Я часть силы той...

Воздух вокруг пах кровью, тонкими нитями поднимаясь выше, вместе с испаряющейся влагой ночи, опутывая всё вокруг, словно паук, учуявший добычу. Влажность стояла неописуемая, и в несчастной больной голове вспыхнула лишь одна чёткая мысль, выдёргивая на секунду из агонии: «Хорошо, что сейчас не жарко… Загноились бы…» Тихий голос, звенящий, словно вот прямо сейчас ты увидишь, как ломается тот самый образный стержень человека и он обвиснет безвольной тряпкой перед тобой, упадёт, а его глаза больше не будут выражать ни единую мысль, нарушил глухую пустоту ночи: — Уйди… Не… Тут юноша запнулся, сглатывая подступившую кровь к горлу: — Не смей… Подходить. Каждое слово, каждая никчёмная фраза, вылетающая из горла и срывающаяся с растрескавшихся, покрытых кровью и бог весть чем ещё губ, приносила рвущую боль в области груди, треща и перемалывая что-то невидимое, но такое ощутимое. Где-то у сердца гуляет ветер. Это ощутимо: холод, струящийся под кожей, пронизывающий мясо и кости, сковывающий временами дыхание, явно указывает на разрастающуюся простуду. Ещё один шаг, озвученный трещанием листьев под подошвами и звуком горячо бьющегося сердца, окрашивающего ярко-красным тускнеющую картинку мира. С губ срывается: «Не смей подходить ко мне!» и кашель. Кровь, найдя место выхода, алыми змеями заструилась по подбородку, скатываясь на открытую грудь, скользя ниже, огибая новые раны, смешиваясь и уже вместе, стекая к краю штанин, впитываясь. Лицо, покрытое пылью и испещрённое царапинами, очередной раз перекосило вспышка адской боли и, задрожав всем телом, юноша провёл языком по вспухшим губам, разлепляя их, чтобы наклонится и закусить запястье, сдерживая рвотные позывы. Пыль, покрывающая в основном щёки, придавала коже большую бледность, указывая на то, как мало осталось ребёнку до смерти. Хисока сделал очередной шаг, медленно вытягивая руку, но, заметив этот жест Хироки, отчаянно тряхнул головой и, не смотря на боль во всём теле, попытался отползти, упираясь на трясущиеся руки и подтягивая ослабевшее тело. Левая рука внезапно с хрустом согнулась, с отчаянным хрипом, в котором смешалась вся боль, обида, все невыплаканные слёзы, он полетел на землю, утыкаясь носом в пыль и закусывая зубами траву, с ужасным трудом размыкая челюсти. — Тише, всё хорошо, — прошептал Хисока тихим, аккуратным голосом, присаживаясь рядом с трясущимся в беззвучной истерике ребёнком, протягивая руку, чтобы опустить её на спину, — ну чего же ты, всё же хорошо. Но опустить руку ему было не суждено. Хироки, собрав остатки смелости и последние силы, приподнял голову, и Хисока мог поклясться, что взгляд серых глаз, до недавнего момента никогда ничего не выражающий, был столь зверский, что радужка, окрашенная красным, вероятно от бешеной обиды, полыхнула и расцвела алым цветком огня. В ту же секунду фокусник ощутил удар по протянутой руке. Понять дали ясно. «Не прикасайся. Не верю. Не подходи». — Хироки… Прости… Мужчина не договорил. Юношу около него пронзило судорогой. Глаза с кровавой поволокой прикрылись, рука, на которую он опирался, ослабла, и, завалившись на бок, юноша зашёлся кашлем, медленно переходящим в рвотные позывы. Хисока уверенным движением приподнял его, ставя на колени, и, придерживая одной рукой под грудью, пальцами второй постарался приоткрыть рот племяннику, чтобы он не захлебнулся кровью. Ребёнок упрямо сжимал челюсти, мотал головой, стараясь отбиться от ледяных пальцев на воспалённой коже, но мужчина стойко терпел, раз за разом прижимая сильнее, не допуская лишних увечий. Разжать челюсти без вреда для мальчишки было проблематично, но на помощь приходили особенно сильные вспышки боли, когда сознание Хироки медленно уплывало. В эти моменты мужчине удавалось пропихнуть пальцы в рот, располагая их между челюстями, слегка наклонить голову ребёнка и, похлопывая того по спине, заставить выплюнуть застоявшуюся в горле кровь. — Уйди, прошу уйди! Тихий вой, в промежуток между очередными пронизывающими вспышками боли и кашля, вспугнул ночную тишину и осел где-то в лесу. Юноша попытался оттолкнуть навязчивую помощь, замотал гудящей головой (по затылку струилась кровь) и, страдальчески застонав, успокоился, оседая в руках родственника. Сознание потихоньку ускользало, подобно нити шёлка по волосам, и он, медленно