Morpho

      — Фига се! — присвистывает Юнги, придвигаясь к альфам и с интересом заглядывая в мобильный помощника Кима. — Это че та самая лошадка, которую ты грохнул? Откуда он здесь?       — Они были знакомы, — тяжело вздыхает Югем, потирает лоб и прячет телефон в карман. — Фото прошлогоднее, едва удалось снять информацию с камер слежения одного из клубов в Итэвоне. Обычно якудза за собой все тщательно чистят, но здесь сработали наши ребята.       — Выясни, как Миндже связан с людьми Сынри, — цедит сквозь зубы Чонгук. Играющие желваки не предвещают ничего хорошего, и в то время, как другой бы омега отсел от него подальше, Юнги смело теребит босса за рукав, прижимаясь к альфе еще сильнее.       Впервые за последнее время Мину становится страшно.       — Думаешь, этот паскуда развел перед нашим носом двойную игру? — Югем уверен, что люди на фото не случайно оказались в одно время в одном месте, их точно что-то связывает, но с мертвого человека взятки гладки. Теперь он никому не сможет помешать, да и вообще даже не представляет интереса, чтобы копать его прошлое. А вот Сынри им еще придется достать       — Очевидно, что нет. Он слишком жаден и глуп, чтобы серьезно играть на два фронта. Такие люди очень быстро совершают крупные ошибки, и я убрал его первым. Уверен, для Рикидо он тоже ценности не представлял. Скорее всего, им просто пользовались.       Чонгук снова глубоко затягивается и с наслаждением выпускает дым, анализируя ситуацию. Горечь, мгновенно оседающая на языке, приятно отравляет организм табаком качественного кубинского производства. Альфа задерживает взгляд на пальцах мышки, крепко схватившихся за его запястье, и злость постепенно отходит. Рука Юнги на его, как ни странно, успокаивает, а вторая выкуренная сигара расслабляет не отдохнувший за ночь организм Коллекционера до звездочек перед глазами, и Чон прислоняется к спинке, запрокидывая тяжелую голову назад.       — Он не мог слить ничего, кроме путей поставки, на которых работал, и контактов наших людей. Блядь, смерть Дженетти может быть связана с ним.       Признавать неудачу чрезвычайно больно, но они все рискуют одинаково. Идут по краю бритвы, режутся до крови, но продолжают следовать вперед. Останавливаться нельзя, ведь таков закон джунглей: если не съешь ты — съедят тебя. Это тот самый кошмар обреченности, который преследует альфу каждую ночь — бороться за существование и знать, что в любой момент кого-то из семьи может не стать. На месте Леонардо каждый из них. Каждый из них — цель. Боль от того, что Чон ничего не может изменить, разрывает его едва ли не сильнее боли от потери своих людей, а чужая кровь, смешанная с его собственной, появляется страшными кошмарами во сне. То он тонет в кровавой реке, то мажется алым и не может отмыться, то пьет бордово-красное месиво в чашке вместо утреннего кофе, четко ощущая металлический привкус на языке. В такие моменты он обычно просыпается, и ни одна таблетка снотворного не валит его с ног. Паранойя не отпускает, пока он не отстреливает в тире пару десятков патронов или не загоняет себя на беговой дорожке до изнеможения.       — Нам нужно подумать, что делать с теми, кто работает на нас в Европе и в Америке. Раскрытые каналы не так опасны, как продажные люди, которые за них отвечают. Что будем делать, босс? — Югем складывает руки в замок и разминает кости, громко похрустывая суставами, зловеще щелкающими в холодной тишине зала. Юнги недовольно кривит носик, но Киму плевать. Он сосредоточенно читает эмоции босса, потому что точно знает: у Чонгука всегда есть запасной ход. — Нужно прощупать тех, кто способен перейти на сторону Сынри и Рикидо, — предлагает осторожно, в надежде, что его идея на этот раз окажется стоящей.       — Как только ты начнешь копать под своих — считай, что это конец, — уверенно отвечает Чон. — Я всегда найду лишнюю пулю, но не лишнего человека, который мне предан. Если я узнаю, что это кто-то из наших — лично повешу ему «колумбийский галстук». Поэтому пока ничего не предпринимай. Увеличь долю каждого, работающего на нас в Европе и в Штатах, на пять процентов.       — Не много? — хмурит брови Югем, прикидывая растраты картели от таких «премий».       — Достаточно, чтобы ребята почувствовали эйфорию на ближайшее время, — морщится альфа. Эти деньги для него ничто, когда речь идет о гораздо больших суммах. — Я должен поддержать их, потому что приближается большая война в Южной Америке. Все в мире покупается, Югем. И позиции фигур на шахматной доске тоже. У пешки, ферзя и короля есть своя цена.       — Ты о чем? — не выдержав сжирающего его любопытства, спрашивает Юнги. Слово «война» вызывает у омеги живой интерес, а шахматами Мин никогда не интересовался. — Какая еще война?       — Картели Мексики против картелей Колумбии, — цедит Чонгук, докуривая. — Я недавно разговаривал с Диего. Мексиканцы решили использовать смерть Маурисио как способ прощупать свои возможности в Колумбии.       — Это какие из? Синалоа? Мало того, что 60% наркотрафика в Штатах принадлежит им, так теперь еще и Колумбия? — злобно выкрикивает Югем, обычно контролирующий свои эмоции в силу медвежье спокойного характера. Разбудить гнев в Киме практически невозможно: вся его агрессия обычно остужается холодным разумом и пребывает в долгой спячке. Но сейчас, когда наглость картеля Синалоа переходит всякие границы, помощник вспыхивает, как спичка.       — Ничего необычного. Передел рынков, борьба за пути сбыта, контроль территорий и устранение конкурентов — тебе это ничего не напоминает? — подмигивает Чонгук другу. — Не так давно наши руки были по локоть в крови, когда подобные вещи мы проворачивали здесь, в Корее.       — Только не говори, что ты…       — Ты совершенно прав, — довольно цокает языком альфа. — Пока наши европейские и американские партнеры займутся набиванием карманов, мне нужно решить что-то с латиносами. Упертые, как черти, но такие же продажные, как и все. Наркотики — это инструмент для людей, которым не хватает ума заниматься самоуничтожением без посторонней помощи. Нет ничего такого, чтобы не помешало им воспользоваться этой возможностью. Пусть убивают себя сами, а мне нужен американский рынок, Югем. Я пущу туда дешевую дурь из Колумбии, которую будут одинаково нюхать в элитных клубах и хостелах на заправках, только нужно прижать Синалоа. Пришло время влиять на мировые потоки наркотрафика, чтобы никто в Корее, слышишь — никто, не мог толкать здесь свой товар без моего ведома. Это моя земля, и я здесь главный.       — А что говорит Диего? — слышится обеспокоенный голос помощника Кима. — Как долго это продолжается?       — Они прижимают его уже пару месяцев, — вспоминает Коллекционер переписку со своим человеком. — Диего потерял пару ребят, но картель Северной долины выстоит, я уверен.       — Не без твоей помощи? — подмигивает Югем.       — Придется вмешаться, — подтверждает босс, хладнокровно разводя руками, словно иного выхода нет. Югем даже спустя пару метров, разделяющих их, ощущает, как закаляется сталь в голосе Чонгука, как складываются в его голове идеальные алгоритмы решений, а глаза полнятся задором и уверенностью в победе. — Я полечу туда в ближайшее время, как только Диего даст знак.       Юнги закусывает кулак, до боли впиваясь зубами в костяшки. Его разрывает от страха того, что когда-нибудь он может потерять…       — Нет! — вопит Мин, не выдерживая. Тянется к Чонгуку, вновь оказываясь на его бедрах, и прячет лицо на широкой груди альфы. Мелко подрагивающие плечи и громкое сопение мокрого носа подтверждают, что омега на грани истерики. Чонгук списывает все на недавнюю течку и нежно гладит мышку по спине, пытаясь успокоить. — Не нужно, не нужно туда ехать, — твердит Юнги, прижимаясь к альфе сильнее.       — Прекрати, — холодный властный голос Чонгука вмиг отрезвляет. Альфа отцепляет Юнги и берет его заплаканное лицо в свои руки. Невольно улыбаясь, Чон щелкает Мина по покрасневшему носику и, собирая губами слезы с его щеки, обещает на ушко: — Со мной ничего не случится.       Югем устремляет свой взгляд в идеально белый потолок, стараясь не смотреть на босса. Слишком запретно. Слишком интимно. Слишком возбуждающе. Он никогда не мог понять этих двоих и их отношения. Они настолько разные, насколько одинаковые в своем единстве. Они как добро и зло, как инь и ян, как светлое и темное. И хрен пойми что происходит, когда эти ребята смешивают краски. Подобное Югем уже наблюдал не раз. Он знает, что Юнги не любит Чонгука, не клялся ему в верности до гроба, но то, что между ними, вне всяких границ. Югему, мыслящему простыми категориями, это понять сложно. В его жизни, не так давно пропащей, как он считал, все было либо белым, либо черным. Но он ни разу не пожалел, что пошел вслед за Чонгуком, показавшим ему разнообразие полутонов.       — Кхм, — неловко покашливает Ким, напоминая о своем присутствии. — Что нужно приготовить, босс? Документы, самолет, оружие?       — Документы и самолет в полной готовности на любое время, — соглашается Чонгук, пока Ким записывает по пунктам. — Оружием я займусь сам. И не забудь отдать видео Мингю. Думаю, он имеет право воспользоваться им по собственному усмотрению.       — Конечно, — Югем захлопывает ежедневник и напоминает невзначай. — Они тянули почти полгода прежде, чем убить нашего человека, — подмечает Ким, подсчитывая в голове, сколько прошло со смерти Миндже, а Юнги обеспокоенно вскидывает на него взгляд.       — Что это значит? — с тревогой спрашивает омега.       — Шахматная партия, — Коллекционер откидывается на спинку и вытягивает ноги вперед. — Продуманная игра, где нельзя делать поспешных ходов.       — В этой партии мы потеряли пешку, но их главная цель — король, — поясняет Югем омеге.       — И королева, — добавляет Чонгук. — Морфо может оказаться в опасности. Установите за ним слежку. Мне нужны все места, где он бывает, кроме квартиры. Каток, друзья, тренажерный зал и даже магазины шмоток — все, абсолютно все.       — Слушаюсь, босс, — кивает Югем. — Мы установим маячок.       — Не нужно, я сам это сделаю, — отрицательно качает головой альфа. — Только не маячок, а трекер. Я должен знать, где он находится, двадцать четыре на семь.       Их разговор прерывает неожиданный звонок, в ответ на который Чонгуку хочется швырнуть телефон об стену. Накапливающееся напряжение и мысли о предстоящих событиях раздражают его, как и любого человека, чья жизнь в один момент осложняется кучкой придурков, решивших бороться за власть в криминальном мире. Чон пытается убедить себя, что что-то человеческое в нем все еще осталось, но его внутренний зверь уже учуял запах крови в будущей бойне. Остановить его он никогда не пытался: всегда первым ввязывался в драку, закрывал ребят собственным телом, шел до конца, чтобы вместе с семьей разделить сладкий, как кровь, вкус победы. Этот аромат с металлическими нотками преследует его настолько часто, что альфа думает — въелся под кожу. Словно он родился с ним и живет, от него не отмыться, и сколько бы Чонгук не натирал свое тело в ванной до красноты, до содранной местами кожи — он все равно слышал призрачный запах крови. Да, ему приходилось убивать людей почти всеми видами оружия, а поговорка «руки по локоть в крови» давно стала реальностью, но черт возьми, почему из всего возможного в мире его возбуждает только это?       Отбрасывая посторонние мысли, посещающие его часто не в самый удобный момент, Чон, наконец, принимает звонок и ставит динамик на громкую, поясняя:       — Это Сакураи.       Люди, оставшиеся рядом с ним в этом зале, вхожи в кабинет Коллекционера, а это значит, что у него от них нет секретов.       — Привет, Ацуши.       — Здравствуй, Чонгук, — слышится на корейском с жутким акцентом.       Ацуши — его человек в Японии и давний друг, которому можно доверять. А еще один из тех, кто является далеко не последним игроком в криминалитете соседней страны. Он потомственный мафиози, а их бизнес у семьи Сакураи в начале нулевых отжали люди из клана Инагава, воспользовавшись временными трудностями и неудачами, постигшими главу. Его отец много лет пытался восстановить свое имя и пошатнувшееся положение, но в мире якудза ошибок не прощают. Одно время он скрывал свою семью в Корее, где Ацуши и выучил местный язык, но надежды его отца на возвращение в мир большой игры не увенчались успехом.       