Morpho

      Возвращение в Сеул стоит Чимину головной боли и аллергических пятен на лице. О домогательствах немца на афтепати он ничего не сказал тренеру Чи, а в номере выпил конскую дозу снотворного. Их самолет садится в аэропорту Инчхона во второй половине дня, на закате, а всю ночь Пак так и не смыкает глаз. Обратный рейс без пересадки — настоящее испытание. Даже пытаясь отдохнуть в полете, он дергается от воспоминаний, которые спазмом подступают к горлу, провоцируя рвоту. Приходится списывать все на воздушную болезнь, которой он никогда не страдал. Чи недоверчиво поглядывает на своего спортсмена.       — Ты не беременный часом? — осторожно спрашивает он, а бледный Чимин отрицательно мотает головой, закрывая рот ладошкой. — Омеги не всегда знают об этом, если признаки отсутствуют или слабые…       — Я был у врача, — поясняет Чимин, когда приступ отступает.       Полученная информация Хенджона устраивает.       Чимин отворачивается и смотрит в иллюминатор. Ему до сих пор кажется, что тело запачкано руками Клауса, оставившими на нем несмываемые пятна. И плевать, что позавчера в ванной комнате своего номера Чимин растирался мочалкой до кровавых ссадин, чтобы смыть с себя отметки насильника — ему все равно этого мало. Хочется содрать кожу, чтобы кровавые раны отозвались болью физической и заглушили боль душевную. Жизнь без Миндже, которую он отчаянно пытается строить вот уже как пару месяцев, катится под откос.       Заходя в коридор своей пустой квартиры, Чимин бросает ключи на тумбочку и включает свет. Они переехали сюда не так давно, и Пак помнит, как он с мужем сидел в пустых стенах и радовался тому, что у них теперь есть семейное гнездышко. Когда-нибудь сюда придут на вечеринку их друзья, зазвенит смех детей, заорет кошка, которой неуклюжий омега нечаянно наступит на хвост… Спустя год их жизни с Миндже здесь ничего не изменилось — ни кошки, ни друзей, ни ребенка. Он не особо любил гостей, поэтому даже папа Чимина не приезжал из Пусана так часто, как мог, а, будучи здесь всего пару раз, планировал визит так, чтобы не столкнуться с супругом сына. С друзьями Миндже предпочитал общаться за пределами квартиры, хотя Пак мечтал похлопотать в кухне, накрыть на стол и испечь пирог для их общих знакомых. Чтобы его похвалили, а Миндже стало приятно. А о детях фигурист разговор и вовсе не заводил. Чимин понимал, что не время — ему только девятнадцать, впереди вся карьера, но что-то завистливое переворачивалось внутри, когда он видел других омег, гуляющих в парке с колясками…       Сейчас его жизнь остановилась в моменте, когда ничего из этого у Чимина нет. И каждый раз Паку приходится запоминать одинаковую картинку. Мебель на том же месте, цветы на подоконнике, кажется, не растут, все те же занавески плотно задвинуты на окнах. Ничего менять не хочется, потому что не хочется вообще ничего.       Омега оставляет чемодан в коридоре, расстегивает сапожки, бросает их тут же, у коврика, и шлепает в носочках в комнату, на ходу снимая пальто. Оборачивается в надежде, что хоть что-то изменилось в коридоре, а потом вспоминает, что он живет один. Хочется выть волком. Пак прислоняется к стене в гостиной, сползает по ней на пол и подтягивает к себе ноги, обнимая за колени. Сердце бьется все чаще, его руки трясутся, и он отчаянно впивается пальцами в костлявые коленки. Страх и паника — не лучшие друзья. В последние месяцы жизни с Миндже Чимин с ними познакомился особенно близко. Теперь так и ходят по пятам, не отпускают, суки…       Едва собрав себя в кучу, Чимин снимает свитер, бросая его на диван, и стаскивает джинсы-скинни, виляя бедрами, чтобы скорее освободиться от сковывающей ткани. Желание снова пойти в ванную всепоглощающее. Плевать, что сейчас случится, хоть землетрясение в десять баллов — ему нужно помыться. Чимин открывает горячую воду, наливает в ванную пенку и бросает пару бомбочек. За несколько минут емкость наполняется горяченной водой, а бомбочка вспенивает средство так, что совсем непонятно, сколько набралось — везде сплошная густая пена. «Здесь можно утонуть», — думает про себя Чимин, залезая в воду. Ноги сразу же обдает едва ли не кипятком, приятно расслабляя затекшие от многочасовой дороги мышцы. Омега садится, прикрывает глаза и пытается частично вычеркнуть поездку на соревнования из своей памяти. Почти получается. Чимин максимально расслабляется, прикрыв глаза и раскинув руки на бортиках.       