IV. Во власти роз

1800 Италия, 16 апреля. Сегодня получили известие о смерти императора Павла. Никто не расстроен. Курьер передал мне письмо от Александра с просьбой прибыть в Петербург. Оно необычайно порадовало меня. Сколько волнения, надежд. Чувствую большую необходимость поторопиться с отъездом, но невозможно покинуть Неаполь, не увидев Везувий и Помпеи. Придется наскоро объехать эти места, что меня немало печалит. 1 июня Я прибыл в Петербург и сразу же направляюсь к нему. Не зная еще всех подробностей, я встревожен: каким я найду его? Мне необходимо знать, остался ли он верен себе и нашим планам. Александр захлопнул дверь кабинета, закрыл на ключ, проверил, что замок заперт надежно. И только после этого развернулся, и, подойдя к Чарторыйскому, крепко обнял его. В этих объятиях было все - и чувство, и объяснение. —Боже, не верю, что наконец-то мы остались одни! - потом он отступил и посмотрел на Адама в тревоге. - Ничего не говори! Дай прежде мне все сказать! Они присели на диван напротив камина, будто бы вновь возвращаясь на два года назад, в тот грустный, прощальный их вечер. Александр расстегнул воротник рубашки, и было видно, как покрылась испариной его грудь. —Будь ты здесь, этого бы не случилось... —Саша...- Адам положил ему руку на колено.-Расскажи мне все. Я должен все знать. Правду ли говорят, что ты... —Тише! - он вскочил и бросился к двери, но на полпути застыл, как будто бы устыдившись такого порыва. -Умоляю, говори тише! За мной следят... —Кто? Александр вдруг как-то странно улыбнулся - как будто одновременно со злостью, отчаяньем, над которыми ему хотелось бы посмеяться, чтобы хоть как-то смягчить их. —Я сейчас совершенно зависим от них.. Я нашел Александра в положении даже худшем, чем мог представить себе. При жизни отца он был в постоянном страхе, не принадлежал сам себе. Теперь же он даже еще более, чем раньше, вынужден оглядываться, подозревать и бояться. Мы долго не могли остаться наедине, поговорить откровенно. Он старается вести себя непринуждённо, выглядеть уверенным, как подобает монарху, но получается у него плохо. Кажется, он вынужден играть отвратительную для него роль. Он рассказал мне о том, что произошло с его отцом, и, несомненно, он в ужасе от этой истории. Мне кажется при этом, что не столько сама смерть, сколько ее обстоятельства потрясли его. Я вновь и вновь поразился его наивности, доведшей его до такого, но промолчал, щадя его чувства. —Я был обманут и никогда не прощу себе этого. - Александр прислонился к плечу друга, совсем как делал это раньше - доверчиво, нежно. Адам коснулся рукой мягких, светлых волос, поглаживая его по голове. Он ожидал, что тот заплачет, и ждал этого, готовясь дать утешение. Но Александр не плакал. —Я уволил от службы Палена…Это вызвало настоящий скандал среди них. Они ждали возвышения...это совершенно немыслимо..что в голове у этих людей? - воскликнул он и закрыл руками лицо, которое пошло пятнами.- Пален вел себя так, как будто бы я обязан теперь ему подчиняться. —Негодяй...-Адам покачал головой. —Моя мать вмешалась. Она открыто преследовала его. Все это видели. И я уволил его как будто бы по ее приказанию. Ты понимаешь? —Ты бы не сделал этого, если бы не она? Александр вскочил, потом опять сел и вдруг схватил его за руки. -Она не знает всего. Если бы она знала, она прокляла бы меня. Пален грозил рассказать ей все! Я в их руках...Да, пусть они думают так... - последнюю фразу он сказал задумчиво, как будто бы подумав о чем-то своем. Потом повернулся к нему и крепче сжал его руки. —Братья Зубовы здесь. Ты мог бы поговорить с ними? Валериан Зубов сам попросил свидания со мной. Император не выражал прямо свою просьбу, но я и так понимал, в чем заключаться должна моя помощь. Я, разумеется, заверил его, что сделаю все возможное, чтобы прояснить ситуацию. Он не в состоянии сам говорить с ними, и, я чувствую, ищет только повод отделаться. Должен признаться, что я вздохнул с облегчением. Если бы я обнаружил в нем хоть на секунду благодарность или иную привязанность к заговорщикам, то не смог бы сдержать презрения. Наша дружба не могла бы продолжить долее, и он знает об этом. Если его чувства и отличны от тех, что он мне демонстрировал, что ж, по крайней мере моя совесть чиста. —Не так поступала императрица Екатерина! Она смело поддерживала тех, кто для ее восхождения подвергал себя опасностям, и, не колеблясь, делала их своею опорой! Она не забывала оказанные ей услуги и тем самым обеспечивала себе любовь и верность всей России! - граф Валериан Зубов ходил по комнате, рассуждая с искренним жаром. Платон Александрович, его брат, гораздо менее уверенный и важный на вид, устало сидел в кресле и с кислым видом потягивал вино. Чарторыйский спокойно выслушал эту тираду и дождавшись, когда Зубов сделает паузу, заметил, не скрывая иронию: —Господа, я не совсем понимаю вас. Или может быть вы мне объясните эту логику? Действительно ли, господа, вы искренне ожидали, что император Александр скажет спасибо вам, за то, что вы убили его отца? -он поднял руку, когда заметил, что Зубов, хочет перебить его и продолжил. - Все говорят, преступление это не было умышленным. А стало быть, своего дозволения или одобрения Александр на него не давал, да и как он мог его дать, Бога ради! Каким бы ни был императором покойный Павел, для Александра он прежде всего был его