***
Один лишь фасад дома номер тридцать по улице Алексея Толстого показался ей чем-то вроде лондонского Тауэра, журнал о котором ей когда-то подарил Николай, холодной тюрьмой из которой едва возможно выбраться. Изнутри квартира Добромировых ничуть не уступала виду с улицы. В гостиной пол был устлан дорогими коврами, вдоль стен стояли идеально отполированные шкафы с книгами и стол на изящных изогнутых ножках. Окна были занавешены шторами из зелёного бархата с золотой бахромой и этим же зелёным бархатом были обиты кресла, по изящности не уступающие столу. Две спальни почти не отличались друг от друга : железные кровати с высокими матрасами, светлые ковры гораздо меньше и проще, чем в гостиной, аккуратные журнальные столики со стопкой книг на каждом : в одной биографии великих художников и справочники по анатомии, в другой - сборник английских романов и два томика со стихами : Пушкина и Маяковского. " Кто же тут живёт", - подумала Маша, взяв в руки пушкинский сборник, с которого тут же соскользнула обложка, обнажая истинного автора - Есенин, - ахнула девушка, - он же запрещен! - И я думаю, очень зря, - послышался задорный женский голос. Маша обернулась. Перед ней стояла худая девушка с короткими белокурыми волосами и ясными голубыми глазами, почти как...нет, нельзя, у них обоих теперь своя жизнь, им больше не суждено увидеться. Одета была голубоглазая по-простому, сильно выделяясь среди кричащего пафоса этой квартиры, а тонкие аккуратные пальцы держали кружку с крепким ароматным кофе. - Не жалею, не зову, не плачу. Все пройдёт, как с белых яблонь дым... Обладательница запрещенного томика прошлась по комнате, жестикулируя свободной рукой. - Увяданья золотом охваченный Я уже не буду молодым, - тихо продолжила Маша, не отрывая взгляда от собеседницы не то из-за её красоты, не то из-за того, что была в ней какая-то домашнесть, из-за которой на душе у Маши становилось теплее. - Ну согласись, он гений! , - белокурая поставила кофе на столик и по-ребячески плюхнулась на кровать, - Эхх, каким бы характер у моего младшего братца не был, вкус у него есть и в этом я не сомневалась никогда, - она прищурила свои голубые глаза, от чего Машино сердце болезнено сжалось. - А как твое имя?, - постаралась отвлечься девушка - Ой, точно, я ж не представилась! Ира Добромирова. Как ты, наверное, уже поняла, сестра твоего мужа, - белокурая протянула руку, встретив ответное рукопожатие. - Маша, - тихо представилась девушка и усмехнулась, - видел бы нас Николай... - Ой, да пошёл он к чёрту!, - Ира махнула рукой, сморщив изящый тонкий носик, достойный быть изображенным на картинах. - Действительно! - Ого, а я думала, ты защищать его бросишься. - Ещё чего, - фыркнула Маша, - я человек простой и чихать я хотела на правила высшего света! - Теперь ты мне нравишься ещё сильнее. Предлагаю дружбу. - А я и не отказываюсь. А можно я тебя буду Иришкой назвать, а то Ирой...ну нет! - Николай бы меня вообще Ириной представил. Чёртов аристократ! - Значит, хорошо, что мы сами познакомились. - Даже не спорю, - отхлебнула кофе Иришка.***
Поначалу брак с Николаем казался удачным : квартира, деньги, Иришка, с которой всегда можно было поговорить и его любовь, на которую Маша, увы, отвечать не могла, да и не смогла бы никому. Единственный человек, которому она могла бы дарить любовь, возможно уже был счастлив с другой женщиной. А потом Николай запил. Сильно. Денег не стало быстро и мужчина начал влезать в долги, которые вернуть уже не мог, от чего злился и шел в кабак, усугубляя этим свое положение. -Коль, может продадим мебель?, - мягко спрашивала Иришка - Как? Мебель? Ты хоть знаешь, сколько это стоит, дура?, - и со злобной усмешкой, - сестра. Старшая. Пример. - Да ты пропил больше!, - пыталась