прикрыв глаза, полностью погрузился во тьму, на грани сознания усваивая, что никогда больше не позволит подойти к себе слишком близко. Нэн принялась сворачиваться в комочек, где-то в районе солнечного сплетения, где травмы были во много раз серьёзней, аккуратно расправляя скомканные хаотичными ударами чужеродной энергии нити души, медленно насыщая тело. Эта мысль, брошенная в отчаянье погружения во тьму, была принята энергией, словно клятва самому себе. Сила согласилась с условием. Никто больше не посмеет причинить вред её хозяину, а те, кто зайдёт в круг, ограниченный пятью метрами от единственного Солнца, тот всегда будет под контролем, словно под лупой доктора и никуда не сможет деться. Хисока медленно провёл ледяными пальцами по мертвенно-бледной щеке, стирая мокрую дорожку слёз и аккуратно укладывая юношу себе на руки, одной поддерживая под коленями, другой под спиной, уложив световласую макушку себе на грудь, стараясь не задеть затылок. Мужчина чувствовал, что энергия медленно, но верно собиралась в кучку под сердцем. Не самое плохое месторасположение очага. Невесомо шагая через борозды учебного сражения, он с лёгкой тревогой осмотрел траву, на которой в многих местах, словно тончайшие бусины, каплями свисала кровь и её было столько, что сердце фокусника пропустило удар и, склонив голову, он мельком глянул на обкусанные губы, искривлённые в гримасе обиды, словно маленький ребёнок, собирающийся заплакать. Стараясь лишний раз не потревожить раны, мужчина шагал даже слишком аккуратно, то и дело поглядывая на юношу, тяжело дышащего даже в бессознании. Нет, ему не было его жаль. Раз уж он сбежал, то будь добр соответствовать стандартам мира и быть хорошим бойцом. Скидку на родство не делаем. И говорить не стоит, что мужчина защитит Хироки, если тому будет что-то угрожать, но если он не успеет? Думать об этом не хотелось. Так вот дела и обстоят. Хироки учить сражению можно только пугая его и заставляя себя защищать, но до этого трудно довести, ведь не живодёр же Хисока родную кровинку мучить? Может немного, ведь рука поднялась, а дальше уже встал боком интерес к тому, что на данный момент из себя он представляет. Не хило бегает и прыгает, но в ближнем бою исключительно бесполезен, что это обучение и показало. Скорее всего, процентов на девяносто, парень боится смотреть противнику в глаза. Он в мирное-то время внимание на зеркала души не обращает, что уж говорить о противостояние. Нэн пульсирует и это есть хорошо. Послышался очень тихий хруст травы, который был допущен лишь для того, чтобы Хисока, напрягшийся как струна, не дёрнулся на внезапное появление. Иллуми, вопросительно изгибая бровь, медленно заглянул через плечо мужчины, слегка задевая своими волосами его лицо, и, медленно повернув голову, флегматично уставился на хрипло дышащего юношу, а на пустом лице проскочила какая-то бешеная мысль. Фокусник всё же решил не обращать на него никакого внимания и медленно продолжил свой путь, иногда кидая подозрительные взгляды на союзника, неожиданно оживившегося. Так, в полном молчании, вышли к ручью, где Моро, легко присев на колено, бережно сгрузил ношу, придерживая его голову и предельно аккуратно укладывая щекой на траву. Юноша издал сиплый вздох и, приоткрыв глаза, схватил мужчину за руку, что-то невнятно шепча. Фокусник нахмурился, аккуратно разжимая слабую хватку на предплечье и, медленно спустившись к ручью, достал флягу. Откупорив её, он с удовольствие отметил наличие в ней небольшое количество алкоголя. — Илу-чан, у тебя есть пустая фляга? Иллуми швырнул её ещё до того момента, как фокусник договорил, тихо приземляясь рядом с юношей, мутным взглядом следя за согнувшимся над водой мужчиной. Одежду от кожи оторвать было трудно: кровь уже присохла и только в некоторых местах, где раны были глубже, она все ещё сочилась, но уже не так сильно. Моро старался делать всё аккуратно, иногда поливая ткань водой, но вздрагивающий на каждое его движение юноша, сильно мешал, и Хисока недовольно цокнул, попросив Иллуми, если ему не сложно, держать того за плечи. Дело пошло намного лучше и мужчина, получивший свободу действий, быстро открыл раны, экономно обработал самые глубокие коньяком, зашивая их, а царапины, во славу нэн, заживали сами, как и ушибы. Только сломанная в локте рука ещё не поддавалась