Я часть силы той...

Вид на бескрайние каньоны — многочисленные трещины, уходящие куда–то глубоко, то поднимаясь к поверхности и не достигая и трёх метров в глубину, то погружаясь настолько глубоко, что внизу клубился туман, не позволяя увидеть дна; вид был прекрасен, поражающий своей необузданной силой стихии, в которой ты всего лишь муравьишка, попавший в лужу — мелкий и несчастный. Каньоны уходили далеко за горизонт туда, где гасло солнце, окрашивая каменистую пустыню алыми цветами, отражаясь в песчинках, и играя сотнями оттенками пламени, завораживая дух. Небо над тобой голубое голубое, пустое и бескрайнее, но опуская взгляд на закат, ты в полной мере наслаждался величественной красотой мира… Хироки отвёл взгляд от прекрасных пейзажей, что были намного приятнее людей, но, будучи участником экзамена, ему нужно было хоть делать вид, что слушает экзаменатора. Спрыгни со скалы — задача, в принципе, простая, по этой естественной причине, Хироки мгновенно повернул ступни к обрыву, высказывая своё желание сигануть прямо за экзаменатором. Жаль, что виды перегородили люди, ловящие каждое движение девушки. Стоя в последних рядах, он разочарованно вздохнул, так и ничего не рассмотрев, а посему решил проверить всё уже пост фактом — в полёте, но в то же самое мгновение, что он только собрался подойти к обрыву, на плечо опустилась рука, придавливая к земле, совершенно невесомо, но настойчиво. — Ты же не собираешься рисковать своей жизнью? — спросил Хисока, нежно выводя пальцами узоры на чёрной ткани, прижимаясь телом к спине мальчика, чтобы тот чувствовал себя в безопасности. — Вообще-то, я собирался, — ответил ему парень, пытаясь избавится от внезапного прилива родственных чувств, обиженно шипя. — Или ты захотел сделать это за меня? Юноша вырвался, поджимая губы и скрещивая руки на груди. Оба родственника были страшно упрямыми, но если у Хисоки были двадцать восемь лет выживания, а посему он был намного хитрее, то почти ничего не видевший в мире Хироки — всегда проигрывал ему, хоть тоже был тем ещё засранцем. — Вообще-то, я собирался достать два яйца и одно отдать тебе, — тихо сказал мужчина, кидая взгляд на тушующихся людей и Гиторакурра, наблюдающего за ними. Юноша сжал ладони в кулаки до побелевших костяшек, отворачиваясь и стараясь не выглядеть совсем жалким, вскинул голову, почти скидывая капюшон, и хмыкнул, кривя губы в насмешливой улыбке и посылая почти игривый взгляд из-под ресниц. Сапоги, по какой-то причине, полностью приросли к полу, но он, двумя быстрыми движениями скинув их, резко развернулся и стартанул к обрыву, под ошарашенным взглядом дяди. Хисока сначала ничего не понял, ведь он никогда не замечал в племяннике жажды риска. И сейчас, провожая стремительно удаляющуюся фигуру, расширенными от ужаса глазами, он сжимал до хруста кулаки, совсем не заботясь о том, что ногти прорезали плоть. Спрыгнув, юноша сначала ничего не понял, только сердце, отчаянно бившееся в голове, давало связь с реальностью, не позволяя окунуться с головой в новые чувства. Ощущение полёта и пустоты, когда ничего тебя не держит и только ты решаешь в какой момент спасти себя одним движение руки, когда жизнь принадлежит только тебе, вводило в эйфорию пьяня разум, но в противовес, сжимая лёгкие стальными тисками, не позволяя сделать и вдоха. Внезапно, рука механически схватилась за тонкую паутинку, наматывая её на кулак и, привычное к таким нагрузкам тело, остановившееся на секунду из-за смены направления полёта, позволило Хироки сцапать первое попавшееся яйцо, до того момента, как его с силой дёрнуло вверх натянутой паутиной, подбрасывая над ущельем. Время полёта заняло не больше семи секунд, протянувшиеся несколькими минутами перед глазами перепуганного своими действиями парня, прижимающего к груди яйцо и на ватных ногах проходя сквозь толпу, не менее ошарашенных участников, он лишь смотрел на удивлённо-перепуганного дядю, стыдливо поджимая губы, предвкушая воспитательную беседу. — Вы можете как я, но и как он тоже можно. Только он, как я могу подметить, занимался или гимнастикой или банджи джампингом, судя по его совершенно спокойно реакции, — прокомментировала действия удаляющегося парня девушка, — так что, если хотите покрасоваться, — трезво оценивайте свои шансы на выживание. Вымученно улыбнувшись отмершему от ужаса дяде, парень шлёпнулся на пол, поджимая под себя ноги и обнимая руками яйцо, уткнулся