Переспи со мной

       Тепло её тела под моей ладонью поднимается к моему плечу, перекатывается к груди, распаляет жаром и стремится вниз живота. Моё собственное тело приятно ноет от яркого финала. Этого она всегда хотела? Моё обнажённое тело, что отдалось не задумываясь, мои мысли, что подчинились и настроились под неё, мои поступки, что выбрали её сторону. Я допускаю саму идею этого, ведь, это так спокойно и приятно, принадлежать ей. С этого ракурса проще всего понять хотя бы частичку её мышления. Сейчас она хочет тепла между нами, мы тихие, мы осторожные, я глажу её кожу под одеждой, и мне очень жаль, что этим приходится ограничиться. Я всегда хотела успокоить зверя в ней, а она кидалась на меня. Через что ей пришлось пройти, чтобы понять, как и за что можно получить что-то кроме отказа и сопротивления? После каждого нашего разговора и поступка, я хочу задавать один и тот же вопрос: Ты понимаешь, что происходит? Как ты воспринимаешь сейчас реальность? Мне кажется, это всегда два разных видения происходящего. Я могу думать сейчас, что всё взяла под контроль, успокоила её, и надеяться, что завтра она проснётся такой же тихой и мы спокойно продолжим реабилитацию. Она может думать, что я сдалась, напилась и воспользовалась единственным способом, что может сработать, занялась сексом, но это вряд ли что-то меняет. Может, она думает ещё о чём-то, далёком и непонятном мне. В дверь стучатся, мы обе вздрагиваем, мне приходится встать и быстро накинуть на себя рубашку. Вилланель опускает руку к пистолету, чем взрывает все успокоившиеся во мне нервные клетки.       — Извините за беспокойство, ваш ужин, — произнёс мужчина в белом кителе, оставив нам тележку.        Он вышел, и я медленно повернулась к Вилланель, она только сейчас убрала руку с места куда заткнут пистолет.       — Ты ждёшь их, — мой голос напрягается, чтобы быть сильным, звучать уверенно, но не попадает в цель.       — Я бы не вздрагивала, будь одна, но тебя я обязана защитить.       — Кто они? Ты опять мне не скажешь? — задыхаюсь, в вопросах только страх и нервный трепет моего тела.       — Не нужно тебе в это лезть, особенно когда я почти списанный материал.       — Ты так охотно тащила меня на свою тёмную сторону, особенно в Риме. Что изменилось? Мне можно знать всё! Я убила человека из-за тебя!       — Ради меня, — уточнила Вилланель, и в уголках её губ появилась нервозность.       — Теперь я на твоей, тёмной стороне, но видеть меня здесь ты не рада.       — Потому что я ничем не управляю, а это опасно.       — Если я буду хоть что-то знать, то смогу защитить себя, я уже здесь и никуда не денусь. Мне нужно, чтобы ты доверяла мне, открывалась мне!       — Попытайся понять. Никто не знает, Ева, когда именно я приду за ними и кем я буду. А когда я появляюсь, предстаю перед ними под руку со смертью, они не понимают угрозы, не видят её во мне. Так же придут и за нами. Тебе будет всё равно, кто это, потому что следом прогремит выстрел, это будет лучшим подарком, мне бы не хотелось умирать иначе.       — Никто не знает, где ты, и здесь есть охрана.       — Ты нашла меня без особых проблем.       — Мне сказала Хелен.       — Она может сказать и им. Она может отдать приказ даже этим двум охранникам, если решит, что я уже не восстановлюсь.       — Нет, она так не поступит.       — Ты наивна, и ты совсем не разбираешься в правилах моего мира, в нём слабым нет места, а твой мир давно меня отверг. И если бы кто-то знал обо мне то, что знаешь ты, пристрелил бы меня не задумываясь и стал героем.       — Ты ищешь истину, которой можешь прикрыться, чтобы никто тебя не трогал. Признавая себя убийцей, человеком, заслуживающим только смерть, ты оправдываешь своё существование, делая виновными всех вокруг. Это не ты плохая, это они слабы, чтобы покончить с тобой, так?       — Да, Ева. Ты слаба, ты могла бы давно с этим покончить, но наоборот спасаешь меня.       — И что мы вынесем из этого разговора?       — Тебя не должно волновать то, кто придёт нас убивать. Ты должна задуматься, что тебе важнее, поставить меня на ноги, рискуя, или убраться отсюда, спасая себя. А ты?       — Ты дала понять, что не собираешься доверять мне. Ты боишься даже своих. Ты буквально ждёшь смерть.       — Останемся каждая при своём, не хочу больше обсуждать это.       — Пока ты жива, тебе нужно поесть.       — Сегодня был слишком тяжёлый день, я лучше засну.       — Ты поешь и заснёшь, Вилланель.       — Хорошо, подложи мне пару подушек за спину и подай поднос.        Чтобы не перебить её желание, я даже говорить ничего не стала, просто помогла ей и подала еду в постель. Я занимаю кресло в углу комнаты с тарелкой пасты и не сразу к ней приступаю, засмотревшись на то, как ест Вилланель. Без особого аппетита, растаскивая вилкой на края тарелки, она долго выбирает, но когда еда всё-таки попадет ей в рот, жуёт интенсивно. Может, блюдо ей понравилось или проснулся аппетит, она стала набивать себе щёки. Так захотелось сесть рядом, подавать ей ещё и ещё еды, орудовать салфеткой. Вспоминаю о своей еде, я ведь так и не пообедала сегодня.       — Я думала, ты не перестанешь.       — Что?       — Смотреть, как я ем.       — Просто очень аппетитно. Словно у тебя сейчас всё отнимут.       — Бывало в жизни и такое. Можешь налить мне воды?        Уже представляю, как завтра сообщу Анне и Глории, что Вилланель полноценно поела, и это не из-за того, что она стукнулась головой, это я на неё так влияю. Мария, скорее всего, будет в ярости, что Вилланель теперь с новой травмой, она и так была не уверена, что оставлять её со мной безопасно, а теперь убедится в этом.        