blacknwhite

Есть место, где ты сможешь зажечь огонь и наблюдать за его горением, Смириться и всё потерять. © drown in you

Сильвер дышать уже не умеет; Сильвер — выброшенная на берег израненная рыба. Глаза у него — водой переполненные сосуды, уставшие, слишком влажные и ноющие в преддверии сети стеклянных трещин. Сильвер не понимает, почему, как и для чего еще в груди бьется, измотанное, сердце, разгоняющее по телу кровь. У израненной рыбы еще теплая кровь. Неоновая, сияющая, на вид — жидкий лед, но Шэди впивается звериными клыками в белоснежное плечо; Шэди клокочет нутром: Теплая. Шэди никогда, никого, ни за что не поддержит — как бы ни раздирало нутро от легких до солнечного сплетения, Шэди не чувствует жалости. Шэди, хорошо, похлопает по плечу, когда и если перенесешь. Шэди… пришел, когда звали, но не на зов Сильвера. Шэдоу скользил черной тенью — вещь в себе — по листве и мертвым стенам, бесшумно приминал сухой песок когтистыми угольными лапами; Шэдоу не спал и жрал землю неделю лишь потому, что звёзды над его головой сложились в «Мария»: Вселенная едина даже для Маленькой Планеты, Вселенная приказывает своему дитя, и то идет, не зная боли и человечности. Шэдоу сломал эти двери, чтобы вместо Марии увидеть зеркало: в зеркале мальчишка, битая собака, царапает стены, сходит с ума и грызет до крови кожу и шерсть в местах, куда были вколоты инъекции. в зеркале такая же израненная рыба, выброшенная на берег — и только пыль падает в ладони вместо рождественского снега. подарок для мальчишки в зеркале — разбитые стены, крик в пустое песчаное поле и летящая в стороны не-человеческая-кровь. От Шэдоу за километр несло бессмысленной выстраданностью, которой он не простил Хаосу, Солярису, Иблису и землянской Фортуне — Шэдоу, принимая себя, превознося себя, чувствуя собственную силу, до кровавых слез ненавидит саму суть существования. Шэдоу до чистых слёз обожает мальчика из будущего — Шэдоу до расцарапанной в морозную кровь белой спины ненавидит то, что хотел бы из него сделать. Шэдоу — это нимб из пуль, кастеты на руках; Шэдоу — шрамы прорезанной рыбьей чешуи; Шэдоу — сгоревшее топливо; Шэдоу… Шэдоу — это горящие глаза и оружие в когтистых лапах. Ножи и стволы. Бита в колючей проволоке. Все, на что Сильвер хотел бы упасть грудью. Чтобы не билось. Чтобы памяти чтобы привязанности свободного, как ветер, Шэдоу чтобы мертвых зародышей эксперимента чтобы ран по серебристой чешуе чтобы не было. Чтобы ничего не было. Шэди больно впивается в еще горячую плоть; Шэди лижет рану шершавым, как наждак, языком. У Шэди грубая угольная шерсть и от него пахнет горьким дымом. Ему все равно, чем и что — чтобы пуля пролетела меж полушарий мозга, в черепе должно быть две дыры. В одну влетело. Из другой, с кровью и осколками костей… — Шэдоу… (Он не Мария — но тень, обрамленная звездами и проклятьями смотрит в упор. Отзывается.) Сильвер любит Шэдоу, но Шэдоу готов выбить ему зубы за три самых лживых и мерзких слова в его жизни. Шэдоу любит Сильвера — но Шэдоу не хочет это называть. — Успокоился. Шэдоу, ловя взгляд по-прежнему водянистый и прямой, но уже более вменяемый, подытоживает. Кровь нитью тянется от острых звериных зубов до тонкой кожи, до мягкой (хоть шкуру дери) белой шерстки. Шэдоу пришел на край планеты с когтями и босыми ногами, но он не пойдет за пластырем. Шэдоу плюнет в лицо Дьяволу и спустится в ад за оброненной салфеткой, но не пнёт мелкого назойливого черта, путающегося под ногами, из принципа. Сильверу, когда руки с хрустом локтей поднимают оброненное тело в сидящее положение, становится почти смешно смотреть на синхронно отстраняющегося Шэди — укусил, расцарапал, поморщил нос и сощурил глаза, дергает ушами, злится на салфетку больше, чем на Сатану. Шэдоу, костный нимб, крест — остывшая рыбья кровь на камнях. По идее, Шэдоу должен сейчас иметь все средства и права на свой дом, хороший виски и личную оружейную. Может, жену чтобы была — дорогущая, но прожженная шлюха, полная боли, потерь и ненависти, так же, как он. Но дом затхлая хуйня, вместо виски — какая-то кокосовая моча, из оружия только беспомощное скалозубство, а шлюха совсем не сколь нужно его понимает и, более того, сама по себе беспомощная и готовая размазаться в сопливый ком на ровном месте. Но Шэдоу его любит. Шэдоу бросает ему перекись в бутыли прямо в нос, чтоб почти разбить, смотрит надменной сукой, обиженной на жизнь, но Сильвер умер бы без него. Перекись пенится — пузыри мягче шерсти. Легче. Сильвер дышать уже не умеет. Сильвер задыхается, Сильвер не понимает, зачем и почему его сердце бьется и какого вообще хуя он еще не напоролся на нож брюхом. Болящие живые царапины, злой, темный и обжигающе холодный Шэдоу, зов любимого голосом его маленькой мертвой сестренки, звездной пылью, но не своим. Укус на шее. Замкнутое и себя же переваривающее пространство. Боль под дюнами ран и проебанное будущее. Шэди, который не должен его любить. Шэди, заслуживший большего. Сильвер не понимает, зачем он живет и зачем Шэдоу вцепился в его холку зубами и прилип, как породистый кобель к дворовой течной суке. Но Сильвер знает. Рыба не хочет задыхаться. И это единственная из сотен причин, по которой Шэдоу не отпускает его — во имя спасения. Шэдоу проклял всё, но пока звёзды складываются в «Мария», а Сильвер дышит, даже истекая кровью — Шэдоу стреляет с двух рук, жрет землю и не спит неделю. Сильвер вытирает пальцами неоновую кровь и ладонью ранку почти прячет. Все для тебя, Шэди.