месте, которое за двадцать лет трижды сожгли до тла? Одно дело быть вотчиной войны, и совсем другое — зажатым между болотами клочком земли под гнетом таинственного рока. Впрочем больше, чем узреть тут новых поселенцев, удивило бы обнаружить старых. Нистра Фарлонг объявилась в Невервинтере совсем ненадолго. Каких-то пара деньков, и вот её уже встречает Келгар в Крепости-на-Перекрёстке. Ещё неделька — и ночует она в той самой таверне, в которой некогда его повстречала. Эта обитель путников и пьяных драк, к счастью, разрушена не была, да и цена за ночлег осталась на удивление приятной. И если с вечера ничего особенного тут не было, то на рассвете, туманном и сыром, окрестности по-родному запахли болотом и мхами. Тем самым приторно-незаметным ароматом, который истинные невервинтерцы не единожды ставили ей в вину. Только сейчас, полной грудью вдыхая его родные соки, она сообразила: дело-то было не в запахе, а в их пустой надменности. И Нистра смеялась, и по сельской дороге шла босиком, почти бегом бежала. Потому что жара и огонь были ей не страшны, а вот влажный холод кусал за пятки — можно ли к нему вообще привыкнуть? Золотая ленточка блестела в светлых волосах, извиваясь змейкой, а на плечах был лучший из всех нарядов, найденных в Рашемене (с заботливо обшитыми прорезями на спине). Пускай он заметно износился за время путешествия, возвратиться домой в таком было совсем не стыдно. Ах, если бы только это чувство, — как и страх, и неизбывное смятение, — зависели от одежд... Любопытные, колючие, а то и неверящие взгляды провожали её по полутора улицам деревни, а по следам, зыркая на рудименты и ножны меча Гит, бежали мальчишки. Перед чужими людьми приходилось держать марку, то непрерывно воюя с нервным тиком, то улыбаясь ничего не подозревающим детям: вряд ли кто-то из них признал бы её в лицо. Да хоть бы и в крылья! Никто не догадывался, по чьей вине горела деревня последние два раза. — Госпожа! Миледи! Подайте на пропитание! — мальчик примерно лет восьми засеменил рядом. — Батька мой штаны пропил, мы с сестрой только лебеду жуём! За спиной мальца, как выяснилось, пряталась девочка — совсем мелкая и с выражением крайней задумчивости на лице. Она стушевалась под пристальным взглядом и насупила брови. — Как зовут тебя? — спросила Нистра. Та смотрела в ответ долго-долго, а затем стремительно, словно арбалетный болт, выдала: — Я Кет, а эта вонючка всё врёт, ничего батька не пропил! Малолетний подельник соображал довольно резво: — Конечно, не пропил, его-то вообще уж нет! В глаза не видывали с тех пор, как на войну призвали. Он был как капитан, только боцман. Уплыл покорять Лускан. — О-о, понятно, — ответила “госпожа”. Аккурат в тот момент, когда на ближайшее крыльцо вышел мужик с колесом в руках. — Вилли! Кет! Немедля отстаньте от сударыни! — он прислонил свою ношу к хате. — А ты, негодник, хотя бы знаешь, как выглядит твоя лебеда? Дети кинулись врассыпную, но затем, будто речка на половодье, опять слились в единый поток — да и спрятались за сараем. — Простите их, сударыня, все в мать пошли. Та была как перекати-поле, и эти туда же. — Он отряхнул пыльные руки. — А вы часом не заплутали? — Ну разве что немножко, — ответила Нистра. — А не знаете ли, добрый человек, где нынче находится резиденция Дейгуна Фарлонга? Мужчина сморщился и неуверенно махнул направо. — Вообще-то это во-он там. Но только зачем такой барышне, как вы... — Премного благодарна! Нистра отвесила свой любимый поклон — по-рашеменски, с дурацким взмахом ладонями, — и устремилась в том же направлении, в котором шла. Желтоватой, ещё не потемневшей древесиной было выложено само крыльцо, из точно такой же высечена и стойка с вязью зелёных буквиц. Нистра знала Дейгуна намного хуже, чем ей бы того хотелось, но в то же время достаточно хорошо, чтобы догадаться, какая надпись красовалась на ней. Носитель стал более основательным — теперь это не какая-то там вывеска, скрипящая на ветру, — но вот суть совершенно не изменилась. Она неверным шагом, почти на цыпочках, подкралась к дому, оглядела откосы и необтёсанные балки, выступающие из-под крыши. Снисходительно, но от души усмехнулась. Ну разумеется: Дейгун избегал посторонней помощи, однако и мастером на все руки тоже никогда не был. Образ всесильного, всё знающего и умеющего эльфа остался у другой, старой Нистры. Та не владела крепостью, мечом, собственным болезным разумом... Не спорила