«У меня к тебе чувство голода, дайте сразу мне три куска. Ты летаешь весь день по городу, я — в придуманных облаках. А с тобой — как бы не прибить тебя, без тебя — вообще нельзя. Мы не истинные любимые и ни разу же не друзья. Мы — ну так себе вышли взрослые: ни продуманней, ни честней. Хватит сыпать в меня вопросами, лучше в спину пусть сыплет снег. Умудряешься быть то карцером, то изящнейшим из дворцов. Сотни способов отвлекаться есть, а повсюду твоё лицо. От «не вздумай» до «к чёрту принципы» — ухмыляюсь и прячу взгляд. Нам никак всё вперёд не сдвинуться и уже не свернуть назад, И от злости до острой жалости — всё сначала, то был фальстарт. Хватит игр со мной, пожалуйста, — станет всё на свои места. Ты не сможешь ни изменить меня, ни испортить мне мой полёт. Только в названном кем-то имени ищет слух всё равно твоё». Хедвиг
Никогда не был поклонником теории о нескольких жизнях, но твердо знаю: проживи еще хоть миллион таковых, чего бы совсем не хотелось, все равно нигде не встречу более красивой осени, чем в горном захолустье Монтаны. Здесь буйные ветра срывают с деревьев красно-золотистые листья, а в старом бревенчатом, немного мрачноватом доме всегда пугающе тихо. Но мне было необходимо это спокойствие… Как и самый крутой поворот, какой я еще недавно совсем не мог вообразить: в майскую пятницу получил фотографии, в субботу забрал вещи из лофта, а в воскресенье сел в самолет. Ибо не мог представить, что жизнь — точнее, ее остатки — продолжится поисками жилья в Питтсбурге, возвращением на работу и случайными столкновениями со счастливым Брайаном… И хорошо, если с ним одним! Это было выше моих сил, которых не было. Алекс предложил деревенский дом неподалеку от провинциального Льюистауна, доставшийся ему в наследство от отца. По мнению друга, уединенное место как нельзя лучше подходило для решения вопроса, что делать дальше. Думаю, предложи он сесть в машину времени и отправиться на два века назад в лондонский Бедлам, я и то бы не отказался: настолько было все равно куда, лишь бы подальше от Питтсбурга. И от Брайана. От чувств к нему, ощущения униженности и дерьма, внезапно вылитого на голову. И пусть неразумно переезжать на другой конец страны с одной наспех упакованной сумкой, оставаться было еще более неразумным. Но, так или иначе, пришлось осознать, что я в Монтане, добираться автобусом до города, и потом еще почти час — до маленького поселка, где от цивилизации скрылись едва ли тысяча человек. Вероятнее всего те, кто родились здесь или поблизости — вряд ли это было подходящим местом для беглецов от любви. Или нелюбви… Автомобиль остановился у темного дома, будто созданного для съемок фильма ужасов — но мне-то чего было бояться? Я и так планировал застрять здесь, мечтая, что проснусь утром и обнаружу, что мне уже восемьдесят лет, и жить больше не надо. Внутри же было неожиданно уютно. В другое время и при иных обстоятельствах я, наверное, оценил бы крепкую, добротную мебель и чисто сельские элементы декора. Но сейчас это просто была крыша над головой с видом на небольшую, не имеющую названия речку и густой лес — дома здесь стояли в приличном отдалении друг от друга, не как в густонаселенных городских кварталах. Никто не потревожит и долго не узнает, что собственность Алекса Блайта уже не пустует. Я надеялся на это, ничего не делая — разве что вывел из гаража старый пикап, удостоверился, что он на ходу, и доехал до первого попавшегося продуктового магазина в Льюистауне, потому что не хотел показываться в местном. Сменил адрес электронной почты и удалил страничку в социальной сети. Точнее, заменил на новую, назвавшись Аланом и воспользовавшись девичьей фамилией мамы. Наивно… Чтобы не нашел тот, кто никогда и не будет искать. Тот, кто, проехавшись катком по сердцу, уже наверняка не помнит моего имени. Первые три дня я провел как в тумане, пару раз прогулявшись по густому лесу и окунувшись в прохладную воду речушки. А еще — накачиваясь текилой, используя в качестве закуски свежий ночной воздух. Даже вкус у него был не сравним с питтсбургским. Но если бы была хотя бы малейшая возможность… Я не чувствовал боли… Вообще ничего. Не получалось даже справляться с мыслями. А когда выпивка закончилась, пришлось привести себя в порядок и снова покинуть свою крепость. От Алекса я узнал, что помимо начальной школы с детсадовской группой, почты и бара здесь существует продуктово-хозяйственный магазин. Куда и я направился в бейсболке и темных очках, чем и привлек повышенное внимание местного населения. Наверное, этим бы все и закончилось, если бы Джеймс — шестидесятипятилетний владелец того самого бара — не пришел в гости, даже не пытаясь скрывать обещание Алексу присматривать за мной. Через некоторое время я нанес в заведение ответный визит — в среду в пять часов, решив, что в это время не будет много народу. И не прогадал. Бар, вся обстановка которого была почти полностью деревянной, мне даже понравился, в том числе и резким отличием от всех, виденных мной в Пенсильвании и за ее пределами. В рабочие дни посетителям подавали выпивку и самые простые закуски типа бургеров, сендвичей, чипсов и картошки, и лишь с пятницы по воскресенье — полноценные блюда. Их готовила внучка Джеймса, а ее подруги, которые неплохо пели, развлекались непритязательную публику. Я в эти дни в баре старался не показываться: было людно, у жителей Льюистауна скромное заведение Джеймса тоже почему-то пользовалось популярностью. Когда закончился отпуск, я изъявил