Волшебная ипалочка

У Сириуса тем временем дела шли своим чередом, даже сниться беловолосая макушка перестала. Ну так, иногда только хотелось ощутить под пальцами чужую нежную кожу и то, насколько податлив был ее владелец… Если бы только это было возможно. А пока Сириусу приходилось много таскаться и следить за своим же воспитанником. Давать советы, следить, наверстывать все то, что он так долго упускал, сидя в тюрьме. В общем, заниматься всем, чем только возможно, лишь бы не сидеть на месте и не заниматься самим собой, чтобы не думать о том, что он упустил того, кто должен был сидеть рядом с ним и никуда не девать свой шикарный зад. Впрочем, теперь по Британии искали беглых преступников, поэтому Сириусу пришлось быть куда внимательнее чем обычно, особенно учитывая бесконечные попытки его крестника влезть туда, куда не надо. А Люциус… Ну что, Люциус. Похудел еще больше. Уже привык к ощущению того, что теперь болит все тело, синяки и сбитые колени стали его обычными спутниками, как и сон урывками. Лорд бледнел и хилел, понимая, что скоро его силы окончатся совсем. Даже Мальсибер не особо теперь хотел его отпускать ко всем, справедливо опасаясь, что его любимую игрушку просто сломают — все-таки это он жили рядом с ним, а значит и имел постоянно к нему доступ. Тем более, что Люциус не смирился и не успокаивался, а потому бит оказывался постоянно. И когда в один из дней он просто не смог подняться и отправиться на работу, пришедшие надсмотрщики даже брезгливо потыкали его упавшее на пол тело и переговариваясь с собой, решали — стоит ли уносить его в больничку или уже отдать дементорам, пусть перекусят? Наверное, сияла все же над его судьбой некая счастливая звезда, потому что отдали его все-таки в больницу, где Люциус провалялся почти два месяца. Работу он потерял, но по ходатайству врача из больницы его поставили в прачечную. Теперь он следил за котлами, загружал белье, сортировал, гладил и делал прочую работу, ничуть не менее тяжкую чем в шахте, просто чуть более чистую. Через год из Азкабана состоялся побег. Сказали что в середине ночи часть стены просто была взорвана, а дементоры переметнулись на сторону Лорда. Кажется, сбежала Белла, Долохов и кто-то еще, кто особенно не давал малфою прохода. Их камеру тоже задело — Мальсибера и Розье привалило куском стены, и Люциус равнодушно лежал на своей кровати, слыша, как они стонут и скулят под обломками. Лежал и не чувствовал ничего к умирающим, только спиной повернулся и закрыл глаза. Надсмотрщики даже толкнули его в плечо, решив, что он тоже сдох, но Люциус только слез и кое-как поковылял в другую камеру. Тут еще пока никого не было. И на удивление, подселили к нему только одного. Видимо, потерь было много, расселять было некого. После они хоронили погибших под завалами, и Люциус с того момента впал в какое-то отупение. Делал механически, даже привык к похлебке, ел, пил, справлял нужду, механически мылся и пару раз подставлял зад тем, кто оказывался сильнее. Но чаще теперь выходил с синяками и целой задницей — хоть что-то тут было хорошее. Теперь они ютились в четырехместной камере вдвоем — он и еще один парнишка, совсем молодой и спонтанным выбросом магии убивший нечаянно одного маггла. Они друг друга не тронули, Люциус большую часть времени проводил в прачечной, не разгибаясь, иногда там же и засыпал, получая по шее от охраны, не заставшей его на месте, или от своих же собратьев. Он не огрызался и рыдал. Ни на то, ни на другое сил не осталось, и ему казалось, что он онемел от горя. Над ним подшучивали, но потом отстали, решили, что рехнулся после встречи с очередным дементором — с тем, кто сидел тут давненько, такое бывало. От горьких мыслей было не спастись. Как она могла? Сперва Люциус злился и на Цисси, и на судью, который одобрил развод без его ведома, и на сына, но потом кидался в