Morpho

      Чимин складывает вещи в чемодан, закрывает крышку и отвозит багаж в коридор. Колесики гулко катятся, в очередной раз равномерным стуком будто насмехаясь над его одиночеством. Омега надевает пуховик с капюшоном, обматывает шею теплым шарфом, купленным в Европе в одну из поездок, и в последний раз осматривается в пустой квартире. Он уезжает чуть больше, чем на неделю, и хорошо, что они с Миндже так и не завели кота, иначе пришлось бы просить соседей присматривать за пушистиком на время отсутствия.       Но Чимин не любит в своей жизни лишних людей, хотя понимает, что дальше так нельзя. Нельзя прятаться и жить в скорлупе. Нельзя замыкаться в четырех стенах и отгораживаться от внешнего мира. Он честно пытается вспомнить имя соседа по лестничной площадке, пожилого мужчины с собачкой, но тщетно. Вся жизнь омеги сосредоточилась на Миндже, и только он был единственным человеком, который стал центром маленького мира Чимина. Исчез Миндже — рухнула Вселенная. Резко, в одночасье, оглушая Пака осколками собственного разбитого сердца, что до сих пор звенят в ушах, когда он вспоминает о своем муже. Их Вселенная скорее счастливая, нежели несчастная, и Пак смахивает слезу, стараясь не копаться в прошлом.       Прошло уже два месяца, а больно так, словно он еще стоит на кладбище и смотрит, как на гроб Миндже сыпятся комья земли. Кажется, именно в тот момент он осознал, что все закончилось. Вспоминает, как не верил в сказанное врачами, как держал в карете скорой руку мужа, как мешал персоналу, пока те проводили реанимационные действия. Вспоминает клинику, где врачи закрыли двери прямо перед его носом. Мужа увезли в приемное отделение, и после этого Чимин уже не мог сделать ничего — только сидеть и ждать приговора. Приговор озвучили быстро. По крайней мере, Чимину показалось, что время пролетело стремительно. Реанимационные мероприятия не помогли, Кан Миндже скончался, не приходя в сознание. На следующий день Чимин получил выписку, которой не придал значения, и только тогда, когда оказался с бедой один на один, понял, что это конец.       Пак вздыхает, трет виски, прогоняя тревожные воспоминания. Он поворачивает ключ, озирается по сторонам пустого холла и тащит чемоданы к лифту. После встречи на катке с таинственным незнакомцем его паранойя растет в геометрической прогрессии и он оглядывается везде. В подъезде, на автобусной остановке, в магазине, а иногда даже в собственной квартире омегу не покидает ощущение, что за ним следят.       Аэропорт Инчхон встречает привычным шумом и толпами людей, снующими по огромному светлому вестибюлю. Работающий громкоговоритель сообщает о вылете и посадке, потерянных вещах и прочей текучке, люди встречаются и расстаются, радуются и плачут, бросаются друг другу на шею и смотрят через стекло так, будто видятся последний раз. Чужие чувства давят на Чимина, заставляя внутренне завыть от собственной эмоциональной инвалидности. Он уже не помнит, когда улыбался в последний раз.       Для Пака дорога и сборы не в новинку, в новинку только ехать одному. Джин порывался составить ему компанию, но омега отказался, не желая обременять друга своими заботами. Он уже взрослый, ему нужно справляться со всем одному. Чимин вдыхает побольше воздуха, натягивает дружелюбную улыбку и быстрыми шагами пересекает холл. Издали он уже видит группу фигуристов и господина Квана, машущего ему рукой.       — Подождем Чи, он будет с минуты на минуту. Такси стоит в пробке, — поясняет руководитель секции и ставит плюсик напротив фамилии Чимина. — Документы в порядке? Ничего не забыл?       — Нет, — Чимин не тушуется, отвечая сразу и даже не проверяя паспорт или страховку. В их паре он сам всегда занимался документами, чтобы освободить Миндже от бумажной волокиты, поэтому и в этот раз собрался больше на автомате, нежели осознанно.       — Отлично! — господин Кван строго смотрит на категорию юниоров, которые прижались к своим тренерам, как цыплята к квочке. Чимин, кстати, впервые покинул эту возрастную категорию и теперь катается наравне со взрослыми. Что же, молодость — его неоспоримое достоинство, но и опыта в одиночном катании бы ему поднабраться не помешало.       