Morpho

      Когда Юнги заходит в кабинет Чонгука без стука, тот даже не поднимает глаза, продолжая изучать файл в ноутбуке. Этому дерзкому мальчишке позволено больше, чем всем остальным в его окружении.       — Я ебал эти ваши мутки с легавыми… — Мин падает в кресло и вызывающе перекладывает одну ногу на другую. Полосатые гетры невольно привлекают внимание Гука, и он вскидывает взгляд на парнишку. Сегодня омежка появился здесь в образе Харли Квин — короткая юбка, ярко-розовый кроп-топ, боевой раскрас на лице и в довершение всей картины — два задорных хвостика с салатовыми резинками.       — Мне кажется, или ваши ролевые игры становятся все более разнообразными? — хмыкает босс, присматриваясь к гостю.       — Задрачиваешь, да? — цедит сквозь зубы Юнги, ловя насмешку во взгляде собеседника. — Между прочим, у меня уже запястья болят от наручников, которыми он приковывает меня к кровати. Сраные коповские привычки…       — Не говори мне, что тебе это не нравится, — Чонгук отодвигает гаджет, ослабляет галстук и откидывается на спинку кресла. Юнги доволен, как чеширский кот. Было видно, что его ночью отодрали так, как он это любит — жестко, без передышки и не жалея несчастную омежью задницу.       — А я не ожидал, что все зайдет так далеко, — никак не может устроиться в кресле блондин, ерзая на сиденье.       — Береги свою задницу, Мин. Она мне очень дорога, — подтрунивает Чонгук, пряча улыбку.       — Боюсь, что уже поздно. Ким Намджун входит туда по самые яйца, — довольный собой, Юнги достает из сумочки тонкую ментоловую сигарету и прикуривает.       — Я буду не против стать крестным для ваших детишек, — замечает Чон.       — Совсем ебнулся? Какие дети могут быть у толкача наркоты и начальника управления по борьбе с наркоторговлей?       Чонгук ничего не говорит, но с любовью смотрит на Юнги. Он привязался к нему, как к младшему брату, с того момента, когда нашел мальчишку в одной из сеульских подворотен — избитого, запачканного спермой явно не одного альфы, с разодранной одеждой и в состоянии беспамятства. Чон тогда пожалел его, забрал в свой дом, отмыл и вызвал врача, работающего на картель.       — Тяжелый случай, — покачал головой доктор Со. — Он будет жить, но омегу изнасиловали, нужно чуть позже сделать тест и принять решение в случае беременности. Хотите оставить мальчика у себя?       Чонгук кивнул, рассматривая спящую находку. Когда с парнишки смыли кровь и привели в надлежащий вид, альфа увидел, что у него светлая, почти прозрачная кожа, тонкие губы и очень красивые глаза с удивительным разрезом и чернющими пушистыми ресницами. Задорно вздернутый носик, брови вразлет… Выбеленные дешевыми красками волосы говорили о том, что мальчишка из бедной семьи и явный бунтарь. На вид ему не больше пятнадцати лет, и как он встрял в те неприятности, из которых его вытащил Чон — одному только богу известно.       — Он проспит до вечера. Я дал все необходимые лекарства. Побои сойдут быстро, повреждений внутренних органов нет, но психика могла серьезно пострадать после такого случая. Я наведаюсь завтра утром, а если что-то срочное — просто наберите.       Чон кивнул и проводил врача, оставляя мальчика отсыпаться. Когда парнишка пришел в себя, Чонгук узнал, что его зовут Юнги и ему шестнадцать. Альфы, изнасиловавшие его, сделали это за долги старшего брата, выследив беспечного омежку в одном из переулков бедного района, где и проживала семья Мин. Собственно, семьи у него толком не было: отца он никогда не знал, папа пил, не просыхая, а старший брат пытался подработать везде, где мог, чтобы только как-то прокормить семью. Деньги, взятые взаймы, отдать он так и не смог, набив себе тройную сумму долга по счетчику, зато младшего невольно подставил. И если раньше его только пугали тем, что Юнги может пострадать, то в один из вечеров компания подонков впятером осуществила свои угрозы, оставив жертву в подворотне, где его совершенно случайно и подобрал Чонгук.       