Я часть силы той...

Тихие шаги, сопровождаемые хрустом травы и шелестом листьев, медленно углублялись в чащу леса и изредка затихали, прерываясь на долю секунды. Ночь прикрыла тёмным полотном остров, скрывая за мглой парад невероятной жестокости. Хироки медленно скользил между деревьев, прислушиваясь к каждому шелесту за спиной, не смея даже сделать лишнего вдоха. Длинная трава скользила по ногам, изредка запутываясь трудноразбираемым комом, избежать который было невероятно трудно в непроглядной тьме. Юноша, придерживаясь за дерево, медленно повёл носом, прикрывая глаза, выстраивая в голове более точную картинку мира. Зачем нужна непроглядная мгла, сквозь которую пробивается от силы лишь тусклый свет кремовой луны, если можно закрыть глаза и верить тому, что получает твой разум? Страшно лишить себя зрения. Очень опасно остаться в полном мраке, но изменится ли что-то, если в темноте прикрыть глаза? Зрение бесполезно, и понимающий это Хироки оставляет глаза закрытыми, продолжая движение вглубь. И вот уже шаги стали более уверенными, и он не останавливается, чтобы очередной раз вглядеться во тьму. Номерок парень давно вытащил и переложил в карман. Зачем бояться? Что случится, того не миновать. Лучше, как он решил, дать сражение, чем нечаянно поперхнуться, сделав неверное движение. Чего и стоило ожидать. Сделав ещё несколько шагов, Хироки, потеряв равновесие, упал, запнувшись об камень, успевая выставить ладони и прикасаясь щекой к холодной траве, покрытой незаметной паутинкой росы. — Чёрт возьми, — прошипел он, пытаясь подняться на трясущихся руках, но чувствуя, что силы стремительно покинули его, он полностью опустился лицом в зелень. — Как же я ненавижу всё это. Очередная попытка подняться была провалена, и Хироки, сжав от досады кулаки, лишь дёрнулся в сторону, переворачиваясь на спину. Прямо над ним висела луна. Серебряный свет, струившийся сквозь листву, играл миллиардами светлячков, отражаясь в росе. Прикрыв глаза, юноша повернул голову, прислушиваясь к трели соловья. Звук разливался золотой скрипкой над тишиной леса, то вспыхивая совсем рядом, и парень, с замершим от восхищения сердцем, приоткрыл глаза, наблюдая, как с поляны испуганные его шипением, поднимаются к небу белоснежные бабочки. Парень усмехнулся, поджимая губы. Невероятная красота сковала его и он, всё также лёжа, с полуоткрытыми глазами начал мычать какую-то незамысловатую мелодию, хриплым голосом, постепенно вслушиваясь в пение соловья и стараясь не слишком выделяться. Резкий хруст в кустах моментально спугнул нежность момента, и парень, притихший в траве, краем глаза провожал шатающуюся фигуру. — Не моё это дело, — прошептал парень, аккуратно переворачиваясь и также незаметно поднимаясь. Любопытство пересилило усталость, и он, медленно двигаясь за человеком, испортившим ему момент, думал о том, куда он может идти, — но вдруг он замыслил неладное? Как добропорядочный гражданин я не могу не проконтролировать. Человек впереди него шатался и то дело давясь воздухом, и Хироки, остановившись и принюхавшись, понял, что тот серьёзно ранен и уже на ладан дышит. Человек впереди него был уже мёртв. Куда может двигаться мертвец? Глупый вопрос, никуда он не может двигаться. Мертвецы лежат в земле с вырванным сердцем. Видимо, хромающий и прижимающий руку к рваной ране на боку, мужчина не хотел умирать просто так. «Может, его тоже учили, что свою жизнь нужно обменять подороже? — задался вопросом юноша, внезапно обращая внимание на свою обувь. — Какой кошмар. Нужно будет попросить дядю купить нормальную одежду, а то эта позор». Подняв глаза, Хироки удивлённо огляделся, складывая руки на груди. Пропал. Раненый человек оказался быстрее здорового его. Парень хмыкнул, поправляя выбившуюся прядь и, присев на корточки, подцепил каплю крови с листа осота, перебирая её между пальцев. — Что же, поищем. Глаза закрывать на этот раз он не стал. Во-первых, где-то раненый зверь и всем известно, что ничего не теряющие сражаются до последнего. Во-вторых, способ себя не оправдал. Паренёк тихо шел по протоптанной мужчиной дорожке, с малой долей интереса разглядывая потерявшую свою романтичность природу и желая вернуться назад на поляну, но ушёл он уже далеко, а ноги болят нещадно, да и момент прошёл. Лес заканчивался поляной, на которой, по яркому блеску во мраке, можно было понять, что горит костёр, тихо потрескивая сырыми веточками. Радости юноши не было предела ровно секунду. За радостью пришло осознание, что его никто там не ждёт. А жаль. Он превосходный собеседник и знает много красивых историй. — Одним глазком только гляну и сразу уйду, — под нос сказал он, прислоняясь грудью к дереву и выглядывая. Резкое мажущее ощущение на щеке мозг расценил как нападение, и парень резким рывком руки к щеке попытался содрать невидимую паутину, прилипшую к коже, но приглядевшись к