в него подбородком, отходя от пережитого. — Ну ты красавец, — насмешливо пропели над его головой. — Это же нужно было так подгадать место прыжка и дальность полёта, учесть шансы, что нить не выдержит и оборвётся вместе с тобой. Киллуа во всю потешался над юношей, заставляя его краснеть, ведь ничего из этого он не учитывал. Парень приподнял голову, позволяя ткани обнажить лицо до носа, растягивая губы в полубезумной улыбке, сверкая белыми клыками; шатаясь, встал, видя как от него отступили, давая больше место для манёвра. — Простите, я просмотрел вашу сдачу экзамена, — почти пропел он, проводя языком по прокушенной нижней губе, размазывая кровь по ней. Гон улыбнулся ему, показывая свой трофей, счастливо выдыхая — он не обижается и больше вроде не встаёт в позу. Очень рад. — Твои кульбиты нас поразили, пацан, — произнёс Леорио, засовывая руки в карманы и отворачивайся от нахальной улыбочки. — Кажись, ты не совсем уж и такой дрянной. Хироки отряхнул плащ, бросая смеющийся взгляд на смутившегося мужчину. — Приму это за комплимент, Леорио, — хмыкнул он, поднимая взгляд на закат, очередной раз восхищаясь красоте этого места. — Красиво так, просто непередаваемо, — ахнул он, улыбаясь. — Очень красиво, — вторил ему Курапика, прижимающий паучье яйцо к бедру. Осталось только сварить яйцо, с чем мог справится любой человек даже небольшого ума. Дирижабль предоставил им все удобства для тех, кто находились на нём, и, уже в общем довольные, люди позволили себе расслабиться. Комнаты, увы, выдавали на двух человек, так что не слишком добродушный Хироки просто молился, двигаясь в свою комнату, чтобы это был кто-нибудь мирный, ведь он собирался поспать. Дверь бесшумно отворилась, пропуская уставшего юношу в своё не очень большое пространство, в котором помещались только две кровати, где столько же тумбочек и прикроватных ламп. Удостоверившись, что он здесь один, парень сдёрнул плащ с плеч, швыряя его на кровать у окна, которую застолбил, понравится это его сожителю или нет, разницы никакой. Распустив тугой пучок на голове, он, чуть-ли не с урчанием, принялся массировать тонкими пальцами ноющую кожу головы, кружась в каком-то незамысловатом танце, подражая то ли вальсу, то ли танго с самим собой, останавливаясь только для того, чтобы очередной раз насладиться картиной звёздного неба, лежащего как на ладони и находящегося так близко, что казалось, стоит протянуть руку и пальцы запутаются в нитях звёздных сплетений. Так он и стоял в свете полной луны: одна рука запутана в волосах, достающих до плеч и очаровательно завивающихся, а другая, протянутая в сторону окна, с точки зрения юноши, покоится прямо под луной, будто придерживая её и гармонично контрастируя белизной кожи и нежным кремовым светом луны. Он стоял в неудобной позе, словно только что отпустил своего партнёра по танцам и ждёт его возвращения, дабы продолжить наверняка прекрасный танец, но увы, в комнате, залитой лунным светом, он был исключительно один, сопровождаемый только своими мыслями, находящимися в странном восхищении моментом. Звонко рассмеявшись, он присел на кровать, скользя взглядом по комнате и, к своей превеликой радости, находя ванную комнату, зная, чем он займётся в течении следующего часа, а то и больше… … Выходя из ванны и находясь просто в прекрасном настроении, он за своими мыслями не заметил стоящего прямо около порога высокую фигуру, в которую он врезался, больно ударившись лбом и носом. Даже не успев закричать он почувствовал, как чужая ладонь накрывает его рот, а вторая рука, аккуратно приподнимает его за подбородок. Только в этот момент до расслабленного мозга начало доходить, почему он даже не пытается вырваться — рефлексы доведённые до автоматизма: дяде можно всё. Дядя защита, он никогда его не обидит просто так и никогда не поднимет на него руку. Поэтому тело не сопротивлялось на такой знакомый запах, который мозг ещё не успел анализировать, как тело признало защиту. — Я рад, что ты в порядке, — в самую макушку проговорил мужчина, позволяя юноше обнять его поперёк груди, пряча лицо где-то в ключицах. — Выглядишь довольным. — Рай мне обещает твои объятья, — промурлыкал он, потерявшись носом, зевая следом за своими действиями, вызывая очередной добродушный смешок и нежные поглаживания по волосам. — С чего бы тебе вспоминать Эсмеральду? — спросил он племянника, аккуратно отстраняя его от себя. Любимое