Волшебная ипалочка

Иногда Сириус не брал его задницу, а ставил на колени и занимал рот своего лорда. Пока его зад заживал, это было неплохой альтернативой, хотя Люциус после этого ещё половину ночи ронял злые слезы. Надо признать, Сириус был нежен. Настолько, насколько это было возможно, учитывая кто и где они были. Даже пару раз стирал его слезы с щек, пока натягивал сиятельного лорда по самые яйца, глядя на закатившиеся глаза и заливая его своей спермой в горло, заставляя глотать. Кстати, сперма у него была густая, пусть и горьковатая... — Сытный ужин, — как сам посмеивался Сириус, пока они быстро домывались. Раз в месяц их стригли и брили. Раздевали и выводили в те же душевые, где избавляли от волос во всех местах. На голове оставляли куцый ёжик, а в остальных местах они были потом голые как мальчишки. Сириус только пожалел, что остригли лорду сиятельному его кудри. Держать за них было ой как приятно. И все же от дешевого плохого мыла они стояли чуть ли не дыбом, да и расчёсывать такое стало трудно. Люциуса он постарался утешить как мог. — Тебе идёт, оленёнок. Это он ему шепнул, когда их вели обратно в камеру. Мальсибера и Розье ещё не было, и стоило двери лязгнуть за ними, как Сириус подтянул его к себе, осторожно обняв. — Держись. Ты привыкнешь, все привыкают. В этот раз он не трогал его. Просто держал, обнимая, и подтолкнул к кровати, когда услышал шаги, сам спокойно садясь на нижнюю. — Что, в этот раз мы вас не спугнули? Поди теперь у него жопа голая, мягкая, так и удобно держать, да? — Сибер, тебе тоже нос подравнять? А то, мне кажется, свесился в чужие дела. Сириус отвлекся от книги, которую взял и взглянул поверх нее на сокамерников. Тот что то буркнул, но заткнулся. — Как там, говоришь, Эйвери? Я слышал, его посадили в одну камеру с теми неграми и он теперь обслуживает их по кругу всех, денно и нощно. Слышал, надзиратели говорили, что у него уже не дырка, а дырень. Те переглянулись. И то было правдой — Эйвери попал в камеру к каким-то извращенцам и опустили его в первый же вечер. Говорят, что чуть не подох от кровотечения, надзиратели его переправили в больничку. — Да ты... — Да что да я, Розье? Помнится мне, он и сам хвастался своими успехами на постельных полях побед. Видимо теперь, генерал терпит поражение за поражением. А вы тоже не обольщайтесь. А то ведь камеру и уплотнить могут. Я слышал, на нижних этажах ещё шконки поставили, вторым рядом. По шестеро, значит, будем жить. Но до нас, может, и не дойдет. Он перелистнул странице и отложил-таки книгу — сил после колдовства и секса было не особо. — Ну все, спите. Заебали вошкаться, — и он зевнул и закрылся тонким одеялом, хмыкнув носом. И так пошли недельки, сливаясь в один общий фон. К ним и правда добавили шконки, правда, теперь это были не бывшие пожиратели, а кто-то залетный. Сириус строил всех, хотя одна прокушенная рука и сутки один на один с дементором того явно не стоили. Люциуса за сутки тоже не тронули. Вроде как залетные ребята остановили Розье и Сибера. Надолго ли хватит их благородства, кто знает... Но самая фатальная новость пришла неожиданно. Сириуса вызвали в кабинет начальника, и он удивлённо прочитал постановление, вещающее о том, что его признали невиновным, министерство извиняется, предлагает компенсировать в нескольких сотнях галлеонов за свою ошибку, и прочее, и прочее... — Если это шутка, то тупая. Начальник лишь покачал головой. — Никаких шуток, Блэк. Сегодня ночуешь, завтра выметайся. Вещи твои приготовят, в архив я уже послал уведомление. Ну, может, не завтра, а послезавтра, как получится. Можешь на работу завтра не идти, понял? Сириуса трясло. Возвращался он в бреду. Значит, свобода? Он будет снова свободен. Дождался. И, говорят, у него там крестник... Неужто хоть одна родная душа? Черт подери... Утром, когда всех отправляли на работы, Сириус выдохнул, но позвал Люциуса к себе, не зная, как начать. Надо было сказать. — Малфой! Подожди-ка. — Что, решил попользоваться женушкой перед работой? Сибер получил пинок под зад дверью. — Меня освобождают, — тянуть с вестью он не видел смысла. — Хотел сказать