Чонгук и Ацуши провели свое детство в одном районе — бедном, обшарпанном, с узкими улочками, вечно заполненными тележками промышлявших там старьевщиков, и покренившимися от времени деревянными двухэтажками со скрипящими полами, где стекла были вставлены только у богатых по их меркам соседей. Вот у Ацуши стекла были.       Они познакомились в секции кикбоксинга — единственной бесплатной, которую создали социальные службы, чтобы выгнать подростков с улиц и заставить их бросить курево и наркотики, продававшиеся на каждом углу. Оба неразговорчивые, осторожные по отношению к незнакомым людям, но отнюдь не враждебные друг к другу. Скорее — заинтересованные. Каждому из ребят хотелось попробовать силу соперника и стать лучше, зачеркнуть свой внутренний пунктик роста и обозначить новые цели. Чонгук до сих пор помнит свою безбашенную юношескую горячность. Он тогда первым подошел к японцу и предложил бой. Спортивный интерес, горевший в двенадцатилетнем подростке, бесстрашно игнорировал, что его соперник старше на четыре года и выше на голову. Просто они двое считались лучшими в секции, и больше Чон противников для себя не видел.       Тренер, смотря на упертых подростков, махнул рукой, но предупредил — он остановит бой, если посчитает нужным. Уж лучше они сойдутся в спарринге здесь, под его присмотром, чем где-то в подворотне, и поколотят друг друга до сломанных конечностей. Зыркая из-под съехавших шлемов и заканчивая шнуровать футы, мальчишки ничего не сказали, только улыбнулись и начали поединок. Это была первая и единственная победа Сакураи над Чонгуком — в последующие два года он не смог одолеть его ни в одном спарринге. С тех пор они стали не разлей вода — вместе продолжали тренироваться, впервые раскурили косяк, помогали родителям и перебивались подработками, а на отложенные деньги однажды сняли доступных омежек в клубе на окраине города и познали радости первого секса — бездумного, неразборчивого, с малознакомыми партнерами, чьи имена на утро забывались, а лица расплывались в клубном дыму за ненадобностью запоминать их образы. Это было необычное время, которое Чонгук не забудет никогда.       Сакураи исполнилось восемнадцать, когда они с матерью получили ужасное известие: отец совершил ритуальное самоубийство, завершив борьбу за место клана под солнцем Японии. Надежды на возвращение домой, которые семья питала из-за успокаивающих сообщений главы семьи, разбились в одно мгновение, а будущее стало еще тревожнее. Судьбы близких людей оябунов, вышедших из игры, складывались по-разному. Ацуши понимал, что теперь они перестанут скрываться — жена и сын погибшего не представляли интереса для конкурентов, но что делать дальше — пока не знал. Плачущая в уголке мать наводила на грустные мысли. Выбор представал невелик: доживать в нищете, проматывать оставленные главой клана Сакураи не слишком большие деньги, начать честный бизнес или попытаться угнаться за мечтой. Ничего из этого Ацуши не устраивало, а четкого плана в голове не складывалось.       Когда они собрали свои вещи и купили билеты на самолет в Японию, Чонгук провожал их в аэропорту, сбежав со своей любимой биологии. Даже ему видеть сгорбившуюся от горя Хитори и сразу повзрослевшего друга было непривычно. Все юношеские планы и мечты рушились на их глазах, а годы, пролетевшие вместе, показались одной минутой. Ребята поклялись не забывать друг друга и первое время даже общались в социальных сетях, но потом Ацуши пропал из виду. Он удалил все аккаунты, и сколько Чон не тыкал в кнопки своего допотопного телефона с навигацией джойстиком, ему не удавалось найти ничего нового о друге.       Они встретились через много лет на случайном мероприятии в Осаке, где Коллекционер ожидал увидеть Сакураи меньше всего — в борделе с самыми настоящими проститутками, куда он приехал на переговоры с японскими партнерами. Тогда кто-то нападал на корабли с грузами, следовавшие из Фукуоки в Пусан, поэтому главы кланов обеих стран обговаривали вопросы безопасности, а заодно искали крысу. Чонгука тогда тоже подозревали.       — Ты знаешь, они здесь, — кивнул он на собравшихся за столом якудза, отведя Чона в сторону, — бойцовские псы. На их теле не сосчитать ран, а многие, если ты заметил, давно лишились пальцев. Я породистый щенок и не более. Ты же — дворняжка, подкидыш. Ты не один их них, понимаешь? Тебя всегда будут подозревать. Таковы негласные правила.       — А ты тоже подозреваешь меня? — усмехнулся Чон, глядя в глаза Ацуши, на которого уже начала действовать таблетка.       — Нет, ты же мой брат, правда? — похлопал его тогда Сакураи и улыбнулся дьявольской улыбкой. Чон мог ему не поверить, но знал: Ацуши — человек слова.       — Мне еще предстоит битва за клан и не факт, что я выйду победителем. Моего отца им удалось сожрать, а ко мне пока присматриваются. Уже завтра меня может не стать, но я всегда буду на твоей стороне, Чон. Можешь на меня положиться.       Спустя несколько лет Ацуши изменился до неузнаваемости — вместо бунтарского ежика, поставленного лаком для волос, он смотрел на Чонгука острым проницательным взглядом из-под челки, почти полностью закрывавшей лицо. Сакураи отрастил длинные волосы, красил глаза и губы, носил эпатажные вещи и выглядел весьма неординарно. Впрочем, друг всегда был особой неординарной.       Как выяснилось в разговоре, после возвращения на родину он пытался жить нормальной жизнью — поступил в технический колледж, потому что на большее не хватало средств, нашел подработку в киссатэн, по вечерам тусил с друзьями и даже основал свою музыкальную группу со странным названием BUCK-TICK, но судьба все решила иначе. Смерть оябуна хотя и стала тяжелой утратой для клана, люди, верные главе, не оставили надежды на возвращение. Ацуши втянули в местные разборки и насильно провозгласили лидером, заставить распить ритуальное сакэ вместе с верными ему людьми. Он мало что понимал тогда, в почти девятнадцать, но благодаря комону, ближайшему соратнику отца, и его товарищам — вакагасира — быстро вошел в курс дела. С помощью клана он восстановил старые связи отца, нашел новые контакты и застолбил свою нишу, полностью контролируя пару районов в Фукуоке, а теперь еще в Осаке и Токио.       — Прими мои соболезнования, брат.       — Спасибо. Смерть Леонардо стала для нас огромной потерей, — вздыхает альфа, все еще не до конца переваривая сегодняшнее утро.       — Чон, сегодня мои ребята по своим каналам узнали, что к Рикидо ездили люди Мидзуно. Те, что держат промышленные порты в Хаката.       — И?       — Он давит за морской путь. Будь осторожен при встрече с Мидзуно — в любой момент они могут начать играть на поле Рикидо. Ему нужны надежные каналы для поставки мета, и он включит все рычаги давления, чтобы протиснуться в Пусан.       — Я подумаю над этим, друг. Спасибо за информацию. Ты что-нибудь еще нарыл на Рикидо Миото?       — Пока нет, — на том конце зависает тишина, после чего Ацуши продолжает. — Иногда мне кажется, что его вообще не существует. Люди от Рикидо появляются везде, прикрываются его именем, имеют доступ к новому оружию и могут положить с десяток наших, но эта сволочь никогда не появляется сам. Все грязные дела делают его псы. Я вообще не знаю, находится ли он в Японии. Возможно, он намного ближе к тебе, чем ты думаешь, потому что здесь мне выйти на него не удается.       — Хорошо, пусть будет так. Он не сможет постоянно бегать от меня и прикрываться своими шестерками. Когда-нибудь ему придется со мной встретиться один на один.       — Очень хочу, чтобы козыри оказались в твоих руках.       — Нет ничего, чем на меня можно надавить. Все, что мне дорого, надежно спрятано, Ацуши.       — Да будет так. До связи, брат, — прощается Сакураи и отбивает вызов.       Чонгук сосредоточенно трет переносицу, смотря в пол. Раздражающие телефонные гудки прерывает Юнги, не выдерживая звуковой фон. Он свайпает экран и гасит BlackBerry, заставляя технику умолкнуть. В день траура все вокруг должно молчать.       — Что ты думаешь об этом? — Югем кивает на смартфон и мельком смотрит на Юнги. Тот, от волнения искусав губы до крови, бледнеет еще сильнее.       — Пока сосредоточимся на Колумбии. Эти дела важнее, медлить нельзя.       — Хорошо, я все сделаю. Больше ничего?        — Пока да.       — Тогда я пойду, — помощник встает, но тут же, вспомнив еще кое-что, возвращается к боссу. — И да, звонили из лаборатории. Есть новости.       — Отлично, я заеду туда на неделе, — кивает Коллекционер, а в его глазах загораются огоньки. Если все получится, он станет владеть самым качественным метом во всей Азии.       Югем оставляет Чонгука наедине с Юнги, и когда Ким исчезает, омега не выдерживает:       — Насколько это серьезно, Чонгук? Скажи мне правду! Я не хочу, чтобы ты или кто-то из ребят, пострадали.       — Люди Рикидо непредсказуемы, но я думаю, все будет хорошо, мышка.       — Ты меня только успокаиваешь! — Мин вскакивает с дивана и, сложив перед грудью руки, демонстративно расхаживает из стороны в сторону, не находя себе места. — Очевидно, что все не так просто, если ты даже бабочке обеспечиваешь защиту! — чисто по-омежьи Юнги чувствует, что альфа в Чонгуке стремится уберечь свое, и его это пугает.       — А если он мне понравился? — спрашивает босс, глядя на нервно прикусывающего губы Юнги, и смеется. — Мышка, просто помни о моей просьбе. Будь с ним рядом и все. Тогда я спокоен.       — Когда ты нас познакомишь? — недоверчиво спрашивает блондин, дуя губы.       — Скоро. Очень скоро.       Они разговаривают еще немного, и Юнги отправляется в свою спальню, чтобы доспать это идиотское утро, а Чонгук, побегав на дорожке и приняв душ, возвращается к делам. Он и сам не прочь отключиться на пару часов, но работа не ждет. Новые отчеты по продажам мета в Китае нужно тщательно проанализировать, потому что удар можно ждать откуда угодно, а последние цифры по проверенным каналам отнюдь не внушают спокойствия. Чон садится за стол и включает ноутбук. На фоне открытых документов в углу постоянно работает маленькое окошко с камерой из дома Чимина.       — Я угадал с цветами? — шепчет альфа, наблюдая на мониторе, как бережно Чимин достает букет, прижимает к себе цветы и нюхает огромные бутоны. Он приносит вазу с водой, аккуратно распрямляет стебли, а Чонгук не может сосредоточиться на важном. Цифры пляшут перед глазами, как зубцы на кардиограмме. Что-то нежное и теплое растекается в том самом месте, где работает сердце. Размеренно качающее кровь, оно приостанавливается на моменте, когда Чимин с Джином читают визитку, а потом запускается снова, когда Пак гладит листья цветов.       — Значит, угадал.

***

Тремя днями ранее

      Ви спускается с третьего этажа огромного дома на окраине Сеула и невольно сталкивается с преданным Сати, спешащим в комнату хозяина. Сегодня Рикидо-сан особенно устал и раздражен. Ему нужен хороший массаж, в котором альфа нуждается так же, как в живительном глотке воды. Потому что Тэхен иссушил его всего и во всех местах. Сати, опустив голову, демонстрирует в этом доме японскую кротость всем, кроме Кима. Не желая отойти, чтобы безболезненно разминуться на лестнице, массажист нарочно цепляет Ви плечом. Натягивает улыбку и извиняется, чем несказанно тешит эго омеги. Ви знает, что Сати жутко ревнует, а от того подобные столкновения стали для Кима чуть ли не единственным развлечением в поместье хозяина. Ви это приносит наслаждение, Сати — стресс и желание вцепиться противнику в патлы, чтобы побороться за толику внимания альфы. Но Сати знает — его босс никогда не посмотрит ни на кого другого так, как смотрит на Ви. И с момента его появления в этом доме все у Сати пошло под откос.       Ви ухмыляется, выдерживая лёгкий толчок плечом слишком спокойно. Достаточно ему сказать Рикидо, что массажиста нужно сменить, и его сменят, поэтому омега шипит, словно змея:       — Этот день может стать для тебя последним, Сати. Просто помним об этом, когда дышишь моим воздухом.       Сати знает, что Ви не шутит, а фраза про последний день звучит двояко, поэтому бросает беглое «извините» и ускоряет шаг, преодолевая последние ступеньки так быстро, чтобы омега хозяина его не поймал. Впрочем, Ким даже не напрягается. Посмеивается, довольный тем, что жертва сбита с толку, и идет себе дальше. Сегодня Рикидо дал ему задание — понравиться одному японцу из каких-то там многочисленных партнеров, что вечно посещают этот дом, и Ви довольно оглядывает еще пустой холл. Когда он делает такие услуги Рикидо, обычно это заканчивается дорогим подарком из последней коллекции Prada или Celine, а Тэхен очень любит эти бренды.       — Вы уже освободились? — Минхо появляется из неоткуда, и от неожиданности его голоса омега вздрагивает. — Куда прикажете вас отвезти?       — SunSity Hall, — словно нехотя отвечает Ви, изображая вселенскую усталость от посещения подобных мест. Минхо, оценивая спектакль одного актера, задорно присвистывает. SunSity Hall — один из крупнейших торговых центров города с кучей брендовых бутиков и тряпок, в которых альфа не разбирается, зато хорошо разбирается в ценниках. Они с матерью могли бы прожить две недели на ту сумму, которая красуется на ценнике трусиков, что Минхо однажды пришлось покупать для омеги. Рикидо в порыве страсти порвал и без того тонкую ткань, а Ви разыграл такую драму, что ничего лучше, чем послать Минхо в магазин нижнего белья, Рикидо не придумал. Вот и сейчас Ви крутит на пальце отросшую прядь волос и закусывает нижнюю губу, беря альфу на измор. Или соблазняя? В этих омежьих штучках Чхве полный профан, но его щеки пылают, а сам парень отворачивается, не выдерживая взгляда дьявольских зеленых глаз.       — Хорошо, тогда можем ехать. Автомобиль готов.       Они проводят в магазине больше часа, потому что желания омеги растут с каждой минутой. Он не вылазит из примерочных, пока Минхо, обвешанный пакетами с названиями всемирно известных модных домов, нетерпеливо мнется в ожидании среди витрин.       — Как ты думаешь, купить это? — дверца неожиданно распахивается, и парень едва успевает отойти, чтобы не словить ее лицом. Вид в примерочной его шокирует — полностью обнаженный, в одном только гипюровом пеньюаре, Ви крутит бедрами и, приподняв вверх тонкие красивые руки, подбирает длинные волосы, чтобы продемонстрировать лебединую шею. — Мне идет, или взять что-то поскромнее?       Тэхену откровенно нравится издеваться над Минхо. У него не так много развлечений, чтобы пропустить еще и это. Он проводит одной рукой по черной гипюровой ткани, цепляя ноготками вставшие соски, а другой спускается вниз по животу, словно невзначай проходясь по члену и приподнимая краешек пеньюара, открывая соблазнительные бедра, на которые втайне дрочит половина охраны в поместье Рикидо. И ему плевать, что посетители в магазине, оказавшиеся невольными свидетелями его невинной шалости, сглатывают слюну, пялясь на омегу в примерочной. Ему важнее то, что Минхо снова стыдливо краснеет до ушей, впервые видя омегу хозяина без нижнего белья, и не может отвести взгляд, наполненный желанием. Такой смешной и точно девственник! Ви это забавляет.       — Ну же, Минхо, — с нарочитой обидой тянет омега, а Чхве, отойдя от шока, находит в себе силы отвернуться. — Из тебя плохой советчик, — кидает вдогонку, довольный тем, что ему удалось смутить парня.       — Вам все идет, — бормочет Чхве, рассматривая аляповатый рисунок на вешалке с шелковыми халатиками последней коллекции за дурные деньги. — Простите, я не разбираюсь в таких вещах…       Минхо давится собственными словами, что звучат как фиаско. Он не зеленый юнец, у него были омеги — девушки и парни — но этот чертов соблазнитель одними только глазищами вытрахивает из него всю душу. Он не любит оставаться с Ви наедине и тем более — участвовать в подобном. За один неправильно истолкованный взгляд от Рикидо можно получить пулю в лоб, а умирать в двадцать шесть он не планирует.       Тэхен, громко вздохнув, захлопывает дверцу и решает все-таки взять черный комплект вместо красного. Черный ему к лицу.       Встреча с партнером назначена на вечер, и Ви успевает принять ванну и надушиться смесью масел, бутылочки которых рядами, словно солдатики, выстроились в его ванной комнате. Сегодня он выбирает мандарин и перечную мяту — вместе этот тандем ароматов вызывает у альф немалое возбуждение. Тэхен наносит жидкость на запястья, растирает за ушками, мажет у впадинки ключиц и немного на щиколотки. Теперь каждое его движение сопровождается одурманивающим феромоном, от которого гость точно потеряет голову.       Ви проворачивал этот трюк с Рикидо не раз, потому что его собственный запах из-за блядской истинности на этом альфе не работает. Как и на других, впрочем, тоже. И ему плевать, что омежий аромат просто не появляется — Ви это переживет, потому что не ставит себе целью найти того единственного, с кем мечтает жить в горе и в радости и умереть в один день. Но ему не плевать на то, что аромат слышит человек, которого Тэхен ненавидит всей душой. Тот, кого хочет растоптать и заставить заплатить за все его страдания. Тот, чьим именем его называл даже родной папа, забывшись в алкогольном бреду. Тот, кого Тэхен любит больше жизни и пытается с корнем вырвать из сердца.       Он заходит в комнату, когда гость уже прибыл. Им оказывается высокий японец со смуглой кожей, перепаленной солнечными лучами, возраста точно старше Рики. Средней ценовой категории костюм в мелкую полоску, начищенные туфли, ослабленный галстук. Омега окидывает взглядом гостя и делает собственные безошибочные выводы.       Нынешний визитер не слишком крут, скорее всего — вакагасира какого-то оябуна, но, очевидно, тщеславен. Такие люди уделяют туфлям особое внимание, и дело здесь совсем не в аккуратности. Гость покачивает ботинком так, словно рисуется собой, подчеркивая собственную исключительность. Тэхен таких не любит, а в кабинете Рикидо видал альф и покруче этого выебистого говнюка, но натягивает одинаково вежливую улыбку и маску радушия, запахивая черное атласное кимоно с золотыми рыбками и потуже завязывая пояс. Все, что сейчас доступно их гостю — смотреть, но не трогать.       — Позвольте скрасить ваш вечер, Рикидо-сан? — заискивающе улыбается Ви, разыгрывая заранее отработанную схему. Альфа, словно нехотя, машет рукой, демонстрируя на узловатых худых пальцах свой перстень, и указывает ему на место в кресле между ним и гостем.       — Знакомьтесь, — сдержанно говорит Рикидо. — Это Мичи Сакугава — мой деловой партнер.       Мужчина кланяется, с интересом рассматривая соблазнительную бестию, и слегка сжимает руку омеги. Ви ведет себя так, как подобает настоящей японской гейше, хотя никогда не учился этому мастерству, а в его сосудах курсирует стопроцентно корейская кровь. Что-то инстинктивно-природное, работающее на бессознательном уровне, заставляет его покорно наклонить голову набок, маняще улыбнуться ярко-накрашенными алыми губами и тут же стыдливо спрятать смущенный взгляд и забрать руку. Сакугава подмечает: у этого омеги ничего общего со святостью — только секс и запах, провоцирующий возбуждение. Наживка кинута, крючок проглочен. Гость в их доме не сводит с него глаз и пропускает мимо ушей слова хозяина, когда тот говорит:       — Ви — мой помощник в делах.       