***
Просыпаюсь от звука из ванной комнаты, вода там бьёт под напором, нахожу себя в объятиях Анны. Наши ноги переплетены, и она так удобно обняла меня за талию, её дыхание на моей шее… Я тут же выбралась, разбудив её. — Доброе утро. Эмм, мы что, спали в обнимку? — Доброе. Холодно, дом остыл, — оправдываю я нас, и паника накатывает, раз Вилланель в ванной, значит, она прошла мимо нас и всё видела. — Чёрт, Вилланель тебя съест за это, — подмечает Анна, быстро собираясь, я тоже натягиваю одежду. Выглядит так, словно мы застуканные любовники! Решаюсь зайти, стучусь, Вилланель только почистила зубы и повернулась, встретив меня непривычно мягким взглядом. — Доброе утро, Ева. — Доброе, пока не испортили. Как ты? Я начинаю нервничать больше, выдавливаю пасту, отвлекаюсь на процесс. — Мне лучше. — Ты хорошо спала, раз не поднялась ко мне ночью. — А нужно было? Тебе и с Анной хорошо, а я помёрзла внизу одна. — Я ждала. — У меня не было на это сил. Почистив зубы, я приближаюсь к ней для поцелуя, никаких ошибок вчерашнего дня. Я рада видеть её, я соскучилась, и я хочу поцеловать её. — Ого, Ева, это работа над ошибками? — Иди ко мне. — Решила меня задобрить, чтобы я ничего не сказала о том, как вы мило спали в обнимку? — Не ревнуй, ну что в этом такого? — Конечно, ничего, только ты в кровати с другой уже вторую ночь. Хочешь ударить меня? — Что? Нет! За что я должна, по-твоему, ударить тебя? — За что и вчера. — Не понимаю, зачем ты специально меня выводишь. Контролируй свою ревность. После вчерашнего секса тебе вообще не позволено ревновать меня! Сон в обнимку и страпон во мне в чужом доме, чувствуешь разницу? — Я буду ревновать тебя, и ты не переубедишь меня. — Твоя ревность опасна? — Тебе я не наврежу. — Отлично, так что насчёт поцелуя и завтрака? — Если приготовишь ты, я съем. А что касается поцелуя… Стоило мне приблизиться к ней губами, робко оставляя поцелуй, всё тут же приобрело другой окрас. Где я сама провела языком по ряду её зубов, и сама углубила поцелуй. Оказалось, я смелая и сладострастная, легко обучаемая похоти, ведомая на искушение, и отправить в неё язык для меня это уже не табу. Вкус ментоловый пасты, я дотронулась до внутренней стороны щеки, оказалась поймана, и наши языки завозились в своем ритме. Но не только в поцелуе мы могли тонуть, наши руки ненавязчиво блуждали по телам. Чтобы не причинять ей боль, я гладила бедра, поднималась к талии, вновь спускалась вниз, Вилланель позволяла себе куда больше, забравшись под толстовку, она гладила мою спину. Короткий перерыв для вдоха, я беру её нижнюю губу в рот и нежно втягиваю, Вилланель стонет. Я чувствую упоительную власть, нереальную и опасную, когда довожу такую как она до стонов. В жизни я не ставила таких целей ни с кем, но вот у меня есть она, и слышать её стон мне становится жизненно необходимо. Я уже замечаю за собой зависимость, не ту, что была вначале, стало сложнее, я даже не представляю, как смогу отпустить её, пусть даже ненадолго! Как я смогу прожить с отчаянной, болезненной потребностью в её прикосновениях! Мы не меняемся, не уступаем, но дни как колёса, и они не прокручиваются вхолостую. Каждый день это перемены, это познания друг друга, это агрессивные шаги, причиняющие только боль, но мы куда-то идём! А значит, есть конечный пункт! Вилланель перехватывает поцелуй, ей тоже хочется в меня, я позволяю. Поцелуй неминуемо заводит нас, и в какой-то момент мы тормозим. Не думаю, что я вновь окажусь на унитазе или прижатой к стене, сегодня всё будет иначе, и я отчаянно отправляю в неё этот сигнал, в последний раз сжав её пылкие губы своими. — Кто учил тебя так целоваться? — спрашивает она, трогая свои губы пальцами. — Эмм, ты? — Хочу ещё тебя обучать, я могу заниматься этим весь день! — Не сомневаюсь, но для начала завтрак. Ты даже не ужинала вчера, ведь так? — В пиве тоже есть калории. — Я обеспокоена твоим состоянием, мы вчера всё усложнили, ты это понимаешь? — Понимаю. Тебе следует быть аккуратнее с моим обнажённым, раненым сердцем. Больше не сбегай. — Ты тоже! Мы упускаем дежурные слова о сердечном влечении, они не уместны между нами, мы много говорим о боли, но не о чувствах. Я ей не доверяю, люблю её, но не доверяю, её нелогичные поступки, её неоднозначные реакции, её смена настроений, у нас нет твёрдых позиций по отношению друг к другу. Наши отношения обречены на поражение и опустошение, это путь, с которого мы не сворачиваем уже долгое время. И я понимаю причину. Теперь, позволив себе быть честной с собой, я знаю, как моё тело жаждет её прикосновений, как оно гудит от адреналина, когда она берёт меня. Сердце бешено колотится, посылая