другую крайность: в само деле, зачем гордому роду Малфоев преступник, заключенный, запятнавший честь рода? Его имя выжгут с семейного древа. И злиться не на кого, кроме как на себя. Так и вышло. И особняк отошел сыну. У Люциуса теплилась слабая надежда, что хотя бы Драко потом поймет его и простит, и остаток дней Люциус проведет в родном Мэноре. Это была единственная и последняя надежда, за которую он цеплялся. Быть может, и к лучшему, что он не знал про договор купли-продажи, который совершался прямо сейчас, и про то, что прав никаких ни на какое имущество у него не осталось. А не то наложил бы на себя руки прямо здесь или выбросился бы из окна. Но этого не случилось. Зато он потерял всякий вкус к жизни. Обо всем забывал — даже поесть. Арестантская роба на нем болталась, обнажая худые плечи с торчащими ключицами. Парнишка, что сидел рядом с ним, его, кажется, побаивался, а иногда смотрел с жалостью. Будил, если Люциус забывал встать, пробовал даже кормить баландой, думал, что лорд Малфой сошел с ума. И даже весть о том, что Мальсибер жив и его переводят снова сюда, Люциуса не тронула. Он и в сторону его не посмотрел, когда все такой же крупный грузный пожиратель смерти прошел в камеру. — Думал, я сдох, да? Люциус пожал плечами и безропотно уступил ему нижнюю шконку, перебравшись наверх. Мальсибер хотел сказать что-то едкое, но осекся и замолчал: слишком странной показалась ему медленная походка Малфоя, его совсем нездоровая худоба, и... Он обернулся к парнишке: — Что с ним? — Не знаю, — шепотом ответил тот, будто боясь, что Люциус сейчас кинется. — Он не в себе. Не разговаривает ни с кем. Говорят, из-за дементоров бывает такое. — Бывает, — протянул Мальсибер. Потом все-таки стащил Люциуса вниз, усадил на пол у своих ног — тот подчинялся механически, как кукла. Открыл рот послушно, вылизал его член, позволил кончить на лицо, кое-как обтерся рукавом. Все это без единого слова. И уже без слез. Мальсибер недоумевающе глянул на него. — Видно, ты и впрямь разума лишился, ваша светлость? Или друзья последние мозги вышибли, пока я в больничном крыле валялся, а? Люциус не отвечал, забрался наверх и уткнулся в подушку. Его охватило полнейшее равнодушие ко всему вокруг и, похоже, это пробрало даже его старого врага. Мальсибер поднялся, неуверенно огладив его по плечам и по заднице — теперь уже чересчур тощей на его вкус. Обернулся на парнишку. — Эй, он жрет хоть что-нибудь? Тот пожал плечами. — А кто знать будет? Болтаешься при кухне, щегол, притащил бы ему хоть кусок хлеба. Люциус рассмеялся бы, если бы мог. — Он же не то что мы с тобой, его светлость жрать эти помои не привык, понимать надо. Мальсибер, конечно, вел себя грубо и брал его всякий раз, не смущаясь ничем, но и он к концу года начал отгонять от Люциуса всех, кто еще жаждал воспользоваться его бедственным положением. С воли тогда приходили тревожные вести: говорили, что темный лорд стягивает силы, и начинается большая битва. А еще через год такой жизни к нему вдруг пришли в камеру. Это был не кто-то, а сам начальник тюрьмы. Сел напротив, рассматривая осунувшееся, худое лицо с неровно подстриженными волосами. Что-то подумал и протянул ему письмо. Подписано было знакомым почерком — от Циссы. Люциус пробежался глазами по строчкам — и ему захотелось завыть. Они отказались. Бросили его. Написали, что улетают во Францию, и она хочет жить для себя. Что устала от того, что он сломал ей жизнь, что он никогда ее не любил и что теперь она будет жить так, как захочет сама. И сына заберет тоже. Начальник смотрел за тем, как все еще держащийся прямо аристократ вдруг обмяк и осел на месте, опустив свои плечи и выронив письмо. Он его понимал с одной стороны — почта-то вся читалась, так что он прекрасно знал, что там написано. А с другой стороны, такой судьбы, чтобы от него отказалась семья, не пожелаешь