тебе, чтобы ты был готов. Держись от них подальше. Может, найдешь себе нового покровителя, не знаю. Главное — с кухни не уходи. И на будущий год постарайся остаться там же или в прачечной. Легко было сказать. Люциус, кажется, ничуть не удивился (или не подал вида) — хваленая отстраненность аристократа! Сириус склонился к нему еще раз: — Может, еще увидимся. Не падай духом. Освободишься и встретимся, — и его рука легла на плечо блондина. Говорил он безо всякой задней мысли и совершенно не намекая на дальнейшие встречи и близость, но Люциус вдруг повел плечом, высвобождаясь из-под его ладони. — Надеюсь, что нет, — голос походил на айсберг. Такой же холодный и полный скрытого невидимого смысла. Сириус растерянно отошел. Какими же жестокими и льдистыми могли быть эти серые глаза. — Ты идиот, Сириус? Ты что... Всерьез верил в какие-то там чувства, пока брал меня силой? Если я выйду — точнее, когда я выйду — я сделаю все, чтобы ты сполна расплатился. Ни имя, ни деньги тебе не помогут. А теперь пошел вон. Вот так. Будто он не полы в коридоре мыл, а принимал Блэка в личном кабинете. Сириус чувствовал себя так, будто его окатили помоями из того самого ведра, где сволочной блондин полоскал тряпку. Он криво усмехнулся — на большее сил не хватило — и ушел. Врезать ему на прощание? Сказать: "Ну, бывай!" — как глупо. Люциус прав, он и впрямь чрезвычайно наивен. Возомнил себя чуть ли не счастливцем, понадеялся на что-то... Еще бы, искренность эта всегда портила ему жизнь. Вот и тогда, на суде, никто не смог поверить, что он и впрямь не хотел никакого зла Джеймсу и Лили... Теперь-то справедливость восторжествовала, но какой в том прок? Если все кончилось вот так? Ему было тошно. Почему, спрашивал он себя? Ведь все же шло так хорошо, и... А, чего тут рассуждать. Мысли метались, а ноги отсчитывали ступени в привратницкую, откуда он долгих одиннадцать лет назад вошел сюда. Ему вернули и палочку, и вещи. — Можешь выметаться, — сказал дежурный, впрочем, довольно дружелюбно — они друг друга давно знали. — Эй, да ты чего? Будто не рад? Сириус, сгорбившись, вышел, точно не слыша его. И трансгрессировал сразу же от порога, за которым запрет на перенос в пространстве не действовал. Ох, и успел же он отвыкнуть от ощущений при трансгрессии! Его чуть не вывернуло на мостовую. К горлу подступала тошнота. Он согнулся пополам — несколько прохожих шарахнулись в стороны. Затем Сириус выпрямился, хватая ртом воздух. Ноги сами привели его к площади Гриммо, и вот он, родной дом: все те же черные провалы окон, все тот же шаркающий и ворчащий чего-то Кричер. — Маменька не велела... — Ее десять лет как нету! — Сириус хлопнул дверью так, что штукатурка посыпалась. — Умерла, негодный сын разбил ей сердце... — Заткнись, а то вышвырну за порог! Кричер поплелся прочь, а Сириус в два шага взлетел к себе, в ту комнату, которую покинул еще подростком. Может, отправиться на ту виллу, которую завещал ему Сигнус Блэк? Но ведь там будет ровно так же тошно, а тут... Обидно, если огромный особняк в центре Лондона придет в упадок только потому, что он, Сириус, родился таким недоразумением. Нет, он приведет дела в порядок, а потом, чего уж, завещает его Гарри. Мысли о крестнике немного отвлекли, и следующие полгода Сириус Блэк активно участвовал в действиях ордена Феникса, позволяя использовать свой особняк ребятам в качестве штаба. И, кажется, совсем забыл о годах заключения — вернее, очень хотел выкинуть это из головы. Но мысли возвращались. "Как он там? Как пить дать, Мальсибер и прочая старая гвардия взяли его в оборот", — и представлялся при этих словах Люциус, покорно стоящий или опустивший голову, вздрагивающий, ежащийся от холода: Сириус знал, как свистит северный ветер в щелях камеры и коридоров замка. Впрочем, поделом ему. Эта последняя мысль окончательно примиряла Сириуса с тем, что могло твориться. Тем более, что на воле вовсю хозяйничал Волдеморт. А затем последовала весть о побеге нескольких бывших его соратников — но Люциуса среди них не было. И Лестрейнджа-старшего не было, и Мальсибера, но Сириусу было уже все равно. Почти все равно.