В каких — не уточняет, каждый присутствующий понимает слова по-своему.       — Приятно познакомиться, Ви-сан, — выдавливает японец голосом с хрипотцой, наполненным первобытным примитивным желанием. Тщательно скрывает интонацию от Рикидо, но омега понимает, что добился цели.       — Мне тоже, господин Сакугава, — жеманничает Ви.       — Итак, мы говорили о портах и безопасности перевозок, — возвращается к делам альфа, буравя глазами человека от Мидзуно. Клан, контролирующий нужные ему порты, должен пойти на сделку. В противном случае ему снова придется искать выходы на Пусан, что оттягивает время до момента краха власти Коллекционера в Корее и захвата местного рынка. А Рикидо не любитель ждать.       — Лучше бы вам, господин Миото, не угрожать клану Мидзуно. Наш оябун не любит, когда на него давят.       Тэхен не знает, о чем альфы разговаривали в его отсутствие, но угрозы от Рикидо — его конёк.       — Лучше бы, — акцентирует Рикидо внимание на его же словах, — ты сидел там, где твое место, но сейчас ты здесь, а значит, пришло время поговорить, — альфа держит дистанцию и заинтересованно разглядывает партнера, нащупывая его слабые места. Такие, как он, обычно ведутся на собственную выгоду, а предательская жилка у них развита, как ни у кого другого. Нередко в гибели глав кланов прослеживались следы их ближайших соратников. — Мы можем заключить выгодную сделку: разблокируй порт для моих кораблей, а я дам тебе деньги для покупки оружия, чтобы убрать Накамуро. Выслужишься перед своим оябуном, как самая верная шавка. Он таких любит, я знаю. А потом и Мидзуно уберешь, если не дурак. Ты же хочешь возглавить клан, ведь правда? — хитрит альфа, зная, что между Мидзуно и Сакугава не так давно пробежала черная кошка.       Самое время сыграть на их конфликте: не хочет договариваться с главным — пусть сам обеспечит безопасный вывоз партии сырья в Пусан.       — Я ничего не знаю о делах Мидзуно и Накамуро, — отрицает тот, не желая выдавать тайны клана. — Порт в Фукуоке наш, и все пути по нему тоже наши.       — Да что ты заладил, наш да наш? Послушай сюда, красавчик, если ты пришел, чтобы передать пустые слова твоего босса, а не решать дела, то я впечатлен, — Рики вальяжно перекидывает одну ногу на другую и с насмешкой смотрит на посетителя. — Я обязательно учту их, если не забуду до завтрашнего утра.       — Господин Мидзуно имеет право заключать сделки с теми, с кем считаем нужными, — добавляет Сакугава, смотря на собеседника бегающими глазками. Видно, что он пытается удержаться от соблазна из последних сил.       — С Коллекционером? — Рикидо приподнимает бровь, всем своим видом показывая, что информация конкурентов для него давно не секрет. — Почему, как только мои корабли прибывают в Пусан, их тут же накрывает отдел по борьбе с наркотиками? На хрена я дал вам деньги за сопровождение и разгрузку — чтобы потерять десять килограмм порошка и получить назад шесть гробов? Коллекционера ведь прикрывают легавые, я прав? И сколько же он заплатил за сафари на моих ребят? Кто руководит операциями и почему вы не выполняете условия сделки? Мой мет должен попасть на корейский рынок, а не кормить рыбок на дне океана!       Ви, внимательно следя за разговором и чувствуя, что страсти накалились, а градус агрессии в комнате достиг критических показателей, поднимается со своего кресла и подходит к музыкальному центру, чтобы сделать звук тише. Музыка ему совсем не мешает — это только повод пройти мимо Мичи, обдать его пряным запахом цитруса, а, вернувшись, сесть альфе на колени, чтобы прильнуть поближе и прошептать на ухо:       — Мичи-сан разве не хочет сам стать оябуном?       Омега чувствует, как рука собеседника проворно оказывается на его талии, жадно сползает по гладкому атласу на попу, слегка сжимая ягодицу, а сам Ви дерзко перекидывает ногу на ногу, отчего полы кимоно распахиваются так глубоко, что обнажают непозволительно много медовой кожи. Мичи не теряется. Его вторая рука тут же ложится на острую коленку, ведет по бедру и замирает почти у паха Ви. Еще пара сантиметров — и нечто более сокровенное, чем дорожит каждый омега, окажется в руках чужого альфы. У Ви давно уже нет мурашек возбуждения от таких прикосновений.       Он терпит, потому Рики так надо.       Мичи не самоубийца. Сакугава вовремя останавливается, когда Рикидо цокает языком, давая понять, что дальше нельзя. Это его омега и его собственность, делиться которой он не намерен. Ви ерзает на коленях собеседника и продолжает:       — Вы такой грозный и сильный, — шепчет низким голосом, прокуренным еще в юношестве. Омега кладет свою ладошку на грудь гостя и чувствует, как под пальцами напрягаются его мышцы. Альфы Ви раздражают своей предсказуемостью, а такими глупыми, как Мичи, он может манипулировать без особых на то умений. — Неужели так и будете прислуживать оябуну? — давит ноготком на ворот рубашки, слегка приоткрывая ее для большего доступа. Слово «прислуживать» опускает Мичи в самый низ мафиозной иерархии, но его это унижение не цепляет.       От близости омеги якудза становится жарко. Он облизывает языком сухие губы, и сам расстегивает пару верхних пуговиц, чем Ви тут же пользуется. Проскальзывает горячей рукой под тонкую ткань, ненароком расстегивая еще одну, и гладит японца по груди, чувствуя шершавость шрамов, полученных в криминальных разборках. Рикидо молча наблюдает за тем, как Ви охмуряет их гостя, едва сдерживая собственную жадность к омежьему телу.       — Рикидо-сан не каждому делает такие выгодные предложения, — мурлычет Ви, одаривая посетителя обворожительной улыбкой, от которой у того глаза мутнеют под поволокой возбуждения.       