IV. Во власти роз

«Отчего Вы избегаете меня теперь? Может быть, я чем-то обидела Вас, мой дорогой, мой бесконечно милый друг? Я умираю сто раз на дню, когда не вижу вас...» Варвара Головина прислонилась к стене и сжала в руках письмо так, что смялась бумага. Она тяжело дышала и прижимала руку к груди, как человек, испытывающий боль в сердце. Проходивший мимо лакей с подносом бросил на неё подозрительный взгляд. —Вам плохо, мадам? Она ничего не ответила и направилась дальше по коридору. Было уже довольно поздно, около одиннадцати часов ночи, и если даже Елизавета спит, она хотя бы оставит ей записку. Положение, в котором оказалась Варвара Николаевна, толкало ее на самые отчаянные, самые решительные действия. Вчера императрица вызвала ее к себе и положила на стол письма. Лицо Марии Фёдоровны, обычно спокойное и приветливое выражало крайнюю степень волнения. —Варвара Николаевна, потрудитесь объяснить мне содержание этих писем! Перед ней лежали три письма, надписанные ею к Елизавете. Головиной не нужно было перечитывать их, чтобы припомнить содержание. —Вы…Вы бесстыдная женщина! - выпалила императрица. - Как Вы..осмелились…я потрясена до глубины души! Как они попали к Марии Фёдоровне? Варвара Николаевна не хотела думать об этом. Особенно когда вслед за письмами на стол упало несколько книг и рисунков. —Это Ваше? - императрица покраснела и голос ее невольно просел.- О, не отвечайте! Я вижу по вашим глазам! Боже! Есть ли у вас хоть капля стыда? Ваше счастье, что все это не дошло до императора! Отпираться было бессмысленно. Но Елизавета никогда бы не выдала ее…Наказание должно было последовать незамедлительно. —Вам запрещено приближаться к великой княгине! Вам запрещено вступать в какие-либо сношения с Елизаветой Алексеевной и моим сыном. Если вы ослушаетесь, мне придётся придать ЭТО - она брезгливо ототкнула от себя листки бумаги - огласке. И тогда позор падет вам на голову. Теперь она не могла увидеть ее, не могла говорить с ней! Какое это мучение! Елизавета перестала отвечать на ее письма, она избегала ее. Что, Боже мой, они могли наговорить ей? Головина не сомневалась, что тут интрига против неё. Но кому, кому надо рассорить ее с Елизаветой? Опорочить ее имя перед императрицей? Она дождалась вечера и отправилась в покои Елизаветы, благо ключ от комнаты подруги по-прежнему был у неё. Тихонько открыв дверь, Варвара Николаевна проскользнула в маленькую гостиную, где был погашен свет, и, остановившись, перевела дыхание. Дверь в спальню Елизаветы была закрыта, но оттуда виднелась тонкая полоска света: значит, Великая княгиня не спит. Женщина уже сделала шаг к двери, готовая войти, но неожиданно взгляд ее упал на небольшой чайный столик, где стояли две чашки и лежали две белые мужские перчатки. Варвара Николаевна замерла, почувствовав, как сердце пропустило удар, и невольно ухватилась рукой за спинку кресла. В ту же секунду она услышала голоса из спальни - женский и мужской. «Ох нет, быть не может...» Ужасная догадка пронзила ее, и ей одновременно захотелось ворваться в спальню и выбежать вон из комнат. «Уж не в этом ли причина того, что ты обо мне забыла?»- подумала она, и ревность грубой рукой сжала горло, перехватывая дыхание. Ей захотелось плакать. Решив,в конце концов, что увидеть подтверждение своих подозрений для неё невыносимо, графиня Головина развернулась и направилась к дверям. Однако в темноте, потерявшись совершенно в горьких мыслях, она случайно задела маленький табурет и тот звучно упал на пол. Замерев на мгновение от страха, она после хотела броситься к двери, но не успела. Знакомый мелодичный голос спросил из-за двери по-русски «Маша, это ты?» Великая княгиня очевидно приняла ее за свою служанку. Варвара Николаевна,вдруг,с решимостью развернулась и сделала несколько шагов назад, передумав убегать. Дверь спальни приоткрылась, и Елизавета, в ночной рубашке,выглянула в комнату. Увидев Головину, она ахнула и несколько мгновений, кажется, совершенно не знала, как поступить. — Варенька… — У меня ключ от двери. Пришла его вернуть Вам…- голос Головиной дрожал. Она показала ключ и демонстративно положила тот на столик. Елизавета быстро вышла и закрыла дверь в спальню. Подойдя к Варваре Николаевне она обняла ее и прошептала: —Тебе не следовала приходить вот так! У тебя могут быть неприятности! «Значит, императрица и с ней имела разговор...