с богом, не стояла перед Стеной Неверующих. Не испытывала Голод Акачи-Предателя, способный поглотить весь мир, а потом и её саму. Впрочем, поедать себя она научилась задолго до проклятия. Входная дверь будто по волшебству открылась. “Дейгун, я дома”. “Я вернулась, Дейгун”. “Здравствуй, отец”. — Я заметил тебя через окно, — Дейгун Фарлонг ничуть не изменил себе. Нистра Фарлонг не изменила тоже. Она неопределённо мотнула головой, а когда её руки оказались в его — зарыдала как матерь на погосте первенца. — Если я скажу, что разговаривала с Келемвором, ты мне поверишь? — Нистра жадно отхлебнула чай, который едва заварился. Практически кипяток с листьями малины, мяты и порошком липового цвета. И тремя ложками мёда — куда ж без них. Дейгуна вопрос ничуть не смутил: — Если это правда, то поверю. И посмотрел на неё — приязненно, по-доброму. Будто и не он вовсе. Или, подумала Нистра, он всегда смотрел так, а это она ничего не замечала? Лишь на левую руку бросил косой взгляд и мимолётно повёл бровью: её отметило некритичное, но крайне досадное увечье. — Мизинец тоже в Рашемене потеряла? — с сочувствием спросил он. — Да какой там мизинец? Только треть отрезали. — Нистра весело растопырила пятерню. — Ужалила змейка, крохотная такая. Что успели, то сделали, могла-то и без руки остаться. — Расскажи, в каких краях это произошло, — попросил Дейгун, — если ты, конечно, не против. Есть ей не хотелось — слишком уж мутило от переизбытка чувств. Часть из них утекла со слезами, ещё часть буйно расцвела в груди. Другие же, самые тайные, самые строго охраняемые переживания были спрятаны так глубоко, что ни одна живая душа о том бы не догадалась. Кроме разве что Ганна-из-Грёз, который совал свой нос куда не положено, или самого Огмы — этот просто ведал обо всём на свете. Нистра давно не обращалась к своему богу, однако накануне молила его о мудрости. И почитала его так, как только и научилась этому в одиночку: прикупила несколько хороших книг. И привезла их в место, которое называла домом, — дабы позже поделиться знанием. — Я расскажу тебе всё, что приключилось, обещаю. Но мне нужно собраться с мыслями. Дорогое одеяние, несколько украшений для продажи и эти вот книжки, учебники по академическим наукам, за которые её порывался некогда усадить Сэнд, — вот и всё богатство из далёкого путешествия. Книги были разложены в большой комнате, а невзрачно упакованный меч Гит — заброшен в дальний угол спальни. Сегодня не время для битв. Последняя свеча истлела и погасла, а новую Дейгун уже не стал зажигать. Равно как и просить Нистру сделать это волшебным образом. Он даже не был уверен, ощущают ли разницу её почти-эльфийские глаза — на смену освещения она никак не реагировала. — Скоро отходишь к ночи? Ты не медитировала почти два дня. Тяжёлый затасканный том в руках дочери стукнулся о столешицу. Она устало потёрла лоб. — Нет, я пока... книга неоконченная. — Полагаю, её уже дописали, — сказал Дейгун, — а дочитать можно и с утра. Бледные губы Нистры растянулись в предательском зевке. — Ладно, уговорил. Бодрствование в этот раз действительно затянулось. Вялое путешествие по страницам позволяло отвлечься, задурить себе голову, подспудно думая о своём, невыразимом, а затем снова и снова окунаться в текст. Прошла уже уйма времени, а выныривать в реальный мир было всё так же не с руки. Но, в конце концов, пришлось. Она ясно прочувствовала, что засиделась, и на непослушных ногах заковыляла к лестнице. Там, сверху и прямо по коридору, по-прежнему находилась спасительная дверь в её спальню. Ту можно было закрыть — и накрепко отгородиться ею — совсем как в те далёкие дни, когда они с Дейгуном делили эту крышу, будто нормальная семья. ...Она обнаружила себя на второй ступеньке, оцепеневшую телом и медлительную умом. — Ты грезишь в неподходящем месте, — раздался голос позади неё. “Это травмоопасно”, — додумала Нистра с теми же интонациями. В любое другое время она бы отшутилась. Однако мысли в голове ощутимо путались, а к ней зачем-то обращались снова. Чужая речь глухо влетела в уши и вылетела обратно, маяча на горизонте неоформленным пятном. — Если не хочешь идти в свою комнату, то можешь пойти в мою. — и в этих словах не было вопроса. Нистра пошатнулась, хотя не сделала и шага. Она открыла было рот, но тут же захлопнула его: между пальцев правой руки сыпалась зола. Перила под её ладонью нагрелись так быстро, что не успели толком воспламениться. Куда сильнее пылали щёки. — Мы можем лечь вместе. — продолжил Дейгун.