Вилланель заканчивает с ужином, я всё убираю и помогаю ей пересесть в кресло. Нужно почистить зубы и умыться перед сном. Я подвожу её к зеркалу, снимаю её щётку с зарядки, достаю пасту.       — Помоги мне подняться.       — Нет, Вилланель, хватит нагрузки на сегодня.       — Я буду держаться одной рукой, и ты рядом.       — Хочешь разбить и второй висок для симметрии?       — Можешь встать позади меня и придерживать.        Соглашаюсь, поднимаю её, она уверенно и твёрдо стоит, я обнимаю её сзади, закрываю глаза и прислушиваюсь к её телу. Я ощущаю натяжение в нём, борьбу, теперь в нём проснулась сила и упрямство. Она включает воду, орудует щёткой, чуть наклоняется, чтобы подставить ладонь под воду.       — Я держу, — произношу я, чтобы она была во мне уверена.        Она перестаёт держаться рукой и умывается. Я оставляю поцелуй на её шее. Выключает воду, осторожно поворачивается ко мне лицом. На этом моменте мы могли бы перейти к страсти и желаниям. Я подаю ей полотенце, вытираем лицо вместе. Возвращаю её в кресло, ещё пару просьб, оказывается, Мария наносила крем и расчёсывала её волосы перед сном. Она может делать это сама, но Мария не отказывала себе в удовольствии, и я не стану.       — У тебя кожа как у ребёнка.       — Хоть что-то хорошее досталось от матери.       — Расскажи мне, какая она?       — Мёртвая, очень на это надеюсь.       — Поняла, не лучшая тема для разговора.       — Почему? Расскажи о своей, она жива?       — Да, ждёт меня, всегда ждёт, и понятия не имеет, в какой я всегда опасности.       — Хочешь съездим к ней как только перестанет быть опасно, познакомишь нас.       — У неё очень консервативные взгляды.       — Выходит, перевернём их. Консерватизм очень шаток.       — Ты в целом не подходишь для знакомства с родителями.       — Ауч! Кто бы мог подумать, что такие слова меня заденут. Да, я так себе человек, но смогла бы сыграть роль хорошей пары для тебя.       — Моя мама не любит спектакли. Готова ко сну?       — Ты ляжешь со мной? Анна предупредила, что сегодня я буду дергаться во сне, много напряжения за день и сильной физической усталости, я пойму, если ты захочешь выспаться.       — Меня это не пугает, я спала с храпящим, дëргающимся во сне мужем последние лет десять.       — Я бы задушила его подушкой.       — Не сомневаюсь в этом.       — Он вообще крайне раздражающий, мне хотелось убить его в каждую нашу встречу.       — Да? И почему не убила?       — Потому что я убила Макса, мужа Анны, и ничем хорошим это не закончилось, а я учусь на своих ошибках.        Вилланель глубоко копнула, тут я склонна ей даже поверить. Я не знаю, как часто она вспоминает Анну, значит ли это имя для неё теперь хоть что-то, и как она относится к тому, что это имя звучит в её жизни вновь? Нико жив, потому что я бы ей этого никогда не простила, как и Анна.       — Вот как? Ну, хоть ты и не убила Нико, а всю жизнь всё равно испортила.       — Чем же?       — Лишила его стабильности, отняла у него меня, убила его любовницу, и я уже не говорю о вилах в его горле.       — Это сделала не я!       — Это из-за нас. В любом случае я рада, что сейчас он освободился от меня. Надеюсь, начал новую жизнь.       — Или спивается в баре. Если бы меня бросила такая, как ты, я бы точно топила себя в алкоголе.       — Давай спать, завтра рано вставать, ты устала, из меня выветрился алкоголь, с ним и силы.        Укрыв её одеялом, я ложусь рядом, выключаю свет. Она протягивает руку в мою сторону, и я мягко поглаживаю её, просто хаотичные узоры.       — Ева? — в темноте и тишине комнаты, когда я думала, что она уже спит, и уже давно перестала её гладить, услышать своё имя было неожиданно.       — Да?       — Если бы я ударилась так, что потеряла бы память…       — Боже, Вилланель, спи уже!       — Ну, подожди. Ты бы рассказала мне, кто я? Создала бы мне новую личность, или сбежала?       — Сложный вопрос. Особенно ночью, особенно, когда пора заснуть уже! Я подумаю, и отвечу завтра.       — Хорошо, только не забудь.       — Ну не я же стукнулась головой.

***

       Просыпаюсь и первые пять минут наслаждаюсь тем, что мы спокойно проспали всю ночь. Надеюсь, что она проснётся с хорошим настроением, но это лотерея, и я проигрываю её. От первого же моего прикосновения Вилланель корчится, затем просит не будить её, и за этим следует дерьмовое утро. Ей больно и она отталкивает меня. Не даёт себя собрать, отказывается от завтрака. К нам заходит медсестра, чтобы посмотреть вчерашнюю рану и обработать, она её прогоняет. Медсестра растерянно оставляет это на меня и уходит, я смотрю на Вилланель со злостью и внутренним кипением.       — Зачем ты начинаешь опять! Вчера у нас был отличный, спокойный вечер!       — Мне плохо, я хочу лечь.       — Нет, мы поедем, там полежишь, пока Анна тобой займётся.       — Хочешь её побыстрее увидеть?       — Приятно знать, что я не одна с тобой мучаюсь.       — Она расспрашивала меня о тебе.       — Ну и что? О тебе она тоже спрашивала. Она хотела узнать, в каких мы отношениях.       — Зачем? Дать тебе номерок?       — Нет, дать совет.       — Да? И что она тебе посоветовала?       — Мы занимались этим вчера.       — Так вот что это было… Рекомендация врача. Хмм, она пропишет нам повторный курс? Обязательно спрошу её об этом!       — Только не заставляй меня краснеть, хорошо?       — Мы поговорим без тебя.       — Можешь поговорить ещё и с Марией? Мы не нашли общий язык, ей не нравится моё присутствие настолько, что она хочет выставить меня. А ты, словно на её стороне. Меня ты с занятия прогоняешь, а ей разрешила присутствовать.       — Она не присутствовала, только забрала меня.       — Но она сказала, что была на нём. Кто-то из вас двоих врёт.       — Как ты с ней говорила?       — Через переводчик, и это было жёстко. Ты ведь понимаешь, что она меня ни во что не ставит?       — Ты знаешь где пистолет.       — Очень смешно, Вилланель!        К нам постучались, и я открыла дверь, Анна скромно подняла руку в приветствии. Сегодня её тёмные волосы были заделаны в тугой хвост, глаза подведены, на губах блеск. Она очень привлекательная, и возраст её примерно мой, и ревность уже копошится во мне. Вдруг Вилланель она понравится? Они будут проводить время вместе каждый день, ещё и говорить о сексе, я так поняла. Мне нужно быстрее убедить Вилланель, что мне нужно присутствовать на сеансах.       — Доброе утро, вы не идёте, и я решила за вами зайти и поторопить.       — Да, извини, я только обработаю ей рану и мы придём.       — Точно, мне сообщили. Я войду? Могу помочь с этим.       — Она прогнала медсестру, но попробуй, если хочешь.       — Доброе утро, прогульщица, — она сказала это так задорно, что не обидишься.       — Ни одно мое утро здесь ещё не было добрым.       — Я, конечно, постаралась вдохновить тебя вчера, но летать не учила, как тебя угораздило?       — Поверила в себя. Трагическая оплошность.       — Ничего, заживёт, разрешишь взглянуть?       — Любуйся.        Анна сходила помыть руки, вернулась и тут же приступила к осмотру. Вилланель так легко далась ей. Было только шипение от отлипания пластыря, когда стало больно, Вилланель схватила руку Анны за запястье, но мягко.       — Тише, я подую.        Боже, ещё потрахайтесь здесь! Какого чёрта это выглядит так эротично? Я подошла ближе с надеждой, что они перестанут так себя вести. Но Анна была мила и осторожна, а Вилланель больше играла, чем реально испытывала боль. Я прекрасно помню, как пустила кровь из её губы, и разве она при этом хныкала? Все эти мелкие раны ей только в удовольствие, особенно постороннее внимание к ним.       — Пожалуешься мне ещё на какие-нибудь боли? Что-то изменилось со вчерашнего дня?       — Ноги болят, спина болит сильнее, простреливает в копчик, но ночью не сводило ноги, и я стала чуть подвижнее уже вчера.       — Болевой синдром, к сожалению, спутник любых повреждений позвоночника, ты постепенно вернёшь себе подвижность, а боль уйдёт. Для всего твоего тела полученные травмы это шок, дай ему окрепнуть, прислушивайся к его желаниям.       — Очень хотелось потянуться, когда проснулась.       — Хорошо, помогу тебе с этим. Вот и готово, заживёт быстро, идём? Ева, ты с нами?       — Теперь во мне, кажется, нет необходимости.       — Нет, проводи, — голос Вилланель звучал даже настойчиво.        Провожаю я и охранник, я к ним прониклась, это та самая стена, за которой мы в безопасности. Эти ребята стоят здесь сутками, сменяют друг друга и готовы пожертвовать собой, я надеюсь. Интересно, что знает об этом Мария? Как она относится к тому, что Вилланель нужна защита, её это не беспокоит? Я брожу бесцельно по коридорам, выхожу на улицу, прячусь за деревьями и вытягиваю одну сигарету за другой, становится легче, хоть это и миф, сигареты не помогают успокоить нервы, но как насчёт веры? Если я всем сердцем верю, что пару сигарет меня разгрузят, разве так не получится по итогу? Возвращаюсь в клинику, кружка кофе, новые знакомства, я не против отвлечься. Глория идёт ко мне и машет приветственно рукой.       — Ева! Мы берём тебя на работу, серьезно, подумай об этом.       — О, спасибо, Глория, боюсь, мне хватит одной капризной девчонки. Не представляю как вы справляетесь со всеми!       — Как она? Вчера случился инцидент…       — Слишком поверила в свои силы, всё уже в порядке, стукнуться головой в её случае, может быть, даже полезно.       — Она сейчас у Анны? Как они поладили?       — Сегодня Вилланель делает всё более охотно, Анна обработала ей рану, потому что она не далась медсестре. Я подумала, что нужно сильно ограничить круг лиц, что подходят к ней. Анна может быть единственным врачом?       — Вилланель нужны разные специалисты.       — Я это понимаю, но она отталкивает людей. Прогоняет всех. Лучше, чтобы за ней следил кто-то один.       — Я обговорю это с Анной. Здесь были практики индивидуального подхода.       — Спасибо. Мне хотелось спросить, касаемо оплаты. Лечение Вилланель оплачивает Мария?       — Да, и своё нахождение здесь, а также ваше.       — Мне нужно знать, могу ли я сама оплачивать своё нахождение здесь?       — Я могу пригласить вас в свой кабинет после обеда и мы это обсудим.       — Отлично, я подойду.       — У вас какие-то проблемы?       — Да. Не можем поделить одного человека.       — Время всё и всех поставит на свои места.       — Вероятно, это истина.       — Что у Вилланель с питанием?       — Она вчера съела весь ужин!       — Это успех. Оставим расписание пока таким.        Я встречаю Вилланель, она наэлектризована, я думаю быть осторожной. Везу её в процедурный кабинет, нас встречает медсестра. Вилланель грубо шутит, пока та устанавливает ей капельницу.       — Ты была груба с ней. Она выполняет свою работу, — делаю замечание я, когда мы остаёмся одни.       — Она дважды не попала в вену, я ей не кукла Вуду, чтобы тыкать в меня иголками!       — Она начала волноваться из-за твоего настроя.       — Я виновата?       — Ладно, просто лежи, это недолго.       — Мне это не нужно.       — Нужно.       — Эти иглы, растворы, так я чувствую себя ещё более ущербной!       — Ты такая, когда идёшь против здравых вещей.       — Надо думать, как отсюда выбраться, Ева. К чёрту это лечение!       — Что? Ты в своём уме? Вилланель, прошу тебя, не торопись.        Я разжимаю её кулак, поглаживаю влажную ладонь, она так зла, от неё пышет жаром. Целую вздувшиеся вены на запястье, и выше, к месту, куда установлен катетер.       — Если ты всегда будешь уговаривать так, я останусь.       — Но если с нами что-то случится здесь, виновата буду я?       — Да, Ева.       — Надеюсь, нас защитят.       — Только я смогу это сделать.       — Я в тебе не сомневаюсь.       — Вверяешь мне свою жизнь? Что с тобой случилось, Ева? Ты так противилась моей любви, ты так сопротивлялась. Ты ненавидела меня. И что теперь? Терпишь мои капризы? Готова жизнью рискнуть?       — Я не знаю, что происходит, Вилланель. Не думай, что я всё забыла.       — Какая разница, сколько нам выпало, что мы уже пережили, в любой момент это всё может оборваться.       — У тебя суицидальные наклонности? Прекрати говорить о том, что мы умрём!       — Ты сердишься?       — Я всегда сержусь на тебя.       — А ты частенько меня бесишь.       — Вот и разобрались.        Мы возвращаемся в палату. Вилланель просится в постель, я помогаю ей. Я понимаю, ей нужен отдых, а мне нужен душ. Я выхожу из него с другим настроением, будто смыла всё то, что с утра показалось напряжённым. Привожу себя в полный порядок, возвращаюсь в комнату.       — Для какого накрасилась? — Вилланель сказала это таким тоном, будто я могла сделать это для кого-то здесь, чтобы она ревновала.       — Для тебя, — спокойно ответила я.       — Что ещё ты хочешь сделать для меня? У нас есть время до обеда. И до приезда Марии.       — Время на что?       — Можно как вчера перед сном?       — Мне не понравилось твоё поведение с утра.       — И? Я наказана? Как интересно?       — Думаешь, мне сложно придумать? Мне достаточно сесть в это кресло и делать то, что ты хочешь делать со мной.        На первый взгляд может показаться, что яркое, глубокое кресло в углу комнаты, совершенно здесь не нужно. Отсюда неудобно смотреть телик, здесь нет ночника, чтобы почитать вечером книгу, нет столика или тумбочки, чтобы расположиться с чем-то. Что это за точка наблюдения за больным? Почему тогда так далеко от постели? Но я приспособилась и поела в нём, а теперь я собираюсь делать это? Расстояние вполне безопасное, я отлично вижу каждую эмоцию на лице Вилланель, она отлично видит меня. Это неловко, но вчера я же была смелой. Мне важно повторить это без алкоголя. Я удобно устраиваюсь, расслабляю тело, развожу ноги и запускаю руку к себе в штаны и сразу бельё. После душа всё совсем сухо, но вместе со стыдом поступка, придёт и возбуждение. В голове немного шумит, и я вспоминаю ту песню, под которую Вилланель так хотела меня. Поглаживая пальцами большие половые губы, я думаю о том, что это делает она. Я смотрю в её глаза, что были взволнованны, а сейчас жадно наблюдают.       — Сожми низ джемпера и подними его.        Я собираюсь уступать ей до определённого момента. Если она так хочет, я задираю на себе джемпер, оголив напряжённый торс. Захватываю в кулак низ и воротник, оставляю под своим подбородком, я знаю, что она видит и низ груди, я ничего не надела под джемпер. Вот теперь я чувствую первый секрет на своих пальцах, становится немного душновато, я продолжаю ласкать себя.       — Сними штаны, сними бельё, — голос терпкий, тон приказной.        Я прерываюсь, одной рукой стягиваю с себя и штаны и бельё. Нужен какой-то спусковой момент, так стыдно расставить ноги, показать себя. Вилланель облизывает губы и приподнимает брови, одновременно кивнув. Она включила свою искушающую натуру, то, что никто не в силах за ней повторить, она смотрит, и ты в плену. Я развожу ноги, упираюсь в пол самыми кончиками пальцев, подняв пятки, я вжимаюсь копчиком в кресло, я вспыхиваю как китайский фонарь. Что-то горячее и тяжёлое хлынуло вниз, и я опустила туда руку. Указательным и безымянным пальцем раздвинула большие половые губы и запустила средний между малых половых губок. Мой палец погрузился в горячий, вязкий секрет, я сделала несколько круговых движений и больше не смогла смотреть на Вилланель. Откинувшись назад, я закрыла глаза, чтобы комната больше не плыла и не плавилась.       — Подойди ко мне, Ева.        Я мотаю головой, я знала, что этим закончится, но нет, вот оно, наказание. Продолжаю ласкать себя, игнорируя её просьбу.       — Ева, я не могу встать! Подойди ты! Немедленно!       — Пока ты будешь говорить со мной грубо по утрам, или когда тебе вздумается, я буду поступать так.       — Хочешь, чтобы мне было больно? Я встану.       — Разве я тебя заставляю? Мне очень хорошо, даже без тебя.       — Это должна делать я!       — У меня тоже отлично получается, я знаю себя, знаю, чего хочу.        Я действительно ощущаю, что скоро приду, что будет оргазм, пусть и не такой сильный, как от её рук, но всё же разрядка. Оказывается, её флюиды работают на любом расстоянии, я делала это и за тысячи миль от неё и всегда кончала. Я начала играть с клитором, тихо постанывая, вокруг него, или надавливая слегка, всё давало ответный импульс.       — Ева, я больше не буду с тобой так говорить, обещаю. Подойди ко мне.        Открыв глаза, я, конечно же, увидела её раскаивающееся лицо, эти сведённые вместе брови, поджатую губу. Она обманывает меня, но я хочу быть обманутой, хочу ближе к ней. Виновато тело, что будто зарезервировано ей, всегда хочет принадлежать только ей. Она делает попытку встать, её боль задевает во мне все струны.       — Не думай вставать, Вилланель! — пытаюсь произнести это жёстко, но ничего как обычно не выходит.       — Тогда, останови меня.        Я поднимаюсь на ноги, они дрожат, натягиваю джемпер вниз, подхожу к кровати, Вилланель вытягивает руку, раскрытую ладонь. Я вижу её пальцы, невозможно себя перебороть, подхожу прямо к её руке и она ныряет ей под мой джемпер, грубо сжимает мой лобок, прикусив свою губу, притягивает максимально близко к себе, так, что я ударяюсь коленями о кровать. Она запускает пальцы, и по-хозяйски ощупывает меня.       — Такая влажная, тебе нравится играть с собой?       — Всё, перестань, — я перехватываю её руку за запястье, а она хватает мою.       — Иди сюда.        Мне больно. Мне! Не ей. Она затаскивает меня на кровать, что она при этом стерпела, я не узнаю, её лицо, не выражает ничего, кроме желания. Повалив меня рядом с собой, она забирается на меня, раскинув мои ноги своим коленом. Её покусанные, влажные губы, впиваются в мои, язык проникает между. Пальцы тоже проникают, быстро и ритмично, прямо в глубину. Я боюсь дёргаться, двигаться, я не буду причинять ей боль. Но меня пугают её действия, они так похожи на те, когда она брала без разрешения. Неужели мы вновь вернулись к насилию?       — Ева. Ты так сильно сжимаешь мои пальцы, расслабься, — просит она, нашёптывая это в мои губы, — Это я, со мной безопасно, я так хочу тебя, прости меня. Я буду нежной, тебе разве больно?       — Нет.       — Расслабься, пропусти.        Я с трудом убеждаю своё тело, что мы можем сдаться. Между ног всё горит и издаёт такой влажный, вульгарный звук, она облизывает мои губы, а я хочу её губы, и почему нас что-то должно останавливать? Взаимный поцелуй, её толчки во мне, кончить так просто, я на пределе, и она упивается этим, вновь взяв верх надо мной.       — Ты тяжёлая, — после долгой разрядки, задохнувшись, говорю я.       — Помоги мне.       — На меня ты забралась без помощи.       — Хочу, чтобы ты заботилась обо мне.       — Хорошо, конечно, — соглашаюсь я.        Уложив её, я долго смотрю прямо ей в глаза, насколько они глубокие и бесстыжие, мои любимые, и я касаюсь едва осязаемо её родинок на лице.       — Отведёшь меня в душ? Что мне делать со всем беспорядком, что ты устроила в моих трусиках?       — Отведу, — соглашаюсь я.       — Или устранишь его прямо сейчас. Здесь.       — Вилланель…       — Люблю как краснеют даже кончики твоих ушей. Давай, быстро, только оттяни резинку штанов, белья, и проведи языком.       — Ты не кончишь?       — Постараюсь не делать этого.       — Думаешь, это причинит тебе боль? Нам стоит спросить об этом у кого-то?       — Хочешь спросить у Анны, можно ли мне кончать от твоего языка? Ты только со мной такая скромная, получается?       — Ты спросишь.       — Мне даже потянуться с утра сложно, а тут такое напряжение, не знаю, я спрошу.       — Правда?       — Да, потому что я чертовски хочу уже кончить! Мне этого не хватает. Мне не хватает тебя, Ева.       — Ну всё, ты разжалобила меня.       — Значит, сделаешь мне приятно?       — Только закрой глаза.       — Хорошо.        Я оттянула обе резинки и прижала горячие губы к низу живота, Вилланель зашипела и запустила все пять пальцев в мои волосы. После такого пусть только попробует со мной грубо говорить! Я запускаю язык между плотно сжатых губок и провожу им по мягким, влажным складочкам, Вилланель дёрнулась от ощущений, я позволила себе повторить, сглотнула и отпустила резинки.       — Я всё правильно сделала?       — Нужно чаще слушаться друг друга.        Согласившись с этим, я отлучилась за своими штанами. Не возникло никакого препирательства на счёт обеда. Если, чтобы она выполняла требования реабилитации, правильно питалась, мне придётся стать секс развлечением, неким поощрением, как к этому относиться?       — Знаешь, с твоим аппетитом теперь всё в порядке.       — Если я не поем, это тебя огорчит, не хочу этого.       — Стараешься для меня?       — Ты не представляешь, как много всего я делаю для тебя.       — Например?       — Все медсёстры живы, сама пересчитай, никого не тронула. И я терплю боль, ты не знаешь, как часто я это делаю. Просто, не пугаю тебя, не расстраиваю. Не хочу, чтобы ты опять плакала в подушку.       — Ты говоришь об этой боли Анне?       — Чтобы было ещё больше обезболивающих? Ещё больше сочувствия? Иногда мне хочется кричать от боли. Ты знаешь, из чего состоят эти занятия с Анной? Как она поднимает мои ноги, создаёт натяжение. Ты не присутствуешь там, чтобы не видеть, как я мучаюсь.       — Вилланель, эй, я всё понимаю, но, следует терпеть. Кто как не ты может справиться со всей этой хренью.        Мне так захотелось сейчас поцелуев, крепких, многообещающих, поддерживающих, я ведь рядом, я залечу каждую трещинку. Пусть её сердце огрубело от шрамов и тело сплошная зона боли, я знаю доступные места. И я уже тянусь к её губам, и тут мы обе слышим, как открылась дверь. Как голос Марии что-то проворковал охранникам. Я отхожу от Вилланель, словно одним щелчком у меня её отняли. Мария видит пластырь на виске Вилланель, повышает голос, оборачивается, чтобы изничтожить меня взглядом, Вилланель что-то ей объясняет, и вот, они уже говорят, и не мои губы целуют в приветствии. Это же безобидно? Так и подруги могут поцеловаться при встречи, но всё во мне сжимается до скрежета.        Сбегаю из палаты. Мне нужно поговорить с Глорией. Я впервые узнаю о сумме, всё звучит так, будто за нахождение рядом с Вилланель нужно выкупить золотой билет, и угадайте, у кого есть на это деньги, а кто выходит из кабинета в шоке от увиденных нулей. Здесь комфортно, но, мать вашу, не на такую сумму!        В расписании Вилланель стоит физиотерапия, новый кабинет и совсем другой врач. Я слышу смех в палате, оказывается, Мария показывает Вилланель свои новые наряды, крутится перед ней, соблазняет. Разве не Вилланель говорила мне, как её раздражает вся эта одежда?       — Вилланель, займётесь этим позже, нам пора, — строго говорю я.       — Я устала, Ева, и ты знаешь, после чего.       — Значит, нам не стоило? Я прекращу, если тебя так это выматывает. Никакого секса, как и планировали в начале.       — Думаешь, Мария совсем не знает слов? Можно не при ней?       — Чувства её задеть боишься? А для неё разве новость, что есть мы?       — Ты чего такая взъевшаяся?       — Ничего, — выдохнув, я решила не говорить о деньгах, — Пойдём, нам пора.        Физиолечение должен был проводить невысокий мужчина, с усами, которые гарантированно не понравились Вилланель, и впалыми глазами, что делали его на вид не здоровее пациентов. Вилланель отказалась раздеваться перед ним и не разрешила себя трогать. Он рассказывал как физиолечение активизирует местное кровообращение, лимфоотток и метаболизм, но она не слушала и дёргала меня. Электромиостимуляция, всего лишь шесть датчиков на её спине, но она не соглашается.       — Я приведу Анну.       — Ты что, оставишь меня с ним?       — Надеюсь, вы оба будете живы, когда я вернусь.        Когда я прихожу с Анной, врача уже нет в кабинете, я не удивлюсь, если она чем-то напугала его, или воспользовалась угрозой. Анна знает, что делать, а я жалею, что не вышла из кабинета. Видеть её спину, видеть, как нежно Анна касается её кожи — сложно.       — Чем тебе не угодил Бен? Он отличный специалист, и с ним всегда можно о чём-то поболтать.       — Не хочу, чтобы меня трогали все подряд.       — Такая неженка, — шутит Анна, — Мне ты доверяешь?       — У тебя всегда тёплые руки и приятный голос.       — Спасибо. Знаешь, со мной говорила Глория, она попросила, чтобы я заменила всех в твоём списке.       — А так можно?       — Если отменить капельницу, то тебя, недотрогу, буду беспокоить только я и мои тёплые руки.       — Если Ева не против.       — Если тебе так комфортнее, — я умышленно использовала слово, что раздражает её.       — Она уже ревнует меня к тебе, — усмехается Вилланель.       — Да? Я думала, будет наоборот.        Повисла тишина, Анна перешла на термины и процедуру, объясняя, что нужно будет потерпеть первые минуты. Впервые Вилланель попросила подержать её за руку. Я способна на большее, только бы она позволяла, я хочу сидеть рядом с ней, хочу гладить её, жалеть. Я хочу тепла между нами. Почему ей этого не хочется? То, что случилось в палате, как она, игнорируя боль, взяла то, что хотела… Мы вернёмся к этому? Как только она окрепнет, я вновь стану жертвой? Она сжимает мою руку, и я чувствую её удушающий контроль.       — Мне нужно подышать воздухом. После этой процедуры Анна заберёт тебя на занятия, встретимся уже в палате.       — Что-то не так? — спрашивает Вилланель, лишившись моей руки.       — Да, — отвечаю я.        Это не паническая атака, скорее атака здравого смысла. Где я, и что действительно тут происходит! Спрашиваю ключи от машины у Марии, она только рада избавиться от меня. Вероятно, она готова подарить мне эту машину если я её угоню, просто сяду и не вернусь больше в её жизнь, где она хочет играться с демоном. Переодеваюсь в свою обычную одежду и получаю свободу. Спускаюсь в город, аккуратно припарковав машину, выкидываю себя на улицу. Тут я одна, тут никто мной не управляет, тут я могу подумать, о себе в первую очередь.        Курорт Баден-Баден — символ достатка и роскоши Германии, и всё здесь об этом кричит, любая аллея, любое здание. Термальные комплексы даже с виду отдают императорским величием. Я всё внимательно рассматриваю, даю себе время.        Мой побег на несколько часов идёт мне на пользу. Я старалась не думать о том, что даю время Марии и Вилланель. Для себя я решила, нужно убрать слабину, нужно запрятать слёзы, нужно быть твёрдой и говорить о своих желаниях так же громко, как она.        В клинике я не успеваю дойти до палаты, ещё на первом этаже встречаюсь с Анной, и она берет меня под руку.       — Мы просто обязаны выпить кофе и поговорить.       — Да, но Вилланель не знает где я была, вероятно, уже злится.       — А где ты была?       — Спускалась в город, бродила одна.       — С ней Мария, она присмотрит.       — В этом я не сомневаюсь.       — Какое любишь, я угощаю.        Мы взяли по кружке ароматного чёрного кофе с орехом, выбрали самое уединённое место.       — Приготовься, сейчас тебе будет максимально неловко, — предупредила она, и её тёмно-карие глаза засверкали.       — О, нет, вы что, поговорили об её…       — Да. Ты бы слышала, как она обеспокоена этим, как она хочет тебя!       — Боже, я не хотела краснеть за это.       — Расслабься, я врач, со мной можно поговорить о таком без стыда. Скажи мне, что за необходимость так быстро вернуться к сексу? Ты её дразнишь?       — Она просто нетерпелива. Она всегда была такой, это наша большая проблема.       — Ты не хочешь этого так же сильно, как она?       — Я способна потерпеть, и я не чувствую острой нехватки в этом, но она… Мне кажется, даже её дерьмовое настроение, и то, как она треплет всем нервы, зависит именно от этого.       — Не знаю, навредила я тебе или нет, но я ей разрешила. К этому нет противопоказания, это её личный дискомфорт, но это ничему не навредит. Ты же будешь с ней осторожна?       — В нашем сексе всегда страдаю я, так что, за неё можешь не волноваться.       — Меня полностью закрепили за ней, так что, нас теперь трое, кто готов ей помочь. Она уже делает успехи. Сегодня в ней включилась какая-то агрессия, она видит цель и яростно идёт к ней. Ей даются шаги, она терпит упражнения на растяжку. Через пару недель можно будет поехать домой и продолжить заниматься там.       — Всё могло бы уже закончиться, если бы она начала сразу.       — Ничего, я устраняю последствия её лени.       — Можно личный вопрос? Ты живёшь где-то поблизости?       — Нет, не так близко, я живу здесь, месяц работы, две недели дома.       — А как же личная жизнь?       — Пока я посвятила себя полностью работе, своим пациентам. Мне кажется это важнее, чем лежать дома перед теликом со второй половиной, которая может в один прекрасный день бросить.       — Понимаю.       — А где твой дом?       — Лондон. Я жила там с мужем, уютный дом, меня всё устраивало, пока не появилась она.       — Она появилась не зря.       — Она самое сложное испытание, и самое захватывающее событие в моей жизни.        Уже поздно, я возвращаюсь в палату и застаю их перед теликом, удобно устроившись на кровати вдвоём. Вилланель смотрит без субтитров, всегда поражалась её лингвистическим способностям. Надеюсь, мы не будем играть в игру: кто последний пришел — тот спит на диване… Я буду наглее, я подойду. После всего, что между нами было, Вилланель моя, я имею право поцеловать её, если этого хочу. После поцелуя, я провожу ладонью по её щеке.       — Как ты?       — Очень устала. И очень зла.       — Ничего нового.       — На тебя между прочим!       — Я тебя не бросала, знала, что ты тут с Марией. Мне нужно было побыть одной. Я привезла тебе печенье.       — Подмазаться решила? Всё равно зла.       — Я бы извинилась, но тут кто-то посторонний.       — Мы уже досматриваем.       — Хорошо, переоденусь пока. Вы ужинали?       — Да.       — Что?       — Что-то.       — Ты не стала, верно?       — Не хотела без тебя.       — Тогда я схожу вниз и что-нибудь возьму для нас.       — Ева? Мне понравился твой ореховый поцелуй.       — Да, кофе было замечательным.       — Пила его в одиночестве?       — Нет. С Анной.       — Опять говорили обо мне?       — Конечно о тебе. И она тебя хвалила.       — А со мной она говорит о тебе. Так, на кого она запала?       — Это обязательно? Не придумывай, она просто помогает нам, ей за это платят.       — Платят за то, как она меня касается? А может платят за кофе с тобой?       — Смотри фильм!        Я переоделась и отлучилась. Сходить за едой, было не так сложно, мне всё положили в ланч-боксы. Когда я вернулась, в номере был ещё один аромат духов, и я его узнала. Мария взглянула на меня с ещё большим презрением, я прошла в комнату и увидела высокий силуэт Хелен. Она держала за руку Вилланель, а та стояла напротив неё.       — Здравствуй, Ева.       — Добрый вечер. Лучше её не поднимать, она устала сегодня.       — Ничего, Вилланель просто показывает свои успехи.       — Личный визит? К чему это?       — Мне важно было убедиться, что мой любимый работник идёт на поправку, расслабься, Ева, я не убивать вас приехала. Оставишь нас наедине, нам нужно поговорить.       — Вилланель?       — Всё нормально, оставь.        Напряжение сдавило воздух в комнате, Вилланель больно и она торопится вернуться в постель, Хелен недовольно кривит губы. Я делаю шаг назад, ещё и ещё, мне приходится уйти. Говорят они тихо и долго, я волнуюсь за ужин, который остынет, и за наши жизни, что словно в её руках.       — Выйдем? — Хелен подлетела к двери, бросив на меня взгляд.       — Да, конечно, — я побежала за ней как собачонка.       — Она не ходит, — отрезав это, Хелен повернулась ко мне, после хлопка двери.       — Как я могла исправить это за два дня?       — Вилланель нужна была мне в конце этого месяца, а что я вижу?       — Здесь нет виноватых.       — Ты так считаешь? Это из-за тебя она поторопилась! Это не считая других проблем, её ищут.       — Мы здесь в безопасности?       — Безопасно станет если у неё в голове будет пуля. Вот тогда от всех отстанут.       — Хелен, я понимаю, что ты расстроена, твоё оружие вышло из строя, но Вилланель вам не принадлежит. Может, именно сейчас имеет смысл оставить её?       — Оставить тебе? Ей это не нужно. Никому это не нужно! Мне пора.       — Мне нужны деньги.       — Деньги? На что?       — Я не хочу, чтобы Мария всё оплачивала.       — Я всё решу. Тебе лучше убраться подальше отсюда. Бросай её, вот мой совет, воспользуйся или нет, твоё дело.        В комнате тишина, одинокий ночник рассеивает свет только по одной стороне кровати. Вилланель лежит на боку, обняв подушку, первые секунды мне кажется, что она может плакать. Присаживаюсь осторожно на край, глажу её по плечу.       — Я им не нужна. Меня списали.       — Она так сказала?       — Она дала понять. Я не смогла даже постоять напротив неё, и то, как она смотрела на меня…       — Ты устала сегодня.       — Нет! Не подбадривай меня!        Вилланель повернулась, и потянула меня на себя.       — Эй, что ты делаешь?       — Иди сюда, Ева.       — Подожди. Мы должны поговорить.       — Мне нужны твои руки, — затаскивая их под джемпер, Вилланель тянет меня на себя для поцелуя.       — Подожди, Мария в соседней комнате!       — Мы не будем шуметь.       — Не заставляй меня! — вспылила я, выдернув свои руки.       — Хорошо, не заставляю, делай всё сама, но делай!       — Как же ужин?       — Переспи со мной. Я не хочу чувствовать себя ничтожеством сейчас. Пожалуйста.        Я не сразу поняла, что пощипывание глаз, это слезы, мне страшно за нас, и я хочу говорить об этом! Моё сердце бьётся о грудную клетку с такой силой, что становится ощутимо больно. Я падаю в поцелуй, я сжимаю её губы своими, она трогает мою грудь через джемпер, её это не устраивает, и горячие руки уже на моём теле.       — Вилланель, мне страшно, — шепчу я в её губы.       — Сейчас мы забудем об этом. Я так хочу тебя, Ева.       — Это единственный метод?       — Будь смелой.       — Хочу снять с тебя джемпер.       — Не спрашивай, делай.        