пальцам, ничего не увидел. Зато унюхал. Полностью вынырнув из тени леса, парень шаркнул ножкой, убрав одну руку за спину, приложив другую к сердцу и поклонившись, улыбнулся. — К вашему распоряжению прибыл. Серые глаза, отражающие языки пламени, остановились прямо на очень схожих золотых, и юноша, улыбнувшись от души, хихикнул, пряча лицо за волосами. Со стороны Хисоки послышался аналогичный смешок и он, тихо шурша одеждой, пересел поудобней, отрываясь от наверняка увлекательной постройки сотого домика из карт. Хироки выпрямился, аккуратно делая шаг вперёд и замирая, так и не опустив ногу на землю. Бок обожгло, словно он прислонился к раскалённой железке. Дрожащей рукой он скользнул по ткани рубашки, натыкаясь пальцем на рваный край ткани и аккуратно поддевая его, залез под рубашку, шокировано уставившись на дядю. «Он же не мог?.. Или мог? Нет. Нет-нет, нет-нет! Он не мог. Не мог!» Рука сжалась на ране в попытке остановить кровь, а глаза, бешено мельтешащие по фигуре дяди, резко остановились. Замутило. Хисока вырос около него также внезапно, как и раздался хлопок за его спиной. Его он уже не слышал. Поглощённый страшными воспоминаниями, он ухватился за ледяную руку дяди. — Глупый маленький мальчик, — прошелестело над его головой, и он, всё также стискивая руку в своей ладони, боясь потерять связь с реальностью, сделал шаг вперёд, вздрагивая от резкой боли. Пока Хироки задыхался от боли и старался не потерять сознание, Хисока держался изо всех сил, чтобы не искромсать вырубленного недомертвеца, посмевшего метнуть в спину его племянника копьё. Ожидай он этого, то ничего бы не случилось. Мужчина опустил свободную руку на грудь мальчику, быстро перебирая пальцами многочисленные пуговицы. Рубашка уже болталась исключительно на руках, но снять её было невозможно. У Хироки очередной кататонический ступор. — Эй-эй, малыш, посмотри на меня, — мужчина попытался приподнять голову парня, но его действия успеха не вразумили. С застывшей ухмылкой он надавил сильнее, уже грубо поднимая лицо племянника, обращая его взгляд на себя. — Я должен посмотреть твой бок, малыш. Опусти руку. В глазах Хироки блестела пустота, вводя мужчину в тряску. Хисока потряс племянника за плечо, аккуратно погладил по щеке, согнувшись над ним в три погибели. — Малыш, маленький мой, пожалуйста, опусти руку. Я посмотрю твой бок, хороший мой, — шептал напуганный ненормальной реакцией племянника, прикоснувшись щекой ледяной щеки ребёнка, оставляя белый налёт побелки. Хироки на уговоры не реагировал. Он вообще не реагировал, сильнее стискивая края раны. Хисоке ничего не оставалось, как с тихим вздохом опустить свободную руку, сильно сжимая запястье мальчика и, поймав взгляд, почти приказать: — Опусти руку. Рука моментально повисла, ударившись перепачканой ладонью об бедро. Мужчина оперативно стянул болтающуюся рубашку, приседая и ощупывая бок. Рана оказалась не смертельной, но довольно болезненной. Вряд-ли парень завтра встанет. Да и послезавтра. Аккуратно перенеся мальчика ближе к дереву, у которого сидел до этого момента, мужчина недовольно скрипнул зубами, обращая свой взгляд в темноту леса, выцепляя фигуру Иллуми, медленно к нему подходящую. — Ткань есть? Иллуми остановился, удивлённо осматривая бледного как мел Хироки с пугающими пустыми глазами и трясущегося над ним Хисоку. — Даже игла с нитью есть. Могу дать, — приседая рядом, предложил он, протягивая необходимый предмет. — Что это с ним? Хисока изогнул бровь, бросая недовольный взгляд на мужчину, который, аккуратно проведя пальцами по ноге лежащего парня, задумчиво хмыкнул. — Моя вина, — устало вздохнул фокусник, делая первый стежок, пытаясь вытянуть хоть толику эмоций. — Не переживай, он живой. — Да я и не переживаю. Помри он, то ты бы перебил всех на острове, а люди здесь живые ещё есть. Что с ним? Хисока прикусил кончик языка, чтобы не сморозить грубость и лишь сипло попросил заткнуться пока он не закончит. Золдик повёл плечами, отворачиваясь и впиваясь взглядом в звёзды, слушая обрывистое дыхание мальчика и сиплые выдохи Хисоки. У мужчины тряслись руки и каждый раз, когда игла протыкала заляпанную кровью кожу, мужчина вздрагивал, успокаивая себя мыслями, что главное сейчас не нервничать, ведь это Хироки не поможет. Перед собой он сейчас видел довольно жестокую правду. Вот она, его главная слабость. Лежит и даже не моргает. Так и не скажешь, что это не кукла и стеклянные глаза способны выражать что-то кроме пустоты. Серые глаза и белые волосы. Совсем как у отца. Невероятно похожий на девочку в детстве мальчик, не имеющий друзей и совершенно не доверяющий людям, играющий свою собственную постановку. Отложив нить, мужчина наклонился к шву, разглядывая его. Шрам наверняка останется. Погладив подушечками пальцев выпирающие ребра, он нагнулся, запечатывая лёгкий поцелуй на синеватой скуле. Не ощутив