— Снова. Это какой-то сон. Или, что вероятней, она неправильно всё поняла. Худая, пугающая фигура Дейгуна подалась вперёд, тронула самый край испорченной древесины. — Ты ведь этого желаешь. Лечь со мной. Отпираться было так же глупо, как и признаваться — страшно. Нистра Фарлонг застыла, ломаным силуэтом возвышаясь над отцом, с чёрными от пепла руками и потерянным, беспомощным видом. Она почти перестала дышать — а ведь хотелось. — Дейгун... — только и вырвалось из её уст. За какую-то шальную секунду она смирилась с тем, что иллюзия примерной жизни рассыпалась на кусочки. Что-то мутное спеленало мир — то ли слёзы, то строки заученного давно заклятия. Нистра вздрогнула всем телом, закостенела от ужаса. Не потому что поймана, нет. Если заклинание забвения не сотрёт ему память, ей придётся его убить. Убить своего отца. Ибо такого позора не выдержит ни один из них. Губы безмолвно задвигались — пока не колдуя, лишь пробуя заклинание на вкус. А Дейгун Фарлонг всё так же бесстрастно и прямо взирал на неё снизу вверх, и взгляд его был нечитаем, а жесты хоронили смысл в своей простой обыденности. Изумруд и болотный мох, залитый полуденным солнцем. — Как ты понял? — только и спросила Нистра, готовая к чему угодно. Ответ лишь оттягивал подлое колдовство. Дейгун моргнул, казалось, впервые за всё это время. — Что это была ты? Планары гордятся своими крыльями, ты же свои скрывала; воздух колышется и шелестит, и это трудно утаить. — он отнял руку от перил, теперь она тоже была испачкана. — А ещё твой мизинец выдал тебя. Вот оно, значит, как. Он знал, он понял всё с самого их воссоединения — но все эти пару дней не проронил ни слова. И вот сейчас, наблюдая её постыдные муки (как будто что-то в них понимает), всё же не сдержался. Или просто решил обозначить... — Я был плохим отцом, Нистра, не всему обучил тебя. Были вещи, о которых мы никогда не говорили, а говорить стоило. — Дейгун неслышно вздохнул. — Например, что нельзя ложиться с тем, кого не желаешь, равно как и принуждать кого-то лечь с тобой. Прости меня за это. “Нет, это ты прости!” — должна была выпалить Нистра, схватиться за сердце или припасть на колени аки блудный сын. Но её продолжало терзать смутное, плохо объяснимое чувство, которое запрещало размыкать губы. Оно же не позволяло сделать то, что должно, — глубоко зачаровать эльфа и выкорчевать с мясом ощутимый кусок его памяти. Жестокое колдовство было меньшим, что она могла сотворить для них. Дейгун же ничего о том не ведал, удара в спину — даже сейчас — не ждал. Он поднялся по ступеням, поравнявшись со своей непутёвой дочерью, и неспешно, но и без лишней робости, положил руки на её плечи. Это походило на объятия меньше, чем всё, что случалось с Нистрой за скудные годы жизни, однако это было всем, чем Дейгун Фарлонг мог поделиться с ней. Он замер бы в ожидании — или откровенном равнодушии — но было уже поздно: они оба знали, на какие объятия способны. Целомудренное касание ранило и жгло — если бы только драконью плоть можно было уязвить огнём. Нистра не знала, как это воспринимать. Не знала, чем ответить и как вести себя. И что значил этот жест в той безусловно тупиковой ситуации, в которой она оказалась, — не понимала тоже. И потому не придумала ничего лучше, чем опуститься на одну ступень и бережно обвить его руками, а голову свою, — усталую, больную, дурную голову, — уложить на грудь. Дейгун не мог похвастаться драконьей кровью, да и для эльфа был мелковат. “Изящен”, поправила себя мысленно. Стыд и чувство неизбежной потери не отступали ни на шаг. ...Потому что нет ничего больнее, чем быть с Дейгуном вот так — неразрывно и плотно, но прикасаться к нему, как дочь могла бы трогать своего отца. Проклятое слово. Зачем только она познала его? Зачем этому слову обучила Дейгуна? — Пойдём, тебе нужен отдых, — произнёс Дейгун. Понимать чужие голоса Нистра будто бы разучилась: они звучали не яснее, чем буквы, выведенные на письме. Тугая магия сгустилась на губах и горчила, словно отрава. — Мне нужен не отдых, а ты. И пускай она не ожидала, что его руки соскользнут на талию, — но когда это произошло, дышать стало так поразительно легко, что, казалось, обыкновенным воздухом можно захмелеть. Неосторожный вдох — и он разорвёт лёгкие изнутри. — Отдых, Нистра, — мягко настоял Дейгун. — А меня прибережём на завтра.