родителем! И вы убеждаете меня, что русский народ бы проявил свою любовь к человеку, которого назвали бы отцеубийцей? Господа, а как же христианская добродетель? Великодушие, всепрощение, так свойственное русской душе? Очевидно, мне трудно понять это, так как разум и сердце мне говорит, что такое пятно несмываемо в глазах общества. Или я не прав, господа, и русскому человеку это неважно? Он легко переменяет свои убеждения и взгляды в зависимости от того, кто протянет ему больший кусок хлеба? Они были злы, кажется, на мою тираду и не нашлись, как достойно ответить и решить эту дилемму. Наш разговор длился более часа, и я старался объяснить поведение Александра и таким образом отвести от него возможный их гнев. Логика этих людей меня не удивила. Аргументация их естественная для России - стране дворцовых переворотов. Только здесь люди, называющие себя православными, могут искренне думать, что человек может почувствовать привязанность к врагам и убийцам родного отца своего. Все это вызывает во мне глубокое отвращение и приводит меня в уныние. Я передал наш разговор Александру, и к моей радости он все же не придал большое значение их мнению. —Саша, ты по-прежнему думаешь так же, как прежде? Обо всем…о том пути, по которому должна идти Россия? При учете всех обстоятельств…- Адам подошёл к императору, который стоял у окна и смотрел на дождь. —Я все тот же… Но вот здесь...как будто куска не хватает… Он обернулся, взял его руку и положил себе на грудь, туда, где тихо и часто стучало сердце. Адам мог чувствовать, как стук учащается, и было какое-то странное, извращённое удовольствие в том, чтобы ощущать эти тёплые, живые удары под своей рукой. «Тук-тук…тук-тук…» —Мне больно видеть таким тебя…твоё страдание ранит меня..Того, что произошло, не воротишь. Нужно думать о будущем. Помнишь, о том будущем, о котором мы говорили.. —Ах, как ты хочешь чтобы я перестал страдать? Это невозможно..- Александр отвернулся к окну. Адам положил руки на его плечи и стал успокаивающе оглаживать их, и через мгновение почувствовал, как те будто скованные железом, расслабились, и на плечо ему откинулась голова. —Приходи ко мне сегодня на ужин. —Непременно приду. —И на обед. Я прошу тебя, приходи ко мне без всякого приглашения. Он допускает меня до себя больше кого бы то ни было. Кажется, мы никогда не были близки раньше так как сейчас. Я спросил его про Элизу, потому что должен спросить был и потому что нам предстоял ужин всем вместе. Я пытался выяснить: что между ними? Он ответил, что бесконечно обязан ей всем и что благодарен. Что она поддерживает его всецело во всем. Никогда не сомневался, что так и будет. Не смотря на это, за ужином мне показалось, что отношения их натянуты. Меня Элиза встретила холодно. Кажется, Александра тяготит ее забота и сострадание к нему. Они не производят впечатление счастливой пары, как старались, по крайней мере, производить раньше. Помню, она мне сказала, что любит его. Я не поверил. Она жалеет его и хочет о нем позаботиться. Он же хотел бы чтобы она его уважала хотя бы. А это невозможно, тем более теперь. Александр планирует начать проводить тайные заседания и хочет собрать для этого всех либерально настроенных друзей и тех, кто ему нравится. Нас уже прозвали «негласным комитетом молодых людей» и воспринимают подобно масонской ложе. Это забавно. Теперь нас пятеро приближенных к нему: Строганов, Новосильцев, граф Кочубей, я, и Лагарп, его воспитатель, который приехал по просьбе Александра. Полагаю, император хочет создать из нас что-то вроде стены, на которую он мог бы в дальнейшем опираться и которая могла бы противостоять тем, кто имел отношение к заговору. Я чувствую, что во мне он нуждается особенно и готов предоставить всего себя. Меня часто просят о том, чтобы я вразумлял его и не давал поддеваться унынию. Думаю, мои усилия не будут напрасны. — При всем уважении я не собираюсь читать больше эти нескончаемые докладные записки Лагарпа! - Чарторыйский и Кочубей возвращались с послеобеденного собрания и шли по коридору дворца. - Своё занудство он преподносит как новый философский камень, и, кажется, даже у Саши уже не хватает терпения прочитывать все, что он пишет! —И все я бы на твоём месте воздержался от насмешек в его адрес. -Заметил Кочубей.- Ты же видишь, императора они обижают. —Хорошо хоть у него доставляет такта не присутствовать на заседаниях, иначе там уснули бы все, даже мухи! -продолжал Чарторыйский, словно не слыша предыдущего комментария. Внезапно он резко остановился и проводил взглядом высокого мужчину в военном мундире, который быстро прошёл мимо них в самом конце коридора. —Ты его видел? —Кого?- недоуменно спросил Кочубей. —Я готов поклясться, что только что видел барона Аракчеева!… - Чарторыйский с искренним недоумением показал рукой вперёд. - Ты не видел? —Нет. Ну и что же с того? — Но что он тут делает? Я имею в виду здесь, во дворце? Кочубей пожал плечами, не проявляя к этому факту ни удивления, ни интереса. —Может быть, тебе показалось? И это не он был? —Нет-нет, я уверен. Его сапоги издают такой металлический звук, как будто бы на каблуках есть железные набойки. Они так стучат...я этот звук ни с чем бы не спутал. -Чарторыйский покачал головой. - А впрочем, ты прав. Может и показалось. С чего ему быть здесь? Разве только Александр бы пригласил его..но я бы, конечно же, знал об этом.