произведение его племянника — Горбун из Нотр-дама. В любом обличии. Будь то книга, фильм, спектакль или опера. — Это единственная книга, что у меня была раньше, ты же знаешь, — обиженно ответил он, пытаясь приблизится снова, чтобы опять пообниматься. — Я ведь даже в школьной сценке играл. — Кого же, радость моя? — спросил Хисока, присаживаясь на кровать племянника, аккуратно беря в руки его плащ. — Эсмеральду, — хмыкнул он, внезапно вставая в танцевальную позу, плавно спускаясь руками по груди, обводя ладонями живот и резко ведя бедром в сторону, скользя ногами по полу, чтобы через несколько секунд замереть на месте, заливаясь хохотом, которому через несколько секунд вторило и хихиканье Хисоки. — Я уверен, что это была самая красивая Эсмеральда, что они когда-либо видели, дорогой, — ласково сказал Хисока смеясь, посматривая на Хироки, ластящегося к нему, как кот, чему противиться он не мог, и поэтому позволил тому подкрасться со спины и, положив голову ему на плечо, обнять, перехватив грудь под руками, сцепляя пальцы в замок. — Больно ты у меня красивый, даже страшно за твоё сохранение, милый. Хироки фыркнул, тыкая его носом в шею, как делал это будучи маленьким мальчиком. — Ты же знаешь, что я люблю только тебя, дядь? Хисока улыбнулся, аккуратно поглаживая юношу по голове. Его однажды обвинили в том, что он допускает не совсем нормальные отношения между собой и племянником. Он, разумеется, убил того человека, что посмел порочить имя его милого ангела. Да, мужчина любил этого парня с перепадами настроения и такими хрупкими костями, но не в том смысле, что хотел разделить постель с ним. Он любил его так, как не любит даже родитель, немного помешанной любовью, но это даже лучше для жестоко недолюбленного ребёнка в детстве. Для этого мальчика он готов на любые действия. — Прости меня, дядя. Я не хотел тебя пугать, но ты снова перегибал палку с моей безопасностью. Что за ребёнок без разбитых коленей? Несмотря на невинный тон своего ребёнка, у мужчины в голове словно бомба взорвалась и перед глазами вместо картинки разбитых коленей появилось зрелище открытого перелома лучевой кости. Мужчина аккуратно повернулся к засыпающему юноше, взял его руку, аккуратно поглаживая выпирающие костяшки пальцев, пробираясь пальцами чуть выше, нащупывая едва заметный шрам, тяжко выдыхая. — Ну не переживай, пожалуйста. Я больше не буду действовать так опрометчиво, — парень надул губы, что в полумраке было почти неразличимо, и обнял лицо ближайшего родственника. Мужчина кивнул, оставляя призрачный поцелуй прямо над шрамом, аккуратно отодвигаясь, чтобы следующим движением встать, вытянуть одеяло из-под своего дитятки и укрыть уже почти заснувшего Хироки. — Спокойной ночи, дядя. — Спокойной, — ответил ему он. Хисока вышел из комнаты, тихо прикрывая дверь, ставя мысленную пометку: разбудить мальчика за час до прибытия, чтобы тот успел одеться и привести себя в порядок. Так уж выпало, что именно Гиторакурра досталась комната с Хироки, что довело Хисоку до молчаливого психоза и он совершенно мирно выторговал это место себе, но зная, что не заснёт, пока рядом будет сопеть его ребёнок, попросил Иллуми пустить к нему. Процесс выторговывания сопровождался ужасающей аурой и молчаливой тряской за рукав. — Ты шёл туда, чтобы накричать на него, но почему-то вы там хохотали, — безэмоционально подметил Гиттаракур, складывая руки на груди, что сопровождалось хрустами всех хрящей и суставов, действуя на нервы. Хисока махнул рукой, призывая его замолчать и следовать за ним. — Я не хотел кричать на него, — возмутился мужчина, находясь на приличном расстоянии от двери, чтобы никак не помешать чуткому сну юноши. — Я почти уверен, что хотел, Хисока. Моро хлопнул в ладоши, строя недовольное лицо. И даже если хотел, то что это меняет? Стоило мальчику обнять его и улыбнуться, как Хисока и думать забыл о том, что пришёл ругаться. На племяшку ругаться не хочется — он же очаровательный. Для ругани у него есть мать, он же будет для юноши опорой и жилеткой. — Ну пришёл бы я к нему и обвинил его в глупости, что дальше? Дядя, я больше так не буду и клянусь быть рядом? — подражая голосу парня, спросил он, махнув рукой в сторону. — Я умоляю тебя дать мне свободу выбора? Бессмысленно. Раз уж моя маленькая звёздочка решила сдавать экзамен, то я, как хороший и надёжный дядя, сделаю из него сильнейшего охотника, — торжественно смотря на