кровь по венам, только от её взгляда, не говоря уже о поцелуях и касаниях. Там, где кончается моё терпение, начинается она. Я готовлю завтрак, пока Анна меняет ей повязку и всё кажется сносным. Анна извиняется перед ней, что чисто интуитивно обняла меня во сне, я считаю это лишним. На лице Вилланель мелькнуло мрачное выражение, и я вмешалась. После завтрака мы разбрелись по дому, это было свободное время, которое каждый заполнил для себя сам. Вилланель наладила несколько каналов и листала их в попытке найти то, чем можно себя завлечь. Анна прибралась в спальне и осталась там с книгой. Я слонялась по дому, разожгла огонь в камине, принесла дрова с улицы, перемыла посуду, задумалась об обеде, застряла на кухне. Когда всё было готово, меня словно прострелила мысль о том, что я соскучилась. Безумие, Вилланель рядом, я вижу, как она болтает ногой, закинув её на спинку дивана! Но мне не хватает её голоса, её глаз, как я собираюсь отпустить её? Открыв пачку чипсов, я готова была присоединиться к просмотру, но ведущий новостей, как оказалось, говорит на немецком. — Чипсы это вредно. — Не вреднее тебя, — ответила я, обернувшись с улыбкой. — Хочешь, я буду тебе переводить? — Не думаю, что он говорит о чём-то интересном. — Сейчас нет, но я смотрю в повторе, в конце выпуска он будет говорить про нас. — Что? В каком смысле про нас? — Стало интереснее? Я обернулась к новостям, словно он и сейчас мог что-то о нас говорить, а я бы это отлично поняла. Сев на край дивана, я сложила руки вместе, в немой молитве, и тут же ощутила, как Вилланель поглаживает меня по спине. — Не бойся, они ничего о нас не знают. Говорят, что ведутся поиски пропавшей, мы упоминаемся вскользь, и я даже знаю, чья это заслуга. — Они ищут Анну! Насколько это серьёзно? — Пару поисковых отрядов, опрос коллег, друзей и родственников. — Вилланель, это серьёзно! Что если, они найдут это место? — Хочешь, переберёмся в другое место? Жаль, что ты избавилась от пистолетов, но ножом я тоже справлюсь, или можем обставить всё как суицид? — О чём ты говоришь! — Тише, Ева. — Я не позволю тебе убить её, не смей даже думать об этом! — Она слишком много знает, это никому не нужно, в моём мире, от свидетелей принято избавляться. — Пожалуйста, не становись вновь такой… — Какой? Ева? — В тебе словно отключают душу и ты становишься монстром! — Нет, Ева, это всё ещё я, не дели меня на чёрное и белое. И не смотри на меня так! Иди сюда. Потянув меня на себя, Вилланель прижимается поцелуем к моим губам, я не могу отойти от услышанного, сердце отзывается толчком, я прерываю поцелуй. Вилланель облизывает свои губы. — Ты солёная, — улыбается она и отнимает у меня пачку с чипсами, — Ну так что? Мне переводить? — Нет, не хочу. Лучше бы ты мне не говорила об этом. — Эй! Да не трону я Анну, и тут нас никто не найдёт. Я верну тебя в твой мир, где смерть только для пожилых, хомяков и рыбок в аквариуме. — Когда? — Не терпится избавиться от меня? — Вовсе нет, я хочу безопасности для нас с тобой. — Врозь? — Ты сказала, это ненадолго. — Не могу обещать, — хмыкает Вилланель. — Я позвоню Каролин, буду убедительна. — Зачем? Я помню наизусть номер Хелен. — Я должна услугу Каролин, верну долг, скажу, где мы, а она пусть просит что угодно у Хелен за эту информацию, себя я из должников вычеркну. — Я уже говорила тебе, что ты бываешь чертовски расчётливой? У тебя и связь есть? — Да, я купила вчера, и я помню номер Каролин. — Забавно, ты помнишь её номер, а я номер Хелен, помнишь, я тебе говорила, что мы работаем на одних и тех же? Они все нам враги. Если мы ошибёмся сейчас, и это не те ребята, что ищут меня для мести, приходили за нами, то нас ждёт пуля в голову. Всего три пули, Ева, и я даже защитить тебя не смогу, потому что ты решила быть пацифисткой! — Я избавилась от оружия, чтобы ты не навредила Анне! — Мне это не нравится, Ева, — схватив меня за руку, она больно её сжала, — Ты должна заботиться о нашей безопасности, а не её. — Пусти! И не перебивай аппетит, скоро будет обед. Сбежав от Вилланель наверх, я потревожила уединение Анны, но настояла на том, чтобы она не отвлекалась от книги. — Ты приготовила что-то на обед? Пахнет вкусно. — Да, очевидно, была моя очередь. Ты сегодня не будешь заниматься с Вилланель? — Буду, решила дать ей время отдохнуть, это хорошо, что она лежит. — Знаешь, если не брать в расчёт пулевое ранение, ей намного лучше. Нет, не будем об этом, ты читаешь, а я… — Нет, давай поговорим. Если ты этого хочешь. — Я просто благодарна тебе за то, что ты с ней проделала. — Мы, это сделали мы, — уточнила Анна, захлопнув книгу и тронув мою руку. — Мы, — смущение накатило