вразумить его жена - А ты молчи, ведьма! Я тебя насквозь вижу. Послал мне бог жёнушку. Ну спасибо! - Советский человек..., - начинала Маша, но он обрывал её тут же - Советский человек. Ну да, как же, незримый идеал, - его речи были насквозь пропитаны издёвкой. - Тебя ведь эти слова ни к чему хорошему не приведут, - с укоризной отвечала Маша, понимая, что её все равно не слушают и не слышат. А когда Николай трезвел, он высокопарными словами вымаливал у неё прощения, стоя на коленях. - Да прощаю, прощаю. Встань, не унижайся, - а на душе её было погано и мерзко. Продолжалось все это уже много лет. Маша, казалось бы ещё недавно - девчонка, стала женщиной, но что страшно - женщиной несчастливой. В свои двадцать шесть лет она имела потухшие глаза, заострившиеся скулы, опустившиеся без улыбки уголки губ и очерствевшую, как ей казалось, душу. Квартира Добромировых и вправду стала её личным Тауэром, из которого не было выхода, если бы не один случай. - Машка! Машка, вставай! - Ириш, я всю ночь не спала, имей совесть. - Я понимаю. Николай как с утра вышел, так и не появлялся, а время - вечер, - в голосе Иришки звучало неподдельное беспокойство. - Ну и пусть идёт к чёрту. Пить меньше надо! , - Маша раздражённо накрылась пледом. - Ну это понятно, - Иришка присела на край кровати и осторожно приобняла Машу, - Машенька, миленькая, встреть его, ну пожалуйста. Он со мной не пойдёт, а тебя он любит. - Любил бы - не пил бы. Мне двадцать шесть лет, а я ещё ни с кем постели не делила ибо эта скотина не просыхает...да и не люблю я его, - потупив глаза призналась Маша, - Ладно, потом поговорим. Куда идти-то?***
- Как тебя ещё в отрезвитель не забрали?, - ворчала она, пока Николай еле пепеплетал ноги, оперевшись на костлявое плечо жены. Однако у подъезда он вполне связно сказал : - Сейчас домой придём, я тебе одну вещь скажу. "Вот она, возможность", - подумала женщина - Нет уж, сейчас говори. Да и что ты мне сказать можешь? О том, какая я дура?, - она старалась говорить как можно громче, чтоб услышал хоть кто-нибудь из соседей, пусть хоть старушка Антонина Павловна с первого этажа, у которой как нельзя кстати была открыта форточка. - Ну конечно! Посмотрите, какой у неё плохой муж, а она святая. Нет. Да всем известно, что ты - чертова лицемерка. Прикрываешься мягкостью, а сама меня ненавидишь втихую и ночами о смерти моей помышляешь, чтоб квартиру мою себе захапать! - Да что ты такое говоришь? Даром мне сдалась твоя квартира! - Конечно, ты ведь истинная гражданка Союза, тебе денег не надо, тебе по-честному надо, своим трудом. А знаешь ли ты, что Союз твой - страна таких же лицемеров. Снаружи красиво, а внутри - гниль да жестокость, - он не договорил, получив звонкую пощёчину. - Ты сегодня сказал достаточно!, - Маша с силой втолкнула его в подъездную дверь. В отрезвитель его не забрали, зато следущим же утром он был арестован за антисоветскую пропоганду. - Это из-за тебя все, ведьма! Да будь ты проклята на восемь раз! - Спасибо на добром слове, - съязвила она ему вслед и зная, что больше они не увидятся. А вскоре Николай умер. Многолетняя дружба со спиртным в сочетании с не лучшими тюремными условиями сделали свое дело. Плакала лишь Иришка.***