товарища, произнёс мужчина, предвкушающе улыбаясь. — У него невероятный потенциал, просто невероятные пути развития. Гитторакур отвёл глаза, тяжко вздыхая и снова слушая историю жизни «самого милого создания на земле» начиная с десяти лет. — Он что, сразу десятилетним родился? — спросил Золдик, тяжко вздыхая. Назвался груздем — полезай в корзину. Раз уж решил добавиться доверия, то бросать неинтересно. Хисока мгновенно померил свой пыл и замолчал, скрещивая руки на груди, останавливаясь, будто что-то обдумывая. — Считай, что да, он родился десятилетними. Больше тебе знать не нужно, — отмахнулся мужчина, запуская руку в волосы, зачёсывая их. Гитторакур пожал плечами, пытаясь понять, что именно имел ввиду его собеседник, но наткнулся только на уставший взгляд жёлтых глаз, покрытых тонкой плёнкой сонливости, и решил, что сейчас до него докапываться бесполезно. Всё чаще в голове убийцы звучал шёлковый голос Хироки, говорящий о чувствах. Зачем он снова прокручивает их разговор в голове — было непонятно, но это настолько его раздражало, что не высказать своё недовольство он не мог и дождавшись, когда Хисока, оперевшись спиной о подоконник, прикрыл глаза, показывая, что он сменил тему размышлений, он решил об этом поговорить с Моро, считая, что тот должен знать о способностях своего племянника пудрить мозги. — Хисока, — позвал его мужчина, дожидаясь хоть какой-то реакции и находя оную в искривившихся губах, продолжил, — твой племянник может использовать нэн? Фокусник приоткрыл глаза, недовольно хмуря лоб, обдумывая сказанное, но не приходя ни к чему стоящему, отрицательно помотал головой. — Нет, я такого не почувствовал, — выдавил из себя он, доставая колоду карт, принимаясь тасовать их. — Такое не скроешь от меня. Он точно стал сильнее физически, но с нэн это не связано. Что ты имел ввиду под этим? Иллуми задумался. Если парень не владеет никакими техниками, то можно скинуть это на природный талант, но такие вещи на ровном месте не развиваются. Значит появляется вопрос о том, как именно воспитывал парня Хисока. Не то, чтобы Иллуми было это жутко интересно, просто его сильно бесила внезапная зацикленность на одном человеке, что раньше наблюдалось только с Киллуа, но тут всё было кристально понятно — семья и всё такое. — Ты не находишь странным, что люди его слушают чуть ли не с открытым ртом даже тогда, когда он общается с другими и до них доходит только кусочек его речи? — Ничего странного, они просто чувствую его невероятную харизму, доставшуюся ему от меня, — хмыкнул маг, кривя губы в улыбке. Кажется, Иллуми понял, кто научил пацана мимике. — Невозможно. Я бы не стал зацикливаться на такой глупости, — отмахнулся от глупой отмазки Иллуми, замечая, как Хисока резко теряет интерес к картам и переводит горящий взгляд на него. — В каком смысле? — цедит он, а карты, зажатые в кулаке, безжалостно трещат. — Глупости, — ответил Гиторакурра, почти испаряясь с места. Хисока недоверчиво проследил за его телодвижением, отшвырнул карты и, скрипя зубами, направился в сторону комнаты племянника. Мальчик, что не удивительно, спал и мужчина, чтобы лишний раз его не тревожить, присел на ковёр, строя башенки из карт, раздумывая о странных речах «друга», временами кидая взгляд на свернувшегося калачиком парня, поджимающего коленки к подбородку и сжимающего в кулаках одеяло. Уже ближе к утру, дремлющий в окружении башен Хисока, услышал несколько крадущихся шагов, внезапно чувствуя, как на его плечи повесили одеяло и что-то тяжёлое улеглось на его колено. Приоткрыв глаза и сдерживаясь от увиденного вздоха, он разглядывал растрёпанную макушку племянника, покоящуюся на его колене, и теперь, вместо одеяла, он в кулаке сжимал край его белых штанов. Хироки проснулся от звука падения карточных домиков и аккуратного щелчка по макушке, почти сразу открывая глаза и удивлённо шарахаясь, путаясь в одеяле и почти падая, но вовремя подоспевший дядя успел схватить того за плечо, удерживая на ногах. Путающий сон и реальность Хироки выглядел слишком трепетно и Хисока, непроизвольно улыбаясь, погладил того по щеке, успокаивая. Последнее, что вы хотели бы видеть спросонья — улыбка вивисектора и подозрительный блеск глаз, но с малых лет закалённый такими видами юноша лишь сглотнул слюну и попытался привести мозг в относительный порядок, ведь это не самое страшное, что он видел. Однажды, когда ему было десять и он гостил у