Чтобы преодолеть неловкость от посторонних взглядов, Пак отходит от группы в почти два десятка человек и делает вид, что рассматривает табло. Посадку на их рейс объявили недавно, и он уже видит в толпе поднятую руку тренера, прокладывающего к ним дорогу.       — Все в сборе. Можем идти на регистрацию.       Пройдя нудную процедуру паспортного контроля и досмотра, Чимин, наконец, берет ручную кладь и заходит в самолет. Он садится на свое место у окна, засовывает в уши наушники и пытается отключиться от суеты. Люди толкаются в проходе, спорят, выясняют кто где сидит и просят поменяться местами. То, на что Чимин раньше не обращал внимания, теперь его дико раздражает. Он отворачивается к иллюминатору, подкладывает подушку под голову и прикрывает глаза, пытаясь заснуть.       Прибытие в аэропорт Мюнхена и всю дорогу до гостиницы Чимин помнит плохо. Его уши категорически плохо переносят неродной язык, а длинные слова на коверкающем звуки немецком не перевариваются слухом. Пак мысленно просит штатного переводчика быстрее разобраться с транспортом и покинуть это место. Их забирает автобус местной Федерации фигурного катания и отвозит сразу в Оберстдорф, куда Пак прибывает в состоянии сомнамбулы: он дико хочет спать, но организм, как назло, все слышит и все ощущает. Перенесенный стресс и смена часового пояса делают свое дело: измочаленный фигурист спит в номере больше десяти часов, прикрыв глаза сразу, как только падает на мягкую подушку.       На следующее утро, позавтракав и съездив на тренировку, Пак вытаскивает ноутбук, ставит гаджет перед собой на столик и включает видео с тренировки, которое они всегда снимают, чтобы проработать ошибки. Всматриваясь в свои движения, Чимин слишком критично разбирает шаги, элементы и прыжки, чтобы сделать выводы и исправить недоработки. Пересмотрев с десяток раз свою программу, он включает последние выступления своих конкурентов. Сильный спортсмен из Франции делает все элементы максимально четко, его движения отточены, словно он работает на льду сутками. Причем, Чимин знает, что такое тоже возможно — он делает так сам, буквально живя либо в зале хореографии, либо на катке. Следующее видео с выступлением Юдзуру, и Пак конкретно залипает. Юдзуру Ханю был его вторым идеалом после Миндже, совершенством, к которому он и сам стремится. Они созванивались на прошлой неделе, немного поболтали и пожелали друг другу удачи на льду. Сейчас Чимин уже не уверен, что она ему понадобится. Кажется, даже с огромным талантом и фартом пробиться в призеры в этом соревновании не удастся.       В номер заходит Хенджон, стук в дверь которого Чимин не слышит. Он слишком увлечен просмотром видео, уставившись в монитор, не моргая и откусывая заусенцы на пальцах от нервов.       — Дырку проглядел? — подкалывает его Чи, а Чимин дергается, замечая вошедшего в номер тренера.       — Нет, но это очень круто, — вздыхая, говорит Пак, а его глаза горят от увиденного.       — Прекрати себя сравнивать с другими. Выложись на все сто, и этого мне будет достаточно. Тебе нужно прикататься к таким соперникам, поэтому не кори себя, если что-то пойдет не так.       — Ты чертовски позитивно настраиваешь спортсмена перед соревнованиями! — смеется Чимин.       Чи Хенджон — молодой и талантливый наставник, призер Кубков мира, чемпионатов Азии по фигурному катанию и даже обладатель серебряной медали позапрошлых Олимпийских игр. Его вклад для Кореи — настоящий прорыв в фигурном катании, и отчасти Пак завидует таланту Чи, который, помноженный на трудолюбие, дал свои плоды.       — Я настраиваю тебя так, как вижу это сам. Я прошел такой же путь, как и ты, и пока ничего нового в фигурном катании не изобрели — только труд и немного везения. С первым у тебя все отлично, а вот фортуна приходит не по графику. Сложно выступать впервые в такой категории, поэтому давай, собирай себя в кучу, отдыхай и набирайся сил.       