Оторвали Грифу лапу

      Бакалавр — плохая игрушка. Она пахнет смертью. Теперь Власти знают, как пахнет смерть — пластиком. Этот навязчивый запах уже давно растворился в травах, но детей не обманешь: он там, Бакалавр несёт его в себе, куда бы ни шёл. Бакалавр несёт в себе смерть, точно также как принёс её в жизнь Властей.       Когда-то дети очень хотели эту игрушку. Вполовину потому, что её хотел дедушка. К ней в наборе шла целая лаборатория, это она ему нравилась, решили дети между собой, не Данковский. Теперь им противно, стыдно думать о том, как подбегали они к витрине, высматривали его, кружили под композицией, которую венчал Бакалавр среди своих склянок, рукописей, микроскопов и причудливых инструментов. Иногда работник магазина разрешал им покрутить ручку на спине у игрушки — она выглядывала из-под резинового плаща, — и тогда Бакалавр говорил. Жутеньким таким, шумящим голосом, будто треск углей через поток ливня. Дети даже испугались, когда впервые услышали. Как же так, ещё не в игре — а уже живой, уже голос имеет? Но совсем забыли свои смущения от восторга.       «Говорит, а что — не пойму!» — хмурилась Грибок. «Он говорит на латыни» — отвечал продавец. «Наверное, он из далёкой страны Латынии» — предполагал Ячмень. «Да нет, — продавец улыбался. — У латыни давно нет страны, это мёртвый язык, но и язык наук, а Бакалавр у нас учёный».       Наврал им тогда продавец или сам всей правды не знал, но теперь дети были уверены — не наук язык Бакалавра, а смерти. И страна у него есть, просто не на земле — Страна Мёртвых. Или Вечно Живых, это как посмотреть.       Детям вручили коробку с Бакалавром, а потом рассказали, что дедушки больше нет. Или наоборот. Или одновременно. Они плохо помнят. Зато хорошо помнят, что Данковский слушал родителей вместе с ними, и пока они плакали, он улыбался. Умеет он так, легонько, будто и не улыбается вовсе, хитренько, будто задумал что-то, будто знает капельку больше, чем все. Может, и правда знает, он же учёный, да разве даёт ему это право улыбаться над смертью?       И дети невзлюбили его за эту улыбку. Невзлюбили резкий запах, слышимый даже через коробку, из которой они не вынимали его до последнего. Не хотели Власти его трогать, он их раздражал. И лаборатория у него была дурацкая, просто дедушка не успел посмотреть поближе. Микроскоп, который он сам смастерил из гильзы для своей любимой куклы Исидора, был намного лучше микроскопа Данковского. Плевать, что стёклышко в самоделке мутное, а в пластмассовом Бакалавра — прозрачное и действительно увеличительное. Плевать, что записи в его книгах можно прочесть, и там правда что-то про медицину. Плевать, что его саквояж открывается, и туда так ловко укладываются инструменты, что крошечные резиновые перчатки с него снимаются, как и плащ, хоть и с боем, а сам он гнётся везде где надо и фиксирует позы. Может, поэтому он так гордится собой и своей лабораторией — всё у него как будто по-настоящему.       Дети, которые так хотели Бакалавра, возненавидели его, когда получили. Он пришёл слишком поздно, или слишком рано, или слишком вовремя. И всё же Власти решили в последний момент закинуть его в игру. Вытряхнуть в песочницу прямо из коробки, пахнущего новизной и свежестью игрушки, которая ещё не знала любящих рук, но думала, что всё уже знает. А ведь раньше им нравился этот запах. Много кто в магазине так пахнет. Наверное потому, что для игрушек это чистилище — промежуток между существованием и небытием. А эта игрушка решила ожить ещё там, сунуться со своим мертвецким языком не в своё дело, подглядеть, воспротивиться обычному ходу вещей и времени. А ещё она всё-таки опоздала.       Пускай песок и трава забиваются Бакалавру в шарниры, а когтистые фигурки бандитов дырявят его глупый плащ. Пускай мухи докучают ему днём, а крысы грызут по ночам, потому что он теперь — житель песочницы. Его не будут забирать во время дождя и чинить, когда другие игрушки сломают. Хочет сам управлять жизнью и смертью, лезть куда нельзя, — пожалуйста. Может, хоть послужит немного Городу, может, хоть на что-то сгодится его жажда жизни, смерть привечающая.       Власти насмешливо переглядываются, наблюдая как запутанный Городом и его жителями, собственными и чужими приближёнными, охрипший Бакалавр носится по улицам, изнашивает новёхонькие суставы, силясь разобраться и всё разложить по полочкам. Что-то даже получается. И всё же Власти не уверены, что сделали правильно, закинув его в игру. Пахнет от него страшно.