дяди, проснулся от подозрительного звука и, прокравшись в гостиную, застал своего родственника за сшиванием рваной раны на руке, полностью заляпанного кровью. Хисока тогда уставился на хлопнувшегося на пол ребёнка, понимая, что раз — он нанёс ему очередную моральную травму и два — сейчас будет истерика. Хисока напиздел малышу, что это грим и когда Хироки притащил нож, чтобы его соскоблить, мужчина понял, что моральная травма откладывается. Пришлось объяснять, что если так не сделать, то кровь, которая должна быть внутри, будет снаружи и будет очень плохо. Хироки же в это время сидел напротив с перекошенным лицом, думая о том, каким же придурком его считают, но позволил напугавшемуся дяде нести всякий бред. Три дня после этого он не ел, вводя мужчину ещё в больший испуг, но в конце концов оправился. — Доброе утро, дядя, рад тебя видеть. Почему ты спал на полу? Тут же ещё одна свободная кровать, — спросил он, вопросительно изгибая тонкую бровь. Хисока улыбнулся, убирая руку с его лица, оставляя призрачное тепло на щеке, и уже с менее довольным лицом попросил поторопиться в сборах, покидая комнату. Юноша пожал плечами, идя в ванную и наспех умываясь, принялся завязывать тугой пучок на голове, стараясь не смотреть в зеркало. Итак, разговор с дядей вполне удался и даже без потерь, что удивительно. Дядю он, как можно было понять, любит, причём сильно, хоть у них и бывают разногласия на тему безопасности Хироки, а так, в принципе, живут мирно и не ругаются. Иногда на Хисоку находит желание показать себя хозяином и он может сильно ударить по самооценке и желанию жить парня. Однажды, когда Хисока очередной раз взялся доводить мальчика, тот принёс нож, кинул его на стол между ними и сказал: «Твои слова ранят сильнее ножа, так что не мучай меня и даруй мне более быструю смерть, дядюшка». Хисока с ужасом таращился то на нож, лежащий около его левой руки, то на хладнокровное лицо своего ребёнка, одновременно поражаясь его спокойствию и тому, как легко тот согласен расстаться со своей жизнью. Мужчина даже рот открыть не мог, смотря в пустые глаза, не говоря уже и том, чтобы поднять на него руку, за то, что перечит, о ноже и говорить было нечего. Тогда мальчик подошёл, забрал нож и почти выплюнул, что если мужчина не будет считать того человеком, то он просто зарежется и концы в воду. А Хироки всегда выполняет свои обещания. Облачаясь в свой костюм и смотря на завядший цветок в нагрудном кармане плаща, парень резко почувствовал укол совести за своё гнусное поведение до вчерашнего вечера. Он был обижен на дядю, что тот его оставил, и позволил себе вредничать, но, как взрослый человек, долго он так себя вести не мог — как он потом вообще на него смотреть будет?.. Их выпихнули на башню, с которой открывались прекрасные виды на дремучие леса, кажущиеся обыкновенным мхом из-за слишком большой высоты и парень, восхищённо разглядывая их, то и дело подходил к краю, протягиваю руку, пытаясь почувствовать приятную мягкость листвы, что доводило Хисоку до дёргающегося глаза каждый божий раз, когда мальчик подходил к раю ближе, чем на два метра. Спуститься по стенам башни не вариант — на его глазах только что съели человека и следующим он быть не хотел, а посему пришлось серьёзно задуматься, куда проваливаются некоторые участники и какая судьба их ожидает в дальнейшем. Действуя по методу зайчика — топая ножкой немного впереди себя слушая звуки, получающиеся в итоге, он продвигался дальше, выискивая пустоты, но услышав знакомое хихиканье, обернулся, вопросительно склоняя голову. Хисока ткнул пальцем куда-то в пол, явно указывая на один из проходов и, обиженный таким роялем из кустов, Хироки лишь поджал губы, но благодарно кивая, жестом, что рад помощи. На самом деле нет, но зачем лишний раз обижать дядю? В кармане покоилась колода карт, которую нужно было отдать по-хорошему, но сделать это так, чтобы никто не заметил было затруднительно, так что решив, что обожает, парень наступил на плиту, проваливаясь в подземелье. Запах затхлости и пыли — первое, что почувствовал юноша, приземляясь на ноги, гася инерцию кувырком. — Вы вошли на путь выживающего. Чтобы пройти его нужно победить или избежать всех встреченных врагов. Возьмите браслет и наденьте на вашу левую руку. Крестик знает левую дверь, кружочек правая дверь. Удачи. Хироки ошалело уставился на громкоговоритель, стараясь переварить услышанное. — Победить