IV. Во власти роз

      Александру показалось, что Лиза не удивилась даже, когда они вдвоем зашли к ней в комнату. Только молча на них посмотрела. Александр подошёл к жене и в нерешительности остановился буквально в полуметре. Она, очевидно, ожидала, что вот сейчас он скажет ей: «Выбирай — я или он». Внезапно он понял, что не может ничего сказать. Он смотрел на Лизу, на ее прекрасное, но строгое лицо, и его вновь как прежде охватил страх и стыд. Казалось, если он сейчас коснётся хотя бы кончика ее волос, она в гневе оттолкнёт его. «Она прогонит нас обоих. Прогонит и возненавидит». —Я вас оставлю. - и добавил, глядя на Адама. - Позовёшь... Они не договаривались так, но он сделал это прежде, чем успел подумать, и вышел из спальни Лизы не в силах оставаться там. Его трясло, как в лихорадке. Он вспомнил про оставшееся ещё вино и быстро прошёл в столовую, где до раннего утра никто не убирал посуду. Взял недопитый свой бокал, выпил залпом и закрыл глаза. Через минуту кровь быстрее стала бежать по венам, а мысли полегчали. Александр опустился на софу и до конца расстегнул воротник рубашки. Он чувствовал под собственной ладонью, как колотилось сердце. По окнам снова застучал дождь, и этот звук дождя и стук собственного сердца казались ему единым звуком - оглушающий и громким. Адам появился в дверях внезапно. Темные волосы его чуть растрепались и резко контрастировали с бледным лицом, на лоб которого упали несколько прядей. Это шло ему. Он показался Александру таким красивым в туго облегающем жилете и закатанных до локтя рукавах, вот с этой челкой и с этим взглядом... —Саша, идём. —Что она? —Идём. И ничего не говори, прошу тебя. Пожалуйста...с ней не говори. Когда он вошёл снова в ее спальню, Лиза сидела на кровати. Слабый свет от одного единственного светильника на тумбе рядом с кроватью погружал в полутьму все, кроме ее лица. Свет этот был необычайный, серебристо-белый и окутывал фигуру девушки каким-то мистическим мерцанием. Этот странный свет во тьме и тишина создавали ощущение, что там, за пределами спальни, нет ничего. Что они втроём во всей вселенной. Лиза встала, когда они вошли, и Александр обратил внимание, что на ней уже не платье, а ночная рубашка и тот самый белый пеньюар, в котором он увидел ее несколько дней назад. Он почувствовал, как сзади ему на плечи легли две тяжёлые ладони, чуть сжали, и он услышал шёпот возле уха: «Подойди». Он подошёл к ней, и руки его дёрнулись, чтобы ее обнять, но его вновь охватило сомнение: такое странное было у Лизы в тот момент лицо... Он ждал знака, одобрения. Едва слышные шаги и скрип паркета. Адам теперь стоял у Елизаветы на спиной, лицом к нему. Александр перевёл взгляд с лица жены на Чарторыйского. Будто ища устойчивый маяк..Руки Адама опустились на плече Лизе и медленно потянули вниз ткань пеньюара, заставив жемчужно-кремовую струю шелка упасть беззвучно к ногам. Елизавета не шелохнулась, как будто и не заметила чужого прикосновения. Александр шагнул вперёд, преодолевая отделявшее их расстояние, и обнял Лизу, которая неожиданно сама вся подалась к нему и обняла в ответ, уткнувшись лицом в грудь, как будто прячась. Он же смотрел в бледное лицо напротив. «Ах, это такая жертва, может быть, ради них двоих?» Он перевёл взгляд на жену и, чуть отстранив ее, поцеловал в губы, сначала нежно, но, почувствовав ответ на поцелуй, углубил его, целуя уже страстно, и забыв в этот миг о том, что так целоваться она не любит. Ведь ОН смотрит. Оценивает, наблюдает. И прежде всего Александр думал, представлял, как целовать должен ОН. Крепче прижав жену к себе, он скользнул руками по изгибам тела под рубашкой. Он помнил это тело, мягкость, плавность его линий. Оно пугало его и одновременно сводило с ума. Оторвавшись от нежных губ, он заглянул наконец-то ей в глаза и был потрясён тем возбужденным блеском, который в них увидел. Она никогда, никогда на него так не смотрела. «Ей не любовь моя нужна. - звучал в голове бархатистый голос. - Совсем другое. Любит она тебя. Ты можешь дать ей то, что она хочет, я буду с ней через тебя, потому