IV. Во власти роз

Ваше Величество! Только отчаянье и крайние обстоятельства моего положения толкнули меня на то, чтобы лично обратиться к Вашему Величеству! Вам известно о моей преданности Вашей семье, и никогда и ничем не уронила я доверия Вашего. Зная безграничную Вашу порядочность и высочайшие принципы великодушного сердца, я вынуждена писать к Вам и искать заступничества. Нет, не для себя, но для человека, так несправедливо пострадавшего от цепи ужасных обстоятельств и ставшего объектом Вашего разочарования и гнева! Я говорю, конечно, о Елизавете Алексеевне. Мое сердце разрывается на части при мыслях, что поступок мой, продиктованный исключительно желанием огородить ее от беды, привёл к столь ужасным последствиям. Попав в немилость императрицы по причине чьих-то злобных интриг, желающих разрушить нашу многолетнюю дружбу, я попыталась себя оправдать. Вы знаете, что Ее Величество приставило меня к Великому князю и его супруге с целью помочь им, таким ещё юным, с устройством супружеской жизни. И не могла я смолчать, когда своими глазами наблюдала приближающуюся беду. Ваше Величество! Елизавета - образец чистейшей души и самых высоких нравственных принципов, уже неоднократно поверглась поползновениям со стороны людей развратных и низких и их имена всем известны. Великий князь, ее муж, ничего не делал, чтобы защитить ее и оправдывал это тем доверием, которое он к ней имеет. Но в какое положение он поставил ее! Ваше Величество! Великая княгиня оступилась, она совершила ошибку, но так ли виновата она, как Вы думаете? Ею было сделано все, чтобы избежать этого греха, но ведь ей даже не на кого было опереться! Известно ли вам, что все эти годы она, будучи законной женой вашего сына, жила все равно что вдова? Великий князь сделал ее свою подругой, но так и не стал ей настоящим супругом, не давал ей любви, в которой она так нуждалась, вместо этого предпочитая проводить время с девицами самого низкого поведения. Питая к ней уважение, он, может быть, не желая того, оскорблял ее тем, что открыто поощрял влюбленность в неё князя Чарторыйского. Об этом все знали и я в том числе. Зачем же он делал это? На этот вопрос я вынуждена дать горький ответ: имея самое высокое мнение о ее нравственности, он в тоже время хотел, чтобы Елизавета пала, поскольку это могло бы утешить его самолюбие. Других причин я не вижу. Он подтолкнул ее в объятья своего друга, который будучи старше и опытнее, к тому же оказался достаточно умён и расчетлив, чтобы управлять их невинными умами и душами в собственных целях. Елизавета виновна, но неужели в Вашем сердце не найдётся сострадания к девушке, которая пала жертвой эгоистичной игры двух мужчин? Они измучили ее и теперь отдали на растерзание Вашему осуждению! Я никогда не прощу себе, что рассказала императрице об этом в наивной надежде, что она справедливо поступит. Моя судьба меня не волнует, но умоляю Вас, не презирайте Елизавету, она виновата в своём преступлении менее всех. Навечно преданная Вашему Величеству, графиня Варвара Головина. *** —Это жена твоя! А ты печёшься об этом мерзавце? Её репутация, её чувства не так тебя волнуют, как его положение? Да что же за гниль в тебе! Александр вздрогнул и сжался невольно от этих слов, обрушившихся на него, как пощечина. Павел на мгновение перестал кричать и теперь только смотрел, часто дыша и нависнув над столом в своём кабинете. Александр сидел, опустив голову и сжимая в руках свою шляпу, как будто бы мог ей защититься от отцовского гнева. Он, чувствуя этот ужасный взгляд, не решался поднять головы. Он был уверен, что все, кто стоял в коридоре, должны были слышать эти слова. —Видеть тебя не хочу. Вас обоих. Александр встал и так же молча пошёл к двери, но не выдержав, обернулся и жалобно, тихо произнёс: —Умоляю Вас…позвольте ему просто уехать. —Просто уехать! - Павел упал в кресло и в изнеможении прикрыл рукою лицо. - Как понять, отчего тебя задевает столь мало то, что касается тебя напрямую? Это не я, а ТЫ получил оскорбление. Так почему я страдаю более тебя? Я так долго закрывал глаза..