или избежать значит, что же, тогда в этой игре мы будем работать по принципу «крыса стайл». Бегаем от врагов, шипим и кусаемся, бьём в спину, — потирая руки бурчал юноша, стараясь не поддаваться панике. — Из оружия у меня набор гадалки-шулера, — он глянул на колоду карт, покоящихся на дне кармана, — художественная гимнастика и почти семь лет жизни с маньяком-убийцей. Уверен, что справлюсь, — скидывая капюшон, чтобы открыть себе кругозор, прошептал он, нажал на крестик, слушая, как с грохотом поднимается дверь, чтобы войти в неё и потерять любые шансы на сдачу. Странно, но вместо ужаса он чувствовал предвкушение, с ужасом понимая, что заражён семенами хаоса, что так любовно взращивал его драгоценный дядя. Войдя в первый коридор, парень попытался издавать минимум звуков, наступая на носок туфель, что в принципе работало, но настолько плохо, что в один момент поскользнувшись на сыром камне, парень издал такое суммарное количество звуков, что так и оставаясь в лежачем положении, он прислонил ухо к полу, слушая возможные шаги. Ничего. Переждав около семи минут, парень сел, снимая с ног туфли и вслушиваясь в тишину, резко ударил каблуками по полу, отламывая их. Следом он содрал звенящие цепочки, забирая их на всякий случай, продолжая сидеть и слушать. Все звенящие вещи были расфасованы по разным карманам, чтобы уменьшить количество звуков. Туфли стали ужасно неудобными, но на пробу пройдя пару шагов, Хироки закусил губу, понимая, что проблема не была решена. Последнее, что он смог придумать — оторвать от низа плаща несколько лент, чтобы обмотать обувь. Одежду было жалко, но свою тушку ещё жальче и он, делая очередной шаг в темноте, довольно прислушался к приглушенному звуку хода. Пройдя ещё метров сорок, он недовольно нахмурился, прислушиваясь к абсолютной тишине. Или противник боится его больше, чем он его, или он выбрал правильный путь, во что верилось со скрипом. Парень двигался медленно, аккуратно скользя правой рукой по шершавому и холодному камню стены, чтобы не сбиться с пути и не потеряться в непроглядной темноте коридоров, где стоит лишь резко обернуться и ты, абсолютно слепой, останешься навеки бродить здесь, без шанса выбраться. Внезапно, пальцы соскользнули со стены, что означало развилку и теперь, появившийся выбор выбивал из хрупкого равновесия парня, чьи чувства приходили в замешательство и скреблись в голове, подобно кошке, зажатой в угле. Недолго думая он свернул направо, в тот же момент находя пальцами стену и продолжая свой путь. Шаг за шагом чувство странного преследования усиливалось и охотником был далеко не он. Шаги становились все быстрее и он, почти срываясь на бег, бездумно шарил по стене, царапая подушечки пальцев, стараясь угомонить безумно бившееся сердце. Снова поворот и снова стена пропадает из-под его пальцев. Поворот направо. И вот он, прислушиваясь к своим тихим шагам, считает повороты простраивая примерную карту местности. Палец упёрся в стык стен, значит поворот в левой, который также закончился развилкой. Сырой воздух, в котором витал аромат тлена, неприятно сдавливал грудную клетку и оседал в носу. Внезапно, за очередным поворотом забрезжил неяркий свет и юноша, обрадовавшийся тому, что не придётся носиться в темноте всё время, рванул туда, счастливо осматривая невысокую свечу, горевшую уже довольно долго, судя по многочисленным лужам вокруг неё. Не веря своему счастью, Хироки аккуратно поднял её и стараясь двигаться максимально плавно, чтобы ненароком не затушить её, встал, выбирая на этот раз левый поворот. Появившийся источник света придал ему неясную уверенность в силах и теперь, уже не в таком отчаяньи, он выбирал пути. Слишком расслабившись, он пропустил тот момент когда к ритму «раз два» добавился третий стук. Хироки смотрел на проходы через пламя свечи, постоянно жмурясь от боли в руках, когда очередной раз на тонкую кожу запястья лился воск, скапливающийся в лунке и проливающийся от слишком неаккуратных движений. Очередной раз остановившись, он зевая вытянул свечу, осматривая такие одинаковые проходы, запоздало слыша, как резко, будто с опозданием, кто-то остановился, шагая до этого в унисон с ним. Руки непроизвольно сжали свечу ещё сильнее деформируя мягкую от долгого горения свечу и он, прислушиваясь к чужому дыханию, пытался унять дрожь во всём теле. Страшно. Сердце непонятно дёрнулось вниз, желудок заходил ходуном. Страшно! Тихое