Сборник зарисовок (Haikyuu!!)

            И облака стали серые-серые, кажется, что красок на этот мир пожалели. Все ушли в листья на деревьях. Но те, неблагодарные, скидывали с себя подарки, роняли их на холодеющую землю, отпускали вместе с промозглым ветром и лишь тихо подвывали. Даже у них не было настроения. Тихо шелестя они шептались, мечтали о лете, когда снова зелеными листьями смогут красоваться друг перед другом.       И он мечтал. О солнце.       Касаться рыжеватых лучей, ловить сильными руками и держать, не отпускать.       Но он отпустил.       Кофе в чашке давно остыл и Атсуму пялился на него в полной прострации. Губы уже в кровь искусал. Пальцы в ледышки превратились, но все равно исправно доставал телефон, проверял сообщения, пропущенные вызовы.       Ничего.       Пусто.       Глоток горького холодного напитка только хуже сделал. По телу пробежала волна мурашек, а в груди комом свернулась боль. Как будто самый тугой узел, в который Тсуму завязал свои чувства, кто-то медленно развязывал. Ниточку за ниточкой, каждый день, когда он приходил на эту лавку, садился, смотрел в телефон и ждал-ждал-ждал.       Осаму дома ничего не говорил, когда тот обувался, трясущимися руками брал пальто и выходил из дома вот уже седьмой день подряд. Просто грустно смотрел в след и тоже ждал, когда тот вернется. Чтобы принять его в теплые объятья, стереть глупые слезы губами и шептать — /рядом/.       А сколько еще ждать? Сегодня Мия решил, что это последний раз.       Достаточно. ≪≪≪       — Эй, — Атсуму крепко прижался губами к виску, запуская пальцы в рыжие волосы. Утреннее солнце заставляло их светиться, искриться зайчиками, грея своим теплом. На часах отчетливо 4:59 и парень, потянувшись нажал на кнопку, чтобы будильник, заведенный на пять, не спугнул это умиротворение.       Хината приоткрыл сонные глаза и даже не пытаясь проснуться, увлек в поцелуй, такой медленный и тягучий, словно мед. На губах остающийся сладким стоном, что в голове снова вата, сахарная конечно. И нет у него выбора, только щуриться от яркого света из окна, руками находить под одеялом обнаженную спину и пальцами позвонки считать, обнимая так крепко, чтобы Шоё еще надолго запомнил этот день.       — Ты проснулся, — Мия улыбнулся, разглядывая веснушки еле заметные на щеках, целуя в нос, в лоб, снова едва касаясь шеи, изучая, запоминая каждую клеточку, каждую маленькую деталь.       — Не проснулся, — Хината шумно заворочался, а потом закинув ногу на бедро Атсуму, притянул того себе, не открывая глаз, покрывая поцелуями подбородок, щеки, пытаясь снова найти те губы, которые иногда покусать хотелось за дерзкие слова. Он и кусал, оставляя следы.       — Мне нужно ехать, — парень тяжело выдохнул, снова зарываясь носом в растрепанную рыжую макушку. Мандаринами пахнет.       Смешно.       Все друзья на праздники дарят ему эти дурацкие цитрусовые шампуни и нет бы возмутиться, Шоё ими пользуется — /зачем добру пропадать? они же классные, Тсуму/.       Классные.       Атсуму даже себе такой купил, чтобы иногда вдыхать его, проваливаясь в воспоминания, как они вместе душ принимали, как в постели валялись целыми сутками. Как бегали под дождем и целовались в маленьких переулках, чтобы никто не заметил.       Замечали.       — Может останешься? — Хината уткнулся куда то в шею и прижался, словно щенок.       Дыхание перехватывало от нежности.       — Не могу, знаешь же.       — Знаю, — длинные ресницы щекотали кожу, когда он говорил, но Мия терпел, только улыбался, стараясь не потерять ни секунды, — я приеду через пару месяцев. Напишу тебе как только узнаю точно.       — Я буду ждать.       — На нашем месте? — Шоё наконец вывернулся из объятий и стаскивая одеяло уселся, разглядывая плоды своего деяния.       Атсуму поежился, будучи раздетым до одних лишь боксеров.       — На нашем. ≫≫≫       — Тсуму? — Осаму тихо сел рядом. Уже стемнеть успело. И деревья, еще утром казавшиеся прекрасными, голыми черными ветками небо царапали. С такой силой раздирая облака, что слезы градом падали на промерзлую землю. Разливались огромными лужами, топили уже отцветшие цветы клумбах, топили Атсуму, который час за часом наблюдал за мертвыми каплями, стекающими по рукам, — Ты правда сидел здесь целый день?       Парень только коротко кивнул, сглатывая ком в горле.       /На нашем/       — Саму, я настолько плохой? — Атсуму поднял затуманенный взгляд, пытаясь разглядеть лицо брата перед собой. Хотелось чтобы дождь смыл эту раздирающую, тянущую боль, заполняющую нутро. И эти глаза, чтобы смысло, чтобы не смотрели с такой жалостью.       — Не плохой, — он едва касаясь кончиками пальцев медленно провел по щекам, стирая капли. Ледяные. Хотелось за руки схватить, как будто мог спасти, вытащить из воды, вдохнуть в него жизнь снова, чтобы он улыбался так, как раньше. Чтобы не тонул больше, — Тсуму, пойдем домой.       Осаму привалился к мокрому плечу, слушая рваное дыхание брата.       Тот не плакал сегодня.       Внутри него медленно затихал ураган. С последним порывом ветра уносил с собой воспоминания, мечты, касания. Сходил на нет, оставляя болезненную пустоту. Чтобы зародить в нем что-то новое, к чему он был не готов.       Не хотел быть готовым.       Саму тихо коснулся его ладони, медленно переплетая трясущиеся от холода пальцы со своими.       Согревая.       Потому что он — рядом.       Всегда будет рядом.