на то что мне говорили..о том, сколь распущен ты. Какой ведёшь образ жизни. Теперь я и сам вижу… Он посмотрел на испуганно застывшего у дверей сына и произнёс все это с искренней горечью, от которой у Александра слёзы навернулись опять на глаза, хоть он держался все это время и не смел плакать перед ним. —Вон иди. *** Ареста, конечно же, не последовало. Князь Чарторыйский назначался на срочную службу в Италию и должен был покинуть Петербург через три дня. Три дня! Ближе к полуночи, за день до отъезда, Великий князь тайком выбрался из дворца и направился в дом Чарторыйских. Как назло была метель, из-за ветра и снега он заблудился и долго не мог найти нужный адрес. Адам был поражён, увидев его на пороге, всего в снегу, среди ночи. Сам он не спал. Собранные в спешке вещи коробками и чемоданами заполняли пространство первого этажа, и Александр подивился, что у него, оказывается, столько вещей. Он подумал в эту минуту, что они ведь могут больше никогда не увидеться. Любая случайность - несчастный случай в дороге, болезнь, а может быть, с ним самим что-то случится плохое…Да, он чувствовал, что если Адам уедет, с ним непременно случится плохое. Он не мог просить его задержаться хотя бы на день, это было не в его власти. И даже не знал толком, как им прощаться теперь. Они поднялись вдвоём на второй этаж, в комнату, служившую то ли кабинетом, то ли спальней. Было очень темно, и горел только слабо камин, куда Адам подбросил пару поленьев. Потом налил им вина, и они сели прямо на ковёр у камина, прислонившись к дивану. Долго молчали, смотря на огонь и слушая, как печально воет ветер снаружи. Александр думал, каким мрачным и холодным стал Петербург этой зимой. —Ты рискуешь, приходя сюда. —Я не мог не прийти. - Александр в волнении повернулся к нему. - Ты хочешь увидеть ее? Я могу ещё это устроить... —Увидеть кого?- равнодушно спросил Чарторыйский, не отрывая взгляд от огня. —Девочку. Я о ребёнке..я подумал, может, ты захочешь увидеть… Адам ничего не ответил, как будто не слышал вопроса, и в этом молчании вполне был понятен ответ. Он не хотел. Александр прислонился к его плечу и почувствовал, как ему на колено ложится рука. Она была такая горячая, что он даже вздрогнул. О чем говорить сейчас, что успеть? Эта встреча последняя, может быть, и время уходит…Зачем он вообще пришёл сюда? —Я люблю тебя. - Александр произнес это неожиданно громко и четко, и в этот самый момент одно из поленьев в камине развалилось на горящие угли. Адам потянулся к лежащей рядом кочерге, поворошил угли и повернулся к нему, не удивлённый, кажется, совсем этим признанием. Улыбнулся. — Я тебя тоже люблю. Он повторил эти слова, но Александру показалось, что это…не то. Адам не понял…он не просто ЛЮБИТ его. Это другое, и он может теперь отличить это чувство. — В тот первый день, когда мы встретились…Ты был с Констансом. А я с Костей, помнишь? Я в тот день подумал, что раз наших братьев даже зовут одинаково, то и мы оба будем, как братья. Я сразу почувствовал это к тебе. Это больше, чем просто расположение… И он рассказывал о том, как потом прилагал все усилия, чтобы ему понравится. И было так трудно, ведь ему казалось, что он смотрит на него слегка свысока. Что он неинтересен ему, потому что сам Адам лучше него образован, больше видел и знает. —Я ощущал себя наивным мальчишкой...А потом, помнишь, в Царском селе мы попали под ужасный дождь и просидели долго в беседке и тогда говорили..Господи, о чем же же мы говорили? - Александр не сводил взгляда с огня в камине. - Я не помню сути разговора, но помню, что говорил тогда так вдохновенно! «Мы были мокрые от дождя, но я так разгорячен был своими же словами, что чувствовал вовсе не холод, а счастье...Бог мой, какое же счастье было тогда с тобой говорить...