дыхание сменилось тихими смешками, что приближались быстрее, чем мог сообразить парень. Как же страшно! Но вместо крика, сжатое спазмом горло издало только непонятный сиплый свист и он, не видя даже огонь свечи перед глазами, только чувствуя, что от его нынешних действий зависит жизнь, резко развернулся, поддавшись немного назад, замечая в тусклом свете свечи, как мимо пролетел, словно насмехаясь над беспечностью жертвы, блестящий и переливающийся нож, втыкаясь в противоположную стену. Фигура в темном балахоне стремительно приближалась и единственное стоящее, что смог выдавить из себя парень — сжав свечу ещё сильнее он дождался хорошего момента, когда противник был в максимальной близости от него, и с отчаянием и полным неверием в правильность своих действий, резко пырнул его горящей свечой туда, куда дотянулся. Боль должна была быть небольшой, однако судя по воплю, который оглушил парня, но в тоже время и отрезвил, Хироки понял, куда именно он попал. В глаз. Больше медлить было нельзя и запнувшийся юноша, как можно быстрее поднялся на ноги и побежал вперёд, стараясь не думать о том, что всё-таки случится, если его поймают. Пробегая мимо ножа он подумал, что хорошая была бы идея захватить его, и он потратил три драгоценные секунды на выдёргивание ножа, дрожащими руками. Повороты мелькали перед его глазами, сменяясь всё новыми, и кончаться, вроде, даже не и думали. Кровь, шумящая в голове, мешала слушать противника, вводя его в больший ужас непониманием, где находится его возможная смерть сейчас. В полной темноте было легко перепутать дороги и, на полном ходу встретив лбом тупик, парень сполз по стене, прижимая ноги к груди и обхватывая колени, пытаясь успокоить бушующее сердце. «Хочу домой» — одними губами прошептал он, внезапно дёргаясь от звука шагов, раздавшихся на этот раз так близко, что зажав рукой рот, он забился в угол, пытаясь слиться с местностью. Замедлить сердцебиение! Успокоиться! Спокойно, спокойно, спокойно! Что-то резко зазвенело в голове, принося чудовищную боль, но в тоже время и очищая мысли от ненужных глупостей. В голове стало кристально пусто и тихо, будто в одно мгновение все мысли были выкачены, а на их место принесли пустой сосуд. Фигура медленно прошла мимо него и он, сжимая рукоять ножа и уже привыкнув к темноте ровно настолько, чтобы не промахнуться мимо человека, встал. Зрачок, расширенный почти на всю радужную оболочку, бешено пульсировал, заслоняя обычно серые глаза, превращая юношу в инфернальное существо. Вздувшиеся вены на висках придавали ещё более страшный вид, но увы, в темноте видно этого не было. Экзаменатор сказал — победить или избежать. В каждом лабиринте есть минотавр, и это логично. Золотого клубка, что должен был привести его к началу, у него не было, да и в начало идти бесполезно, зато у него есть меч и минотавр, так что шансы почти равны. Зверь ранен и не видит левым глазом. Прислушиваясь к чужим шагам, парень тихо крался за мужчиной, поражаясь своим действиям. Ещё недавно он был готов разреветься, что он разумеется сделает, но уже в другой компании, а сейчас пытается выследить своего несостоявшегося убийцу. Бесчестно, как крыса, но цена выживания такова. Как на удачу фигура убийцы замерла, видимо решая, в какой из поворот последовать. Слившийся с темнотой и пустотой в голове, Хироки сделал шаг, не понимая, почему мужчина не обращает на него внимание, но решая, что это ему на руку, сделал последний рывок, на который потратил последние силы и схватив того за волосы, задрал голову, резко полоснув его по шее, зажимая рот рукой. Мужчина в его руках дёргался, заливая его рукава кровью, и тогда Хироки второй раз за жизнь почувствовал холод смерти. Разжав хватку, он с перекошенным лицом смотрел на грохнувшееся в его ноги тело, услышав последний вдох и, делая три шага назад, свалился на пол, отползая назад, ногой отпинывая завалившуюся вбок голову. Страх, до этого сменившийся пустотой, вернулся в новом обличии. Страх к себе. — Я его… убил? — прохрипел он, проводя в неверии руками по лицу, размазывая свои не пойми откуда взявшиеся слёзы и кровь врага. — Я убил человека? Темнота не отвечала. Резко зажёгшийся свет ознаменовал прохождение «уровня», ударяя по привыкшим к темноте глаза и вынуждая юношу с писком зажать их рукой. — Первый этап пройдет, пройдите к двери. Значит, изначально подразумевалось то, что придётся убивать. Сил как