лечению, так ещё и Хироки рычал каждый раз, когда к ней прикасались. — Дальше он не пройдёт, как бы ни старался, — внезапно произнёс Иллуми, поддевая пальцами упавшую на лицо юноши прядь, но, ощутив каменную хватку на запястье, разжал пальцы, слушая треск костей. — Что-то не так? Хисока издал странный звук, сжимая челюсти и смотря на друга из-под растрепавшихся волос. Всё ещё сжимая руку мужчины, он сипло выдохнул и прошептал, даже не размыкая челюстей: — Не прикасайся к нему. Взошла луна, освещая поляну, и золотые глаза, блеснувшие опасными искрами, пожиравшие лицо Золдика, угасли, как только свободную руку, которая лежала на плече племянника, слабо обняли, утыкаясь носом в костяшки. Интерес к Иллуми пропал также внезапно, как и появилась ненависть, и мужчина, проведя руками по открытому плечу юноши, тихо вздохнул, подхватывая тело на руки и удаляясь в сторону реки. — Будь добр, разведи огонь. Иллуми хотел спросить, а с чего бы ему это делать, но по какой-то причине прикусил язык, поднялся и, развернувшись в сторону леса, пошёл за ветками.

***

Тенденция просыпаться со страшной болью во всём теле парню не понравилась. Насилу разлепив зудящие глаза, он уставился в бескрайнее голубое небо, рассматривая плывущие по синеве облака. Реальность происходящего возвращалась толками, выкидывая на внешний слой памяти кадры вчерашнего вечера. Попытка перевернуться на бок успеха не принесла: плечевой сустав странно хрустнул, а за ним и локоть. Юноша болезненно вскрикнул, недовольно покосившись на проблемную зону тела, делая тщетную попытку сжать пальцы в кулак. Рука лежала безвольным куском мяса на кости и, кажется, была более недееспособной. Локоть был перемотан куском его бывшей рубашки; ему только что и оставалось — это усмехнуться над горкой судьбинушкой, сжав челюсти чтобы не закричать, упереться в землю условно целой рукой и приподнять себя над землёй. Первая попытка успеха не принесла, но ему удалось перевернуться на живот. Вдыхая через раз, в попытках собрать перед глазами пазл из пляшущих огней и тёмных пятен, он уткнулся лбом в землю, притягивая руку поближе под грудь, делая вторую более удачную попытку. Приподнявшись, он попытался подтянуть ноги под себя, чтоб сесть на них, но не подсчитал время, которое может опираться на руку, и свалился в очередной раз, стукнувшись лбом. Захотелось умереть. Чувство безысходности и собственной ничтожности накатило волной, выбивая последний боевой дух из хлипкого тельца, но, словно в противовес гнетущей атмосфере, пришло смутно знакомое ощущение силы, разливающееся под рёбрами. Оставалось только довериться ей и направить чуть выше. Когда ощущение жара дошло до сердца, парня прошибло судорогой и, схватив ртом ещё холодный утренний воздух, он почувствовал, как холодный ветер прошёлся по его спине, мокрой от выступившего пота. Жар пошёл выше, опаляя лёгкие, и медленно, словно нарочно выжигая путь для дальнейших странствий, потёк к здоровой руке. Больную руку он трогать побоялся. Что-то подсказывало, что сделай он иначе — выплюнул бы собственное сердце от боли. Держался на чистом желании выжить, уже не обращая на то, что его потряхивало, а вены, раньше слегка выделяющиеся на фоне бледной кожи, вздулись, напряжённо гоняя загустевшую кровь по телу. Чудо свершилось. Когда жар дошёл до кончиков пальцев, держаться стало намного легче и он, почти не прилагая сил, приподнялся, садясь на траву и откидываясь спиной на ствол дерева, переводя дух. Теперь нужно провернуть точно тоже самое и дойти до берега. От одной только мысли об этом становилось дурно. Проведя рукой по лицу, чтобы оценить ущерб, нанесённый вчерашним нелепым случаем, он почувствовал несколько затянувшихся царапин на щеках, да и только. Нос был на месте и даже не сломан. Исключением является только кровь под им, явно пошедшая из-за перенапряжения. Левая рука так и не отзывалась, а пальцы были слегка холоднее, чем должны быть. В голову лезли неприятные мысли об ампутации, но юноша старался об этом и не думать. Сейчас было главнее доползти до берега и на это у него целых три часа. Сжав правой рукой голубенький кристалл, с золотыми нитями переплетения, он сделал глубокий вдох, резко направил жар из руки назад под сердце и, закусив губу, медленно повёл его вниз к ногам, примерно двигаясь по крупным венам