Разомлевший от ласк, Мичи при упоминании имени Рикидо возвращается в реальность и натыкается на черноту глаз хозяина дома, сидящего в кресле напротив. Тот с нетерпением покачивает ногой и играет желваками, сдерживая агрессию. У Миото были гораздо большие планы на эту встречу, и вместо того, чтобы распивать сакэ за успешную сделку, он наблюдает, как эта японская прокладка извивается, пытаясь усидеть на двух стульях. Мичи явно уже подсчитывает в своей голове собственную прибыль от сделки, но собачья преданность оябуну пока перевешивает очевидную выгоду. Рикидо понимает — он слишком ссыклив, чтобы играть в таких делах по-крупному, а устранить оябуна и занять его место Мичи Сакугава не осмелится никогда.       — Что? — одумывается вакагасира, возвращая былую уверенность своему голосу. — Порт — наша территория! Придет время, и мы возьмем вас за…       — А может наоборот? — Ви перебивает якудза, предвидя, что сейчас Рикидо взорвется гневом и случится непоправимое. Если в комнате зажечь спичку, она разлетится в прах от накопленной здесь агрессии. Ви подмигивает Мичи и, опираясь одной рукой на плечо якудза, без стеснения кладет вторую на его пах, крепко сжимая половые органы. Даже через плотную брючную ткань омега чувствует, как член Сакугава твердеет от его прикосновений. Животное. Самое обычное животное. Ви спускается ниже, когда Мичи инстинктивно расслабляет бедра и подается вперед, чтобы омега мог крепче схватить его за яйца. — Вам же нравится, когда так, Мичи-сан? — нагловато смотрит прямо в глаза, перекатывая яички альфы в своих длинных пальцах. — Нравится чувствовать власть над собой, но еще больше — иметь ее над другими, не правда ли?       Рука Ви еще шалит на промежности гостя, а Сакугава, дурея от действий омеги, жадно облизывает свои губы в желании потянуться за поцелуем. Не желая больше продолжать спектакль, Рикидо снова возвращается к разговору.       — Мичи, ты ничего не умеешь скрывать, и я знаю, что твой босс хочет передела территории, — усмехается он, читая эмоции гостя по лицу. Миото поднимается, обходит стол и наклоняется к собеседнику, чтобы быть поближе. При приближении Рикидо Ви инстинктивно дергается и тянется к своему альфе. Тот берет омегу за подбородок, рассматривает, будто оценивая его, как произведение искусства, и жадно целует с языком перед лицом Сакугава.       Это не может не возбуждать. Альфа и омега сплетаются языками, съедают друг друга, разбавляя приятную музыку пошлыми звуками поцелуев. Если бы Сакугава мог, с удовольствием стал бы третьим. Якудза, крепко держа бестию на коленях, пользуется моментом, когда Рикидо прикрывает веки, и просовывает руку под халатик, накрывая член омеги своей ладонью, но Миото резко хватает Сакугава за запястье и отдергивает кисть от паха омеги, выворачивая в сторону.       — Ты меня не понял, Мичи? — рявкает Рикидо на партнера, пугая омегу раскатистым громким голосом. Он умеет быть жестоким. — Мы еще не закончили!       — Я с-слушаю тебя, Рикидо-с-сан, — шипит Сакугава, превозмогая боль в руке. Миото давит на одну из самых болезненных точек в организме, от чего боль простреливает в запястье, проходит по всей руке, парализуя чувствительность, и теряется где-то под мышкой, вновь ощущаясь сильнейшими спазмами в области сердца. От страха умереть бесславной смертью, у Сакугава расширяются зрачки, и он хватает воздух ртом, ловя приближающуюся панику. В глазах Рикидо ни грамма сожаления — он упивается болью и наслаждается страданием в глазах гостя. Это так знакомо Ви.       — Вашему клану я уже сделал предложение. Если хочешь — передай его Мидзуно. Тебе же могу предложить своего омегу. В знак моего уважения и в память об этой теплой встрече.       Рикидо все ясно: Мичи — отработанный материал. Вполне возможно, что в кармане его пиджака установлена прослушка или в пуговице встроена видеокамера, но Миото плевать. Выйдя отсюда, Сакугава никому не расскажет о том, что произошло в этой комнате.       — Этого? — жадно зыркает японец, осматривая Ви с ног до головы и вновь сжимая за ягодицы. — От такого омеги сложно отказаться, ты же понимаешь… — бормочет вакагасира, все еще не веря своему счастью. Неужели Рики и правда разрешил ему трахнуть этого мальчишку? От возбуждения покалывает в пальцах, а во рту скапливается слюна, которую Мичи громко сглатывает на всю тишину комнаты.       Ви не протестует. Подыгрывает. Разрешает себя трогать и ласкать там, где порядочные омеги крепко сводят бедра, до дрожи в коленях защищая сокровенное.       — Этого, — довольно кивает Рики, глядя на то, как Ви, разворачиваясь лицом к японцу, широко расставляет ноги и седлает его.       Кимоно задирается, оголяя не только бедра, но и округлости упругих омежьих ягодиц. С одной еще не сошел небольшой укус после жаркой ночи, на который Рики смотрит, как на искусство. Ви красив и его нужно украшать. Оставлять на нем метки собственности и клеймить поцелуями. Он идеальный партнер, идеальный спутник, идеальная гейша. Возможно, Миото даже чувствует к нему нечто большее, нежели плотское влечение, но сейчас именно возбуждение затапливает глаза Рикидо. Он смотрит, как Мичи, подхватывая Ви под задницу, встает с кресла и несет омегу к одному из высоких футонов, постеленному в углу просторной комнаты. Ви запрокидывает голову назад, обнажая для вакагасира шею, и молящими глазами смотрит на своего хозяина в ожидании спасения.       Сакугава пьяно смеется, потому что действительно опьянен близостью. От Ви обалденно пахнет, и их разделяют лишь сантиметры, когда исполнится его заветная мечта. С того момента, как он увидел омегу в этой комнате, желание разложить его под собой ни на йоту не уменьшалось. Рикидо оказался подельчивым, как и многие другие якудза, имевшие собственных омег, и даже не одного. Мало думая о последствиях происходящего, альфа кладет Ви на футон, становится перед ним, фиксируя его ноги коленями, и медленно расстегивает ремень на брюках. Ухмылка сомнительной победы пробегает по его губам, обнажая желтоватые от курева зубы. Ви старается не думать о том, как противно несет от японца табаком и еще чем-то более гадким, грязным, порочным.       Похотью.       