IV. Во власти роз

*** —Что она сказала? —Она сказала, что больше не хочет тебя видеть... Адам закрыл глаза, улыбнулся и кивнул. Было заметно, как сжимаются и разжимаются пальцы в кулаке, словно Чарторыйский пытался самого себя взять в руки, собрать и удержать в кулак. —Мне правда лучше теперь уехать. Я чувствую, как будто предал тебя. —Предательством будет тебе пойти на поводу у уязвлённой гордости. Она тебя отвергла, ну что ж, это должно стать причиной прекращения нашей дружбы? Адам с удивлением смотрит на него. Он не привык, что тот говорит так жестко. Жестоко даже. Страдает, что Лиз не хочет его видеть? Как будто бы он ожидал получить другой ответ! —Что с тобой? Александр перевёл дыхание и открыл глаза. Лиз смотрела на него. Волнистые пряди длинных волос спускались ей на плечи, чуть прикрывая обнаженную грудь. Грудь...грудь у нее самая красивая из тех, что он видел, кстати. Сейчас жена была похожа на себя на том рисунке из альбома. —Ничего...пожалуйста...не останавливайся... Он откидывается глубже в мягкие подушки, вдавливаемый в поверхность кровати всей спиной и тело, что давит сверху. Лизхен, сидя на нем, выпрямляется и, осторожно упираясь ладонями в грудь, медленно начинает двигаться. Он чувствует, как будто бы не он, а она сейчас берёт его. —Я не понимаю, что оба вы от меня хотите. Я знаю только, что сам я не хочу терять ни одного из вас из-за нелепой случайности. Адам смотрит на него, и Александру чудится, что в уголках карих глаз как будто блестят две слезинки. Чарторыйский делает шаг навстречу и обнимает его. От его кожи и волос пахнет цитрусом. Теперь, соприкасаясь почти с его щекой, Александр явственно почувствовал этот запах, который всегда хотелось уловить, приблизившись почти вплотную... Он обнимает друга, гладит по спине, ощущая мягкий бархат его камзола. Проводит по нему, наслаждаясь ощущением гладкой, нежной ткани. Адаму так идёт быть в чёрном бархате. Даже голос его, мягкий, низкий напоминает бархат. Александр обнимает его крепче и закрывает глаза, чувствуя, как часто бьется в груди сердце. «Ни одна из женщин не станет мне дороже друга». Чарторыйский отстранился, и на губах его возникла знакомая уже легкая усмешка. —Саша, ты что, плачешь? —Конечно нет. Он не солгал ему. Он просто укрыл часть правды, решив пощадить чувства, не рассказав, что было между ним и Лизой. Он не хотел, чтобы все так вышло. Но когда она сама к нему пришла на следующий вечер, конечно же, не смог ее прогнать. И к собственному стыду, занявшись с ней любовью, чувствовал себя так, как будто друга «обыграл». Ужасно только было видеть радость Лиз и ощущать, что сам он сгорел. Он совершенно ничего не чувствовал к ней из того что чувствовал раньше, но считал себя теперь не вправе отталкивать ее. Только попросил не говорить никому, что он теперь у неё ночует, и чувствовал себя так странно, пробираясь в спальню к собственной жене тайком, как будто бы она была его любовницей. Он с трудом мог в это поверить, но она выглядела в него влюблённой. А может быть просто, пыталась загладить вину? Почему сейчас, когда он не может ей ответить, не солгав? И он притворялся, чтобы ее не ранить. Изображал нежность, страсть, которых уже не чувствовал, а чувствовал лишь презрение к себе. Он не мог сказать, что вот теперь ее пылкость, ее желание его пугает. Что он не хочет видеть ее такой. Он снова хотел видеть ту Лиз, к которой он уже вполне привык: спокойную, ироничную, с холодным разумом и разумным сердцем. Чуждую страстей. Он восхищался и любил ее такой, признавая вполне своё несовершенство. Он даже готов был принять, люби она другого. Кого-либо достойного, конечно. Да-да, с этим легче было бы смириться хотя бы он и сам страдал. Страдать из-за неё — это чудесно, благородно. Но вот заставить страдать ее - это ужасно совершенно. В тишине легкий скрип кровати кажется неприлично громким. Он учащается, и Александр слышит тихий стон. Так странно и неловко видеть, что ей это все теперь приятно...ему же хочется побыстрее закончить. Александр сжимает пальцы на мягких бедрах и подталкивает, показывая, что ему хочется, чтобы она двигалась чаще и сильней. Закрыв глаза он представляет, что на нём сейчас другая женщина... Он вспоминает служанку Лизхен - Варю. Ее пухлые губы, роскошный зад и большую грудь. Он фантазирует так, не открывая глаз, пока, наконец, не кончает. Лиз не торопится слезть с него и приходится осторожно перевернуть их, укладывая жену на спину, и медленно отстраниться самому. Она пытается прижаться снова, и Александр чувствует: она ещё не до конца удовлетворена. Но, так не решившись сказать ему об этом, просто обнимает, ложась рядом, и покрывает поцелуями его лицо, словно специально ища возможности встретиться с ним взглядом. Он спит с ней почти месяц и за все это время не сказал ей ничего, из того что она, наверное, ожидала. Он старается, но если притворяться перед любой другой легко, то перед Лизой получается из рук вон плохо. «Все возвращается обратно к тому, с чего и начиналось…» —Ты хочешь спать? —Да...сил нет, как я устал сегодня - он приподнялся на локтях и, поцеловав ее в щеку, перевернулся на другой бок. Он не видит ее лица, но представляет, какое на нем разочарование. «Что же Чарторыйский лучше был, чем я? Или Головина тебе внушила, каким должен быть герой-любовник…» Он мог бы повернуться, обнять ее и приласкать, доставить удовольствие хотя бы из чувства долга, но вместо этого притворился, что заснул.