что и у меня никого нет ближе.» И тогда все будет между ними как и раньше. Александр взглянул на стоящего напротив Чарторыйского. Тот приложил руку к груди, куда-то в область сердца и медленно расстегнул облегающий шелковый жилет. Потом внезапно отошёл в угол комнаты и отвернулся от них, встав лицом к стене и выйдя из пятна света. Через мгновение тьма поглотила его высокую фигуру. Казалось, будто в комнате его теперь и нет. Александр глянул на кровать. Ему хотелось, чтобы не было ни одного пустого, лишнего движения и радовался, что надо ему молчать. Он обошёл кровать с другого бока и, откинув одеяло, сел. Ему теперь хотелось, чтобы Лиза сама сняла с себя все, что на ней было, и легла. Он так сидел спиной к ней, и слыша легкое шуршание, закрыл глаза. Она разделась и легла под одеяло. Александр начал было снимать рубашку, но вдруг необходимость раздеваться его смутила. Как будто бы он сомневался, как будет выглядеть. Или как будто бы одежда давала некое преимущество, оставляла при нем силу. Он только снял обувь, машинально расстегнул пару пуговиц на кюлотах и лёг под одеяло. Потянулся, нашёл, коснулся тела рядом. Такого восхитительного, идеального, нежного и гладкого, и на короткий миг забылся. Накрыв ее собой, стал целовать и гладить, снова торопясь заполнить, «занять» его собой. В какой-то миг он глянул в угол комнаты. Нет, ведь так нечестно...ОН должен видеть все. Он сбросил с них одеяло, которым накрывался, и взглянул в ее лицо. Лиза лежала теперь с закрытыми глазами. Румянец на щеках и чуть приоткрытый рот, через который вырывалось частое дыхание. Александр отстранился, ложась с ней рядом и «открывая», демонстрируя невидимому взору ее тело, и оно,вдруг, показалось ему совсем чужим. Он с удивлением смотрел на Лизу и не узнавал ее. Такая же прекрасная, но совсем другая. Так странно. Зато страх совсем прошёл. Александр подумал, как бы это сделал Адам. Он был бы нежным, страстным. Он все бы сделал для неё. И представляя, как бы тот занялся с ней любовью, и чувствуя буквально кожей взгляд из темноты, он следовать начал невидимым этим инструкциям. Долго, превозмогая собственное напряжение, ласкал и целовал ее, лежавшую так покорно. Когда же он наконец приник к ней, соединяя их тела, то поразился с какой готовностью, буквально жадностью ее тело приняло его. Что-то показалось странным. Почему она молчит? Ни стона наслаждения, ни вздоха. Как будто бы и вовсе перестала совсем дышать. Он открыл глаза и понял, что не может разглядеть ее лица. Свеча погасла, и их поглотила темнота... Он услышал за спиной шаги, которые все ближе и ближе были теперь к кровати. Невольно ускоряясь, стремясь достигнуть пика, он ощутил вдруг, что ему на поясницу легла рука и начала поглаживать, как будто в такт его движением, замедляя их, и Александр ощутил, что двигается теперь совершенно в ее ритме. Он чувствовал тепло ладони под рубашкой, которую не снял, и эта ладонь на его спине возбуждала ещё сильнее, заставляя выгибаться ей навстречу и будто бы в неё толкаться. Он не помнил, в какой момент достиг разрядки, помнил только темноту, которая его накрыла, и облегчение. Опустившись рядом с Лизой на подушку, он лежал на спине, глядя в потолок и поражаясь тому, что сейчас произошло. Ни страха, ни стыда. Повернув голову, он увидел мужскую тень, которая присела на кровать рядом с Елизаветой. Этот тонкий, строгий профиль его заворожил. Теперь он хотел услышать ЕГО голос. —Саша, все хорошо? - раздался тихий шёпот. И он кивнул, не сообразив, что тот, наверное, его едва видит. Слёзы благодарности подступили к глазам, как будто бы Адам сейчас сделал нечто такое, что совершенно, совершенно изменило все. Потом он понял, что этот профиль устремлен на Лизу. И хотелось теперь спросить: ты узнаешь ее? Разве это она? Взгляд Александра скользнул по прикрытому по пояс телу. Он подумал, что если Адам хочет на неё смотреть, то он имеет право. И осторожно стащил покрывало. Теперь они оба могли видеть ее всю, и она была так прекрасна, что казалось ненастоящей. Разве может кожа быть столь