никому, даже врагам. В этот вечер он его оставил. Говорили, что скоро будет последняя битва, что Лорд стягивает силы, а великий Гарри Поттер сможет его победить… Если бы. Хотелось бы верить. Хотя и так с отсутствием дементоров, точнее, значительной их части, дышать в Азкабане стало гораздо легче. Скоро все так и случилось. Лорд был побежден — к удивлению и сторонников и врагов, а в Азкабан через полгода пришел список тех, кто должен был быть помилован или амнистирован по решению Министерства. И имя Люциуса Малфоя там было одним из первых. Вот только идти ему после освобождения было некуда. Это Люциус понял сразу. Палочка слушалась его кое-как: он растерял много сил и магии, стал почти сквибом. Еле добрался до родного имения в Уилтшире — но защитные чары были не его. И они его не признавали. А потом он понял, что в особняке живут другие люди, и они вовсе не рады видеть околачивающимся вокруг своего дома бывшего волдемортовского соратника. Это стало его клеймом. Сподвижников лорда, кто остался в живых, бросили в тюрьму, а его теперь даже там не ждали. Он бродил бесцельно по Лондону, но от прежних связей не осталось ничего. Как же быстро люди забывают того, кто запятнал себя чем-либо! Люциусу казалось, что он стал невидимкой. Спал в заброшенных домишках, в трущобах, и совершенно махнул на себя рукой. Ужин в благотворительной столовой, когда хватало сил до нее добраться, и тот был за счастье. Куда бы Люциус не тыкался, его везде прогоняли. Даже маленькие лавочки не хотели связываться с тем, кто когда-то считался самым главным помощником Лорда. Даже за еду и кров не желали давать хоть какую-то работу. Да и какую работу, Люциус выглядел как призрак — худой, грязный, оборванный, — тут боялись, как бы он не помер в подворотне. Даже нищие его гоняли, считая что он один из них, и будет отбирать их места для того, чтобы просить милостыню. Впрочем, иногда его жалели — дети и люди, которые его не узнавали, подавали еду, иногда удавалось поесть в общей столовой для бродяжек, там же иногда можно было взять одежду или даже переночевать, если есть свободное место… По крайней мере согреться можно было. Пока стояло лето, но уже наступала осень и по ночам было очень холодно. Что будет зимой, Люциус даже думать не хотел, но считал, что вряд ли переживет ее. Как-то его угораздило выйти в Косой переулок днем. Кажется, он очень хотел есть, и пытался увидеть в глазах людей хоть что-то, что позволит ему подойти и попросить у них денег или хотя бы купить ему хлеба. Он выглядел… жалко. Подвязанные штаны, явно большая рубашка, дырявая куртка, грязное лицо и свисающие грязные волосы, неровно обстриженные и отросшие еще в тюрьме. Кто бы мог подумать, что от сиятельного лорда ничего не останется… Но и будто бы ему не хватало этих жалких взглядов, скользящих словно сквозь него, неподалеку послышался говор. Тот самый, от рыжего семейства. Вот они выходят из дверей, и Люциус торопливо отвернулся, не желая, чтобы его узнали. Впрочем, напрасно, ведь таких волос не было почти ни у кого, и даже слой грязи не скрывал их цвет. — Вот видите, дети, что бывает, если выбрать не ту сторону. Старший сын Уизли, кажется, Персиваль, гадко посмеивался, показывая на Малфоя рукой. — Вот он, блистательный лорд Малфой, ближайший сподвижник Лорда…Только подумайте, теперь ходит по улицам и просит милостыню. Его даже из Азкабана выперли, а сынок уже улетел во Францию! Как жаль, надо было их отдать дементорам. Мерзкое отродье Пожирателей. Что, сынок бросил своего папочку, да? Колокольчик у дверей зазвонил еще раз, и Люциусу казалось, будто бы не могло быть еще хуже, но тут из дверей вышел Поттер собственной персоной с грязнокровкой Гермионой Гренджер под руку. Поттер проводил взглядом руку Перси, и нахмурился, не узнавая лорда Малфоя, что от них попятился, а после развернулся, и заплетаясь