Эмоциональная встряска и нервное истощение последних дней дают о себе знать — Пак проваливается в дрему, а просыпается уже в холодной воде с полопавшейся пеной от мозгодробящего звонка в дверь. Чимин трет виски, нехотя вылазит из ванной, ощущая на теле противную холодную жидкость, и поспешно стирает остатки прилипшего мыла. Обмываться некогда — настойчивый гость уходить, похоже, не собирается, трезвонит с завидным постоянством. Если не потревожит соседей и те не вызовут полицию, то можно считать, что Паку повезло. Чимин едва успевает натянуть чистое белье, намотать полотенце на голову и закутаться в теплый махровый халат, как трель раздается снова.       — Привет! — в проеме двери стоит Хосок, вальяжно облокотившись одной рукой об стену. В другой он держит огромный цветной пакет и букет роз. — Ты чего не открываешь?       — Я… Я не слышал, — Чимин запахивает разошедшийся халат, когда следит за взглядом хореографа, направленным на полоску его голой кожи на груди. — Проходи.       — Это тебе, — переступив порог, альфа вручает цветы и слегка прислоняется к Чимину, будто на проверку — оттолкнет или нет.       — Спасибо, — бормочет омега, быстро отстраняясь. — Я пойду поставлю цветы в вазу.       Максимально неловко. Хочется провалиться сквозь землю. Чимин наливает воду, ставит в комнате букет и возвращается в ванную, пока Хосок возится в коридоре, снимая одежду и обувь. Собственное отражение в зеркале не радует. О Господи, его волосы в совершенном беспорядке, под глазами отеки от бессонной ночи, губы и вовсе посинели. Сколько же он пролежал в остывшей ванной? Надо же было так отключиться! Приведя себя в порядок и вбив в уставшую кожу лица немного легкого крема, Чимин выходит в гостиную.       Хосок уже вовсю хозяйничает в квартире — на столике стоит бутылка дорогого вина, из кухни принесены бокалы, рядом коробка шоколадных конфет и нарезанные фрукты.       — Ты бы предупредил, — все еще заторможено подмечает Чимин, наблюдая за действиями альфы. Ловкими пальцами он снимает кольеретку с горлышка и вкручивает штопор до упора.       — Вообще-то, я звонил тебе с того момента, как ты приземлился на родной земле, — с укором произносит Хоби под громкий хлопок пробки из бутылки. — Проверь, сколько пропущенных в телефоне.       — Правда? — Чимин спрашивает у пустоты. Хосок только хмыкает, подтверждая свои слова, а Пак берет телефон и пялится в темный экран. Он же выключил гаджет еще в самолете. Вот же склеротик!       — Черт, — бормочет Чимин, нажимая кнопку включения. — Наверное, Джин волновался…       — Эй! Не только Джин, — подсказывает альфа, разливая вино по бокалам.       Хосок всегда деятельный, будто внутри него сидит батарейка энерджайзер. Он много работает, постоянно улучшая свои навыки, берет уроки у других танцоров, разучивает новые движения и стили, и у Чимина хореограф вызывает огромное уважение. Он сам трудоголик, только на льду, поэтому прекрасно знает, что такое желание делать все на высшем уровне. А еще Чимин немного завидует энергичности тренера. Тот всегда наведет шум в гимнастическом зале, когда его спортсмен не в духе. Вот и сейчас Хоби вносит разительный диссонанс в застывшую жизнь хозяина квартиры.       По гостиной разносится тонко-сладкий, с легкой кислинкой, освежающий запах спиртного, и Чимин наблюдает, как кроваво-красная жидкость наполняет бокалы. Пальцы альфы, худые и изящные, обхватывают тонкую стеклянную ножку, и Хоби подает Чимину вино.       — Это «Мерло» пятилетней выдержки, — поясняет Хосок, кивая на бокал и подмигивая фигуристу. — Тебе же нравится красное?       — Да, спасибо, — с заминкой отвечает омега, принимая из рук друга бокал. — Отличное вино, — хвалит он, улавливая носом аромат полусладкого. «Мерло» Чимин любит меньше всего, но не подает виду, чтобы не обидеть гостя. Миндже тоже приносил это вино, совершенно не учитывая предпочтений супруга, ибо схваченная с краю бутылка в круглосуточном маркете его мало интересовала. Как, впрочем, и Чимин тоже.       — Ну что, нам есть что отметить! — гремит Хосок своим голосом, придавая моменту большей помпезности. — За тебя, Чимин! И за победу!       Они негромко соединяют бокалы, едва притрагиваясь стеклянными краями. Звон тихий и какой-то вялый. Хосок приподнимает свой и пьёт до дна. Чимин лишь пригубляет, делая вид, что наслаждается букетом и растягивает удовольствие.       — А медаль-то где? — спохватывается альфа.       — Я еще не разобрал чемодан, — омега пожимает плечами, будто извиняясь за свою оплошность.       — Э-э-э, нет, так не годится, — укоризненно смотрит на него хореограф. — Я хочу подержать ее в руках. Неси сюда.       Чимин возвращается в коридор и достает медаль из небольшого кармашка в чемодане. Хоби видит такие не в первый раз, но эту рассматривает на ладони с особым трепетом. Крутит со всех сторон, внимательно читает надпись. Хореограф получает явное удовольствие от результата и пытается заразить своим настроением Чимина. Пока омега усаживается на диван, Хосок расхаживает с наградой по комнате, отблескивая бронзовым диском в тусклом свете ночников на стене.       — Ты хоть понимаешь, насколько это важно — получить собственную награду?! — Хоби внимательно рассматривает эмоции на лице Чимина, пытаясь дать им название, но нечто, быстро промелькнувшее, альфе незнакомо. — Бронза на мировых!       — Да, Хенджон тоже доволен, — невпопад комментирует Чимин.       — Еще бы! Уже все в курсе! А ты сам-то доволен, Минни?       — Честно?       Чимин вскидывает на хореографа взгляд и замирает. Ему срочно нужно поделиться с кем-то сокровенным, что он чувствовал во время выступления. Тотальное всепоглощающее одиночество. Расстраивать тренера Чи не хотелось совсем, он и так переживал за техническую сторону номера, поэтому повесить на него еще и тараканов в собственной голове было бы свинством. «Возможно, Хосок», — подумал Чимин, решаясь, открыться другу или нет. Но во встречном взгляде альфы — восхищение его работой и полное удовлетворение от проделанного ими пути. Многочасовые тренировки, отработка сложных элементов, занятия до седьмого пота, пока Чимина и Хоби не выгоняли охранники из гимнастического зала, не дают омеге морального права перечеркнуть все старания тренера.       — Да, конечно, доволен, — лжет Чимин, не желая обидеть друга. — Ты хорошо постарался!       — Я-то тут причём? — с нарочитым недоумением спрашивает хореограф. — Это только твоя заслуга. Давай выпьем! Хочу, чтобы эта медаль стала началом победного пути и принесла тебе удачу.       Хоби вешает награду на видное место и возвращается к Чимину. Медаль на ручке шкафа поблескивает в полумраке комнаты, а внутри, за стеклом, стоят кубки и призы, завоеванные вместе с Миндже.       — За тебя, Чимин! Я уверен, что у тебя все получится!       Вино кажется кислым и даже с горчинкой. Пак морщится, прищуривается и смотрит на медаль. Ему кажется, что он предает память покойного мужа, поэтому едва сдерживается, чтобы не снять раздражающий блеск и не засунуть подальше. Чтобы не видеть хотя бы некоторое время, пока он не научится функционировать отдельно. Пара месяцев — слишком малый срок, чтобы забыть всю свою сознательную жизнь в один миг.       Чимин расстроенно всхлипывает, делая вид, что не плачет, а шмыгает носом. Хосок внимателен и галантен — обновляет бокалы, устраивается рядом и кладет руку на спинку дивана позади омеги. Никаких прикосновений и ничего, что нарушает личные границы.       — Ты не простудился? Может быть, сделать глинтвейн? — он беспокойно смотрит на бледного Пака, что прячет носик в пушистости халата.       — Нет, спасибо, мне правда лучше, — пытается выдать желаемое за действительное Чимин и в подтверждение своих слов натягивает улыбку. Он привык работать на зрителя в любом случае: даже если спортсмена постигает фиаско во время выступления, незыблемое правило спорта — приветливая улыбка, благодарности трибунам и утонченные взмахи рукой. Никто не должен знать, как гадко на душе и как сильно хочется плакать. Спорт воспитывает железную волю, согнуть которую трудно даже череде неудач на льду. Но что делать, когда они следуют за ним не на катке, а в жизни?       — Иди сюда, я тебя обниму, — шепчет Хоби, придвигаясь ближе и угадывая паршивое настроение омеги.       Чимин молчит, не противится и позволяет укутать себя оставленным на диване пледом. Он слишком устал от одиночества, а тепло чужого тела действует похлеще вина. Омега успокаивает себя, что Хосок не делает ничего запретного. Он просто друг, который годами поддерживал их пару и отдавал все свое умение и навыки, чтобы добиться лучшего номера, чем у конкурентов. Он — профессионал, и в интимной полутьме гостиной под легкое алкогольное амбре между ними ничего не изменилось.       Чимин успокаивает себя, намеренно игнорируя жадные взгляды альфы. Хоби скользит по его лицу, останавливается на губах, спускается по скулам. Омега сжимается в комок, как маленький ребенок, и все больше хочет оказаться в объятиях мамы, а не альфы, но реальность такова, что сейчас рядом с ним Хосок. А Пак просто не может выносить боль в одиночку. Чимин не сдерживается и рыдает, бросаясь на грудь альфе, а тот прижимает его к себе и гладит по спине.       — Ну что ты, мой маленький, перестань, перестань…       Эти слова от хореографа Чимину слышать странно, но они действуют гипнотически. Между ними возникает новый тонкий мостик. Голос Хосока мгновенно меняется, обретая мягкие, бархатные нотки. Внутренний омега в Чимине отчаянно предупреждает об опасности, но альфа неосознанно давит его своими флюидами, от которых просыпается что-то инстинктивное и давно забытое. Пак настолько давно не чувствовал искреннего тепла со стороны партнера, что феромоны Чона буквально окутывают его с головы до ног. И если бы он не сидел на диване, то точно бы не устоял от прикосновений хореографа.       Хосок не спешит. Даже не зная об инциденте в ресторане, делает все аккуратно и очень несмело. Боится ошибиться в каждом прикосновении. Принимает правила игры и является себе самым строгим судьей. Промахнется — и дороги к омеге больше не будет. Хоби привлекает Чимина еще ближе и, не встречая сопротивления, невесомо проводит рукой по другой щеке. Он чувствует в ответ мурашки, пробегающие по всему телу Чимина, и мысленно ставит себе плюсик за выдержку. Это так необычно, но в то же время так закономерно.       — Ты справишься, Минни, — шепчет хореограф, не прекращая гладить нежную кожу.       Чимин успокаивается, но боль не уходит, лишь отступает, отдавая первенство безысходности. В замершем мире пустой квартиры тактильный и настойчивый Хосок кажется едва ли не единственным человеком, способным вернуть омегу к жизни. Джин настаивает на том, чтобы Чимин прекратил себя истязать, Хосок отчаянно тащит в профессиональный спорт. Они поддерживают его, не давая совсем раскиснуть. Присутствие альфы рядом становится решающим, когда Пак поднимает захмелевший взгляд и встречается с огоньками, пляшущими в зрачках Хосока. Ситуация переходит в ту стадию, когда последующее ясно, как Божий день.       Хосок приподнимает омегу за подбородок, жадно рассматривая идеальные черты лица. Чимин безукоризненный не только на льду, сама природа создала этого омегу без единого изъяна. Каким же идиотом был Миндже, позволяя себе поднимать руку на мужа… В памяти Хоби всплывают синяки, что он видел уже после похорон Кана. Глупый, глупый альфа, сломавший такого шикарного партнера… Дурак, не понимающий ценности того, что держит в руках… Что же, теперь из-за него с Чимином больше возни, но это стоит того, чтобы иметь рядом само совершенство. Хосок — жуткий перфекционист. Его танец должен быть всегда безупречным, жизнь — богатой, а омега — красивым. И плевать, что раньше он принадлежал другому. Хоби согласен начать все с чистого листа.       