Чимин кивает, теребя в руках маленький кулончик в виде конька. Это украшение когда-то давно Федерация преподнесла им с Миндже в качестве подарка за выигранный юниорский кубок, и с того времени Чимин талисман не снимал, считая его мощным оберегом.       — А что говорят в тренерской? — спрашивает Чимин, поглядывая на наставника.       — Как всегда — сплетничают, — равнодушно пожимает плечами Хенджон.       — А обо мне говорили?       — Говорили, — тренер не скрывает правды и внимательно смотрит на Чимина. — Обо всех фигуристах говорят, Чимин. Конкуренты — наболевшая тема, лично мне она уже набила оскомину. Обсуждают все и всех — это не новость.       — А букмекеры? Ты уже слышал, на кого ставят? — не отлипает Пак.       — Этим я не интересуюсь от слова «совсем», — пренебрежительно фыркает Чи, хоть и врет. Он слышал, что ушлые ставочники первое место пророчили Ханю, второе — Брауну из Штатов и третье — итальянцу Грасслю. — И тебе не советую собирать сплетни.       — А мне плевать, что они говорят. Я все равно возьму золото. Сейчас вряд ли, но когда-нибудь обязательно возьму, — твердит Пак с уверенностью и захлопывает крышку ноутбука.       — Вот это ты молодец! — Чи ободряюще улыбается и стукается с Чимином кулачками. — Мне нравится твое стремление к победе, Чимин. Это уже немало!

***

      Ночной клуб Pantera в Сеуле горит красно-фиолетовыми огнями, заводя посетителей до такого экстатического состояния, когда они слабо ощущают связь с реальностью, только покачиваются в такт музыке, и Чонгук хочет знать: живы они или это куклы-марионетки пляшут дьявольский танец. Альфа выходит в зал на пару минут, проверяя Юнги, непристойно висящего на Намджуне, и видит японских партнеров, приехавших на переговоры. Часть из них уже опробовала товар, а вторая часть следила за тем, как их парней колбасило.       Гук довольно хмыкает, получая от них пальцы вверх. Он и сам знает, что товар у него забористый, но излишняя похвала все равно приятна. Партнеры оставляют своих обдолбанных приятелей, снимают с себя насмерть прилипших омег и выбираются из-за столиков под звуки зубодробильной музыки и постоянно мигающих стробоскопов.       — Господин Итару, — кивает Чон первому подошедшему, показывая мужчине на неприметную дверь в конце коридора. В проеме уже маячит голова Югема. — Господин Судзуки, прошу Вас, проходите.       Гости медленно и вальяжно, демонстрируя все свое национальное высокомерие, продвигаются по узкому полутемному коридору и осматривают репродукции картин на стенах. Чон видит их удовлетворение от встречи и закатывает глаза вверх: эти придурки пытаются показать свою значимость, но даже не подозревают, что являются пешками в большой игре. Ему хочется скорее завершить этот вечер, потому что в комнате этажом выше альфу ждет Тэмин.       Когда все собираются и рассаживаются вокруг большого стола, Чонгук показывает японцам условия контракта, по которому в его зону влияния теперь должны входить Осака и Фукуока. Это значит, что ребята забирают оттуда своих дилеров, ведь в противном случае Чон грозится заполонить рынок дешевым метом и обвалить на него цены в регионе на годы вперед. У Чона этого добра в хранилищах хоть жопой жуй, а терять свои доходы местным наркоторговцам не хочется. И пока Япония сидит на крючке у Коллекционера, им приходится подчиняться и принимать его условия.       — Удивительное единодушие, — посмеивается Чонгук, а Югем после получения подписей забирает папку. — С новыми партиями вы можете повысить цену за грамм до двухсотпятидесяти долларов. В течение ближайшего года я не буду вводить ограничение на количество товара, а на подконтрольных мне территориях вы должны избавиться от всех, кто барыжничает сейчас.       — Договорились, — кивают новоиспеченные партнеры. — У тебя хороший товар, Чонгук.       — Восемьдесят пять процентов, — без лишней скромности подчеркивает альфа, гордясь тем, что в регионе редко какой порошок достигает показателя чистого вещества шестьдесят процентов, а его мет приближается к верхней границе. Только в медицинских целях для опытов производят порошок с показателем девяносто процентов.       — Покажешь нам лабораторию? — наивно спрашивают японцы у партнера, но тут же получают отказ.       — Это закрытое место, господа, куда попадаю лишь я и несколько моих подчиненных. Используйте то, что будете получать по моим каналам, и вы проживете долгую и счастливую жизнь, — Чонгук говорит гадость с улыбкой и тут же замечает, как восторженные рожи японцев скисают. Они возомнили себя такими близкими партнерами, которых Коллекционер не имел никогда — ни среди своих, ни среди иностранных наркокартелей.       — Что же, спасибо за встречу, — Итару и Судзуки запахивают свои пиджаки и вежливо кланяются. Здесь неподалеку, в отеле, их уже ждут отменные напитки, горячий ужин и доступные омеги.       Чон вежливо кивает, но не провожает. Вместо него возле гостей вьется Югем, который выводит японцев в коридор и оставляет босса одного. Гук затягивается сигаретой и выпускает клуб дыма в воздух. Кольцо легко поднимается вверх, проплывая между гардинами и растворяясь в приоткрытой форточке. Возня за дверью намекает о посетителях, и в проем после стука просовывается блондинистая голова.       — Ты не занят? — спрашивает Юнги, задорно улыбаясь.       — Для тебя я всегда свободен, мышка, — улыбается альфа.       — Я не один, — предупреждает Мин и заходит внутрь, втаскивая за собой амбала под два метра. Намджун приветствует Чонгука и улыбается с ямочками на щеках.       — Привет, легавый, — Чон протягивает руку и здоровается с почти другом.       С «почти», потому что идентифицировать свои отношения с Джуном он не может. Уже много лет следственное управление собирает данные на Чонгука и его картель. Намджун, возглавляющий этот отдел, накапливает информацию, чтобы потом, когда насобирает Чонгуку минимум на пятнадцать лет тюрьмы, спустить своих шавок и с сокрушительным успехом раскрыть это дело. Ведется оно, если Чону не изменяет память, аж с 1980-х годов, когда и было организовано управление по борьбе с наркоторговлей. Время от времени для демонстрации раскрываемости управление превращало аресты мелких наркодилеров в громкие дела, тем самым помогая настоящим акулам наркобизнеса оставаться в тени и избавляться от конкурентов.       С Намджуном Гук познакомился давно, еще в первые годы его работы в роли главного, когда следака из Кванджу только-только перевели в Сеул с испытательным сроком. И были бы их отношения сугубо деловыми и партнерскими, если бы Джуна не угораздило втрескаться в Юнги. Во время одного из визитов в поместье Чонгука Ким и увидел строптивого омегу, разгадав в нем больше, нежели напускную хамовитость и дерзость, за которыми прятался настоящий Юнги. С того момента Джун стал приходить чаще, к совместным делам относиться серьезнее, а Юнги в ответ тек по нему по всей классике омегаверса, а в течку особенно сильно.       Чон, подозревая между ними истинность, шашни с Юнги прекратил, а этих двоих благословил. Из условий, которое выдвинул омега своему возлюбленному, главным стало полное невмешательство следака в дела картеля и смирение с тем, что Юнги принадлежит общему с Чонгуком делу. Спорить с Мином было бесполезно, да и под боком Чона Джун мог не переживать за безопасность своей второй половинки. Выставлять свои претензии Ким даже не стал. Просто понял, что Юнги лучше умрет под пулями, но Чонгука и картель не бросит.       — Они для меня — семья, — неоднократно повторял Мин, приучая Намджуна к тому, что Чонгук в жизни омеги — самый главный человек. Ким уже три года боролся за первенство и мысленно надеялся подвинуть с пьедестала Чонгука хоть на йоту, но успеха добился незначительного. Мин все так же большую часть времени проводил в поместье босса, выполнял всякие поручения, ездил с ним по делам и встречам, чем знатно злил альфу, желающего семейный очаг, пирожков к чаю и детишек сопливых. Штуки две.       — Садись, — Чон хлопает рукой по дивану, продолжая курить уже вторую сигарету подряд. — Мышка, принеси нам виски.       Чон знает, что Намджун предпочитает хорошее спиртное, а Юнги изучил вкусы своего альфы досконально. В два стакана омега наливает Macallan, а себе немного содовой.       — Ты уничтожил документы, о которых я говорил? — спрашивает Чон, едва пригубляя бокал.       — Конечно, — подтверждает альфа, делая большой жадный глоток обжигающего спиртного. — Теперь ты подключишь и Мексику?       — Да, я выкупил плантации с марихуаной, — Чон ставит недопитый бокал на стол, откидывается на диванную спинку и смотрит на Кима. — Я заполню эту нишу и завезу опиум из Афганистана и Индии, в противном случае мне нечем будет припугнуть конкурентов.       — Никогда не понимал этой жадности к наживе, — фыркает Ким.       — Это не жадность — это бизнес, — улыбается Гук. — Такой же бизнес, только вести его нужно правильно, вот и все. Люди в Японии готовы покупать качественный товар, но им двигают туфту подешевле. Полный треш — их рынок заполонили перекупщики, которые разбавляют порошок содой, но продают по цене мета, а тот товар, что имеет хорошее качество — недоступен большинству. Я единственный, кто может навести порядок, избавиться от конкурентов и диктовать свои правила в азиатском регионе. Мне плевать, что я сделаю бросовые цены — мет я произвожу сам, а земля в Мексике и Индии принадлежит мне. Люди, что работают там за копейки, являются едва ли не самыми богатыми в регионе. Поэтому мне ничего не стоит вплотную заняться этим рынком.       — Ты чертовски умен для своего возраста, — хвалит его Джун, а Гук только кривится.       — В мои двадцать девять я хватанул много дерьма. Эта империя мною не построена, но завоевана. И мне пришлось положить здесь немало здоровья. Правда, мышка?       Юнги, сидевший тихонько и что-то смотревший в телефоне, откладывает дотлевшую сигарету в пепельницу и улыбается, ничего не сказав. Откровенно говоря, разговор он не слушал, но если Чонгук что-то спрашивает, то Мин поддерживает безоговорочно.       — Хорошо, будем держать связь, — хмыкает Намджун. — Мы можем быть свободны? — ему уже не терпится забрать омежку и разложить его на своей постели, а не сидеть тут с ощутимым стояком, который он едва прикрывает рубашкой навыпуск.       — Головой за него отвечаешь, — кидает Чонгук Киму, допивая виски. Он как ревнивый родитель не терпит, когда ребенок не ночует дома. — Позвони мне, когда доберетесь.       — Слушаюсь, папочка, — двусмысленно язвит Юнги, чем тешит самолюбие Чонгука и раззадоривает своего альфу.       Когда они уходят, Чонгук расслабляет галстук и смотрит на часы. Половина двенадцатого ночи в Корее соответствует утру в Германии. Гук открывает сайт Международного союза конькобежцев и сверяет даты. Соревнования уже сегодня.       — Югем! — зовет он зычным голосом, и помощник возникает словно из ниоткуда.       — Слушаю, босс!       — Ты все сделал по Германии, как я просил?       — Да, Чонгук, — немного расслабляется Югем. — Доставят именно то, что заказали, в нужное время. Курьер оплачен, букет тоже. Странный выбор, но все же.       — Каллы — это символ чистоты, нежности и любви. Именно поэтому их часто используют в свадебных букетах. Существует несколько легенд об этом цветке. Сюжет всех их похож: история любви, где двоим молодым людям не суждено быть вместе, они страдают от этого, и в итоге омега оборачивается прекрасным белым цветком — чистым и непорочным. Цветок каллы считается покровителем омег, оберегом от сглаза, болезней и неприятностей в личной жизни, — проводит экскурс Чонгук, а Югем благодарно слушает. С познаниями босса в биологии трудно соперничать.       — Этот цветок трудно достать зимой на рынке, пришлось обзванивать оранжереи, — поясняет подчиненный.       — А бабочка? Бабочку они сделают? — волнуется альфа.       — Да, голубую, как вы и просили. Прикрепят на видное место к цветку. Вот фото.       Югем достает телефон, открывает бланк заказа и показывает шефу, какой именно вариант он выбрал.       — Удачно, — скромно хвалит Чонгук, довольный вкусом Кима. Огромный букет белых калл будет украшать голубая бабочка на прищепке. — Я хочу получить фото.       — Будет сделано, — Югем смотрит на часы и продолжает. — Скорее всего снимки будут уже утром. Можете отдыхать, а я обо всем позабочусь.