на меня, Анна заметила покраснение на запястье, и выражение её лица моментально изменилось в сторону сочувствия. — Почему она так груба с тобой? — Понятия не имею, честно. Она может быть очаровательным созданием, нежной и заботливой, а может превращаться в это, — от горечи сказанного стало не по себе, и я натянула рукава на запястья. — Им всегда находится оправдание, но это неправильно. Я была в отношениях с абьюзером, я любила её так сильно, что закрывала глаза на многое. То, как она по-хамски со мной разговаривала, могла унизить при друзьях, откровенно пугала своими перепадами настроения. Но в то же время она была увлечена моими успехами, могла лечь на мои колени, свернуться как котёнок, и мы проводили вечера перед теликом, мы уезжали в долгие поездки, мы готовили еду вместе. Я жила словно с двумя разными людьми, и это ужасно, когда просыпаясь раньше неё, я молилась, чтобы она проснулась той, которую я полюбила. — Вы расстались… — Она ушла от меня, бросила, сказала, что с другой ей куда легче. Другой, а я даже подумать не могла, что есть другая. Сейчас, вспоминая это, я счастлива, что ушла она, я бы не смогла, я действительно любила, и сколько бы это продолжалось? — Я часто думаю о том, что Вилланель наиграется и тоже уйдёт. Твой пример поучителен, и если наложить его на меня, вывод напрашивается сам по себе: мне пора бежать. Но, когда мы вообще поступаем правильно по жизни? Я давно понимаю, и знаю, как было бы правильнее поступить, но это так не работает. — Сердцу не прикажешь и всё в этом духе… — Поверь, я всеми силами пыталась не допустить эти отношения. Я сопротивлялась, а её это подзадоривало, завладеть мной ей было крайне необходимо. — Тебе следует знать, что ты заслуживаешь кого-то лучше, и что после неё тоже будет жизнь. Это проверено, это работает. — И с кем ты сейчас? — У меня много связей, я постоянно нахожу кого-то. — Они меняются потому, что все безразличны тебе, потому что ты любишь ту, что выбросила тебя за борт. Может, я ошибаюсь, в твоём случае, но за себя я точно знаю, мне никто не будет нужен так, как она. Я буду пытаться и уверять себя, что это всё на пользу мне, а думать буду о её руках. — Ну, тебя пока никто не бросил, вряд ли она променяет тебя на Марию? Сжавшись об упоминании о ней, я не смогла заблокировать в себе последнее воспоминание о ней, о её теле за столом, брызгах крови. Если бы только Анна знала, что всё это верхушка айсберга.***
Вилланель не ела с нами за столом, и мы нашли много тем для обсуждения. Они тепло приняли мои равиоли, я признаюсь им двоим, что работала какое-то время в ресторане, и когда Вилланель задаёт вопрос о том, когда это было, я мешкаю с ответом. — Эм, после Рима. — Того самого Рима? — брови Вилланель поползли наверх. Если бы мы были наедине, в ход пошли бы цепкие слова, но я умолкаю, всё ещё пытаясь скрыть от Анны как можно больше. После обеда Вилланель затаскивает меня к себе на диван, тут можно положить голову на мягкую подушку, почувствовать комфорт и в тоже время ощутить лопатками крошки чипсов, и печения. — Почему мы не говорим? — Вилланель растопыривает пальцы рук и смотрит через них на потолок. — О чём? — О чём-то, что не злит. Я слышу, как ты разговариваешь с Анной, меня тоже может волновать тема козьего сыра! — Ты будешь только делать вид, что тебе это интересно. — Мне интересно! Что было после Рима, Ева? Я была уверена, что покончила с тобой, это требовало перерыва. Ты знаешь о моей свадьбе, я пару месяцев ничего не делала, а затем громко заявила о себе одним убийством, что было приправлено специями, и делало возвращение насыщенным и богатым на вкус. А что делала ты? — Я говорила, что лежала в больнице с условиями, при которых никто с тобой не носится. — А потом? — Ты знаешь, где я жила, ты проникала в мою комнату, чтобы подложить мне медведя! — Он был милым? — Твой голос был на повторе, и с каждым разом звучал всё зловеще. Медведя пришлось порвать. — Что не так с моими подарками? У нас затянулся конфетно-букетный период, ты чаще всего принимаешь мои подарки, скрипя зубами. — Они наполнены тобой, твоими мыслями, не всегда адекватными, принимать их, словно пускать тебя в свою жизнь. — Но теперь я есть в твоей жизни. — Можешь не дарить больше подарков. — Ну, это же классно! Мне вот никто никогда ничего не дарил. Выходит, никто меня не любил? — Уверена, множество людей дарили тебе своё доверие, но ты такое не ценишь. — Что была за работа? Если бы я знала про ресторан, то пришла бы и сделала заказ, оставив тебе щедрые чаевые, ты вкусно готовишь. — Скажи правду, ты со мной из-за еды? Вилланель отвлеклась от своих рук и посмотрела на