***

Кажется, больше всех известию о беременности был рад император. Павел поздравлял Александра целый день, с восторгом, как будто тот совершил бог весть какой подвиг. «Ты хочешь сына? Глупости! Прекрасно, если будет девочка! Все сыновей хотят, а я могу сказать, что иметь дочь - большое счастье!»- рассуждал он словно сам с собой и на радостях не замечал даже, что сын его почти не слушал. Александр думал о том, какой Адам задаст вопрос, когда узнает новость. Он, несомненно, подумает, что ребёнок от него и опасаться будет тех последствий, которые могут упасть на его голову. Но Чарторыйский поразил его, на эту тему только и сказав что: —Передай Элизе мои поздравления... И Александр, удивленный этим равнодушием, в какой-то миг даже захотел ему сказать: «Ты прав, переживать тебе здесь не о чем. Этот ребёнок на самом деле,скорей всего, от меня.» Как странно он чувствовал себя. Как будто должен извиняться перед ним, что спал со своей женой за его спиной. А каких усилий стоило изобразить радость перед Лизой! И все-таки она заметила.. да, он уверен, что она заметила его смятение. Но поняла его по-своему. «Думает, что я сомневаюсь в своём отцовстве. Бедная...какое это имеет теперь значение?» - с горечью подумал он.. Она не знает, что он не хочет детей, ведь об этом они никогда не говорили. О Вольтере и Руссо говорили, а о том, какое ждёт их будущее - не говорили. Впрочем рано или поздно, наверное, заговорить пришлось бы. Ведь теперь Александру хватало взгляда, чтобы убедиться: Лиз хотела детей. Ее переполняло счастье, а ему лишь оставалось делать вид, что и он рад. Раз так теперь сложилось, он должен постараться сделать ее счастливой. Он разорвал даже все интрижки, что были у него на стороне, решив, что отныне должен стать хорошим мужем. Вот именно теперь, когда он больше не любил ее, быть верным ему было проще. В декабре, когда до родов оставалось меньше месяца, они с Адамом прогуливались в парке вдвоём. И, выбрав момент Александр произнёс: — Я думаю, ты должен знать: мы с Лиз решили попробовать начать всё с сначала. Теперь это необходимо всем. В конце концов, так будет лучше. Она моя жена... —Господи, как счастлив я это услышать! Саша, и все же ты...ты лучший сердцем человек! Чарторыйский произнёс это так искренне и просто, что у Александра, вдруг, невольно даже закралось подозрение: а действительно ли он любил его жену? А не было ли все это...лишь спектаклем? Но для чего? Через месяц Елизавета (на радость императору) родила девочку. *** Когда он вошел к матери, в ее покои, она сидела на диване, держа в руках ребёнка. Александр, который до этого момента видел дочь лишь мельком и даже на руки толком ещё не брал, присел с ней рядом в выжидании. Он получил странную записку через камердинера с требованием прийти к ней лично и ровно в определенное время. —Mama, вы посылали за мной? Она молча протянула ему туго спелёнутый кулёк из одеял. Он осторожно взял его, подивившись, какой тот был тяжёлый. —Взгляни на неё. Ты ничего не замечаешь? - у императрицы был странный голос. Александр такого у неё не слышал раньше. Он опустил взгляд вглубь одеял, где лежало нечто маленькое, красное и сморщенное. —Я не понимаю.. —Ах Боже...тебе так не видно...сейчас я ее распеленаю. Она уложила ребёнка на кровать и очень ловко и быстро развернула кокон из пелёнок и одеял. Теперь младенец лежал совершенно голенький, но выглядел вполне обычно. По крайней мере опасение Александра, что ребёнок не дай Бог больной, пока не подтвердились. —Какого цвета глаза у твоей жены? —Что? - в недоумении Александр замер.