С арестом Николая трудности в жизни девушек не закончились. На их хрупкие плечи опустились многолетние долги. Выплачивать их было не из чего. Маша устроилась на завод, а Иришка медсестрой в больницу на другом конце города, однако денег все ещё катастрофически не хватало. Скрепя сердце, Иришка приняла решение продать квартиру со всеми бархатными шторами и креслами с дорогой обивкой. Это стало для них спасением. Сами же девушки сняли комнату в коммунальной квартирке, недалеко от иришкиной больницы, где и остались. -Машка, танцуй!, - Иришка небрежно закинула пальто на вешалку, - всё! Всё до копеечки! Здравствуй, свободная жизнь! - Неуж- то выплатила?! , - округлила глаза Маша - Все подчистую! Три года этот кошмар продолжался и вот закончился! Ой, Машка, даже не верится..., - белокурая свободно раскинула руки, - ой, так я же нам вот чего купила, - на стол было поставлено шампанское и коробка конфет. - Ириш, ну зачем деньги тратить? - Привыкай, Машка, жить по-человечески. Да и не каждый же день мы долги многолетние закрываем, - к этому моменту Иришка успела переодеться в домашнее, - да и вообще тебя только конфетами и откармливать, ты ж вообще ни на кого не похожа,кофта больше тебя самой весит! - Ну все, все, доставай лучше пластинки. Какой праздник без музыки может быть? - О! Это ты верно подметила. Торжественно предоставляю вам право выбора. Закрывай глаза и бери любую пластинку, - Иришка пританцовывала на месте. - Ирусь, ну давай без детского сада. Тебе тридцать три года, пора успокоиться. - В тридцать три года жизнь только начинается. Доживёшь до моих лет - поймёшь. - Ну вот теперь ты говоришь как бабушка. - А ты с самого первого дня как бабушка. Ты когда-нибудь была девчонкой? - Была. Да похлеще тебя была, - Машин голос был потухшим и тихим. - Значит, было что-то, о чем ты мне не хочешь рассказывать. А я думала, ты мне доверяешь! В этот момент как нельзя кстати начала играть пластинка: " Отчего, ты спросишь, Я всегда в печали, Слезы, подступая, Льются через край. У меня есть сердце, А у сердца - песня, А у песни - тайна, Хочешь – отгадай." Маша подпевала с грустной улыбкой. - Не отгадаю, а сама расскажешь. Иначе - обижусь и не прощу! , - Иришка тряхнула короткими волосами. - Ну, Ириш... - Не прощу! И не смей говорить мне про детский сад! - Ладно, ладно, скажу. Ты только не смейся, ладно? - Честное слово даю! - В общем...ты же знаешь, что я в деревне выросла? - Ну? - У меня там друг был, - в этот момент лицо Маши смягчилось и словно помолодело на несколько лет, - добрый был, заботливый. Однажды даже за меня подрался...приятно!, - она закрыла глаза, предаваясь воспоминаниям, из которых её бессовестно вырвал голос подруги: - Батюшки, да ты ж его любишь!, - в голубых глазах загорелся неподдельный интерес - Пф, скажешь тоже!, - отмахнулась Маша - Не ври! - Да если б мне ещё можно было! - А что мешает? - А то ,что мы пятнадцать лет не виделись и он может быть уже женат и в помине меня не помнит! - резко повернулась Маша, сверкнув ореховыми глазами. - Так вот откуда ветер дует, - лукаво улыбнулась белокурая и тут же ее глаза расширились в удивлении, - так ты за брата моего от безысходности замуж вышла? Потому что с тем другом пропала всякая связь? - Просто идти было больше некуда. Отчитывать будешь или отпустишь с миром? - Машка, да если б я знала!, - Иришка бросилась её обнимать. - Ириш..., - в ореховых глазах впервые за много лет блестели слёзы. Нет, не очерствела её душа, - Иришка, я все ещё его люблю!***
А через два года началась война. Поначалу Маша не осознавала всю серьезность этого слова, а потом Иришка пришла с ещё более короткими волосами. - Я ухожу. На фронт. Медсестрой., - в её голосе звучала железная решительность. - Я еду с тобой! - Не смей и думать об этом, поняла? Его ведь встретить хочешь, но жизнь сама все рассудит, а глупости делать не стоит. - Да с чего ты взяла, что я его встретить хочу? Вместо ответа Иришка заглянула ей в глаза и твердо сказала : - Все у тебя хорошо будет, поняла? - Поняла. Через три дня Маша перебралась в маленький домик в одном из лесов Карелии. Место, где находился её домик и несколько таких же по соседству, вскоре стало называться "171 разъезд", а в январе 1942 на Иришку пришла похоронка, заставляя каждой клеточкой тела ощутить, что такое война.