Что ж, тем лучше.» —Элиза, я не знаю, как попали эти письма..- начала она, но вынуждена была прерваться, потому что Елизавета нервно оглянулась на дверь спальни и воскликнула: —Пожалуйста, дорогая, давай не здесь и не сейчас! У меня и в мыслях не было... —Ты не отвечала на мои письма. Ни одного слова! Я с ума чуть не сошла от горя. - она взяла ее за плечи и заглянула ей в лицо. - Кто у тебя? Елизавета смутилась, но это смущение было ей до того к лицу, что Головина готова ей за него простить все что угодно. —Саша. Кроме лжи. —Зачем ты меня обманываешь?- обида и злоба внезапно охватили ее с новой силой.- И говоришь об осторожности! Боже мой, Элиза, неужели ты не понимаешь..ты..ты обезумела, если так поступаешь! Со мной! Она не выдержала и расплакалась, закрыв лицо руками. Елизавета в растерянности смотрела на неё, не зная, что делать. «Значит этот поляк добился своего..ах как ты могла..ты не имела права так пасть!» —Ах, зачем ты делаешь мне так больно? —Лизхен, кто это?- раздался мужской голос из спальни. —Варвара Николаевна..- ответила Елизавета. В ту же минуту дверь комнаты открылась и на пороге появился…Великий князь. Александр был в одной сорочке и льняных кальсонах и трудно сказать, что поразило Головину больше - его такой «интимный» вид или само присутствие в спальне Елизаветы. Варвара Николаевна смутилась так, будто бы это она сейчас стояла перед ним в одном нижнем белье. —Варвара Николаевна принесла ключ от комнаты,- нашлась Елизавета. —Да.. простите, Ваше Высочество, за беспокойство. Я уже ухожу. Она сделала книксен и направилась к двери. Елизавета нагнала ее в коридоре и выглядела расстроенной и, что не могло не радовать Головину, виноватой. —Варя, мне так жаль… —Ты удивила меня, Элиза. Действительно удивила. Очевидно это я что-то превратно поняла. И как давно Великий князь ночует у тебя спальне? - холодно произнесла.- А впрочем, не отвечай. Спешу тебя поздравить. По крайней мере мне теперь вполне все ясно. Твоё избегание меня.. —Варя, что ты!- воскликнула Елизавета и кажется готова была вот-вот заплакать. Головина смотрела на распущенные волнистые волосы, развязанный воротничок ночной рубашки, это милое лицо, исполненное искреннего страдания и …она ненавидела ее. В эту секунду она ненавидела Елизавету и себя. «Я отдала тебе всю свою душу, всю себя! Я тебя любила, а ты..ты вот на что променяла меня! Разве не изменяет он тебе с каждой шалашовкой? Разве не ты говорила мне, что не можешь уважать его как мужчину? А Чарторыйский? Что же с ним? Или может быть, ты спишь с обоими? Ах, лживая!» Глубоко презирающая своего собственного мужа, Варвара Головина, хоть и относилась к Александру на порядок лучше, чем, положим, к Чарторыйскому, но ее отношение в момент переменилось теперь. —Я больше не приду. Не беспокойся. Не хочется больше потрясений. Мало ли кого ещё застану я в твой кровати. Несомненно, место, желанное для многих. Она хотела сделать ей больно, уколоть ее, и это ей удалось. Елизавета вспыхнула , губы ее задрожали. Она развернулась и бросилась к себе в покои, закрыв дверь. *** —Саша, я думаю, мне лучше уехать. Когда Адам произнёс это, Александр зажмурился на секунду, но ему удалось сохранить спокойствие, собрав всю волю в кулак. Он боялся услышать эти слова и в глубине души ждал их. —Ты знаешь, что я против этого. Что между нами ничего не изменилось. Но если ты хочешь уехать из-за неё... - он встал с лавочки в парке, где они сидели, и сделал несколько шагов вперед, встав к нему спиной. По гладкой поверхности Павловского пруда плыли разноцветные листья. Некоторые из них кружились долго, как бы нехотя опадая в воду, и Александр думал, какой короткий век отпущен этим листьям, что на их месте в будем году весной вырастут новые и деревья год за годом повторяют свой цикл обновления. Никому и в голову не придёт грустить об этом листопаде. Отчего у людей не так? Как было бы хорошо, если бы можно было «обновляться», скидывать ненужные воспоминания, забывать плохое без сожаления. Но все они обречены быть заложниками своих прошлых ошибок, чувств, которые прорастают в душу и попробуй выдерни их с корнем и без боли. — Я говорил тебе это раньше и повторю сейчас: для меня ничего не изменилось. Ты друг мне, и я желаю остаться тебе другом. Неужели нужно все разрушить... Он обернулся. Адам сидел на скамье, опустив