никакой реакции, он улыбнулся сквозь скрип зубов, проводя носом по щеке племянника, утыкаясь лбом в его плечо, подтягивая к своим губам его руку, принюхиваясь к слабому запаху цветов и также невесомо целуя шрамики на костяшках. Очень скоро дыхание мальчика стало ровным, и мужчина, подняв голову, с невероятным счастьем понял, что тот заснул. Прикрыв ребёнка от ночной прохлады своей курткой, он обхватил пальцами его запястье, прислушиваясь к чувству биения под пальцами с лёгким успокоением. Иллуми делал вид, что ничего не видел, за что поднялся в глазах Хисоки на пару пунктов. Никто ни о чём не говорил, и ночь, проходящая в тишине, прерывалась лишь редкими вздохами и хрипами. Ближе к четырём утра, когда над кронами деревьев помутнело небо, серея и холоднея, а воздух стал по-утреннему холодным и блестящим, Хироки начал подавать первые признаки жизни, скосив брови к переносице и что-то недовольно бурча себе под нос во сне. Хисока изогнул губы в полуулыбке, аккуратно прикладывая два пальца к пульсирующей вене на шее, ласково скалясь. — Живой? — очнувшись, спросил Иллуми, скользя рыбьим взглядом по синюшному лицу мальчика, складывая руки на коленях. Моро кивнул, устало прикрывая глаза, вытягивая ноги, сжимая и разжимая пальцы, сцепленные в браслет на ледяной руке ребёнка. Хироки продолжал недовольно ворчать, и мужчина остановившимся взглядом уткнулся в лицо Иллуми, который, в свою очередь, зевая, молчаливо ответил на вопрос товарища. Лихорадка? Но он не угадал. Пока фокусник пытался осознать, что нормальные люди, такие как его ребёнок, могут умереть от обычной простуды, Хироки открыл глаза, пытаясь понять, что случилось и почему ему так хреново. Последнее, что он запомнил — то, как дядя схватил его за запястье. В голове у него щёлкнуло и он, злой на то, каким мерзким способом его заставили опустить руку, сжал и разжал руку, пытаясь вывернуть конечность из захвата, оцарапывая ладонь, заклиная обратить на себя внимание. Хисока встрепенулся, сжимая сильнее руку на пульсе, обернулся, впериваясь блестящими глазами в мутный и, кажется, обиженный взгляд. Сердце его счастливо дёрнулось и он, полностью развернувшись лицом к больному, нежно ухмыльнулся, стараясь выглядеть максимально повседневно, но Хироки, опасливо покосившийся на дядю, попытался отползти, неудачно дёрнувшись и зашипев от боли. Но не тут то было. Хисока, кажется, ещё больше тронулся умом, хватая ошалевшего от боли, испуга и злости мальчишку за ногу, останавливая того от побега, и с зловещей улыбкой подтянул его под себя, перекидывая руку и ногу, утыкаясь носом в шею, стараясь не трогать шов. — Ты меня так напугал, мой милый, — шептал мужчина, едва касаясь губами солоноватой кожи. Хироки вздрогнул, ощущая внезапное тепло, замерев на долю секунды от щемящей нежности, разливающейся под кожей, кажется, подавил в себе желание разреветься и, совладав с телом, поднял руку, опуская её на макушку дяди. — Я людей убил, — прошептал мальчик, желая поделиться наболевшим. Хисока прыснул, щекоча горячим дыханием его шею, и, ещё сильнее обнимая, пытаясь вжать его в себя, резко сел, нечаянно почти роняя того спиной на землю, но в последнюю секунду успел поймать. — Ты чего?! — возмущённо просипел он, ухватившись руками за поддерживающую его конечность и буквально ввинчиваясь в него взглядом. Хисока только что и мог — открывать и закрывать рот, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Что-то тугим узлом стянуло его внутренности, и он, пригнувшись сильнее, ткнул носом в синюшную ключицу. — Докеши, — мурлыкнул мужчина, а парень, с мольбой глянувший на Иллуми, уже мысленно попрощался с жизнью, ведь если дядя зовёт его по фамилии, то беды не миновать. — Хироки Докеши, моё единственное счастье, когда и где ты пробудил нэн и почему я этого не заметил? Ты поэтому со мной не разговаривал? Я оскорблен! К концу своей пламенной тирады он клацнул зубами, а мальчишка, потерявший связь с реальностью после собственной фамилии, легонько соскользнул в спасительный обморок, спасая воспалённый мозг от новых вестей. — Он в обмороке, — оповестил Иллуми, двумя пальцами прикасаясь к вздувшимся венам на виске юноши, отодвигая прилипшие волосы. — Положи его ровно. Иначе он захлебнётся слюной. Хисока клацнул зубами, хищно сверкая глазами в сторону Золдика, вынуждая того убрать руки, пока их ему не откусили. Розовые волосы, выбившиеся из причёски, растрепались ещё сильнее, и мужчина, аккуратно обнимая юношу, сел, облокотившись спиной о дерево, укладывая того себе на колени. Юноша вовсю сопел, немного бледный, блестевший от выступившего пота, приоткрывая рот, хватая устами холодный воздух. — Будь добр, проверь, жив тот урод или нет, — попросил Моро, кивая в сторону лежавшего ничком копейщика. — Я думал, он умер, и даже проверять не стал, а он кинул в спину Хироки копьё. Тот даже не заметил, как