Дети русского леса

Зима 1942 года выдалась морозной. Снег покрывал Карелию не прекращаясь, однако щадили этот северный край бомбежки, нещадно стирающие города. И хоть вражеские самолёты пролетали здесь, порой не давая выспаться, хоть несколько дворов и было разбито, 171 разъезд и ближайшие его окрестности были щедро одарены спокойными зимними деньками. Стоял конец февраля, неумолимо приближая календарную весну, но за окном лежали такие сугробы, что без лопаты из дома выходить не было никакого смысла: увязнешь в снегу, не пройдя и два шага. Свет в машином доме не горел, однако сама она не спала. С того дня, как пришла похоронка на Иришку, прошел месяц, однако каждое слово этого проклятого письма о смерти подруги было словно вырезано на её сердце раскаленным клинком. Сухое письмецо, написанное будто по шаблону, как писались сотни и тысячи других. Мертвое письмо о мёртвой девушке. Увидев это письмо, Иришка бы незамедлительно бросила его в печку, презрительно сморщившись : "Фи, сухословство!" А может и читать бы не стала, дойдя лишь до "Добромирова Ирина Алексеевна". Иришка настолько нетерпела формальности, что даже на работе просила не называть её по имени-отчеству. Благо, работа это позволяла. Медсестра - символ мягкости и света, а Иришка была именно такой и невыносимо думать, что она была ранена в грудь. Смертельно. Перед машиными глазами так и стояла картина : светловолосая в белом маскировочном халате, по которому расползаются бурые пятна, а вокруг снег, такой же белый, как она сама. Во дворе послышались голоса, один из которых показался Маше смутно знакомым. Через несколько минут в дверь постучали. -Заходите, открыто, - крикнула женщина, попутно зажигая свет. Вошёл мужчина лет пятидесяти с маленькими, но живыми серыми глазами, усами соломенного цвета с лёгкой проседью и запорошенный снегом с ног до головы. Ростом он был едва выше Маши, однако коренастого сложения, придающего вошедшему важный вид. - Хозяюшка, у вас кипяточку не найдётся? - Сейчас согрею. Да вы проходите, не стойте на пороге с открытой дверью. Сами ведь мёрзнете и дом выстужаете. Мужчина начал снимать шинель, обнажая майорские погоны. - На печку, на печку, а то промокнет!, - суетилась хозяйка, - а вы, товарищ майор, вроде бы не один пришли? - И то верно. Весь полувзвод по постоялым дворам раскидали, один старшина остался. И такая ведь власть бывает, что подчинённых превыше себя ставит, а этим оболтусам хоть бы хны. Не ценят, черти! - Так зовите его сюда скорей, что же он там мёрзнет? - Заходи, старшина, погрейся, хозяюшка тебя сама кличет, - крикнул в открытую дверь усатый майор. В дверях показался высокий человек, пуще, чем майор засыпанный снегом. - Товарищ старшина, вы бы тоже шинель на печку повеша...ли.. Эти глаза невозможно было спутать ни с одними другими, но как изменился он сам... опущенные уголки губ, такие же, как отражало ей зеркало, когда ещё не тошно было туда смотреться; на лбу его пролегли морщины, но сильнее всего изменился взгляд : потухший, безжизненный и будто потерявший всякую надежду на счастье. - Ну что там, хозяюшка, с кипяточком?, - отвлёк её голос майора - Сейчас, сейчас ,товарищ... - Виктор Иваныч, можно просто Виктор Иваныч, - майор развязал вещмешок, доставая оттуда пачку чая, - заварите? Гости сели за дубовый стол, не покрытый даже простенькой скатёркой, Маша заваривала чай. - Ох, что-то я проголодался. Поесть чего-нибудь не найдется?, - прищурился Виктор Иваныч. - У меня...