Посадив её, я помогаю от него избавиться, осторожно укладываю обратно, провожу ладонью по всему её телу, она бы призывно выгнулась, но терпит. Боже, как всё в ней красиво, каждый изгиб, каждая линия, тонкая шея, ключицы выступают от мускульного напряжения, родинки и мурашки словно участвуют в бою, и поле боя – её нежная кожа. В мечтах о её груди, молочного цвета, розовых, твёрдых сосках, требующих губ, аккуратных, небольших ореол, что хочется облизывать по кругу, очерчивая языком края, я совсем забыла, что могу этим владеть. Вилланель остро реагирует на мои губы. Я только представляла, как могу сминать в руках её грудь, слушать тяжёлое дыхание, а теперь могу её сосать, могу вырваться из фантазий и воплотить их. Её очередь, она берёт свою грудь в плен ладони, и направляет центр в мой рот, я стараюсь захватить как можно больше нежной плоти, мои руки трясутся от жажды по ней! Спускаю с неё штаны, ныряю пальцами под лобок, Вилланель издаёт первый стон и он такой громкий, что я накрываю её губы своей ладонью. Мне так стыдно, что в соседней комнате Мария может это слышать, или кто-то на этаже. Я пока не уберу свою ладонь с её губ, другой рукой я уже ощупываю её между ног, горячая плоть призывно встречает. Ртом я по-прежнему посасываю её грудь, мои скулы напряжены до лёгкой, приятной боли, Вилланель держит меня за затылок, словно пытаясь достать соском до горла. Мой язык играет с ним, из уголков моих губ текут слюни, скатываясь по её груди, собираясь внизу. Упираюсь в постель, подняв голову, губы втянули последний раз плоть и освободили с чмокающим звуком.       — Ещё! Хочу ещё, — пробубнила Вилланель под моей ладонью, я напала на другой сосок.        Нас охватил жар и покинул стыд, в моих ушах начало стучать, и всё это, с её стонами в мою ладонь, звучало гипнотизирующе. Я перестала думать, все мысли покинули меня кроме одной – не навреди. Больно, но не до слёз. Колени устали держать меня над ней, я выпустила её грудь, убрала руку с губ, оставила и внизу без внимания, выпрямляясь.       — Минуту, — прошу я, наслаждаясь видом её обнажённого, разгорячённого тела.       — Ты сделаешь это языком?       — Ты справишься?       — Да.       — Хорошо, я сделаю это языком, только сначала я сделаю кое-что ещё.        Стянув с себя джемпер, я разместилась над ней на вытянутых руках, затем опустилась на локти, и прогнулась. Я хотела ощутить её всю своим обнажённым телом, хотела, ощутить своими сосками её мягкую грудь, хотела прочувствовать трепет живота. Я не давлю, Вилланель проводит руками по моим напряжённым лопаткам.       — Это так приятно. Твоё тело с моим, как одно целое, — шепчет она.       — Хочешь, я прижмусь к тебе сегодня ночью, если тебе будет не больно?       — Хочу.        Я создаю слабое движение, но мне так хочется прижаться к ней плотно, впитать её в себя, двигаться без осторожности, не стоит искушать себя. Мой язык проводит по её горлу вверх, и подстёгивает подбородок, Вилланель улыбается.       — Только придержи стоны, хорошо?       — Как?       — Прикуси это, — предлагаю я, и даю ей в зубы рукав джемпера.        Облизываю её нижнюю губу, и язык спускается ниже, давит глубже, я намерена проложить им влажную дорожку до низа. Специально легко царапая её бёдра ногтями, я обозначаю, что ей пора сдаться и развести передо мной ноги, она это делает. Запах её возбуждения резко ворвался в моё сознание, опьяняя сильнее, чем вчерашний алкоголь. Даже при тусклом освещении комнаты, я насладилась видом и незамедлительно провела языком между её малых губ. Вилланель застонала, сжимая зубами рукав, осторожно дёргаясь вверх, я придерживаю её бёдра, целую всё вокруг, успокаиваю, настраиваю и начинаю посасывать её розовые губки. Сегодня смазка оказалась сладковатой, мне и этот её вкус понравился, и я старалась достать ещё, с нетерпением ныряя языком внутрь, у Вилланель от этого дрожали бёдра, она бы хотела приподнимать их, насаживаясь на мой язык, но приходится терпеть и тихо поскуливать своим тонким голоском. Когда она застонала громче, я стала ласкать языком головку клитора, это было осторожно и не твёрдо, я знала все грани и действовала так, будто разминировала взрывное устройство. Я подводила её к кульминации плавно, останавливалась и начинала вновь. Вероятно, я измучила её волнами подступающего оргазма, а когда всё случилось, я позволила ей это проконтролировать.       — Больно? — это первое, что пришло в мою затуманенную похотью голову.       — Хочу ещё.       — Эй! Притормози, слишком много нагрузки за один день.       — А как же ты?       — Я получила удовольствие от процесса.        Уместившись рядом с ней, мы обе устремили взгляд в потолок, приятно слышать её сбившееся дыхание, приятно чувствовать усталость в теле.       — Я бы стёрла тебя, — произнесла я задумчиво, вспоминая тот её вопрос прошлой ночью.       — Что?       — Ты спросила меня, что если бы ты осталась без памяти? Я бы не сбежала. Любой бы всеми силами пытался её восстановить, а я нет, я бы тебя стёрла окончательно.       — Но это была бы уже не я, тебе что, нужна только моя смазливая мордашка?       — Я бы нашла в тебе Оксану.       — Нет, не говори мне ничего о ней! Ты её не знаешь.       — Знаю, её много в тебе. Ты думаешь, она тебя портила, но нет, это ты испортила её.       — Ты так говоришь из-за жестокости во мне?       — Я не знаю как с ней ужиться.       — Я не умею иначе, меня никто не учил. Меня воспитывал открытый, жестокий мир.       — Хочешь, чтобы я тебя жалела и терпела? Ты воспитывала себя сама, выбирая окружение.       — Я бы посмотрела, чтобы выросло из тебя на моём месте, но ты ведь росла в изумительных условиях. Никаких ошибок: детство, школа, институт, работа, брак.       — Ошибка есть, она стоит после всего этого.       — Да-да, эта ошибка я, совсем не удивила.       — Мы с тобой выбрали секс вместо разговора о том, в какой мы опасности, а теперь говорим о ерунде?       — Ерунда? Ты не против моей лоботомии!       — Я с тобой не справляюсь.