совершенного, ровного цвета, такой округлой, высокой и нежной грудь, изгибы линий бёдер напоминать изящный стебель, а талия такой воздушной и тонкой? А эти пушистые длинные волосы, это бесконечно прелестное лицо... Она, вся настолько прекрасна, что Александру вдруг показалось невозможным, чтобы она принадлежала лишь ему. Разве можно такую красоту, такое совершенство, держать в запертой башне? О нет, ведь он не тиран! Он сел и, коснувшись плеча Адама, заставил того обернуться. —Дотронься. Я знаю, ты хочешь. Он взял его руку, поднёс к губам и, поцеловав, положил ей на грудь. Теперь он наблюдал, и ему нравилось смотреть. Смотреть, как Адам ласкает ее точно так же, как он, и в то же время совсем иначе. Теперь он понял, что тот был прав: можно просто наблюдать и чувствовать, как кто-то другой, доставляя это наслаждение, воплощает все, что ты захочешь. Он смотрел и, наблюдая, возбуждался даже сильнее. «Пожалуйста, целуйтесь, если хотите.» -Он не знал, вслух он это сказал или нет, но уже через секунду они целовались, и Лиза стаскивала с Адама жилет, снимала рубашку, а тот был полностью, полностью ей подчинён. Он совершенно находился в её власти, и Александр был рад, что знает теперь, как его удержать. А он безумно, безумно хотел его удержать, и, если для этого нужно, чтобы она ему отдалась, что ж, пусть так и будет. Он смотрел на два сплетающихся в синем, ночном свете тела, слышал тихий стон Адама и представлял, как тот точно так же смотрел на них. Что он чувствовал? Внезапно Адам резко отстранился от Лизы и обернулся к нему. Он протягивал руку. —Это сделать...я не могу. Александр, вдруг все поняв, восхитился его силой. Приблизился и, быстро заняв его место, лег на жену. Адам опустился рядом, почти вплотную к ним. Александр сходил с ума от его взгляда - непроницаемого, черного, безумного. Стащив с себя насквозь мокрую от пота рубашку, Александр решил, что сделает все сейчас очень быстро, потому что чувствовал: Адам едва уж мог терпеть. Он начал двигаться, буквально вбиваясь в восхитительно горячее, влажное и узкое тело, не сводя глаз с Адама, который лежал, сжав руки в кулаки и вытянув руки вдоль тела. Грудь его глубоко и часто вздымалась и Александр вдруг понял, что он даже не пытался все это время дотронуться до себя, как будто бы этим боялся их оскорбить. Он мягко скатился с Лизы и лег на спину, усаживая ее сверху и меняя их местами. Взяв ее руку, он отвёл ее и положил сначала на грудь Адаму, потом спустил чуть ниже, на живот, который в ответ на легкое ее касание мучительно напрягся. Они оба совершенно покорились. Александр теперь одновременно мог чувствовать ЕЕ и видеть ЕГО. Видеть, как узкая ладонь ныряет в прорезь штанов, как инстинктивно изгибается, подаваясь навстречу движениям руки, мужская поясница. Это продолжалось, кажется, так долго и ещё много раз. Они меняли позы, сохраняя лишь незыблемый расклад: Лиза в конце всегда была «его».       За окном светало. Лиза спала, укутавшись в покрывало, а они лежали рядом, на боку, лицом друг к другу. Адам протянул руку и коснулся его щеки, ласково поглаживая. —Спасибо.. Александр медленно моргнул и придвинулся чуть ближе, так что ощутил тёплое дыхание возле своего лица. Коснулся его губ своими, целуя. В звенящей тишине только слышно было, как тикали часы. —Ваше Высочество... Александр открыл глаза. Нависшее над ним лицо слуги показалось отвратительным: в морщинах, с толстым носом. Молодой человек машинально прикрыл глаза и махнул рукой, отгоняя человека, словно назойливую муху. Он слышал тихий звон посуды. Убирались. Он лежал, не шевелясь и ожидая, когда выйдут, и только потом сел. Столовая. В окно едва-едва пробивался утренний свет. Александр провёл рукой по волосам, лицу, снимая наваждение. Болела голова. Он встал и потянулся - от неудобного и долгого лежания на софе все тело затекло. Взгляд упал на одиноко висевший на спинке стула кафтан, а следом на часы: те показывали полшестого утра. Александр зевнул и, постояв немного, направился к себе. В спальне он с наслаждением забрался в тёплую кровать и крепко уснул.