схватил его, но реакция у него ещё слишком медленная, и эта дрянь вспорола ему бок, — поделился мужчина, утыкаясь в макушку ребёнка. Иллуми пожал плечами, подошёл к лежачему, переворачивая того ногой, и хмыкнув, кивнул фокуснику. — Что ты с ним хочешь сделать? — Покажу фокус с расчленением и подарю нож из его ребра моему мальчику. Иллуми хмыкнул, пряча потемневшие глаза под волосами, а Хироки, завозившийся в коконе рук, достаточно явно дал понять, что такая идея ему не нравится. Следующая побудка стала более или менее приятной. Сознание вернулось резко и он, подорвавшись с места, резко сел, соловьиными глазами оглядывая полянку и, уставившись на догорающий костёр, прислушался к окружению. Тихо. Солнце заливало поляну ярким тёплым светом. Ветерок, исключительно тёплый, налетевший на него, немного вернул ощущение реальности, и парень, ещё раз оглядев природу, опустил взгляд на ноги, рассматривая себя на наличие новых увечий. — Ничего не понимаю. Хироки скользнул пальцами по боку, ощупывая аккуратный шов. Было больно, но не смертельно, а посему, уперевшись рукой о ствол дерева, он аккуратно поднялся, не решаясь разогнуться до конца. Голова болела сильнее чем остальное тело. Попытка шагнуть вперёд успеха не принесла, но юноша, будучи человеком очень упрямым, сильнее зацепился ногтями за кору и попытался выпрямиться. Успешно, но очень больно. Маска усталости на лице сменилась гримасой боли, и он, вдохнув поглубже и закусив губу, сделал шаг от дерева, удерживая себя в позиций стоя. Победа. От радости, что он не настолько и бесполезен, Хироки чуть не хлопнулся на костёр, но всё-таки удержавшись, пошатывающийся пошёл к оставленным вещам дяди, разглядывая кучу с интересом. Разбросанные карты, окровавленная и разорванная в двух местах куртка (так ему всё-таки не показалось, что он был ранен!) несколько наточенных палочек и рубашка Хироки. Юноша присел, разглядывая жалкое зрелище, что представляла из себя красивая и дорогая рубашка. Грустно. Эту частичку гардероба подарила ему мама. И пусть, что рубашка была женская, и пусть, что дарила её она с такой мерзкой улыбкой. Она подарила её ему. Докеши приуныл, прикусывая губу и шмыгая носом, он встал и с серьёзным намерением свалить в закат до того момента, как вернётся дядя, направился к кромке леса, загруженный неприятными мыслями. В какой-то момент, когда до леса оставалось три шага, его ноги оторвались от земли и он, что-то пискнув и пнув ногой наугад назад, явно попадая по колену нечисти, что решила его потаскать по воздуху, ощутил почти титанические тиски на собственных ребрах. «Это не дядя!» Парень принюхивался, стараясь вспомнить, где и когда ощущал этот запах невероятного отсутствия ароматов, пока его на расстоянии вытянутой руки тащили назад, сжимая хоть и сильно, но так, чтобы не причинять ненужного вреда. Его как нашкодившего кота дотащили до костра, поставив очень рядом с пеплом. Хироки попытался дёрнуться, но запутавшись в собственных ногах, полетел на землю, не успевая выставить ладони. Зажмурив глаза, он уже приготовился ощутить жар тлеющих, но его снова резко дёрнули вверх, снова сжимая за рёбра. — Какой неуклюжий ребёнок, — тихий, безэмоциональный голос невесомо щёлкнул его по позвонкам. На этот раз его выгрузили около дерева. Хироки почти вжался в ствол, всем телом налегая на него и пытаясь справиться с внезапной волной тошноты, поднял мутнеющий взгляд на другую часть леса, доселе неизученную. Такая же полянка, за исключением неровных борозд, временами прерывающихся и где-то через метров пять снова возобновляющихся. Борозды перетекали в помятые кусты и мятую траву. Ещё сильнее обхватив дерево, парень медленно понимал, что именно из тех кустов он вчера вышел и где-то тут должна быть кровь, но увы. Со спины раздался тихий свист, и юноша, уже предчувствуя мозгомойку, лишь сильнее обхватил дерево руками, пряча лицо за волосами. Хисока усмехнулся, кидая на землю рыбу, которая должна стать их обедом, размял плечи и, уткнувшись недовольным взглядом в спину племянником, грустно посмотрел на Иллуми, которому как всегда было фиолетово на мирскую суету. — Вы повздорили? — заискивающе спросил он, проводя рукой по волосам, украдкой наблюдая за тем, как сероглазая моль пытается исподтишка наблюдать за ним. Иллуми медленно перевёл взгляд на Моро, скрещивая ноги. — Нет, с чего такое суждение? Фокусник развел руки, кивая головой на не обращающего на них внимания ребёнка, показывая, что так вести он себя не должен. — Возможно, мне следовало оставить тебе записку. Иллуми, кажется, был удивлен. — Я думал, что он всегда капризничает. Разве нет? — спросил он, под тихий смех Хисоки, а Хироки, слишком резко обернувшийся, очередной раз поймал синий экран смерти, тихонько сползая на землю. — Я не капризный! — ударил он кулаком о дерево, через секунду уже прижимая его к груди и тихо