IV. Во власти роз

—Саша, постой! - Адам еле догнал его в коридоре и ухватил за плечо, вынудив обернуться.- Я думал, ты дождёшься меня! На лице Александра в тот момент было страдальчески недовольное выражение, которое, как ни странно, даже шло ему. Он нервно выпалил: —Это ужасно! Он слышал, что я говорил! Скорее неловкая, чем неприятная сцена в приёмной императора полчаса назад, стало быть, всё ещё занимала его мысли. Чарторыйский не был удивлён, что Александр огорчён.Скорее его удивило то, что тот, кажется, обиделся на него. Вышло досадно, хотя и забавно. Они стояли втроём с Котлубицким, и речь зашла о государевом любимце Аракчееве, и Александр, соглашаясь с флигель-адъютантом, имел неосторожность вслух выразить своё презрение к этому во всех отношениях неприятному человеку. И все бы ничего, если бы в тот самый момент, словно по чьей-то злой шутке, Алексей Аракчеев сам не зашёл в приемную. И услышал слова цесаревича. Александр, поняв, что его слова дошли до их адресата, расстроился, и, как Адаму почудилось, обиделся на него, потому что он стоял лицом к двери и видел, как Аракчеев зашел в помещение. «Отчего не предупредил меня, что он сзади?» - говорил его возмущенный взгляд. И если бы Саша спросил, он бы ответил правду, как есть. «Ты с ним лицемеришь. С другими это бывает оправдано, но Аракчеев не стоит того, чтобы с ним вести эти игры. Он негодяй, и если ты не можешь сказать ему это в лицо, то пусть хоть вот так об этом услышит». Но Александр его не спросил, а просто сник, и после того как вышел из государева кабинета, поспешил скорее уйти, ни с кем не обмолвившись даже словом. —Куда ты идёшь? Уж не искать ли Аракчеева, чтобы перед ним извиниться? - иронично произнёс Чарторыйский. - Я думал, у нас ужин сегодня. А ты меня не дождался. Или ужин теперь отменяется? —Это нехорошо, что он слышал. Нехорошо получилось. - вновь повторил Александр. —Думаешь, сильно расстроится? - Адам усмехнулся.- Ты что же, боишься его? Александр опешил и теперь с неприкрытым возмущением даже пихнул в плечо. —Нет, конечно! Ты специально злишь меня, да? Чарторыйский улыбнулся, признаваясь вполне в таком поведении и тут же обезоруживая этим признанием. Да, он считал себя вправе,по-доброму, как казалось ему, шутить над своим другом, оправдывая это тем, что самоирония - одно из величайших достоинств, которые Саше, однако, надо в себе развивать. Александр продолжал возмущаться, что Адам находит этот случай смешным, между тем как раз у Аракчеева несомненно нет ни капли чувства юмора. Он тут же вновь согласился с тем, что тот отменный мерзавец и вызывает только отвращение, но ссориться с ним он не хочет из-за отца. Едва он сам упомянул Павла, как его лицо напряглось: лоб наморщился, губы поджались. Даже когда императора не было рядом и они просто вспоминали о нем, Саша становился натянут, как струна, и казалось, будто нечто начинало давить его изнутри словно тиски. Он не позволял себе даже наедине с друзьями высказать хоть малейшее недовольство отцом или с ним несогласие. Адам же говорил ему, что он здесь перегибает палку, так как Павел как раз ценил в людях смелость и прямоту. Они шли по коридору дворца и чем дальше удалялись на половину Александра, тем расслабленнее тот становился, меняя даже походку и голос, из которых уходило напряжение, не покидавшее его в течение дня, большую часть времени которого Саша проводил подле отца. Едва они зашли к нему в покои, он расстегнул мундир и, упав в кресло, начал жаловаться, как он устал. —Я сегодня даже не обедал, все из-за этого ужасного вахтпарада с утра! Я не знаю, что делать с моими Семёновцами...Говоря прямо, они распустились ужасно, столько ошибок! За всё это ведь мне достается! И он начал рассказывать что-то о премудростях муштры. Адам, которому никогда не были интересны эта Gamaschendienst, эти детали «парадомании», которой так увлёкся Александр (или делал вид, что увлёкся, чтобы угодить в этом отцу), налил себе вина из графина, немного послушал для вида, а когда тот вновь перешёл к жалобам на тяжелую работу, которой нагрузил его император, перебил его: —Но согласись, тебе это так же на пользу. Помнится, ты жаловался, что чувствуешь скуку и праздность. Теперь вот прекрасная возможность вникнуть во все самому.. —Да, я ленив! Я это знаю! - с некоторым раздражением даже произнёс тот.