голову. Серьезный, мрачный — как всегда теперь. Александру иногда казалось, что он не способен в полной мере познать глубину его переживаний. Чарторыйский был сложен, но его сложность не была обесценивающей. Наоборот, рядом с ним Александру казалось, что он и сам приобретает некую значительность. Сам «усложняется». И то, что он был моложе, это даже хорошо. Ему не привыкать быть прилежным учеником. Он только немного опасался, что это заметно для других. Как он обожает его... — Я не имею права тебя удерживать, если ты хочешь уехать. Но знай, что ты этим причинишь мне боль. На кого мне опереться? - он говорил это и чувствовал, как собственные его слова у него же вызывают слёзы. - Я просыпаюсь, бывало, утром и...не знаю, кто я. Адам поднялся с лавочки и подошёл к нему. Они стояли в одном из укромных уголков Павловского парка, которые идеально подходили для сентиментальных разговоров. Природа, пруд, кустарник. Летом - зелёный и пронзительно голубой пейзаж, а осенью - глубокий желтый, красный, серый, синий. Палая листва, прохлада в воздухе и этот удивительный осенний запах. Свежий, острый, земляной. И Александр подумал: "Ты и сам как осень. Все настроение в тебе такое." Чарторыйский положил руку ему на плечо и чуть обхватил за шею. Он держал его голову в своей руке, и Александр, невольно откинувшись на тёплую ладонь затылком, испытывал мучительную дрожь и желание податься, изогнуться, прижаться к нему всем телом. Адам как будто бы поглаживал кончиками пальцев основание шеи сзади и так приблизился к нему, что в какое-то мгновение Александру показалось, что он притянет его голову к себе и поцелует. И от этой мысли его объяли одновременно ужас и восторг. И он вложил в свой взгляд немое: да, да, сделай это! Ведь сам я не решусь! Но Чарторыйский только обнял его, прижав к себе и похлопал по спине. И Александра охватило разочарование, ведь они теперь стоят в таком укромном месте, что их никто бы не увидел.. «Я сошёл с ума. Нельзя желать такого». И тут же голос внутри него сказал: «Но почему? Что здесь плохого?» Он глянул в карие глаза, пытаясь прочитать в них ответы на свои вопросы. Отчего ему все время кажется, что Адам думает о том же? Что как будто бы все в нем так же к ЭТОМУ стремится...Как иногда он смотрит на него...как обнимает с какой-то бережной тоской, с мучением человека, который вынужден с собой бороться. —Я знаю, что возникли слухи. Я не хочу хоть в чем-то компрометировать ее. «Ее? Он говорит о Елизавете? О Господи, да при чём она здесь? Опять она! Зачем...Лиза всего лишь предлог для них...- Александр почувствовал раздражение. «Хватит говорить о моей жене. Она тебе дороже, чем я? - хотелось выкрикнуть ему. - Что ты хочешь, чтобы я сделал? Отдал тебе ее? Забирай! Не сомневаюсь, ты больше ей подходишь..» Он отвернулся от него и отошёл, а Чарторыйский понял это по-своему. —Саша, клянусь тебе: она считает всё, что было ошибкой. И я считаю так же. У неё нет чувств ко мне. —Мне все равно. Здесь стало холодно..- произнёс он, глядя на севшую на голую ветку дерева птицу. Та озиралась как будто бы в недоумении, словно человек, вернувшийся домой и обнаруживший на месте дома руины. Александр быстро направился по дорожке ко дворцу, вспомнив, что мать звала его к себе ещё с утра и не желая, что Адам видел, что он едва сдерживает рыдания. —Саша! Он не обернулся на его окрик и бросился почти бегом к лестнице, ведущей наверх, к выходу из парка. Мария Фёдоровна была не одна, когда Александр зашёл к ней. Его сразу же смутило и испугало присутствие отца, а главное, Елизаветы, которая сидела, как показалось ему ужасно смущенная и взволнованная. Они все трое встали, едва он зашёл. Павел, однако, не выглядел рассерженным, напротив, он вдруг улыбнулся при виде его и воскликнул: —Ну наконец-то, Ваше Высочество! - и добавил уже небрежно.- Где тебя носило с самого утра? —Что случилось? - Александр в тревоге переводил взгляд с родителей на жену. —Случилось чудо...- Павел при этом получил осуждающий взгляд от жены за эту иронию.- Ваше Высочество, мне выпало счастье вас поздравить, как отцу, который наконец-то станет вскорости дедом! —Что? - машинально спросил он. Императрица выступила вперед и обняла его с таким торжественным лицом, что за секунду до того, как это было произнесено вслух , он знал, что скажут. —У вас будет ребёнок, Саша! Елизавета Алексеевна беременна.