***

Люциус тем же вечером, когда Блэк их покинул, ощутил, что надвигается катастрофа. Надвигается в прямом смысле — вечером библиотека была местом встреч бывших Пожирателей Смерти, и тюремное начальство закрывало на это глаза. справедливо полагая, что держать их всех в одиночках, не выпуская, и сложно, и бессмысленно. Возле Люциуса полукругом стояли все те, с кем он когда-то встречался при совсем иных обстоятельствах. Когда он был моложе и ни в одном страшном сне не мог представить, что все окончится вот так, в Азкабане. — Ну что, остался без муженька, а? — Люциус ощутил, как его недружелюбно пнули, и чуть не распластался на едва вымытом полу. — Иди к дьяволу! Сильная рука сгребла его зашиворот. Мальсибер, ну конечно. И Руди Лестрейндж. — Ты что-то сказал, крыса? Нет? Ну вот и славно. — Рот будешь открывать только для того, чтобы отсосать нам. Мальсибер, оба брата Лестрейнджа, Розье, Долохов и прочие переглядывались. Если бы дело Люциуса решилось не здесь, а в какой-нибудь камере, кончилось бы тем, что его бы "взял под покровительство" кто-нибудь еще, хоть тот же Мальсибер — недаром он так плотоядно облизывался на его задницу. Но дело решилось сообща, и потому удовольствие хотели получить все. — Кажется, нам давно пора устроить вечеринку, парни. — А шлюхи будут? — все еще гнусаво осведомился Розье и мерзко захихикал — смех походил на безумный, но Люциус отлично понимал, к чему он клонит. — Будут, будут, — успокоил его Руди Лестрейндж. — И выпивка будет. И закуска. И угощение. Метнитесь на кухню, у кого есть ключи, тащите все сюда. И он не стесняясь, ощупал тощий Люциусов зад. Стянул штаны при всех, хозяйски оглядел. Люциус отбросил его руку, вырвался, но не тут-то было: Родольфус держал его медвежьей хваткой. Спереди его обошел Мальсибер. — Тсс, тише. Не шуми, принцесса. А то придет стража, скажем, что тут тут буянил, а мы, как могли, тебя усмиряли... Если бы Люциус знал, что начнется дальше, орал бы, не боясь ни карцера, ни дементоров, но сейчас угроза возымела действие, и он смолк, сглотнув. — Так-то лучше. Ты же еще хочешь отсюда выйти живым? В руках он вертел нож, выточенный из куска арматуры, которым, придвинувшись, пощекотал Малфоя в бок. И отодвинуться не получалось — Лестрейндж держал его накрепко. Мальсибер что-то говорил, может, убеждал успокоиться и вести себя тихо, и не виноваты же они, что он из них всех самый миловидный, и что пора бы скрасить дни заточения собратьям. Люциус мотал головой. Накрепко сжал зубы, когда его поставили на колени, не давая подняться. — Выбью, — ласково пообещал Долохов. — И подпилю напильником, чтоб не кусался. Остаток дней будешь лакать баланду, как псина. Сзади хохотали. — Могу представить, что будет, когда его таким увидит жена! Люциус радовался, что выступившие слезы можно списать на то, что он давился огромным членом Мальсибера.