Смотря на него глазами, полными шока, омерзения и подступающих слез, омега приподнимается на локтях, упирается голыми пятками в футон и пытается оттолкнуться к стене, чтобы увеличить расстояние от насильника. Мысль о том, что этого можно избежать, просто отодвинувшись от альфы, по-детски наивная, но единственная, которая зажигается в голове омеги. Их комнате трое: он, Сакугава и Миото. То, что сейчас происходило между ним и альфой, они с Рикидо не оговаривали. Соблазнить и приласкать — да, но не подставлять зад случайному якудза. Ви смотрит на своего альфу и натыкается на странный взгляд, который заставляет его панику долбить по венам еще сильнее.       Рикидо смотрит на происходящее, как на живое представление: развлекается, облизывает губы языком и поглаживает рукой собственный член.       Ви хочется закричать, чтобы он остановил это безумие, но крик застревает в горле, когда Мичи толкает омегу на футон, наклоняется над ним и распахивает кимоно. Звук отрывающегося пояса, чтобы плотно затянут на узел, вторит рыданиям омеги, разрывающим его изнутри.       — Маленькая шлюшка, посмотри на меня! — Мичи давит руками на щеки Ви, заставляя того приоткрыть рот. Боль в скулах от вонзившихся пальцев пронизывает челюсть, а на нежной коже лица, за которой Ви так бережно ухаживает дорогими средствами, теперь останутся следы от ногтей. — Поцелуемся? — он нарочно стирает грязным пальцем, провонявшим дешевыми сигаретами, алую помаду, воплощая в омеге того самого грустного клоуна, которому хочется плакать, но ради публики он должен смеяться.       Потому что Рикидо здесь главный зритель.       Ви отчаянно сопротивляется. Ему кажется, он остался с опасностью один на один и только от него сейчас зависит, изнасилуют его или нет. Уверенность в том, что Рикидо прекратит это, тает с каждой минутой, потому что альфа, кажется, получает удовольствие от происходящего. Ви дергает головой и мычит, давая понять, что ему не нравится все, что с ним делают, и при случае кусает японца за палец. Мичи, отдернув руку от боли, тут же дает омеге звонкую пощечину и специально плюет на лицо, желая унизить смазливого парнишку. Если этого омегу отдали ему, значит он не более, чем вещь. Красивая игрушка, которыми принято делиться в мире якудза. Чужая грязь жжет Ви щеку огнем, ее хочется убрать, раздирая кожу ногтями до мяса, лишь бы почувствовать физическую боль и избавиться от боли душевной.       Омеге противна сама мысль о том, что будет дальше. В своей жизни он не раз трахался с нелюбимыми альфами, но никогда не был жертвой грубого циничного насилия. Он подставлял себя зная, на что шел. Все было честно: деньги в обмен на тело. Сейчас же у него просто нет права голоса, чтобы договориться на обмен. Он просто никто, дырка, в которую сольют порцию спермы и хорошо, если обойдется без венерички. Ви с ужасом смотрит на то, как буквально на его глазах увеличивается бугорок в штанах альфы, слышит вжиканье молнии ширинки, и наблюдает, как вакагасира стаскивает брюки, даже не удосужившись расстегнуть рубашку. Желание трахаться превращает насильника в аморальную субстанцию, которую назвать человеком — уже слишком много.       — Рики, — жалобно скулит Ви, не выдерживая. Истерика и задушенные рыдания давят на горло так, что может стошнить прямо на японца, насильно раздвигающего его бедра, чтобы протиснуться к желаемому. — Нет, нет, — бормочет Ви и мотает головой, сдвигая ноги все сильнее.       — Что же ты раньше разрешал себя лапать? — японец противно дышит в шею, наваливаясь грузным телом, и омега благодарит всех богов, что из вида исчез его член — возбужденный, с показавшейся багровой головкой и, кажется, уже истекающий спермой. Нет, не кажется — Ви чувствует липкую влажность на своей коже и не может понять, как дал слабину, что позволил рукам альфы касаться, там, между бедер.       — А теперь пошел вон отсюда, подонок!       Громкий голос Рикидо, стоящего прямо над ними, слышится раскатом грома в комнате, где совсем недавно играла приятная мелодия. Ви только сейчас замечает, что музыка давно закончилась, потому что в его голове какофония из совершенно других звуков — собственных стонов, урчащего в рвотном позыве живота и противного шипения этого альфы. Японец, что не успел начать свое грязное дело, упирается руками в футон и, свят голой задницей, оборачивается на Рики. Он не понимает, кому адресован приказ, но ситуация явно принимает неожиданный оборот.       Миото щелкает пальцами и кивает Ви отойти в сторону. Японец, очевидно желая запротестовать, получает смачный толчок острым носком в область поясницы и кричит от боли, когда она простреливает его изнутри. Руки японца тут же оказываются связанными атласным поясом от кимоно. Пользуясь замешательством, омега отползает в сторону и забивается в угол комнаты за пару метров от того места, где едва не случилось непоправимое.       — С чего ты взял, мразь, что имеешь право насиловать моего омегу?       — Рики, ты же… — заикается японец, а его слова не складываются в стройные предложения. — Ты же сам… Сам сказал…       Рикидо ничего не говорит, только толкает вакагасира на футон и опускается ему на поясницу.       — Я удушу тебя, скотина, если ты еще хоть раз поднимешь руку на мое — моего омегу, или мой товар, понял?!       — Больной придурок! — хрипит обнаженный альфа, светя голой задницей. Рикидо крепко вжимает его лицо в мягкий футон, и от недостатка кислорода вакагасира мычит, кашляет и задыхается одновременно, дергаясь под Миото, пока тот расстегивает брюки.       До Тэхена начинает доходить, что замыслил альфа.       — Рики, ты спятил? — вопрос омеги повисает в воздухе. Пытаясь прикрыть собственную наготу, он с ужасом смотрит, как Рикидо обнажается, натягивает презерватив на эрегированный член, а потом резко врывается без подготовки в задницу японца. Тот орет нечеловеческим голосом, извивается под сидящим сверху, но ничего сделать не может. Молодость и сила выигрывают, а спустя несколько толчков Рикидо со злобным рыком кончает, не прекращая долбить японца головой об футон. Он шлепает задницу вакагасира, стаскивает презерватив и выливает семенную жидкость на половинки и между. «Выглядит, как картина больного импрессиониста, но что-то в этом есть», — думает Рикидо, отбрасывая использованную резинку. Встав со скулящего от боли альфы, Рики застегивает брюки, берет со стола мобильный и делает красочное фото с разрешением наивысшего качества. На жопе Мичи можно рассмотреть каждую родинку. Саори Мидзуно — находит в контактах и нажимает «отправить».