у меня ничего нет, - женщина виновато опустила глаза. - Тю! Некудышная ты значит хозяйка, раз поесть у тебя нечего! - Ну зачем ты так, Виктор Иваныч, мало-ли , какие у человека обстоятельства!, - старшина стал вытаскивать из своего вещмешка хлеб, тушёнку и соль с сахаром. - Тушёнку-то... тушёнку зачем?, - почти взвыл майор. - Не жадничай, Виктор Иваныч, угощайся лучше, - спокойно сказал старшина, подвигая тушенку поближе к майору. - А может, ну её, эту сегодня эту тушенку? Я бы вам завтра из неё суп сварила, экономнее бы вышло. - Ну, коли суп... подавай, хозяюшка, чай, а мы и хлебом с солью наедимся, - услышав о супе, Виктор Иваныч сразу смягчился. Вскоре хозяйка вместе с гостями пили горячий чай, показавшийся ей самым вкусным чаем на свете. - И сидят ведь, молчат, как партизаны!, - нарушил тишину Виктор Иваныч - А мы не молчим, мы чай пьём, - в Машином голосе будто прозвучало что-то из той, прежней, счастливой жизни, в которую уже нельзя было вернуться. - Чай они пьют, - проворчал майор, - хоть бы представились что-ли друг другу! - Федот Евграфыч - Мария Никифоровна Оба произнесли это тихо, встретившись взглядами лишь на секунды и тут же опустив глаза в свои кружки. В воздухе застыла неловкая тишина. - А где вы остановились?, - спросила Маша, взглянув на Виктора Иваныча. - А это ты как раз вовремя спросила. Я-то во-он в том свободном домике, который у тебя из окошка видать. Там сейчас печь топится. Пыль чуть-чуть смахнуть и на штаб потянет. Только вот этого я страсть, как брать туда не хочу, он меня одним своим видом на третий день до белого каления доведёт. Может, вы его у себя оставите? - Погодите вы, может, он сам ещё не захочет? - А куда мне деваться? Ну так что, примешь меня, Марья Никифоровна? - Приму, конечно!, - впервые за несколько месяцев она улыбнулась,-Может, вам кипяточку добавить? - Это можно, - голос старшины будто смягчился. Их руки случайно соприкоснулись, когда она подавала ему кружку. - Батюшки, да у вас руки ледяные! Неуж-то ещё не согрелись? Вы чай пейте, а я вам сейчас одеяло дам. - Да не суетись ты! - Вот ещё "не суетись!" Если простынете, Виктор Иваныч с вас наверняка голову снимет! -Сниму, - самодовольно поправил усы майор, - вы тут чаёвничайте, а я пока товарищу старшине раскладушку принесу, да к себе пойду. Печь истопилась, да и поздно уже. Не прошло и пяти минут, как майор вернулся с раскладушкой: - Матрас найдется, али достать где? - Найдётся, Виктор Иваныч, не переживайте, - Маша убирала со стола продукты, - может, хоть чай допьёте? - Не-не-не, я пойду. В мои годы вредно допоздна засиживаться, а мы уже и так двое суток не спали, - мужчина уже собирался уходить, но внезапно обернулся, - Годков-то тебе, хозяюшка, сколько? - Тридцать один. - Сойдётесь, - цокнув языком, майор вышел, женщина выбежала за ним. - Виктор Иваныч, стойте! - Ну что ещё? - Может, вы ему выходной завтра дадите, да сами отдохнёте? Сами говорили, двое суток не спали, какая вам служба? Да и места тут спокойные, отдыхать позволяют. - Успокойся ты, я ж не зверь. Пускай отсыпается твой Федот Евграфыч, я и слова не скажу. Сам ему выходной дать собирался. - Федот Евграфыч не мой, - редко похолодел Машин голос, - у него наверняка есть жена. - Разведенка он, так что удачи вам в личной жизни. - А это, товарищ майор, уже не ваше дело, - всё так же холодно произнесла женщина. Он сидел, укутавшись в клетчатое одеяло и задумчиво подперев щеку рукой. - Вернулась?, - о том, что и голос его изменился, нечего даже и говорить, только теперь она знала причину. - Вернулась, - тихо ответила ему Маша, - вы сидите, я вам сейчас постель постелю. То бельё было приготовлено на случай, если вернётся Иришка и ещё час назад ей казалось, что стелить его будет уже некому. - Отсыпайтесь, Федот Евграфыч. Вам товарищ майор отдых дал. Наутро его ждал горячий ароматный суп с двумя ломтями жареного хлеба, а стол, ещё вчера голый и неприветливый, был накрыт белой скатертью в рыжую полоску.