Мы вернулись во дворец промокшие, и ты потом заболел, а я нет, и я посылал каждый день справляться о твоём самочувствии…и прислал тебе банку клубничного варенья…а потом, позже, ты признался мне, что у тебя аллергия на клубнику и я расстроился, что не знал об этом раньше. А книги? Ты помнишь, ты приносил мне книги и советовал больше читать. После ужина мы шли гулять, и я рассказывал тебе о прочитанном, а потом ты поймал меня как-то на том, что я далеко не до конца все читаю, и мне было стыдно, но весело. Неужели кончено теперь?» Он уткнулся носом в чёрный камзол и заплакал. Он плакал, как тогда Лиза плакала с ним и теперь он понимал эти слёзы. Слёзы о невозвратном и неизбежном. —Саша… Адам тяжело дышал и грудь его часто и болезненно вздымалась, как будто воздух в ней был тяжёлый. Он развернулся к нему весь и обнял, буквально сгребая в охапку, и от этих объятий Александра бросило в жар. А может это дрова разгорелись в камине… Подняв лицо, он решился взглянуть на него. Адам смотрел в упор, но не в глаза, а чуть ниже как будто…на его губы. Рот его был чуть приоткрыт и был виден даже кончик языка. Внезапно Чарторыйский подтолкнул его и, уложив спиной на ковёр, лёг сверху, придавив всем телом. И уткнулся лицом ему куда-то в плечо. Александр не шевелился. Сначала раскинул руки по полу, потом сомкнул их позади, на спине. От этой близости у него закружилась голова и сам он весь стал как будто из ваты. Несколько секунд они лежали неподвижно, потом Александр попробовал пошевелиться под ним и понял, что на это малейшее движение его тело реагирует...не так, как реагировать ему положено. Он ощутил усиливающуюся с каждой секундой свою эрекцию и кровь прилила теперь не только к паху, но и к лицу, заставив покраснеть от смущения. «Он же наверняка это чувствует..» Адам чуть приподнялся на нем, погладил по волосам и прижался губами ко лбу. Потом коснулся его лица прохладными пальцами. Через секунду дыхание стало ближе, и Александр почувствовал к левой щеке прикосновение губ. Они тут же вспорхнули от скул к переносице, после снова ко лбу. Адам покрывал поцелуями его лицо и в какой-то момент их губы соприкоснулись - легко, почти на секунду. —Ты будешь скучать по мне…-прошептал Чарторыйский и прозвучало это больше как утверждение, чем как вопрос. Они поцеловались ещё раз, нежно и чуть глубже. Адам провёл кончиком языка по его рту, поцеловал уголок губ, а потом внезапно припал губами к его шее, заставив Александра охнуть. Он чувствовал мучительное теперь почти давление в паху, жар и слабость во всем теле и поддался навстречу, прижимаясь к другу изо всех сил. Ему так страстно захотелось, чтобы рука Адама, которая лежала на его плече, легла туда вот, ниже...чтобы погладила...это так приятно...это... Он был готов уже сам к этому подтолкнуть его, но стук в дверь заставил обоих резко сесть и отстраниться друг от друга. Дверь открылась, и на пороге появился Констанс. Он с удивлением посмотрел на них. —А почему вы на полу сели? Александр сделал вид, что посмотрел на часы, которые должны были быть на стене где-то в комнате. —Я уже ухожу...мне пора. —Конц, закрой дверь, пожалуйста. Раздалось фырканье, и створка захлопнулась. Они сидели еще некоторое время в полной тишине, потом Александр медленно встал и направился к двери, не дожидаясь Адама. Тот нагнал его уже в прихожей, когда он одевался. —Как ее назвали? Девочку. —Марией. —Мария Александровна...как хорошо звучит... Прощай, Саша. - Он крепко обнял его и Александр вышел на улицу. Добираясь до дворца, он невольно обратил внимание на то, как пустынны улицы и дело было даже не в метели. Санкт-Петербург изменился, и это особо ощущалось ночью. Везде горели фонари, и даже невзирая на погоду не было заносов снега, которые бывали в это время года. И кажется, впервые, он видел караульных на своих постах. «Однако Аракчеев у нас нынче комендант был...как он хорош. Навел порядок..не страшно возвращаться...» - подумал Александр и тут же вспомнил, что обещал Алексею Андреевичу помочь разобраться в странном деле с самоубийством подполковника Лена. Он вспомнил это, и его мысли разом переключились на скандал, в котором был замешан Аракчеев. Александр испугался, что дело может дойти и до того, что отец прогонит Алексея, уволив с должностей. Он редко думал об этом человеке, но когда вспоминал, как сейчас, его охватывало сильное волнение. Ведь Аракчеев помогал ему в таких делах, в которых без него ему было никак не справиться. И если он лишится теперь ещё его и этой помощи...