- Глаза...? Он помнил это совершенно точно. Он, конечно, знал. Ему нравились ее глаза, у них такой красивый цвет...но в эту самую секунду этот неожиданный вопрос сбил его с толку совершенно и он не мог вспомнить. —Ты не знаешь, какого цвета глаза у Елизаветы Алексеевны...хорошо. Но ты по крайней мере уверен, что жена твоя не брюнетка. —Mama, я не понимаю, к чему эти вопросы. —Взгляни теперь! Она же черноволосая! - императрица почти вскрикнула, произнося это. - И кареглазая! Александр застыл, кровь отлила с его лица. Он взглянул на ребёнка, который начал уже недовольно хныкать, даже наклонился, стараясь разглядеть. Глаза? Он не смотрел в глаза ребёнка! —Ну, что ты видишь?- нетерпеливо произнесла Мария Федоровна. —Карие глаза...- он выпрямился.- И что же? —Ах, Саша! - теперь она смотрела на него с отчаяньем и даже жалостью.- Ты не понимаешь? Сейчас я задам тебе ещё один вопрос, и я прошу тебя, ответь мне правду! Между тобой и Елизаветой...была интимная близость? К счастью для Александра, ребёнок начал плакать и императрица на несколько секунд переключилась на него, заворачивая девочку обратно в одеяльца и вновь беря на руки. —Почему этот вопрос? - тихо спросил он. —Пять лет в браке и без детей. Саша, я помню хорошо тот первый год после свадьбы и наш разговор. Мне хотелось верить, что проблема решилась.. —Она решилась. - Он несколько овладел собой.- Это неправда, что вам говорят. У нас все было. —Саша! Я пытаюсь тебе сказать...это ужасно тяжело! Твоя жена тебе, вероятно, изменила! И это дитя не от тебя! У него, очевидно, в тот момент был вид настолько глупый и растерянный, что Мария Федоровна истолковала его, как доказательство его совершенного неведения. — Про слухи тебе, стало быть, также ничего не известно? Она начала говорить про Чарторыйского. Про то, что о его влюбленности в Елизавету давно известно и об этом говорят. Что он все время проводит время с ними. —Бедный мой, да ты змею пригрел на груди! - она с жалостью смотрела на него.- Какой кошмар..невольно я думаю о твоём отце и той печальной истории с первой его женой. Как повторилось все спустя десятилетия! Елизавета Алексеевна, несомненно, от тетки своей переняла этот дурной... Александр вдруг прервал ее, разом поняв, куда она ведёт и рухнул на колени, хватая ее за полы платья. —Mama, я вас умоляю! Не говорите ничего отцу! Все что угодно, только не говорите ничего ему! Это ошибка, недоразумение! Этого быть не может! Все неправда! Не знаю, кто и что вам рассказал... я знаю Лизу...она бы никогда...я точно об этом знал бы! Это мой ребёнок! —Ты наивен так же, как и твой отец. Прости, мой милый, но ложь такую я не могу утаить от императора. А если бы это был мальчик? Если бы это был сын? Твой первый сын, рождённый от другого, должен был наследовать престол! Женщина, которая так поступила с тобой.. Он понял, что уговаривать ее бесполезно. Александр знал, что мать может казаться мягкой и уступчивой, но в принятых ей решениях становится подобно камню. Намного проще было бы теперь смягчить отца. Он встал, пошатываясь и сел на кровать, закрыв лицо руками. Внезапно, о чем-то вдруг подумав, спросил: —Вы ни слова не говорили, когда она была беременна. Неужто все дело в цвете волос и глаз? Кто зародил в вас это подозрение, mama? Я говорю вам, что ребёнок от меня, но вы не верите, значит, есть на это основания. —Иди спроси свою жену. -Холодно ответила императрица.- Вероятно, она не такой уж ангел, раз есть у неё недоброжелатели. —Что будет с ней? И с ребёнком? - как-то равнодушно уже совсем произнёс он. Мария Федоровна подошла к нему и словно намеренно дала на руки младенца. —Это не мне решать.