и артериям. Эта мысль казалась ему самой славной и правильной. Промучавшись с полчаса он наконец-то встал, медленно оторвавшись от дерева, сделал неуверенный шаг, выпрямился, сжал пальцы в кулак и пошёл на звук человеческой болтовни, которая слышалась в кошмарном удалении. На дядю обижаться было как минимум глупо. Ему указали на то, что слаб, беззащитен, бесполезен и не способен выжить в этом мире. На правду обижаться глупо. Уж тем более, что дядя мог ему просто переломать ноги и насильно утащить домой, но раз его оставили одного, то ему пытаются мягко намекнуть на изменившиеся правила мира… — Он смог встать… Хисока смотрел в след удаляющейся фигуре, придерживая свою жажду битвы и напрашивающуюся жажду крови и смерти, отодвигая их к углу и сажая на ошейник. — Живучий парень, да и учится быстро. Жаль, что не в семье убийц рождён. Талант зря пропадает. Иллуми покосился на воодушевлённого товарища, словно выискивая в нём причину, по которой этот мальчик родился не его братом. Уж он явно лучше Миллуки. Даже лучше Каллуто. Только ещё маленький, несмышленый. Но это поправимо. Хисока, кажется, принял его слова на свой счёт, и, зло зыркнув на Золдика, зачесал волосы пятернёй, направляясь за племянником. — Подожди ещё… Через год он станет чудовищем ещё похлеще, чем я, и тогда ты сожрёшь свои слова о разбазаривании таланта. Может даже с куском собственного языка. Иллуми изобразил на лице что-то отдалённо напоминающее улыбку. — Поспорим? Моро застыл, медленно повернулся к своему товарищу, одергивая себя от того, чтобы проверить у него температуру. — Чего? — Я предлагаю спор. Хисока всплеснул руками, недовольно вздыхая. — Это я слышал, но до меня не доходит смысл, Иллу-чан. Ты хочешь поспорить на что? — Станет ли он таким сильным как ты говоришь или нет. Фокусник скрестил руки на груди, выискивая смысл спора прямо на пустом лице собеседника. — И что из этого? — Всё просто. Если становится, то я признаю, что гены в вашей семье лучше, чем в нашей, напомню, потомственных убийц и гениев. — А если нет? Что тогда? — Тогда ты позволишь взяться за его тренировки мне… Мужчина договорить не успел. Три карты, просвистевшие около уха, срубили дерево позади него, а киллер, даже не моргнув, остановил кулак прямо около лица. — Я не понимаю, чего ты добиваешься? — прошипел ему в лицо Моро. — Не думай, что я не вижу твой грёбаный интерес к моему племяннику. Даже не надейся… Иллуми держался как мог, чтобы не допустить потасовки. Отношения нужно налаживать. — Я же не говорю, что хочу забрать у тебя племянника, Хисока. Я хочу обучить его так, как выгодно будет мне. Киллуа отбился от моих рук. Я не слепец и вижу это, даже если это не так явно, — мужчина отмахнулся от очередного подленького удара от мужчины. — А твой племянник просто заменит мне иногда нужную подмогу. Ты же не желаешь лезть в каждое моё предложение. Видите ли, у тебя свои дела… Иллуми замолчал предоставляя время на переваривание информации. То, что он согласиться — не вопрос. Вопрос в том, что потребует в случае его проигрыша. Золдик внутренне усмехнулся. Он специально назвал такое ничтожное поощрение победы фокусника, чтобы тот сторговал себе условия выгоднее. А Моро, в свою очередь, идиотом никогда не был, хоть иногда таковым и казался. Он чувствовал попытку перехитрить его, и думал, как вывернуть всё в свою пользу. — И что же ты сможешь делать с Хироки, если победишь в споре? — В общем-то всё, что угодно. Кулак всё-таки его настиг, а потасовка всё же началась, в процессе которой до Моро дошла неприятная правда, что недавние слова Иллуми о: «нет ли у твоего племянника способности влиять на мышление человека», от которых он так легкомысленно отмахнулся, оказались самой настоящей проблемой. Его малыш заинтересовал эту мразь, а действия фокусника, нацеленные на проверку способностей ребёнка, сыграли против него. Карту всё ещё можно было разыграть, если правильно всё провернуть. Если сделать всё правильно, то в будущем можно получить не только непобедимого племянника, но и весь клан Золдиков на золотом блюдце. Главное сделать ставку и верно рассчитать время для кона. Ведь самое главное — сохранить жизнь его мальчика и не допустить того, что может случиться в ближайшие три года. Ведь если жизнь даёт тебе шанс исправить грядущее, то грех это не использовать.