Александру стало плохо даже от мысли об этом. «Адам за это упрекал меня...- подумал он.- Говорил, что я его использую...Ну и что же с того? Нет-нет, надо ему постараться помочь, хоть для него я мог бы что-то сделать. Он благодарный человек..» Вернувшись во дворец, он решил пройти в свои покои через покои Лизы. Возле ее спальни он остановился и, приоткрыв дверь, заглянул в комнату. Жена спала, свернувшись в калачик на постели. Рядом стояла детская кроватка. Они почти не говорили с момента родов. Александру казалось, что его присутствие, любые его слова теперь, при нынешних новых обстоятельствах ее еще больше ранят. Он боялся лишний раз сказать что-нибудь не то и сделать хуже. Тем более, что отстоять ее перед отцом и матерью он так и не смог. Должно быть она презирает его за это и конечно же права. Перед тем как идти к Чарторыйским он так же заглянул к ней: хотел сказать, что идёт проститься (это безумие, но вдруг бы она захотела что-то передать?), но Лиз лежала почти в такой же позе. А может притворилась, что не заметила его... Александр постоял немного, глядя на неё, и даже сделал шаг, чтобы зайти, но передумал, осторожно закрыл дверь и отправился к себе. *** «Ты уехал всего без малого неделю, а чувствую себя так, как будто лишился части воздуха. Его стало меньше,и хоть я ещё могу существовать, но существование мое мне тягостно. Мне душно, тяжело во всем. Я привыкаю обходиться без наших разговоров, ведь есть ли у меня выбор? Вместе с тобой я лишился не просто бесконечно дорогого мне друга, я как будто лишился частички самого себя. Есть то, что я не сказал тебе, зная, что ты на это мне ответишь...Мне страшно тяжело. Я ощущаю это одиночество и невозможность разделить его гнетет меня. Мне кажется, что я из тех людей, которым непременно нужен попутчик рядом. Ты направлял меня. Теперь же мне кажется, будто я заблудился в полной темноте и бреду один без всякой цели. Я никому не могу довериться и вижу, что никто до конца не доверяет мне. Мой собственный отец относится ко мне с презрением. Моя мать в любом вопросе будет на его стороне. Моя жена (так странно называть так Лизхен), кажется меня жалеет, но в этой жалости я вижу и ее упрёк. Я вижу вокруг одни упреки...я сам себя разочаровал. Мы столько обсуждали с тобой важного, но это все слова. Мне кажется, я ни на что на самом деле не способен. Я чувствовал себя сильнее, когда был ты. Теперь я будто разваливаюсь на части...прости, что я пишу все о себе. Но я боюсь, что уже завтра я могу лишиться возможности даже писать к тебе. Потому и делаю это так часто и сумбурно, рискуя показаться тебе навязчивым. Но умоляю, не забывай меня...» —Ваше Высочество, осторожней! Александр едва не упал на лестнице. Каблук сапога поехал по ступеньке, ещё мгновение, и он слетел бы вниз, но мужская рука вовремя и ловко подхватила его под локоть, удержав в вертикальном положении. —Алексей Андреевич! Спасибо... - Александр выдохнул и благодарно сжал руку офицера в белой перчатке. Они встретились на парадной лестнице Зимнего дворца. Александр бегом спускался вниз, а Аракчеев шел наверх. —Вы уронили. - Алексей Андреевич опустился на одно колено и подал Александру незапечатанный конверт. К смущению последнего из него выпало несколько засохших бутонов чайных роз. —Спасибо...как хорошо, что я тебя тут встретил! Как раз собирался писать к тебе...когда ты уезжаешь? —Завтра утром. Государь приказ уж подписал об увольнении в отпуск. —Я сейчас спешу. Постараюсь зайти к тебе перед твоим отъездом. —Не смею задерживать, Ваше Высочество...- он глянул на конверт, который Александр прижимал к груди. - К тому же дамы не любят ждать. Александр смущенно кивнул и, дружески коснувшись его плеча, продолжил спускаться вниз.