- Я бы провёл целый день в этом кресле, а ещё лучше лёжа. Адам подошёл к нему и облокотился на спинку кресла позади, поставив свой бокал на подлокотник, где лежала рука Александра. Наклонился и заговорчески произнёс: —Только чуть больше усидчивости и порядка.. —Уж с чем, а с усидчивостью у меня все в порядке. - Александр повернул голову и весело посмотрел на него. Они улыбались, как два человека, которые научились понимать друг друга с полуслова и уже создали свой, особый язык, где обычные фразы и даже замечания носили особенный смысл. Александр говорил, что ценит возможность быть с ним самим собою и просил, чтобы Адам был с ним всегда откровенен во всем. Он видел в нем того человека, которого, с его собственных слов, ему не хватало: образованного, более опытного, при этом разделяющего с ним одни ценности, словом, того, который мог бы быть для него не просто наставником (которых с детства хватало), но прежде всего другом. Другом, с которым он мог быть на равных. После отъезда Лагарпа Александр ощутимо страдал и Адаму казалось порой, будто пытался заполнить им образовавшуюся брешь. И при этом Саша очень расстраивался, если Адам высказывался в адрес его бывшего учителя пренебрежительно или иронично. Но Чарторыйский не питал пиетета по отношению к швейцарцу и прямо говорил Александру, что тот учил его «заоблачным истинам», а ему бы в реальном мире жить. Тем более теперь. Некоторое время они сидели, пили вино и разговаривали на отвлечённые темы. Александр расслабился, и было приятно наблюдать его в эти минуты, когда он с почти детской горячностью и непосредственностью вываливал на него все-все свои мысли. Он привязался к нему самым трогательным образом, и это уже даже стало поводом для шуточек некоторых...А для некоторых... —Ваше Высочество, ужин готов!- объявил лакей, зайдя в комнату. —Хорошо, сообщите моей жене, что мы ждём ее. —Ты уверен, что стоит?- произнёс Адам с некоторым сомнением.- Мне бы не хотелось... —Ах, оставь! Я сказал ей, что не буду отменять сегодняшний ужин. Так что она знает, что ты будешь. - Александра как будто бы забавляла возможная неловкость. Он заулыбался и почти скороговоркой произнёс: —А у меня все из головы не идут те рисунки! Как ее вижу, так просто с ума схожу, как хочу ее расспросить. Вот как бы она это мне объяснила? И, честно скажу, меня тут больше всего задевает, что у неё получается, такой вот секрет от меня, а я ведь всё ей рассказываю! —Так уж и все? Саша... - Адам на этот раз говорил без тени даже иронии.- Ну представь, что бы ты почувствовал, если бы она нашла у тебя что-то такое или, скажем, расспрашивать начала, с кем ты, помимо неё, время проводишь.. Аргумент попал в цель. Александр смутился, как всегда, когда Адам (вроде бы без прямого упрёка) ему намекал на его неверность жене. О которой, впрочем, все знали, но о которой Александр сам не любил думать и уж тем более не позволял другим говорить. К счастью, в этот момент они вошли уже в столовую, где был накрыт ужин, и увидели Елизавету, поэтому обоим пришлось моментально замолчать и забыть эту тему. Лизхен молча кивнула на приветствие Адама, и они сели за стол. Александр, который от выпитого ранее бокала вина стал очень весел и словоохотлив, не заметил или сделал вид, что не заметил ее настроения. Он болтал, не переставая, обращаясь преимущественно к Чарторыйскому, который отвечал ему, но как-то напряжённо и сдержанно, бросая при этом странные взгляды на Елизавету. Та в разговоре совсем не участвовала, едва притрагивалась к еде и сидела, комкая платяную салфетку. —Лизхен, расскажи, чем ты сегодня занималась? - Александр с улыбкой взял ее руку, лежащую на столе и переплел пальцы, погладив маленькое обручальное колечко на правой руке. Рука в его ладони заметно напряглась, и все же она не вырвала ее и ответила, что утром занималась русским языком, музыкой, читала, а потом, когда дождь поутих, гуляла с Аннет. —Ах, ну у тебя день как всегда прошёл интереснее! А что ты читала? Лиза, расскажи нам! Расскажи что-нибудь интересное! Я так люблю, когда ты рассказываешь! Эта попытка втянуть ее в разговор не увенчалась