***

Хироки медленно съехал на песок, прерывисто дыша и, скользя мутным от страшной усталости взглядом по не менее уставшим людям, старался восстановить дыхание. Сердце медленно переехало в голову, набатом отбивая трижды в секунду. Медиком юноша не был, но предположить, что так быть не должно - мог. Из одежды на нём оставались только брюки, да и те выглядели ущербно, так что Хироки старался не обращать внимание на смешки. Это было сложно. Сквозь гомон толпы до него дошёл тихий, возможно от общего перенапряжения его самого, голос экзаменатора, который известил о то, что экзамен подходит к концу и им бы, по-хорошему, сдать свою "выручку". Запустив руку в карман и нащупав необходимые для прохождения кружочки с циферками, парень, всё также придерживаясь за ствол, встал и почти подковылял к девушке, показывая содержимое своей ладошки, за что удостоился очень жалостливого взгляда и горестного кивка. То как повела себя девушка ему не понравилось, а уже тем более, то как она посмотрела на его руку. "Да и сам я знаю, что сломана. К чему жалость?" Мысль о том, что теперь нужно стоять и дожидаться момента, когда сделают официальное заявление о конце испытания, почти выбила из него остатки души, но стоически перетерпев осознание, он попытался шевелиться в сторону хоть какой-нибудь опоры. Внезапно появилось ощущение, словно по воде расходятся волны от броска камня и слабо касаются его тела, заставило его напрячься и, резко повернув голову и подняв руку, он успел перехватить ладонь порядком удивлённого таким исходом Киллуа. Тот приподнял брови и присвистнул, похлопывая пальцем свободной руки по губам. - Я знаю, что ты хочешь спросить, и отвечу сразу: не твоё дело, - грубовато отмахнулся от назревающего вопроса парень, отпуская детскую руку, делая два шага от него. Золдик младший покивал чему-то своему, в один прыжок догоняя уже посеревшего от раздражения юношу, стараясь вышагивать не слишком быстро, чтобы иметь возможность находиться рядом. - Понимаю... От родственников всегда больнее... Как рука? Хироки поджал губы и прикрыл глаза, глубоко вдыхая и выдыхая. Ребёнок не виноват в том, что любознателен. А накричать на него сейчас - высказать свою беспомощность и получить новую порцию соболезнований. - Сам видишь, - размыто ответил он, стараясь прикрыть фиолетовую гематому на локте, но учитывая, что рубашки на нём не было - это успеха не принесло. Ребёнок кивнул, вытягивая шею, чтобы разглядеть немного больше доступного. - Знаешь, - тихо кашлянул он, с каким-то разочарованием бросая взгляд в лес, откуда слышался звук приближающейся беседы, - я почему-то был уверен, что ты намного слабее и избалованней. - Приятно слышать, - выдавил из себя парень, закрываясь от мира волосами, давая понять, что разговор окончен. - А ты был в общем-то прав в своих суждениях, - в свою очередь ответил он, намекая на не такую уж и давнюю беседу. - Я редко признаю свою неправоту. Цени это. Киллуа кивнул и постарался уйти с минимальными звуковыми эффектам, чтобы лишний раз не тревожить шаткий мир, заключённый с родственником этого ужасающего клоуна. Тело уже не болело: оно гудело и тянуло вниз, а голова шла кругом, так что желание встать и идти сдохло ровно в тот же момент, когда его об этом попросили. На дядю он стоически забивал и все его завлекающие взгляды игнорировал с божественным хладнокровием, удерживая себя от демонстрации среднего пальца, за что его рост, скорее всего, сократили на добрую голову. История умалчивает о том, как он всё-таки дополз до комнаты на дирижабле, но