пища от неприятных ощущений. Хисока расхохотался в голос, утыкаясь лицом в ладони, не обращая внимание на злобное пыхтение племянника, чьё раскрасневшееся от обиды лицо могло конкурировать с помидором. Парень приоткрыл глаз, медленно оглядывая мужчин, тихо выдохнул, понимая, что Хисока уже всё, а Иллуми даже внимание на него не обращает, привстал, держась за дерево и, завязывая волосы в кулёк, медленно подошёл к вновь разожённому костру, присаживаясь слева от родственника. Сорвав былинку и крутя её в пальцах, парень просчитывал свой шанс надурить своим поведением Иллуми и, если Хисока привык к его финтам (что говорить, он его им и научил), то другие люди могли принять его за необщительного, но приятного юношу… [5 лет назад] — Ты не представляешь, как весело мне сегодня… — влетело до того, как мальчик вообще ворвался в квартиру. Растрёпанный, низкий, в аккуратной белой рубашке и выгляженных чёрных штанах на подтяжках, с очумелой улыбкой, от которой уже давно свело скулы, с сияющими глазами или как прозвал его Хисока — самое лучшее творение Господня, вернулся после школы, наклоняясь, чтобы переобуться. Подняв голову, он увидел только темень гостиной и то, как мерцает подсветка над окном, — Дядя? Ответа не последовало, и Хироки, пожав плечами, повесил жилет на вешалку, задвигая её в шкаф, подошёл к ростовому зеркалу, на котором висел со вчерашнего утра шарф, притащенный Хисокой просто «для того, чтобы было, милашка моя, чтобы было», который, если мальчику не изменяет память, будет седьмой вещью за месяц, заброшенной в самый дальний угол, ибо такой зелёный цвет даже Хисока не обыграет. На зеркале, как обычно, помадой был написан номер, если уж так случится, что Хироки его забудет, но больше выделялась новая запись подводкой гласящая, что сие субъект будет отсутствовать до утра субботы, то есть, до завтра, по причине, что ему нужно напиться и погулять, а пропаганда алкоголя перед ребёнком — не комильфо. — Убивать кого-то пошёл, — задумчиво протянул мальчик. — Традиция. Хисока думает, что не так страшно сказать племяннику, что: «Мне нужно напиться до усрачки и снять бабу на ночь, чтобы потом месяц ходить довольным», чем: «Пойду, блядь, убью кого-нибудь особо не удачливого. Хрен с ними, человеками. Одним больше одним меньше». Что с одной стороны и хорошо, а с другой? Хироки, усвоив из послания самое главное, лишь кивнул, закрывая за собой дверь на замок, снова подходя к зеркалу и, встречаясь снова взглядом с собой из зеркала, резко переставая улыбаться. Эмоция получилась настолько ломаная, словно неумелый аниматор прописал всего лишь две эмоций — безумное счастье и ничего, сменяя их без пограничных. Рука потянулась за лентой, дёргая слабый узел, и она, скользя по груди, шлёпнулась перед зеркалом, уже забытая хозяином, — мальчик так и стоял, прижав одну руку к груди, а другой опираясь на зеркало. Бывает и такое, что он мог стоять в одной позе часами, сам того не замечая, или зависнуть под весёлый треск болтовни дяди. Но Хисока не ругается. Минут через двадцать, отвиснув и придя в себя, парень поплёлся в ванную, спотыкаясь об порожек и хлопаясь плашмя на мягонький коврик, уложенный там дядей, утыкаясь взглядом в стикер, на котором почерком дяди было выведено, что если он поранился, нужно достать пластырь и перекись из нижнего ящика. Около каждого порога у них мягкие ковры, а всё потому, что: «Никогда не смотришь под ноги! А если ты расшибешься? Катастрофа какая-то». Ещё минут десять он валяется на ковре, потом встаёт, упираясь на детский стульчик, и, дотянувшись до умывальника, долго оттирает лицо от пыли и тонального крема, скрывающего его бледность. «Это катастрофа! Самый бледный цвет на тебе выглядит будто автозагар! Я убью её, ей богу!» Кушать не хочется, даже учитывая строгий запрет дяди на отказ от еды, и мальчик тащится в комнату взрослого, обрушиваясь всем телом на его кровать и зарываясь в подушку пахнущую коньяком и химозной жвачкой. Пальцами ноги он подтягивает одеяло, накрываясь им с головой, пыхтя в подушку, рассчитывая сбежать до прихода дяди. Но увы, как обычно, Хисока вернётся домой часов в шесть, возмутится, что дверь закрыта на один оборот, поднимет ленту и повесит на зеркало, сотрёт пальцем записку и по дороге в ванну соберёт школьную одежду племянника. Тихо ворча, обработает раны, закинет стирку и очень долго будет выбирать между лавандовым и вишнёвым ополаскивателем, пойдёт на кухню и пообещает себе, что скормит вредному ребёнку всё, что есть в холодильнике, но его запала хватит только до того, как, заглянув в свою комнату, он обнаружит мальчика, сопящим в его кровати. «Традиция», — подумает он, ложась рядом и притягивая мальчика к себе. Ближе к обеду Хисока начинает тормошить ребёнка, но Хироки, не согласный с расписанием, обхватывает подушку руками и ногами, сильнее укутываясь в одеяло, и мужчина, тихо