моральных, так и физических не осталось никаких и парень, держась за стену, попытался встать, но предательски дрожащие ноги отказывались поддерживать тело. Скрипнув зубами, он принял более удобную позу, решая переждать несколько минут. На шее у мужчины, прямо в месте разреза, проглядывался код, заляпанный кровью. «Человеческая жизнь не идёт в ценность, когда на весах твоя жизнь, родной мой. Когда-нибудь тебе придётся отнять её и чем раньше это случится, тем лучше. Я ни в коем случае не призываю тебя убивать, но если такое случится, винить себя не стоит. Человек идущий забирать чужую жизнь подсознательно готов расстаться со своей и с этим ничего не поделать. Раз ты выжил, то оказался лучше и ценнее для этого мира.» — раздался ласковый голос дяди в голове, очередной раз успокаивая и обволакивая коконом нежной заботы. Давно были сказаны ему эти слова, так давно, что контекст разговора уже забылся, но именно сейчас это пригодилось. Труп от этого не стал менее ужасным, чувство ненависти к себе менее гнетущим, но появившиеся чувство правильности происходящего, дарило призрачное спокойствие. Немного отдохнувшее тело позволило вновь собой покомандовать и Хироки, поднявшись но ноги, медленно побрёл к выходу, следуя издевательским подсказкам на стенах. — Вы можете выбрать левую дверь крестиком, или правую дверь кружочком. Он выбрал правую, попадая в довольная ярко освещённый зал, если судить по прошлому приключению. Стены до потолка были исписаны цифрами и Хироки, даже не опуская взгляда на дверь мог утверждать, что нужно будет найти правильную комбинацию чисел. Издав вопль полный боли, он поковылял к двери с шестизначным кодом примерно прикидывая сколько времени ему понадобится, чтобы перебрать более пятисот тридцати тысяч числовых комбинаций. Даже вводя один пароль за три секунды выходило более ста часов бесконечного тыканья по числам и всё бы ничего, но на этап давалось чуть меняешь времени. Оглядевшись, он начал примерно раздумывать над тем, какая тут может быть логика. Взяв канделябр с пола, явно оставленный тут не просто для весёлого времяпровождения, Хироки принялся ходить вдоль стен, нагревая краску цифр, ведь имелась возможность того, что шифр разгадывался именно таким способом. Но нет, краска не менялась по воздействием тепла, так что канделябр был брошен в углу за ненадобностью. Как оказалось, дёргать что-либо в этой комнате было опасно, ибо вся обстановка тут пыталась тебя грохнуть с особой жестокостью: упавший шкаф, обвалившаяся шпаклёвка и пошедший по своим делам пол, явно на это указывали. Метод осмотра кнопок тоже никчему не привел, ибо эти гады сделали их электронными и определить первые несколько цифр по степени изношенности было нельзя, а посему, присев на пол, натягивая капюшон на голову и прикрывая глаза, парень решил немного отдохнуть, чтобы восстановить немного сил. Внезапно, его осенило, и вскарабкавшись на стену, он ввёл последовательность цифр, которые видел на шее мужчины. — Давай миленькая, — пытаясь провернуть винт, разблокировавшейся двери, кряхтел парень, срывая кожу с рук, но упрямо хватаясь за него снова и снова, толкая всем своим весом, налегая из последних сил. Мало помалу железо поддавалось и уже когда кровь сочащаясь из ссадин начала капать на пол, отражаясь эхом в полупустой комнате, дверь с грохотом поддалась, резко распахиваясь во внутрь, и неожидавший такого развития событий парень, грохнулся лицом в пол, больно ударяясь лбом. — Я никуда не пойду, — проворчал он, слыша, как дверь за ним захлопнулась, лишая его дорог к отступлению. — Я уже часа четыре мучаюсь. Смилься диктаторская машина! Из диктофона послышалось мерзкое хихиканье, не внушающее доверия. — Вы прошли через лабиринт Минотавра и потеряли голову от раздумий, ваш путь пересекает пути других. Кружочек — лево, крестик — право. На этот раз он решил выбрать левый путь. Отворившаяся дверь впустила в его размышления о смысле бытия чьи-то споры и вопли недовольства. — Звёзды сошлись так и два пути пересеклись. Путь вызывающего и путь большинства должны объединиться для прохождения. Хироки хмурясь вышел на свет, огляделся, сначала наткнувшись взглядом на людей в очень похожих плащах, прикидывая, что даже зэки на пожизненном выглядят лучше него, потом повернул голову к тем, с кем ему придётся работать и почти взвыл от безысходности. — Паршиво выглядишь, Хироки-сан, — крикнул Киллуа, размахивая рукой.