в ногах от слабости, бросился бежать, будто бы от черта. — Трус! Предатель! Перси распинался, а Гарри, сделавший уже шаг за ним, был удержан Гермионой за рукав, и она сердито зашипела на него, не давая ступить и шага. — Да ты сдурел, что ли? Его сынок чуть нас не убил! Так ему и надо, жаль, что он не остался в Азкабане! Идем, нас Рон еще ждет! Она потащила его прочь, вместе с старшим поколением Уизли — Молли торжествующе улыбалась, Артур как-то странно смотрел ему вслед, Персиваль кичился своим постом, рассказывая как вот они с министром точно сделают так, что все эти шавки попередохнут и слова про них больше никто не скажет и не напишут. А Люциус слышал это из переулка и кусал губы от усталости и от того, что эти мерзкие рыжие грязнокровки были правы… Он неверно выбрал сторону, неверно решил, что ничем не поплатится... неверно, что вообще выжил. Может быть, стоило сбежать тогда, вместе с остальными приспешниками Волдеморта. Темный Лорд его, предателя, хоть бы убил быстро. Мысль наложить на себя руки уже приходила, и сперва она все больше пугала, потом забавляла, а потом начала восприниматься как нечто вполне обычное. Гарри же был крайне обеспокоен. Он будто и слушал Гермиону, но даже не мог понять, о чем она говорит. — Ты меня не слушаешь, Гарольд Поттер! — Мммм, да… — не стал врать он. — Я вспомнил, что обещал Сириусу заглянуть к нему. Извини, Гермиона, совсем забыл. — Но мы же должны были погулять! Гарри… Ее крик растаял на мостовой, а контур гарри растворился в толпе — он исчез, оставляя девушку одну. Поттер же, оказавшись у дома Гриммо, 12, задумался. Он знал, что Люциус сидел вместе с крестным в одной камере. Тот как-то обмолвился об этом случайно. Но что там было, кто знал? Ему отчего-то казалось, что тот Люциус, которого он знал, и этот — два разных человека. Было у Лорда в глазах что-то такое обреченное, жалкое... Будто бы ему уже было просто все равно. И вот как он придет? "Извини, крестный, ты не расскажешь мне, что было с Люциусом Малфоем, а то я недавно видел его тень?" Или — "крестный, ты знаешь, я хочу помочь пожирателю смерти. Видел тут одного в Косом переулке!" — Да? И кого же? Оказывается, задумавшись, он уже говорил вслух, и Блэк, заваривающий себе кофе на маленькой кухоньке, смотрел на него с нескрываемым любопытством. И с чем-то еще, затаенным во взгляде. С надеждой? Гарри с облегчением выдохнул. Значит, он завел этот разговор не зря, не зря сбежал от Гермионы и Рона и не зря так глупо принялся рассуждать вслух. — Представляешь, я видел лорда Малфоя. Того самого, с которым ты сидел в камере. Но дядя только поник. Плечи его опустились, хоть он и постарался казаться равнодушным. — Вот как? — поинтересовался Сириус как можно более безразлично. Но Гарри все равно продолжил: — Ох, говоря откровенно, мне стало его так жаль! Хотя Гермиона и сказала, что жалеть не о чем и что он враг и хотел когда-то убить Джинни — подкинул ей дневник Волдеморта. Сириус хмыкнул. Мальчишка всколыхнул в нем слишком многое из того, что он сам давно хотел забыть, но выхода не было. Темные воды его памяти были беспокойны, и этот шторм не собирался утихать. — Выглядел он жалко, я говорю, хотел спросить, не нужна ли помощь — я ведь слышал, что его выпустили по амнистии, в последних преступлениях темного лорда он никак не мог быть замешан... Сириус отметил, что Гарри растет — уже не кинулся бездумно осуждать пустоголового Малфоя, хотя мог бы. Мудрость, что ли, пришла с годами? Иди он всегда был таким добрым и готовым понять любого? — Жалко? Так где ты его видел? — этот вопрос Сириус задал, стараясь скрыть пробудившийся интерес. Сам ругал себя — на что он, в самом деле, надеется? Какого черта вообще собирается унижаться перед тем, кто когда-то прямым текстом послал его со всеми его добрыми намерениями? И тут же убедил себя: он не будет ни умолять, ни