смеясь, садится на колени, подтягивая брыкающуюся гусеницу ближе, засовывая холодные руки в просветы. Хироки пищит и самостоятельно избавляется от постельного белья, стараясь избежать очередного перебора пальцев по ребрам. Мальчик вскакивает на ноги, швыряя подушку в дядю, спрыгивая с кровати, спотыкаясь и падая, несётся на кухню, но скользит на ковре и, размахивая руками во все стороны, падает прямо в заботливо подставленные руки, предугодавшего такое развитие событий мужчины. На этом обычно объявляется мир, и Хисока тащит мальчика кушать, но иногда Хироки продолжает сопротивляться, а мужчина подыгрывает и кидает ребёнка на диван, наваливаясь сверху и щекоча. Никто из них не против: именно так проводить совместные выходные. Они даже любят это настолько, насколько могут любить общество социально опасный и социально неприспособленный человек… Хироки поднял взгляд на успокоившегося родственника, размешивающего угли какой-то палкой, расслаблено выдохнул и, уложив голову на плечо, вздрогнувшего мужчины, улыбнулся, пытаясь скрыть резко появившееся хорошее настроение за волосами. — Случилось что-то хорошее? — мурлыкнул, как большой кот, над ухом Хисока, невесомо чмокая в макушку юношу, на что тот сильнее спрятал лицо за его плечо, хмуря брови. Хироки засунул руку в карман, доставая номерки и поднеся их к лицу, тихо вздохнул, легонько ударяя себя ими по лбу. Иллуми поднял бровь, бросая заинтересованный взгляд на сокомандника, который выглядел так, словно выиграл жизнь и тихо млел, от возни под боком. — Что-то не так? Хироки помотал головой, рассматривая свой номер. Нужно собрать мозги в кучу и пойти добрать очки. Тихо вздохнув, он, уперевшись руками в колени, встал, потянулся, зевая, прикрывая лицо ладонью, и, убрав номерки в карман, махнул ладонью, попрощавшись. — Будь аккуратнее, милый мой, — сказал Хисока, оказавшись перед ним, опуская руку на голову юноше, аккуратно поглаживая уже грязные волосы. — Я серьёзно, Докеши. Будь аккуратнее. Парень вывернулся из поглаживаний, недовольно приглаживая волосы и кривя губы в усмешке. — Слышу, я понял, буду осторожен, — сложив руки на груди и выставляя вперёд левую ногу, сказал он, но наткнувшись на удивлённый взгляд фокусника, запнулся, мгновенно меняя позу, ставя ноги на одну лишнюю. Был бы хвост — обмотал бы вокруг ноги. Белые брови опустились и в полузакрытых глазах виднелось извинение. Вид он имел покаявшийся, и Хисока лишь махнул рукой в сторону, отпуская мальчика, чем тот и воспользовался, мгновенно скрываясь в кустах.

***

Малыми шагами легче пройти длинный путь. Рана на боку даже не давала о себе вспомнить, и юноша, щюрясь от солнечных лучей, медленно шёл, ведомый исключительно догадками. Своё собственное недавнее поведение перед дядей, являвшееся почти прямым протестом против его безусловного лидерства, он расшифровывал как маленький бунт, вызванный обидой. В руках юноша крутил стебель аконита, задумчиво бросая взгляды на его фиолетовые цветы. Будь то подарок дяди — он и лишний раз не подумал о том, стоит ли брать, но когда его предлагает совершенно незнакомый мужчина — вопросы напрашиваются сами собой. Стоило ему удалиться от полянки на приличное расстояние и перевести дух, как за спиной послышались шаги, и юноша, рассчитывающий увидеть там решившего провести нравоучительную беседу дядю, повернулся с самой легкомысленной улыбкой, но как только мозг осмыслил, что перед ним стоит Иллуми, как называл мужчину Хисока, так улыбка моментально пропала с лица, как и самоуверенный взгляд. Иллуми осмотрел парня с ног до головы, лишь мельком останавливаясь на блестящих в недоумении глазах, и, заведя руку за спину, вытащил невесть откуда взявшийся цветок, протягивая его, тихо объясняя свои действия: — Хисока говорил, что ты любишь цветы. Я решил попросить прощения за то, что таскал тебя без разрешения. Хироки лишь сильнее вытянулся, напоминая мужчине заинтересованного кролика. Неуверенно протянув руку, парень двумя пальчиками обхватил стебелёк, слегка касаясь ледяной кожи мужчины, вздрагивая и покрываясь непонятным для себя румянцем (а краснел он настолько редко, что это можно списать на надвигающуюся простуду, да и краснели у него исключительно уши и шея), отдёрнул руку назад, опуская взгляд хитрющих глаз. — Спасибо большое, мне очень приятно. Иллуми кивнул, обхватывая левой рукой запястье руки, которая протягивала цветок, и, скользнув очередным непонятным взглядом, удалился столь же стремительно, как и появился. Парень продолжал рассматривать соцветия, плавая в мыслях целиком и полностью направленных на поиск недостающего номерочка. Два пути решения лежали перед ним: один краше другого. Можно поймать первого попавшегося и отобрать номер у него или напрячься и поискать обладателя необходимой карточки подольше, но время тратить больше необходимого он не желал. Заведя руки