успехом. Елизавета ответила, что все ее книги лежат в ее комнате и внезапно добавила, что если бы он чаще к ней заходил, то не задавал бы этого вопроса. На короткий миг повисла тишина, которую нарушил Чарторыйский, небрежно и как будто невзначай переведя тему на прочитанную недавно им повесть-притчу де Сен-Пьера "Поль и Виржини". Так как они никогда не держали слуг, чтобы подавать на обеде или ужине, то Адам, не прекращая говорить, разлил по бокалам вино. Вдруг он поймал брошенный в его сторону полный негодования взгляд. Елизавета в упор смотрела на него несколько секунд, потом отвела глаза в сторону. От выпитого вина лицо Александра раскраснелось, речь чуть ускорилась, голос стал громче и он был не то чтобы пьян, скорее особенно возбуждён. Порой он глотал окончания букв и смешно коверкал слова, что вызывало у Чарторыйского улыбку, а Елизавету заставляло ещё напряжённее сжимать на коленях салфетку. —Извините меня, я устала, пойду к себе. - она отодвинула стул и встала. —Нет, погоди! - Александр крикнул это неожиданно громко, так, что та вздрогнула. На лице его возникло то капризно-недовольное выражение, выдававшее, что он выпил больше обычного. С учетом того, что пил Александр немного и редко, алкоголь быстро влиял на него, но делал чаще смешным, превращая в ребёнка. —Сыграй нам что-нибудь! Я давно не слушал, как ты играешь. Сыграй на арфе. - он встал из-за стола и пересел на софу, а потом и вовсе улёгся, вытянув ноги. —Арфа в моей комнате... - начала она. —Я помогу принести! - быстро вызвался Адам. Елизавета умоляюще смотрела на Александра, но тот лежал неподвижно и только зевнул, прикрыв рот рукой. —Я попрошу кого-то из слуг принести ее. -наконец сдалась она, проигнорировав предложение Чарторыйского. —Ах, да оставьте, не надо..- внезапно засмеялся Александр, переводя взгляд с друга на жену. - Может быть, я сыграю на ложках? Как же это...povareshka..русский инструмент для еды.. —Саша...- у Елизаветы лицо было как будто она вот-вот расплачется. —Да что с тобой, Лиза? Что вы так смотрите, ну, не обращайте внимания!...Ведь я такой...- у него вновь вырвался смешок. - Глупенький-глупенький! Лиза отошла к окну. Чарторыйский проводил ее взглядом и, пересев на софу к Александру, стал громко смеяться с ним и шутить. Он напоминал взрослого, который пытается успокоить ребёнка, отвлекая его всякой глупостью, и некоторое время они вдвоём о чем-то переговаривались в полголоса, и можно было расслышать, как Александр говорил: «Такая серьезная!» и «А разве тебе не смешно?» Елизавета стояла и смотрела в окно, за котором снова начался дождь. В темноте было почти ничего нельзя разобрать, и она рассматривала капли воды, стекающие по стеклу, проводя по нему рукой, как будто б хотела стереть их, как слёзы. В комнате стало тихо. Обернувшись, она увидела, что Адам стоит возле стола и смотрит на неё. Саша спал, откинувшись на подушках и свесив руку с софы. —Спокойной ночи. - Холодно произнесла она и быстрым шагом направилась к выходу. Адам нагнал ее в другой комнате, ведущей на ее половину, и ухватил за руку. —Вы сердитесь на меня, Элиза...- голос его был грустным и в нем звучал мягкий упрёк. —Сержусь? Да, сержусь! Зачем вы это делаете? - воскликнула она. —Что делаю? —Вы подливаете ему вино, хотя и знаете, что это нехорошо, что ему это вредно. И все равно вы делаете это, чтобы посмеяться! - гневно воскликнула она. —Посмеяться? - произнёс он пораженный. - Вы обижаете меня таким упреком... —Да! Да, вы над ним смеётесь! И как не стыдно только, ведь он считает другом вас! —А вы полагаете, я ему не друг? - тихо произнёс он. — Вы теперь так сторонитесь меня, Элиза. Если я в чем-то виноват, то я прошу у вас прощения. И уж не думаете ли вы, что я и над вами могу смеяться? Они стояли так близко друг к другу, что он мог видеть часто бьющуюся жилку на ее щеке. Она разрумянилась, но больше от волнения, и гнев в ней утих, уступив место какому-то отчаянию. Адам отпустил ее локоть, который все это время держал, но продолжал стоять, не отступая в сторону. Он смотрел прямо ей в глаза и видел собственное отражение в чуть расширенных зрачках голубовато-зелёных глаз. —Пустите. - тихо сказала Елизавета. —Я отпустил... Она развернулась и убежала