меня, улыбка потянула в стороны уголки её губ, она сморщила нос, я не удержалась, поцеловав её. — Там хорошо платили? — Отвратительно. И все вокруг только и говорили, что о своих половинках. Меня часто мутило, не могла избавиться от Рэймонда в своей голове и от тебя, от пули. Рана вечно ныла, я много курила, и ела не совсем полезную пищу. Меня устраивала работа на кухне, монотонность пустых дней. Пила дешёвое вино, пробуя забыть тебя, а затем, Кенни… — Тот, что не в курсе о гравитации? — Думаешь, уместно шутить? Кенни был моим другом, он понимал меня и поддерживал. — Я говорила тебе, что совсем не причастна к этому? — Вот видишь, мы не можем говорить о козьем сыре. — Я расстроила тебя? — Давай помолчим? — Твоё любимое занятие. Вилланель выдерживает от силы минут пять и лезет ко мне. Её влажные, тёплые губы прижимаются к моей шее, не открыв глаз, я поворачиваю голову в сторону, дав ей больше пространства. Что она делает? По миллиметру изучает тепло моей кожи? Она никогда не целует дважды в одно место. Её дыхание наполняет мои лёгкие, это возбуждение, эта сосредоточенность на деталях, она доходит до моих ключиц. Рука под одеялом задирает на мне джемпер, я знаю, куда она проследует дальше и перехватываю её. — Что ты делаешь? — спрашиваю я, открыв глаза. — Утешаю тебя. — Не нужно этого делать. — Хочешь, я поделюсь местом в ящике амнезии, скидывай туда всё, что захочешь. — Я так не могу, для меня не всё так просто. — Так, не усложняй, — её ладонь надавила на низ моего живота, я схватила её за пальцы, пытаясь оторвать от себя, — Почему нет, Ева? — Хочу побыть с тобой вне ссоры и секса. Можно? Вилланель откинулась назад, издав злобный, гортанный звук, она явно не рассчитывала на отказ, теперь тело с досадой отпускает эндорфины.***
Погода испортилась, небо стало свинцовым, в окна летели тяжёлые капли дождя, на чердаке что-то скрипело, в камине дотлевали дрова, и я положила два новых, прежде чем уйти и оставить Вилланель с Анной. Мы проспали весь день, и это было так сладко, диван не показался таким уж узким и неудобным, как я думала о нём ранее. Трубы ноют, но выдают горячую воду, после я мучаюсь с допотопным феном, и без средств мои волосы это просто огромная копна не поддающаяся укладке. Ужин остался со вчерашнего дня, только подогреть и открыть бутылочку вина, я накрываю на стол, Анна заканчивает мучить Вилланель. — Столько стонов, вы там точно делали зарядку? — улыбнулась я, передав Анне салфетки. — После такой травмы гибкость даётся тяжело, особенно когда есть сопутствующие повреждения. Я не дала ей днём анальгетик, чтобы она рассказала о болевых ощущениях. — Что именно ты ей даёшь? Вчера она словно вообще не чувствовала боли, а то, что мы делали, требовало много физической активности. — Опиоидные препараты воздействуют на рецепторы, отвечающие за восприятие боли, и блокируют болевые сигналы. Боль есть, просто она её не чувствует благодаря обезболивающему. — Как долго ей нужно их принимать? — Чем меньше, тем лучше, они вызывают зависимость. Препарат стимулирует дофаминовые пути в мозгу, это эйфория. — Похоже, это ты её подсаживаешь на наркотик, а то, что сделали вчера мы, лишь баловство. — Как думаешь, почему она нашла это баловство? — Может, перестанете обсуждать это в моём присутствии? — раздражённо, заявляет Вилланель, и мы замолкаем. Позже, она жалуется на усталость и быстро выходит из-за стола, мы допиваем бутылку вина. Из купленного у нас осталась только бутылка виски, и нам хватает по одному бокалу, чтобы опьянеть. Вечер превратился во что-то красочное, противоположное погоде за окном. Мы нашли проектор, пытались его запустить в гостиной, даже вышло, но без звука. Затем отправились на чердак искать источник шума, это была как охота на приведение. В высоких шкафах висело множество нарядов, сюда следует заглянуть Вилланель, уверена, что-то из этого винтажа уже стоит кучу денег. Анна была пьянее меня и убедила померить пару платьев. Я даже не думала о том, что это может к чему-то привести, это было весело! Она помогала мне с молнией, и я в ответ тоже касалась её. Короткое, чёрное платье с бретельками так идеально подошло мне, Анна провела руками по моим бёдрам, назвав меня красоткой. Мы притащили оттуда стопку пластинок и проигрыватель винила. Вилланель смотрела на нас как на двух чокнутых, так всегда бывает, если кто-то один не притронулся к алкоголю. Пока Анна разбирается, как запустить музыку, я наклоняюсь к Вилланель, поправив бретельку, мне зря показалось оно идеальным, эта деталь подбешивает. — Мы были на чердаке, искали приведение. — Да неужели? Я слышала ваш смех. — Это была оконная рама, ветром