только он закрыл дверь за спиной, накатила такая апатия, что сил хватило лишь на то, чтобы свернуться в клубочек прямо на ковре, уткнувшись носом в колени. Где-то через час в дверь постучали и сказали, что оставляют за дверью посылку. Хироки даже голову не поднял, вероятно, забивая на эту ненужную информацию, размышляя о более насущном. Так как экзамен он завалит, а это даже не обговаривается, ему останется только вернуться домой и сесть на домашний арест, который продлиться ровно столько, сколько потребуется Хисоке, чтобы перебеситься за всё, что произошло за эту несчастную неделю с гаком. В школу придётся ходить... Не хочу. Юноша потряс головой, отодвигая неприятные мысли, сильнее обхватывая колени рукой. На этот раз в дверь постучали настойчивее и властнее. Уже второй раз за день возникло ощущение колебания мира вокруг, но на этот раз, вместо камушка брошенного в воду, в озере взорвали две палочки динамита. Его слегка подвинули дверью, в комнату попал свет из коридора, немного ослепляя парня, а в следующую минуту его подхватили на руки, донесли до кровати и, усадив на колени, принялись то ли баюкать, то ли тискать. Хироки прищурился, прислушиваясь к внутреннему радару, но тот молчал, давая понять, что убивать его не будут. Хисока же выплёскивал свои эмоции как мог: приглаживая растрёпанные волосы, замазывая холодненькой мазью синяки и гематомы, утыкался носом в макушку, что-то невнятно шепча и бурча, гладил, временами целовал поверх особо выделяющейся болячки, всячески избегая причинять боль. В какой-то момент Хироки так устал от постоянных дёрганий туда сюда, что возмущённо вздохнул, хмуря брови. Это послужило знаком «Стоп», и мужчина, замерев на минуту, немного успокоился, пересаживая своего ребёнка на кровать, вытаскивая из-за спины эластичные бинты и пакеты со льдом. Откуда? - Ка-а... Хироки его перебил, слегка пиная носком по боку, давая понять, что тот слишком неаккуратно стянул его левую лодыжку. - Нормально. Сам виноват, - оборвал любые попытки извиниться юноша, перебирая пальцами прядь волос. - В любом случае, ты не виноват. Ты хотел как лучше. Моро кивнул, нежно поглаживая бинты на ноге. - Я хотел спросить, - тихо начал парень, обдумывая, как лучше выразиться. Дядя кивнул, пододвигаясь, давая понять, что его слушают и теперь берутся за сломанную руку. - Говоря проще, я сегодня почувствовал какие-то колебания воздуха. Знаешь, как камень в воду брошены-ы-ы-й! Ай! Больно! - внезапно взвизгнул Хироки, вцепившись в предоставленную для таких случаев подушку зубами. Моро аккуратно похлопал его по макушке, ловчее перехватывая бинт. Мальчик отдышался, продолжая, -Так вот. Я не услышал Киллуа. Увидеть его не мог и подавно, но когда он словно попал в какую-то зону видимости, тогда моё тело среагировало быстрее, чем я успел понять. Это не то, что было, когда я отбирал номерки. Что-то другое… То, что было куда сильнее. К концу своей речи он пустился в шипение, уже почти не соображая, что происходит, крепко вцепившись в подушку. - Руку не беспокоить. Нэн по ней не гонять: будет больнее, - погладив своего ребёнка по лицу, произнёс он. - С твоей «особой чуйкой», - он сделал пальцами кавычки, - мы разберёмся завтра, а пока отдыхай. Я тебе заказал одежду, её уже доставили, так что не переживай. Он наклонился над юношей, сдувая волосы со лба и аккуратно прикасаясь губами к нему. Укрыв свой драгоценный цветочек одеялом, он спустился на пол, принимаясь раскладывать карты, думая о будущем и о том, как избежать наихудшего. - Есть пара мыслишек...