унижаться. Просто полюбуется на то, как Малфой расплачивается за все. Думал, тюрьма — это само по себе наказание? Как бы не так! И он усмехнулся. — Я говорю, на Косой аллее между лавкой с книгами и кафе, которое открыл Джордж. Просто брел по улице. Со спины я бы его и не узнал — он сильно похудел, и я ещё подумал потом, что он болен... Так вот, мы поравнялись, я подумал, откуда тут взяться бродяге? Они обретаются в Лютном, а этот... Ну и вот, смотрю я, и вижу знакомый профиль. Но вообще-то жаль его, что бы ни говорили. Одежда грязная. Перси говорит, он при разводе лишился всех прав на имущество — якобы отрекся в пользу сына, чтоб не ронять честь рода и все такое... А Драко и не захотел его потом видеть, — заключил Гарри. — О, — только и смог сказать Сириус. Ему надо было обдумать все то, что вывалил на него крестник. А тот не отставал. — Вот я и пришел узнать... Ну... — Что? — Неужели тюрьма и впрямь так ломает? Ты же вернулся нормальным? А с ним что? Это потому что у тебя был внутренний стержень, а у него нет? — Думаю, все его надежды рухнули, Гарри, — Сириус старался казаться как можно спокойнее, рассуждая, — так что ты прав, он и впрямь несчастный и сломанный человек. Но всему виной его гордость. Думаешь, он принял бы помощь, если бы ты ему не предложил? Ничего подобного. Гарри удивлённо посмотрел на Сириуса в ответ, но потом понял и кивнул. — Да, я чувствовал что-то такое... Вот и подумал, что ты лучше знаешь, как к нему подступиться. — А зачем к нему подступаться, Гарри? Крестник пожал плечами. Они поговорили ещё про будущую свадьбу Рона и Герми, допили чай — и Сириус снова остался один наедине с сомнениями. Первым порывом было, конечно, броситься назад, туда, на Косую Аллею, что он и сделал. Но Малфоя и след простыл. Пара торговцев припомнили бродягу, но говорили, что тот давно ушел — вернее, его прогнали, чтоб не стащил чего. Где его искать? Сириус послонялся вдоль мостовой и хлопнул себя по лбу. Зеркало! Зеркало желаний. У них дома было такое — миниатюрная копия того, что стояло в Хогвартсе. И вскоре он стоял дома, извлекший его из гор хлама, и завороженно шептал: — Покажи мне Люциуса Малфоя. Перед ним предстало темное помещение, старая развалина на краю Лондона, где ютились бродяги. Вокруг были набросаны тряпки, виднелись чьи-то ноги, коробки и... Малфой, съежившийся в комок, в своей большой для него куртке, и пытающийся уснуть. Грязное лицо, спутанные волосы. Он и правда был мало похож на сиятельного лорда, да и выглядел хуже чем был в Азкабане. И было в нем что-то сломанное. Вот он повернулся, когда открыли дверь, и свет попал ему на лицо. Выражение его лица было отстраненное. Послышался разговор, кто-то подошёл к нему, и Люциус вздрогнул, словно от пинка. А может, и пнули, как знать, там было не особо видно. — Эй ты... — Малфой испугался, услышав голос. — В бродяжку пойдешь сегодня, или не голодный? Мне тоже чо-нить захвати. Малфой кивнул. Отвернулся к стене, прислонившись щекой к ней и прикрыл глаза. Но незнакомый собеседник не собирался от него отступаться. — Ну так и чего расселся, щас иди. А то потом опять ничего не будет. Иди-иди, ты за сегодня все равно ничего не принес! Люциус буквально по стене поднялся, придерживаясь за нее, поправил подвязанные штаны и побрел к выходу. Зеркало потухло, оставляя Сириуса то ли в смятении, то ли в непонимании. Вряд ли он ожидал увидеть именно это, или нет? Может, так ему и надо за все, что он сделал? И все же Сириус не смог равнодушно сидеть дома, делая вид, что бедствия бывшего лорда Малфоя его не касаются. Упиваться ими он попросту не мог, а потому вскочил и поехал. Спросил у Кричера, где обретаются бродяги и даже не стал слушать его гнусные речи о том, что он что, хочет повидаться с теми, кто такой же как он, опозорил свой род? Пинка только домовику хотел отвесить, да не попал.