по ней стучала ветка. Вилланель пригладила мои волосы, заставив почувствовать трепет в груди, я разозлила её? Она вновь ревнует? Сейчас она мне сделает больно? Мы застыли в моменте, она так глубоко смотрела в меня своими сверкающими глазами. Музыка резко сотрясла дом, Анна извинилась, а мы даже не вздрогнули. — Хорошо, что у тебя отличное настроение. Нальёшь мне воды? — её голос показался мне настолько мягким, я буквально растворилась в нём и окрылённая ушла за водой. Лёд в стаканах, я прекрасно понимаю, что это уже лишняя доза, но всё равно наливаю нам, для Вилланель вода. Анна благодарит, поднимается с колен, пытается утолить жажду алкоголем. Её платье куда откровеннее, хоть и в пол, но оно так подчёркивает её пышную грудь, тонкую шею, я оборачиваюсь взглянуть на Вилланель, не хочу, чтобы она чувствовала себя одиноко и вне этой вечеринки, она поднимает бокал воды в мою сторону. Сначала был Queen, и мы дали волю эмоциям, всё кружилось и громыхало, мы были одни, мы чувствовали свободу. Вилланель съедала меня глазами, иногда я подбегала, чтобы поцеловать или предложить присоединиться к нам, но она отказывалась. После одной ударной песни я села возле дивана, Анна поменяла пластинку на Frank Sinatra и пошла на кухню за новой порцией алкоголя. Ощутив дыхание на своей шее, я поёжилась и поправила бретельку. — Ты надела это платье специально, чтобы постоянно поправлять? — её шёпот на моё ухо моментально возбудил. — А ты планируешь лежать и зудеть? Встань и подвигайся немного, медленный танец, специально для нас. — Нет, потанцуй с Анной. Разреши ей быть ближе, я хочу посмотреть. — Что? Что посмотреть? — На что она осмелиться. — Вилланель, мы вместе и она не будет… Я не договорила, потому что подошла Анна и протянула мне руку, предлагая составить ей пару для медленного танца, я обернулась к Вилланель, она вздёрнула брови. В её глазах опять пляшут черти, она хочет зрелища? Она готова отдать меня Анне, чтобы потешить себя? Я вкладываю свою руку в её нежную ладонь, и она помогает мне встать с пола. — О, чёрт, я стала ещё пьянее, — сообщаю я. — Ничего, я буду вести. В другой руке был лишь один бокал с виски, мы разделили его на двоих и, поставив на камин, приступили к танцу. Хотя, скорее это было просто покачивание под музыку. Я смотрела на Вилланель из-за плеча Анны. Когда её руки опустились на мою талию, я всё хотела прекратить, и Анна ощутила это во мне. — Она смотрит? — зарываясь в мои волосы лицом, она вдыхает запах моих волос и повторно спрашивает, — Смотрит? — Да, внимательно. — Как думаешь, почему? — Её это заводит. — То, что тебя касаюсь я? Что могу сделать так? — рука Анны с бедра перешла на мою поясницу. — Нет, её заводит то, что она всё это посмотрит, а затем возьмёт меня грубо. Уверена, так и будет, она хочет владеть мной, отнимать меня, это всё игра. — Хочешь продолжать игру? — О чём ты? — мне удалось посмотреть в пьяные, карие глаза, Анна улыбнулась. — Что она сделает, если я поцелую тебя? Я отворачиваюсь от Вилланель, моё лицо полыхает, мы пьяны, и всё это стоит прекратить. — Она может убить тебя, — для Анны звучит как шутка, она даже озорно смеётся, откидываясь назад, затем поправляет мои волосы, — Вот за это точно, — уточняю я. — Пусть знает тебе цену, ты красива и умна, Ева, и тебя хочет не только она. Я раскрыла рот в изумлении, услышать о себе такое лестно и непривычно. Анна касается моих губ своими. Это совсем не как с Вилланель, дразнящее действие, тонкое, нежное, неправильное. Анна переходит от губ к моему плечу, её пальцы, мягко прикоснувшись, сдвигают бретельку, и она вновь с меня падает, я вся сжимаюсь и отступаю назад. Недоумение Анны я разбавляю взглядом Вилланель на нас. — Поцелуй её в ответ, — бросает она, наблюдая за нами. Уже не слышу музыку, только барабан в ушах от давления. Мотаю головой, я пьяна, но ещё отвечаю за себя и свои действия. Поправляю платье. Вилланель поднимается, идёт к нам уверенными шагами, она обнимает меня и целует. От поцелуя печёт мои губы, это настырно и страстно. — Я забираю её, — кидает она, в сторону Анны. — Прости, не знаю, зачем я это допустила, — тут же пролепетала я. — Ничего, все этого хотели. Я не злюсь. Ты тяжело дышишь. — Кажется, платье немного узковато. Вилланель расстёгивает молнию на моём платье, не хочется с ним прощаться, оно идеально сидело на мне. Губы следуют за пальцами, что стягивают с плеч бретельки. — Окей! — Анна привлекает моё внимание, — Не буду вам мешать, будьте аккуратны со швами, у нас здесь не кружок по шитью! Серьёзно, я не буду больше зашивать… Киваю, не могу обещать, и Вилланель молчит, она не отвлеклась от меня, продолжила