за спину, обхватывая пальцами левой руки предплечье правой, он неспеша шагал через канавы и кочки, мысленно выделяя себе время до заката. Белые волосы качались в такт его шагам, и он мысленно возвращался ко времени, когда его лицо скрывалось плотной тканью, рукава рубашки были пышными и пахли дурманами, а на сапогах висели звенящие цепочки. Всё это оказывало на него действие похлеще любого успокоительного и он, сам не заметив, как вышел в доселе неизученную часть леса, удивлённо остановился, оглядываясь в поисках ориентира. За пригорком кто-то болтал, и он, тихо пробравшись им за спину, медленно и с тягучим удовольствием понимал, что нашёл то, что искал. В это время малыш семейства Золдик устраивал свои порядки, прорезая численность острова и его ментальное здоровье, а посему, решив, что за него тут поработают другие, Хироки в два прыжка залез на дерево, удобно устраиваясь в кроне, ожидая, когда мальчишка по-хорошему свалит. Ждать долго не пришлось. Киллуа ограбил несчастных сразу на все их номерки, забрав только необходимый ему, а другие швырнул на две стороны. Очень удачно одна из них просвистела мимо лица дремлющего юноши, и рука, последнее время отвечающая за сохранность его жизни, дёрнулась в сторону, ловя пластмассовый кружочек. Юноша приоткрыл глаза, жмурясь от яркого света, и недовольно цокнул: — Не тот. Но как бы то ни было, свои шесть баллов он наскрёб и больше телодвижений на остаток времени не планирует. Хироки подложил одну руку под голову, прикрывая другой глаза от солнечного света, и, свешивая ногу с ветки, решил дремать до лучших времён, устраивая цветок прямо на груди, рядом с кулоном. Проснулся он также резко, как и прошлой ночью, но уже не от боли. Страх. Резкий, почти животный ужас заструился липкой паутиной по кровеносным сосудам, опутывая и сковывая мышцы, не давая даже шевельнуть пальцем. Дрожащей рукой парень убрал волосы с взмокшего лба, опуская взгляд серых глаз с яркой сетью полопавшихся капилляров вниз, медленно скользя взглядом по пустым дорогам под ним. Место для своего ночлега он выбрал превосходное. Высокое дерево рядом с обрывом, с которого превосходно палилась половина острова и ты спокойно прятался в густой листве, совершенно никем не замеченный. Шепча, что-то наподобие: «Я листок, листок, листок. Я качаюсь и шуршу», — юноша медленно переполз на другую сторону, прячась от возможных психов, а точнее от одного и конкретного. От дяди. Как бы он его не любил, но Хироки рационально мыслить умел и сейчас, памятуя о том, как однажды невероятно любимый дядюшка почти его зашиб одним единственным ударом по спине, и сейчас прикидывал шансы на то, что мужчина решит не встречаться с ним, а обратить внимание на кого-нибудь другого. Хироки медленно обхватил плечи руками, пересев на другую сторону дерева, приговаривая, что: «Всё хорошо прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хо-ро-шо», — медленно опуская взгляд с неба на лес: — И в самом деле, — усмехнулся он своей трусости, — шанс нашей встречи в этой части острова крайне мал. Я бы сказал, что он ничтожен, как моя попытка доказать ему мою самостоятельность! Хироки скользил взглядом по океану зелени, успокаиваясь. Природа — это хорошо. Спокойствие и гармония. Опуская взгляд змеиных глаз всё ниже и ниже, он всё больше успокаивался, пока подавившись воздухом не слетел с дерева почти в ту же секунду, бросаясь вниз с утёса, не помня себя от непередаваемого страха; он уносил ноги, перескакивая с ветки на ветку и мельтеша, спускаясь на землю, как заяц меж деревьев, надеясь, что его нога не подвернётся в неподходящий момент и, держа глаза открытыми, ведь стоило их хоть на мгновение прикрыть в работающем на грани возможности мозге, вспыхивала картина умиротворения и горящих жёлтых глаз, смотрящих прямо в его серые снизу вверх; улыбка, с тонким налётом безумия, и такая знакомая укладка розовых словно сахарная вата и мягких словно облако волос. — Если размышлять рационально, — прошептал он, мгновенно останавливаясь. Его протащило ещё метра четыре до полной остановки и он, оглянувшись через плечо, скользнул по темноте и бороздам торможения, — если мыслить рационально. Ну не будет же он меня убивать? Мимо уха, в ту же секунду, будто в подтверждение его слова, просвистела карта, пробивая дерево на пять сантиметров и застревая в нём Юноша гулко сглотнул, с дёргающимся веком, наблюдая как неумолимо приближается преследователь из темноты, и, собравшись с мыслями, сорвался в спринт, немного буксуя в мягкой траве, почти через три секунды переходя на верхние пути. — Ну может и убьёт, но не сейчас, — решил для себя парень, резко спрыгивая вниз и протискивая свою худощавую задницу между деревьев, скрываясь в густых посадках. Позади что-то с ужасным треском оборвалось и судя по тени это что-то — дерево. — А может и сейчас. Повернувшись на пятке он