Чимин крупно дрожит и замирает, глядя на альфу. Контролировать свое тело получается плохо. Спиртное отключает мозги, разгоняет кровь по организму и собирает жар повсюду, где Чимин его ощущает — в голове, за грудиной, внизу живота. Намерения альфы Паку ясны, он не маленький и не первый день живет на свете. Вместо задолбавшей безысходности омеге тоже хочется нежности и ласки. Немного тепла, как щенку, которого подобрали с улицы дождливым вечером. Нужно обогреть и шепнуть, что скоро все наладится, и малыш поверит, что впереди его ждет новая жизнь. Хосок об этих комплексах Чимина знает и умело ими пользуется.       — Ты достоин лучшего, Чимин, — хрипло произносит альфа, наклоняется, но не целует, а только подогревает желание. Словно невзначай проводит щекой по щеке Чимина, делится энергией, передавая малышу немного смелости, чтобы ответить на действия Хосока. Омега жадно впитывает сексуальность, раскалившую комнату до предела. Сейчас Чимину все кажется чрезмерным — простые прикосновения сносят крышу так, будто он занимается любовью который час без перерыва. А когда Чон едва касается уголками своих губ мягких пухлых губ Чимина, омега сдается, размыкает собственные и дает зеленый свет продолжить. Опытный альфа действует аккуратно, словно идет по минному полю. Продвигается миллиметрами, а если бы мог, то и вообще застыл здесь навсегда, растягивая удовольствие часами, сутками, годами…       Губы Чимина мягкие и зовущие. Податливые и манящие. Хосок так долго ждал этого момента, что сейчас просто не может сорваться и необдуманно все потерять. Выстроенное по кирпичикам доверие между ними слишком хрупко, к близости омега еще не готов, да и первый поцелуй утром грозит обернуться для него выставлением за дверь, но Хоби доверяет своему альфе. Держит его на коротком поводке, следует за Чимином ровно настолько, насколько омега ему позволяет. Теплые губы горчат от вина. Алкоголя в Чимине не много, но достаточно, чтобы потерять голову. Пак размыкает губы, пропускает Хосока внутрь и вцепляется пальцами в его тонкий свитер, чтобы не потерять опору. Голова кружится, как давно не кружилась до этого дня. С омеги спадает плед, одно плечо оголяется предательски разошедшимися краями халата, и альфа гладит по коже подушечками пальцев, вызывая дрожь.       Чимин в поцелуе на удивление альфы отзывчивый. Жаждущий… Истосковавшийся… Хосок прижимает омегу ближе, проникает в его ротик напористее, захватывает юркий язычок и на мгновение останавливается, ждет, пока Минни разрешит больше. Он готов спрашивать каждый раз, ибо слишком долго он шел к этому моменту. Чимин в его собственных руках мерещился альфе каждую ночь, и желание обладать им разрывало голову до чертиков, пока Чон представлял, как омега по ночам стонал под супругом, что и ногтя его не стоил.       Рука Хосока движется от плеча к шее, большим пальцем он поглаживает нежную кожу за ухом, легко массируя так, чтобы максимально расслабить Чимина и забрать все тревоги и страхи. Пак сам разрывает поцелуй, чтобы запрокинуть голову назад и подставить шею, позволяя Хосоку вылизывать его везде — возле мочки, пройтись по пульсирующей артерии, спуститься к ключице, где нет и никогда не было метки. Миндже считал это старомодным, а Чимин — маленький глупый омежка — мечтал хоть когда-нибудь провести по косточке рукой и прочувствовать пальцем шрамик. Его супруг как знал, оставляя это место девственно чистым для другого альфы. Когда Хосок горячим дыханием обжигает кожу Чимина, задерживаясь именно там, Пак мгновенное трезвеет. Отстраняется назад и запахивает халат, скрывая тело. Слишком интимно. Он еще не готов.       — Я не хотел тебя напугать, прости, — шепчет хореограф, не выпуская омегу из худощавых, но цепких рук. — Я слишком долго мечтал о том, чтобы прикасаться к тебе вот так…       Хосок прислоняется лбом ко лбу Чимина бесхитростным детским жестом, демонстрируя полное повиновение. Он больше не станет напирать — сегодня им обоим хватит. Чон удовлетворяет свое любопытство, впервые за несколько лет касаясь губ Чимина так, как хотелось, а омега и вовсе пытается осмыслить произошедшее и слова альфы. Пак молчит, но тяжело дышит, его голова хаотично генерирует мысли, а рот безмолвно открывается в оправдании, но Хосок перебивает фигуриста, по-джентльменски беря ответственность за случившееся на себя:       — Ты не должен винить себя за то, что произошло. Жизнь продолжается, Чимин, и как бы ты не хотел затопить себя этой болью, когда ее через край — сосуд переполнится. Нет больше смысла держать все в себе. Я рядом, Минни, я всегда хотел быть рядом с тобой, но не делал ни шагу, пока ты был с ним, — настойчиво бормочет альфа, намеренно не произнося вслух имени Миндже. Подонок не заслужил, чтобы Чимин в очередной раз проливав слезы из-за неблагодарного супруга.       — Я не могу, Хоби, прости, — голос Чимина едва не срывается на плач, он понимает все, что между ними произошло, но отказывается понимать себя. Неужели это он только что позволял чужим губам прикоснуться к себе? Он получал удовольствие от ласк постороннего альфы, пусть и друга? Он в последний момент одумался и прервал все, а если нет? Что бы случилось дальше? Как это вообще могло произойти? Голова разрывается от вопросов, на которые прямо сейчас у Чимина нет ответа.       Чон запечатывает рвущийся у омеги крик целомудренным поцелуем. Прижимается губами, не углубляется, придерживает за голову и не дает пошевелиться, чтобы Чимин выслушал.       — Я не прошу ответа, — говорит он, оставаясь опасно близко. Их снова разделяют миллиметры, но мнимая пропасть, придуманная Чимином, становится больше. Будто земля трескается надвое и расходится под ногами, отдаляя их с каждой секундой все дальше и дальше. Отчего-то оставаться одному на своей безлюдной половине страшно, и Чимин вскидывает на альфу взгляд, полный надежды. Пока не поздно, ему стоит перепрыгнуть пропасть?       — Помолчи, — Хоби кладет палец на губы Чимина. — Не говори ничего, в чем ты не уверен. Время лечит, а я всегда буду рядом с тобой. Буду ждать столько, сколько потребуется, — теплая, лучезарная улыбка Хосока накладывает на его слова печать доверия. Он всегда был рядом и никогда не обманывал, всегда поддерживал и давал советы, наставлял в спорте и заботился о нем, наезжая сюда, в пустую квартиру, чтобы не оставлять омегу одного. Причин не доверять нет. Чимин прыгает через пропасть.       Омега не знает, что сказать, поэтому просто молчит. Место метки жжет сильнее, зудит и чешется так, что Пак понимает — он вовремя отстранился, иначе случилось бы непоправимое. Ему не стоит принимать скоропалительных решений, и теперь, когда он волен в своем выборе, Хосок кажется достойным человеком из его окружения. Пока другом, самым близким и самым надежным, а потом… Кто знает, что будет потом…       — Давай выпьем за новую жизнь. Ты достоин ее как никто другой, — альфа не медлит, снова наполняет бокалы вином, от которого Пак уже почти протрезвел. Осталось чуть больше половины бутылки, на часах почти полночь, а тарелка с фруктами стоит не тронутой.       — Останешься? — робко спрашивает Чимин. — Сегодня мне совсем не хочется быть одному.       — Конечно, — легко соглашается альфа.       — Я постелю тебе на диване, — Чимин краснеет, обозначая статус гостя, и внимательно следит за эмоциями на лице Хосока. Чон, ожидавший подобного предложения, и бровью не ведет, скрывая глубочайшее разочарование. Да, черт возьми, Пак Чимина хочется трахнуть до боли в яйцах, но чем дольше дни, тем слаще ночи. Уж это он знает точно. Ждал несколько лет, поэтому несколько недель или даже месяцев ничего не значат.       — Я сам могу, — снова улыбается хореограф и легонько прикасается своим бокалом к бокалу Чимина.       