ласкать мою шею, и я уже с трудом стою на ногах. — Эй, ты все слышала? — спрашиваю я Вилланель, когда Анна оставила нас. — Хочу прижать тебя к стене, или отнести в постель, хочу не сдерживаться, но я держу себя в руках, Ева. Платье с меня падает на пол, и Вилланель прижимает мое обнажённое тело к себе. — И почему ты без белья? — Всего одна пара и она сушится. Вот в каких условиях приходится жить! — В другом месте мне бы понравилось это, допустим, в нашем личном доме или квартире, например, в Нью-Йорке, твоё обнажённое тело на фоне центрального парка. Тебе бы надоело раздеваться, ты бы согласилась избавиться от одежды насовсем. — Ты хотела бы меня так часто? — Беспрерывно. — Ты такая озабоченная и ненасытная, правда. — Ничего не могу с собой поделать. Но в своё оправдание могу сказать, что это из-за тебя. — Ты хочешь в Нью-Йорк? — Не обязательно, любое место, которое выберешь ты, со мной тебе будет открыт весь мир. — Я побаиваюсь открытых пространств. — Страха тоже не будет. — Это твоя фантазия? — Хочешь разделить её со мной? — И это единственное, что у нас будет? — Почему? Мы её воплотим и заведём новую. Эй, ты что, не думаешь о том, что всё наладится? — Это что-то из фантастики. То, в какой мы ситуации, то, как ты относишься ко мне. Мы не выберемся из подобных мест. — Подобных мест? — Вилланель вздохнула, я почувствовала напряжение в её руках. — Мы будем прятаться, бежать, находиться врозь. Какие мечты, если ты наёмная убийца, и ты не принадлежишь себе, они говорят тебе, куда лететь, кого убивать. — Ты так любишь делать из меня монстра, никогда не даёшь это исправить. — Все знают, что иногда люди действительно меняются, монстры-никогда. — Ты пьяна, Ева, не будем говорить о нашем будущем сейчас. — Насколько ты думаешь, я пьяна? — Эмм, сильно, очень сильно? Могу сделать с тобой что угодно. — И я могу, не так уж я и пьяна. Мне вчера много досталось, может, уступишь? Я постараюсь сделать тебе приятно, не причинив боли. Замечаю край её ухмылки, толкаю её к дивану, да, обнажена полностью я, но начать следует с неё. В порыве смелой быть легко, я целую её губы, предвкушая то, что сделаю с её телом, я укладываю её на диван, она смотрит на меня иначе, будто, с восхищением? Её дыхание сбито, моё обжигает мне лёгкие, я забираюсь на неё, и пусть всё во мне кричит «не надо» я не могу отказать себе. Ей это противопоказано, вчера мы уже всё испортили, я боюсь навредить, но она так уверенно позволяет, водит языком по нёбу, по кромке зубов. Забираюсь ладонями под её футболку, мы беззастенчиво целуемся, это даже на грани развратной игры языками. Под ладонями хрупкое тело, она потеряла так много веса, что каждое рёбрышко, каждую косточку, будто трогаешь напрямую. Лаская её, я ощущаю, как она сковывает себя, прикосновение к груди, сорвало её стон, я хотела поднять футболку, но она остановила. — Не нужно тебе этого видеть. — Бинт? Да брось. Я оголила её живот и нежно поцеловала. — Не стесняйся меня. То, что я вижу, охренеть как заводит меня. Это же ты и я. — Впервые слышу от тебя такое, обычно, это у тебя есть какие-то стопы и предостережения. Это всё алкоголь, я же говорю, ты пьяна! Приподняв Вилланель за плечи, мы стягиваем футболку вместе. Я скидываю подушку на пол, здесь и так тесно, горячо прикладываюсь губами и веду языком до рёбер по втянувшемуся животу, она напряжена как струна, и опадает, когда мои губы присасываются к груди. Её ноги слабы, и я просовываю колено между них, надавливая на центр. Вилланель глубоко и часто дышит, я с двух сторон нажимаю на её грудь, чтобы собрать к центру, и промежуток между моими прикосновениями к соскам сокращается. Провожу языком по ложбинке груди, переключаюсь на горло, а тут меня перехватывают губы. Цепкий поцелуй, увлекает нас надолго. — Как себя чувствуешь? — я спрашиваю, потому что сейчас последний момент, чтобы остановиться. — Будто кончу без продолжения. — Я буду нежной, — обещаю я, продолжив поцелуй, руки зацепили пояс штанов и приспустили их на бёдрах. Я никогда не забывала об этих ощущениях, о том, что может мне дать только она. И я закрываю глаза, уткнувшись в её шею, чтобы меня не отвлекала ни страсть, ни желание обладать ей каждую секунду, ни голод, ни трепет её губ, с которых срываются судорожные вздохи, ничего. Запускаю руку в горячее бельё, нахожу пальцами вздутый стерженёк клитора и, надавив, начинаю его массировать. — Смелее, Ева, что ты ещё хочешь? Поднимаюсь, для меня это вызов, чего я хочу? Развожу её ноги, и нетерпеливо припадаю к центру. Размазываю слюни и смазку языком, обхватываю губами всю плоть, что стала набухать в моём рту, если втянуть в себя, Вилланель