повернул в левую сторону примерно помня о том, что видел там где-то пещерку. Шанс добраться до неё был настолько ничтожно мал, что Хироки поставил с самим собой на собственную кончину. Очередной раз увернувшись от карты, что так усердно норовила продырявить ему затылок, юноша пригнулся, пропуская ещё три, впервые серьёзно задумываясь о том, чтобы дать бой: — Ну, не отстанет же по-другому, — прошептал он, прыгая влево, уклоняясь от очередных выпущенных карт. — Бесконечность их там что ли? Место для внезапного спарринга было выбрано исключительно хреновое. С одной стороны лес, с другой обрыв. Ни туда, ни сюда, в крайнем случае не рванёшь на всех парах, а посему придётся импровизировать по ходу пьесы. Видок у дяди был мягко говоря хреновенький, и Хироки, будто впервые его увидел за три дня, не на шутку испугался. Что, что, а серые круги вокруг глаз и совершенно невменяемые видок никому не придадут очарования. Как бы морально он себя не готовил, но огребать от родственника всегда больнее по двум причинам. Первая, как не сложно догадаться, обидно до слёз и грустного шмыганья носом. Вторая — родной знает твои слабые места. — Много думаешь. Хироки моментально скрестил руки, защищая грудь, но удар, нацеленный до этого в грудную клетку, почти моментально сменил курс и ввинтился в здоровый бок. Видимо, Хисока не до конца связь с реальностью потерял. Хироки отлетел на добрые четыре метра, прочерчивая борозду своим тщедушным тельцем, переворачиваясь на живот и тормозя спиной об дерево. Органы словно скрутило в бараний рог, и кровь, хлынувшая из рта, заставившая юношу зайтись кашлем, прямо давала понять, что больше двух таких ударов он не переживёт. В голове плыло, и он, стоя на коленях и сжимая одной рукой рот, а другой сломанные ребра, медленно поднимал трясущуюся голову и с каждым шагом в свою сторону сжимался сильнее, очередной раз ощущая, как сжимаются наручники на запястьях. «Нужно двигаться!» — вспыхнула мысль ярким огнём, замещая собой острую боль, и парень, перекатом влево, уходит от очередного удара, только уже ногой, и со всей силы, да так, что земля под ударом проседает и трескается: — Там могла быть моя голова, — с горящими от ужаса глазами, прошептал он, вскакивая и отпрыгивая, но через секунду повисая на вытянутой руке, схватившей аккурат за нижнюю часть лица. Нижняя челюсть — очень и очень прочная кость, которую выдернуть или сломать очень трудно, а значит Хироки, даже находясь в предсмертном состоянии, из-за инстинкта самосохранения не сможет ничего с этим поделать. Глаза застилала кровь, медленно окрашивая картинку мира в багровые пятна в тоже время, как этот мир тихонько трещал по швам, крошась в железной хватке и угрожая изрезать плоть неподготовленного ребёнка. «А ведь правду говорят…» Что именно говорят, он сформулировать не смог, прерываемые тихим, почти заботливым голосом. — Прикрывай предполагаемое место удара энергией. Я уже понял, что ты ей хорошо оперируешь, когда удираешь или уворачиваешься, — сказал он и почти сразу швырнул мальчишку в кусты, давая время прийти в себя. Всё-таки уроки — вещь не смертельная, кости в процессе временами ломаются. Вписавшись макушкой в землю и исцарапав в процессе приземления лицо об ветки кустов, юноша вцепился зубами в запястье, приглушая рвущиеся из груди всхлипы, ощущая, как по раздражённой коже щёк скатывались слезинки, впитываясь где-то в растрепавшихся волосах. Не в силах подняться, он медленно перекатился на другой бок, слушая, как хрустят кости от каждого его движения; поставил единственную точно не отшибленную руку на землю, пытаясь приподняться, ощущая, как ткань воротника натягивается и его, словно тряпичную куклу вздёргивают вверх, вытаскивая из минимального укрытия. Парень дрожащими руками царапал шею, нащупывая мелкие пуговицы, пришитые как назло слишком качественно, и резким движением пальцев вниз оторвал их, выныривая из рубашки, падая на колени и почти успевая вскочить, получая лишь скользящую царапину на щеке. Боль мешалась в теле с желанием жить, растекаясь по мышцам болью, которая, как бы не было это иронично, оставляла его в сознании, не позволяя ускользнуть в мрак беспамятства. Хисока не бил по ногам, что прямо показывало его намерение не прибить хилого племянника ко всем чертям, избавившись от ненужного груза, а именно чему-то научить, хоть одно другому не мешает. Что стоит этому невероятно быстрому существу просто сломать юношескую ногу? Ничего, но он этого не делает. — Будешь и дальше избегать меня я перестану тебя щадить, — заявил мужчина, очередной раз хватая рукой воздух, давая должное почтение скорости, с которой мальчишка успел приспособиться к ударам, а Хироки, отплёвываясь от попавшей в рот пыли, удивлённо уставился на мужчину, стараясь не терять плывшую картинку. — Так это ещё и щадящий режим?! — завопил Хироки, сжимая волосы в кулак