желание уволиться, но уговорили остаться работать удаленно, взяв на себя отчеты, графики, таблицы и все, что не требовало личного присутствия. Удивившись такой возможности, я согласился — интернет в этой дыре все-таки имелся, — хотя и зарплата уменьшилась. Но на что мне было тратить деньги? Кроме еды, выпивки, минимального количества сезонной одежды и редких вылазок с Джеймсом в соседние города. Почему с ним? Потому что после того, как я пару раз помог с финансовыми документами, он предложил работу помощником. Пять дней в неделю я, не желая присутствовать в баре по выходным, занимался чем придется. От заказа продуктов и уборки помещений до бухгалтерии и ремонта лестницы на второй этаж, служивший единственной гостиницей — Джеймс сдавал пару комнат для ночлега проезжающим мимо или желающим провести несколько дней в этой глуши. Наверное, все это выглядело идиллически — так, как думала моя мама. Будто с Брайаном мы расстались по обоюдному решению, и я согласился на работу в филиале нашей фирмы в Льюистауне. И езжу туда каждое утро, экономя деньги, которые пришлось бы платить за аренду квартиры в городе. А еще общаюсь с людьми, участвую в общественной жизни поселка, а в свободное время много гуляю, читаю и наслаждаюсь общением с природой. Надо ли упоминать, что ничего подобного я не говорил — она сама сделала эти выводы из пары скупых фраз в телефонных разговорах. И большего вранья в моей жизни еще не было.***
Нет, я на самом деле писал отчеты и помогал в баре. Только с ощущением, что этим занимается лишь тело — автоматически, как робот, выполняя запрограммированные операции. А по заледеневшему нутру острым молотком долбились мысли о Брайане. Так, что иногда хотелось выйти на улицу и заорать речке и деревьям: «Почему?!» Что мной было сделано не так? Что, отсутствующее во мне, швырнуло Брайана обратно в объятия Тейлора — спустя столько лет? Брайана, который утверждал, что все в прошлом, и он — со мной… А оказалось… Внешность не та? Рисовать не умею? Оказался слишком упрямым и не уступал там, где надо? Перегнул палку с желанием оставаться независимым? Или, наоборот, много внимания обращал на желания Брайана, позабыв о собственных? Я сжимал зубы, едва ли не превращая их в белое крошево, чтобы не опуститься до банальных сравнений. Себя с… И иногда вечерами, закрывая глаза, проваливался в прошлое. Ощущение, что я в лофте, было настолько реальным, что едва ли не физически чувствовал дыхание Брайана возле уха. Сейчас, сейчас прошепчет что-то возбуждающее, скользнет руками по плечам, недвусмысленно давая понять, что пора в постель. И мое тело откликнется на зов — страстно, исступленно… Как и всегда. А потом обрушивалась жестокая реальность… И однажды накрыла так, что я в каком-то полубреду, но все-таки сообразив скрыть номер, позвонил Брайану. И земля ушла из-под ног, когда услышал его голос: — Алло!.. Алло…! — и как-то странно изменившимся тоном — смягчившимся, не иначе! — произнес мое имя: — Джет… это ты? Первым побуждением было швырнуть мобильник на пол и растоптать, но я задавил порыв. В тот момент мне казалось, что мир затих, превратившись в одну напряженную струну… — Джет, я… И снова молчание. А потом он отключился... На какую-то секунду бес попутал настолько, что подумалось, будто Брайан Кинни хотел попросить прощения. Наверное, столь странное явление показалось возможным потому, что по несчастливой неслучайности это был День благодарения. Который я, естественно, не праздновал — не за что было благодарить, — а после не-разговора банально напился. Но несмотря ни на что, я продолжал любить Брайана Кинни! И, наверное, молился бы на часы, если бы могло помочь — говорят же, что время лечит. Только не верю: сколько его, этого времени, может понадобиться, прежде чем жгуче-сжимающее чувство уйдет? Засыпая, я надеялся проснуться и за кружкой кофе внезапно осознать, что уже не больно… Но это было фантастикой. Такой же, как повсеместное утверждение: «Скоро обязательно встретишь того, кто полюбит тебя по-настоящему, а несложившиеся отношения — полезный опыт». А откуда они знают, что так и будет? Что каждому, однажды или не единожды пережившему предательство, вдруг повезет? В конце концов, даже у Мэрилин были карты — как возможность сослаться на нелогичное, призрачное, но все-таки доказательство! Да и надо быть конченым мазохистом, чтобы снова решиться добровольно влезть в котел над костром под названием «любовь». Наверное, именно поэтому в тумбочке у кровати я хранил кое-что. На случай, если вдруг когда-нибудь чувственный ад покажется привлекательным! Часы. Если бы в момент бегства из лофта они были не в коробке с другими важными мелкими вещами, которую спешно бросил в сумку, я бы вернул их дарителю. Но теперь достаю и вспоминаю, как мало времени мне было отпущено с Брайаном. Но не жалею… Его кольцо… Тогда, в лофте, была мысль швырнуть золотой ободок на фотографию. Оставить тому, кому предназначено. Но зачем? Нелюбимых не помнят. Зато я могу вспоминать…то, как меня не любили. Правда, для этого сначала забыть как-то надо! Снимок Брайана… У меня есть и другие — не раз фотографировал его на телефон, и все это надежно запаковано в папку на рабочем столе ноутбука. Но почему-то ни разу туда не заглядывал. Весь Брайан для меня был сосредоточен в одной фотографии из присланного на работу конверта — той, где он один спешит на свидание. Не ко мне… А я все равно, несмотря ни на что, продолжаю ждать Брайана. Даже зная, что он никогда не придет.