дрожит и стонет. Этот секс отличается от того, что был между нами вчера, теперь мы играем на её поле, она уверенно держит меня за волосы, и прижимает мою голову к себе. Кончиками больших пальцев раздвигаю её половые губки, оставляю язык чуть выше головки клитора и начинаю двигать на нём капюшон, вверх, вниз, так быстро, что Вилланель ноет, сжимая обивку дивана. Не отпускаю её так просто, прерываюсь, прижимаю пальцы к горячей, влажной плоти и начинаю водить ими по кругу, Вилланель расслабилась, вытянулась, я ускорилась, сделала движения колебательными и она вновь выгнулась. Убрав пальцы, я стала медленно полизывать разгорячённый участок, успокаивая и делая чувствительным к новым ощущениям. Аккуратно ввожу в неё два пальца и начинаю лизать клитор, надавливая снизу и отпуская резко на вершине. Вилланель сдалась, её охватили судороги оргазма, стенки сжали мои пальцы и стали пульсировать, это длилось так долго, и я осторожно пыталась не мешать её телу, насыщению. Это тот самый оргазм, о котором забываешь, если секс регулярный. Это нечто другое, резкое, пронзительное, ты не дышишь, не двигаешься, ты во власти момента, а когда тебя отпускает, ты ещё долго не можешь понять, что только что получилось сделать. Вилланель прижимается своей щекой к моей, мы лежим в тесном объятии. Неужели для неё перерыв был слишком долгий? — Если ты продолжишь совершенствоваться в этом, то в какой-нибудь момент я просто не выживу. — Значит, это настолько хорошо? А как же боль? Мне совершенно непонятно, как ты её терпишь. — Она стала весьма терпимой, может, препараты помогают? Не волнуйся за это, Ева. — Чёрт, я так пьяна. Что если не поднимусь, то отключусь прямо на тебе. Вилланель улыбается, я ищу, что надеть, в итоге натягиваю на себя футболку, пропитанную её запахом. Забавно, она столько баловала себя дорогим парфюмом, что теперь, не пользуясь им, всё равно источает их ароматы. Обожаю. На неё я натягиваю штаны, нахожу рубашку. — Все всегда раздевают, но не одевают, замечала это? — Вилланель садится, притягивая меня к себе. — Да, что странно. Страсть не дружит с заботой? — Не в твоём случае. — Я всегда могу позаботиться о тебе, Вилл. — А я всегда могу всё испортить. — Ты не против, если я выйду на улицу? Хочу подышать, проветриться, может, немного протрезветь. — Хорошо, иди. Позвони Каролин. — Уверена? — Нет смысла убегать и прятаться. Собираюсь, беру мобильный, на улице темно, дождь прошёл, я иду по сырой траве к озеру, повсюду множество посторонних звуков. В доме напротив, где вчера гремела вечеринка, нет даже спокойного света, в другом ближайшем доме тоже. Вероятность изменить всё одним звонком велика. Позвонить и определить нашу дальнейшую судьбу, будь это пуля или разлука, ощущения схожие. Я убеждаю себя, что отпустить не означает навсегда попрощаться. Разговор состоялся напряжённым, мне хотелось прочувствовать, есть ли во всём этом опасность для нас, но Каролин себя не выдала. В своей сдержанной манере она продержалась до конца, заверив меня, что я поступила правильно. Это звучало так, словно я сдала Вилланель. Ты поступаешь правильно, обращаясь ко мне с этим, Ева… Я перевариваю наш разговор, смотрю на водную гладь, и мне бы не хотелось быть где-то ещё. Потеряться ото всех с Вилланель, в глуши, неплохая мечта. Мечтаю о тишине, болоте и полуразвалившемся доме? Когда она мечтает о шумном городе, Нью-Йорке, с самым дорогим видом! Слышу шаги за спиной, на меня наваливается тепло, Вилланель обнимает и одновременно закутывает в плед. Хорошо, что она пришла, что может загасить мою тревогу. — Ты собираешься выбросить моё тело здесь? — шучу я, слышу её смешок. — Идеальное место для преступления. — Я позвонила и всё объяснила. Она решит вопрос с нами. — Что ты чувствуешь? — На самом деле, много чего, ощущения пустоты и бессмысленности, отчаяние, чувство брошенности, одиночества, злость, вина, страх и тревога, беспомощность. — Как это? И почему сейчас, я ещё здесь, с тобой. — Сложно объяснить. — Сузим вопрос, что ты чувствуешь в моих руках? — Силу, уверенность, бесстрашие. Ты почти всегда была такая, даже в те дни, после аварии, я уверена, ты была именно такой. — Поэтому я вернусь, только не отталкивай меня. — Я всегда думаю, что это не должно быть так сложно, понимаешь? Что если мы насильно заставляем себя быть теми, кем не являемся, с теми, кто не для нас? Мы подходим друг другу хоть в чём-то? — Я тебя хочу, а ты хочешь меня.***