в комнату, захлопнув дверь. Чарторыйский вернулся в комнату. Свечи уже догорали и столовая погрузилась во тьму. Постояла немного и стараясь не шуметь, Адам осторожно взял лежащий на спинке софы сюртук и направился к двери. —Ты ее любишь, да? Внезапно раздавшийся в темноте совершенно отчётливый голос заставил Чарторыйского вздрогнуть. Он подошёл к софе. Александр сидел, сложив руки в замок и глядя в пол. —Я думал, ты спишь. —Нет. Чарторыйский присел рядом с ним. Некоторое время они молчали. Это молчание затягивалось, и каждый как будто бы ждал, что заговорит другой и рассеет повисшее напряжение. —Саша, мне,наверное, не стоило сегодня приходить. Я не зря сомневался...Будет лучше, если я уйду сейчас. Он снова начал вставать, но Александр ухватил его за руку и с какой-то мольбой произнёс: —Нет, прошу, подожди. Останься...Сядь. Адам сел рядом, не замечая как будто что все ещё держит руку в руке Александра . —Ты не ответил: ты ее любишь? Лизу... —Да ты и правда, кажется, лишнего выпил..- тот покачал головой. —Ну что же ты и впрямь за дурачка меня держишь…что я ничего не понимаю?- он сказал это беззлобно, но как-то очень печально. —Я не знаю, что ответить тебе на это. Прости. —И ты мне не хочешь довериться. - он откинулся на софу и провёл рукой по лицу.- Ужасный день...Я словно тень: никто не слышит, что я говорю, не воспринимает всерьёз. Даже ты... —Саша, это неправда! - Адам воскликнул это с искренним жаром и весь повернулся к нему. Несмотря на то что на софе ещё было достаточно места, они сидели так близко друг к другу, что их бёдра соприкасались, и можно было отчетливо чувствовать тёплое, почти горячее тело. —Если я тебе друг, то скажи мне как есть: ты ее любишь? —Да…люблю…- он буквально вырвал это признание и тут же опустил голову, как бы сказав что-то стыдное. Потом с опаской взглянул на Александра. Тот сидел, не шелохнувшись, смотря перед собой. —Саша..клянусь тебе. Ничего между нами не было и быть не может. Во-первых, она не любит меня. Ты сам видел. Во-вторых, наша с тобой дружба для меня важнее всего. Я бы так никогда не поступил с тобой. —Да разве ты виноват? А знаешь...У нас с ней ничего нет. Ты ведь понимаешь меня, правда? Я говорю о близости..этого нет. Мы пробовали несколько раз…ничего не вышло. Это..понимаешь..трудно говорить о таком. У нас нет влечений друг к другу. Мы почти что как брат и сестра, и я сделал все, что тут мог…но я не хочу и не могу мучить ее… ты отворачиваешься...Я опять говорю тебе то, что не должен? Но это правда. Меня осуждают, меня все осуждают, что я неверен ей, но ведь это нечестно! Я люблю Лизу, очень люблю! И я слишком ее уважаю, чтобы принуждать, я желаю, чтобы она была счастлива..и если так уж сложилось..если она любит тебя! - он сжал его руку.- Может ли быть кто-то достойнее? —Что ты...такое говоришь? - Адам был потрясён. —Дай мне закончить! Я хочу, чтобы ты знал, что я не буду против. Я все пойму..вы так дороги оба мне..господи… —Саша, ты, кажется, пьян. Ты не понимаешь, что говоришь.. —Ты друг мой, с кем ещё я могу говорить о таком? Я ни с кем не могу поделиться..-и вдруг улыбнулся, -Я тебе не все рассказал, что было в ее дневнике. Она писала там про тебя. И уж поверь мне, я знаю ее, как себя. Она тебя любит. Внезапно он сник и опустил голову ему на плечо. Они снова молчали и показалось вновь, что Александр уснул, но потом раздался тяжёлый вздох и он выпрямился, потирая виски. —Голова болит... —Руки у тебя ледяные…- Адам погладил его ладонь, лежавшую у него на колене, и набросил на плечи ему свой сюртук. Александр сидел в профиль к нему, полусонный. Его веки медленно поднимались и опускались, и даже в слабом свете свечей видны были светлые, но по-девичьи длинные и изогнутые ресницы. Внезапно Адам чуть улыбнулся, потянулся и поцеловал его в щеку, ближе к виску. Не поцеловал даже, а прижался губами, и в ответ на это молодой человек прикрыл совсем глаза и с губ его сорвалось тихое: —Иди к ней. Я чувствую, что ты хочешь. Не мучай меня. И себя. Он развернулся и лица их оказались внезапно очень близко друг к другу. —Я не могу. —Почему? —Потому что ты ошибся. Лиза не любит меня, это другое. И ещё кое-что...что имеет значение. —Что же? - Александр чуть нахмурился. —Ты.