В полутьме зардевшиеся щеки Пака почти не видны. Он грустно улыбается, разбалтывает вино в бокале и выпивает больше обычного. Делает обжигающий глоток, чтобы захмелеть сильнее, не ждет тоста и пьет снова. Омега никогда не напивался намеренно, но сегодня хочется испытать это ощущение впервые.       — Возьми. Цитрус подчеркнет букет напитка.       Хосок протягивает дольку апельсина, и Пак послушно жует, вытирая с уголка рта кисловатый сок. Альфе очень сильно хочется стереть его губами. Новый бокал идет легче, Чимин пьянеет сильнее, и хореограф наливает ему меньше, иначе наутро у омеги будет раскалываться голова. Пак держится еще полчаса, но потом его глаза закрываются, а язык уже не произносит слова с первого раза. Глядя на этот каламбур и потуги омеги оставаться бодрым, Хосок предлагает:       — Иди спать, Чимин, тебе уже хватит, — он гладит Пака по голове, едва касаясь шеи и легонько массируя позвонки.       — Е-щщ минут, — Чимин совсем пьян, он цепляется пальцами в Хосока и не отпускает того даже расстелить кровать в спальне.       — Ну хорошо, хорошо, ложись, — Чон забирает недопитый бокал, отставляет собственный и привлекает Чимина к себе, предварительно положив на колени подушечку. Пак, завидев мягкое, радостно устраивается, подкладывает ладошку под щеку и настойчиво тянет на себя плед. Понимая, что впереди бессонная ночь, Хосок вытягивает ноги вперед, пока они еще не затекли, и обнимает Чимина за плечи. На часах уже начало второго ночи, сон никак не идет, и Хосок занимается тем, что играет отросшими блондинистыми прядями фигуриста. Пак отключается мгновенно, смешно сопит, но засыпает глубоко и безмятежно. Похоже, нервозность отступила, и наутро можно расставить все точки над i.       Ночь хоть выкинь. Заснуть не получается, а когда Хоби пытается подремать, Чимин ворочается и будит его. Так и не сомкнув глаз, альфа встречает рассвет. Морозное солнце очень красивое, оно медленно и величаво появляется из-за горизонта. В голубом небе ярко-оранжевый диск приобретает причудливый фиолетовый оттенок, и Хосок любуется им до тех пор, пока дневное светило не заглядывает в окно. Альфа как назло раздвинул вечером шторы, и теперь лучи били прямо в глаза, заставляя жмуриться их и оттого хотеть спать сильнее.       — Пять утра, — бормочет Чон, глядя на часы. Он продержался всю ночь, и это плохая идея сдаться на финишной прямой. Лучше доспит дома, потому что сегодня выходной. Чтобы не отключиться, Хосок нащупывает пульт от телевизора и включает первый попавшийся канал. — Мультики? Серьезно? — с раздражением шипит он. — Кто смотрит мультики в такую рань?       Чимин перебирает губами и что-то бормочет. Чон поправляет плед, убирает звук на минимум и клацает на Дискавери. Тут хотя бы все ожидаемо — слоны, обитатели саванны и другое зверье медленно и важно идут по пустыне под гнусавый голос диктора. Это действует лучше колыбельной! Еще час Хосок коротает время тем, что переключается по каналам, но к шести просыпается Чимин и трет виски, недовольно морща лицо.       — Извини, если разбудил, — кивает Хосок на телевизор и виновато пожимает плечами.       — Сколько времени? — Чимин, как ошпаренный, поднимается с дивана и трет глаза. — Почему ты еще здесь? Ах, да, прости, — Пак вспоминает все, что произошло, когда смотрит на столик с пустой бутылкой и бокалами. — Я все помню.       — Все или почти все? — хореограф не напирает, но и одурачить себя не дает. Съехать Чимину не получится, да и списать на спиртное тоже. Не настолько много он выпил, чтобы включать дурачка. Впрочем, такую тактику омега никогда не использовал.       — Все, — выдыхает Чимин, потирая виски.       — Голова болит? Принести таблетку?       Чужая забота Чимину очень приятна.       — Нет, не думаю, — омега оценивает свое состояние на три из пяти. Он просто помят и еще не проснулся, но все остальное на удивление в норме.       — Это хорошо. Ложись, еще рано, — Хоби поправляет подушку и хлопает по колену, будто ничего не произошло. Сейчас не время разбора полетов. Чимин доверчиво ложится, чувствуя себя в полной безопасности. У него впереди целый день, чтобы подумать о случившемся, а вот утром напрягать голову совершенно не хочется. — Смотри, спортивные новости. Комитет же подавал результаты?       — Наверное, — лениво тянет Чимин и зевает в подушку. Их пресс-центр всегда работает оперативно, поэтому вполне возможно, что новость выйдет в утреннем эфире.       — Ну вчера точно не было, я видел выпуск, — довольно сказал Хосок, устраиваясь поудобнее. — Настал твой звездный час.       — Скажешь тоже, — фыркает Чимин, поглядывая на медаль. Вчерашние укоры совести становятся меньше, а после разговора с Хосоком он чувствует облегчение.       — Ладно, смотри!       «На соревнованиях по фигурном катанию Nebelhorn Trophy, которые проходили в Германии в эти выходные, титулованный спортсмен из категории парного катания Пак Чимин принял участие в одиночной программе и завоевал бронзовую медаль. Награда стала первой в этом сезоне после недолгого перерыва воспитанника столичной школы. Пак Чимин получил высокие баллы и вырвал победу, обойдя опытных спортсменов. Эти соревнования открывают череду выступлений нового сезона в других странах мира. Пожелаем нашему фигуристу дальнейших успехов и удачных стартов».       — Удачи желают неудачникам, — бурчит Чимин.       — Не агрись, — Хосок делает замечание и улыбается.       «Ну а теперь к трагическим новостям. Утром нам сообщили, что фигурист из Германии, Клаус Лиштайн, был найден мертвым в своем доме. Информацию подтвердил менеджер спортсмена. Смерть наступила в результате несчастного случая — Клаус подскользнулся в туалете собственной квартиры и получил травму, несовместимую с жизнью. Федерация фигурного катания Южной Кореи выражает искренние соболезнования семье погибшего».       — Что? — услышав новость, Чимин медленно поднимается с колен Хосока, удерживая тело на одной руке. На экране в рамочке с черной лентой в правом нижнем углу появляется фотография улыбающегося парня, который пытался его изнасиловать в туалете.       — Ты его знаешь? — с интересом спрашивает Хосок. — Не помню такого, я в категории альф не работал.       — Нет, не знаю, — врет Чимин, пялясь на фото. Поскользнулся в туалете… Перед глазами омеги снова встают картинки ужасного вечера — окровавленный Клаус, держащийся одной рукой за унитаз, а второй размазывающий кровь по лицу. — Нет, этого не может быть…       Чимин совершенно точно помнит, что не причинил парню смертельного вреда. Он стискивает руки в кулаки и напряженно всматривается в экран. Что-то случилось еще, но что…       — Все в порядке? Ты побледнел, — встревоженно спрашивает Хоби.       — Да, все хорошо, — произносит Чимин и переводит разговор на другую тему.

🦋🦋🦋

      Утренние новости в своем огромном доме включает и Чонгук. Разминаясь на беговой дорожке в спортзале, устроенном в цокольном этаже поместья, он внимательно слушает сводки: новости политики, экономики и, конечно же, спорта.       «Нам сообщили, что фигурист из Германии, Клаус Лиштайн, был найден мертвым в своем доме. Информацию подтвердил менеджер спортсмена. Смерть наступила в результате несчастного случая — Клаус подскользнулся в туалете собственной квартиры и получил травму, несовместимую с жизнью».       — Ах, какая досадная неловкость, — хищно скалится альфа, прибавляя скорости на дорожке. Выплескивающийся адреналин нужно куда-то деть.       Через минуту после слов диктора раздается телефонный звонок. Чон нехотя останавливает дорожку, но отвечает на входящий. Он ждал этой новости и этого звонка.       — Шеф, все в порядке, — глухой голос рапортует четко, сухо и по-деловому. Иной стиль Коллекционер не приемлет.       — Проблем не было?       — Нет, почти без крови и даже не сопротивлялся. Сразу в штаны наложил. Пальцы и запястья сломал, как вы и приказали. Пресса решила об этом скромно умолчать.       — Спасибо, отлично поработал, — в интонации Чонгука слышится глубокое удовлетворение. — Можешь возвращаться в Корею.       — Слушаюсь, господин, а то в Германии погода совсем испортилась.