Просыпаюсь от тревожного сна, Вилланель нет рядом. Как она смогла подняться, не разбудив меня? В дом попадают солнечные лучи, непогода осталась во вчерашнем дне. Я ищу Вилланель на первом этаже, поднимаюсь наверх, Анна ещё спит, в ванной её нет. Накинув одежду, я выхожу из дома, почему моё сердце щемит так, словно я уже осталась одна? Её уже могли забрать? Машина на месте, я не знаю, куда идти, и остаюсь на веранде. Неужели моё сердце недостаточно знало чувств, пока не начало терять её? Я так её боялась, отталкивала, презирала, и что теперь? Готова за это прощать? Ждать новых инцидентов и терпеть? Потому что, что? Действительно влюбилась в эту сумасшедшую? Я вижу её в дали и успокаиваюсь, она медленно идёт и что-то прячет в руке за спиной. Может, она нырнула за пистолетом? Или заточила кол? Нашла оружие где-то ещё? В доме полно ножей…. — Доброе утро, Ева, — произносит на распев она, — Это тебе. Протянув мне крошечный букет в кулаке из полевых цветов, она подставила лицо солнцу, сощурившись от его лучей. Я забрала этот комок нежности и поцеловала её в щёку. — И это всё? — удивилась она, вздёрнув брови. — Мне следует сперва почистить зубы, я бросилась тебя искать, как только открыла глаза. — Можно мне завтрак? — Да, идём в дом. Это наше первое идеальное утро, оно могло бы им стать, если бы мы не смотрели на время, не испытывали внутри надвигающиеся перемены, разлуку, или, что хуже — смерть. Мне хотелось перезвонить Каролин, спросить, что с нами будет. Я уже пожалела, что выкинула оба пистолета, мы могли бы сидеть в тишине и быть наготове. И мы сохраняли тишину! Только перемены оказались оглушительными. — Это что, вертолёт? — спросила Анна, звук нарастал. — Да, либо копы, либо свои. Оставайтесь в доме, — скомандовала Вилланель. — Нет, ты не пойдёшь одна! — возразила я, ухватившись за её руку. — Где он может сесть? — спросила Вилланель у Анны, и она показала жестом на соседний дом. — Позади него большая площадь с газоном. Мы вышли из дома, Вилланель шла впереди, а я не разжимая руки, торопилась за ней. Полностью чёрный вертолёт казалось, повис над домом, мы подошли ближе, было понятно, что это не полиция. Он начал снижаться, и всё вокруг заскрипело, листва зашумела, что-то не тяжёлое вообще разлеталось в разные стороны. Когда шасси коснулись мягкой земли, из салона выпрыгнул мужчина и, накрыв себя курткой, направился к нам, в вертолёте остался только пилот, я сильнее сжала руку Вилланель, та обернулась, поспешно бросив взгляд и кивнув мне. — Вилланель! У меня приказ доставить тебя в аэропорт! — перекрикивая шум винта, прокричал мужчина. Не думаю, что Вилланель его знает лично. Он из 12, об этом кричит печатка на его руке. От него исходит опасность, его холодный взгляд падает на меня. — Мне нужно вернуться в дом и взять паспорт, — кричит она. — Тебя там встретят, всё подготовлено, никаких вещей. Ты зачистила место? Врач из клиники должен быть ликвидирован! — Да, ещё вчера, — уверенно отвечает Вилланель. Она врёт ему, но так, что он верит и, достав из-за пазухи пистолет, направляет в мою сторону. Я не успеваю испугаться, как Вилланель его останавливает. — Нет, — отрезает она, — Я сама это сделаю. Он понимает, что для неё это личное, и с фальшивой улыбкой отдаёт пистолет ей. Она проверяет его и выпускает пулю прямо в голову мужчины. Шум выстрела поглощается шумом вертолёта. Человек замертво падает на идеально подстриженный газон, меня тошнит, я отворачиваюсь, но меня тут же хватает Вилланель и встряхивает. — Мы это уже проходили! Я лишь защитила тебя! — кричит она, поставив пистолет на предохранитель, она протягивает его мне, — Забери, ты умеешь от них избавляться. Мне пора. Шок не проходит, и я лишь киваю. Вилланель оборачивается к вертолёту и даёт знать, что уже идёт, даже делает пару шагов. Я держу увесистый пистолет, из которого только сейчас был убит человек. — Увези Анну и возвращайся в Лондон, — бросает она и, тронув меня нежно по лицу, уходит. Я смотрю на каждый её шаг, время будто замедляется, и это всё? Вот так мы попрощаемся? Возможно, навсегда? Я бегу за ней, пока не поздно, воздух сбивает меня с ног, приходится ему сопротивляться. — Вилланель! Вилланель! — кричу я, и она слышит со второго раза. Обернувшись у двери, она ждёт, когда я справлюсь с потоком воздуха и доберусь до неё. Вцепившись в её плечи, я поднимаюсь на носках, и целую её в губы, внутри всё сотрясается, слёзы не от ветра, а от боли. Кажется, здесь можно оглохнуть, а вдруг она что-то скажет мне! Над нами крутятся лопасти, и я должна отпустить её. — Ева… Ты знаешь… — И ты знаешь. Мы обе сказали о любви своим способом. Вилланель забралась в кабину вертолёта, при взлёте я не устояла на ногах и упала назад, сжав траву в руках, будто могу оторваться от земли. Вилланель выбрала свой мир, оставив меня как обычно в моей серой реальности.