Домой Юнги не вернулся и поселился в огромном доме босса. К счастью, с беременностью все обошлось, но лечили голову Мину долго. Кроме Чонгука, которого он увидел первым, открыв глаза в незнакомой светлой комнате, омега не подпускал к себе никого, болезненно реагируя даже на прикосновения врача-беты. Юнги бегал за Чонгуком, как щенок, и только спустя длительное время он перестал бояться его ближайшее окружение. А узнав, чем занимался его спаситель, всецело включился в общее дело. С того момента прошло уже пять лет, но Чонгук все еще никак не мог привыкнуть к выходкам мелкого.       — Иди сюда, — босс откатывается на кресле к стене, расставляет ноги немного шире, хлопая рукой по бедру и приглашая омегу к себе.       Юнги улыбается, порхает с кресла к массивному столу и довольно устраивается на колене Чонгука, удерживаемый за тонкую талию его властной крепкой рукой. Выпуская вверх кольца дыма, Мин болтает ногами и осматривает стены в кабинете. Бабочек здесь он знает наперечет, хотя в биологии сечет на уровне Югема, то есть никак.       — Новенькая? — довольно замечает Мин, прищуриваясь и рассматривая приобретение.       — Да, — Чонгук водит пальцем по полоске обнаженной омежьей спины, считая выступающие под кожей позвонки. Мин такой худющий, что по нему можно анатомию изучать. — И что Намджун в тебе только нашел? — цокает альфа, поднимаясь по спине выше и просовывая руку под топ.       — А ты как будто не знаешь? — блондин рефлекторно дергается, когда горячая ладонь проходится по его лопаткам и подбирается к шейным позвонкам, заставляя от возбуждения вставать даже нежный пушок на коже.       Юнги отвлекается от созерцания новых бабочек и снова выпускает дым. Он задорно поворачивается к боссу, прогибает спину кошечкой и ерзает на его колене, ощущая прилив жара внизу живота. Мин входит в ту редкую категорию омег, что безнаказанно глядят на шефа с вожделением, не скрывая своего желания в глазах. Потому что на Чонгука по-другому смотреть нельзя, но и разрешено такое не каждому. Юнги снова затягивается, плотно смыкает губы, удерживая дым, и наклоняется чуть ближе, цепляясь пальчиками за дорогую костюмную ткань. Альфа надавливает на шею, притягивая Мина к себе, и целует его, а тот выдыхает в рот Чонгуку ментоловый аромат.       Поцелуй между ними медленный и размеренный, будто оркестр играет минорную мелодию в неспешном ритме. Юнги — молодой и горячий, жадный до секса — пытается развернуться к Чонгуку лицом, чтобы оседлать его колени удобнее, но босс не делает ничего, чтобы облегчить Мину задачу. Наоборот, контролирует все сам, ведет в поцелуе холодно и расчетливо, определяя границы дозволенного и не давая омеге распалить свое тело. С того момента, как Юнги начал встречаться с Ким Намджуном, Чонгук положил конец их страстным вечерам. Вот и сегодня омега разочарованно мычит, когда Чон разрывает поцелуй и внимательно смотрит в глаза, где уже потухает страсть.       — Передавай привет Киму. Он мне скоро понадобится, — шепчет альфа, вытирая пальцем влажные от слюны губы Юнги. — Нужно уничтожить документы по последней партии опиума.       — Сколько ты привез? — мурчит Юнги, восторженно смотря на альфу.       — Это пробная партия, — поясняет Чон. — Мне важно, чтобы никто не раскрыл новые каналы перевозки.       — Будет сделано, — довольно подтверждает Юнги. — А когда ты полетишь в Мексику?       — Через четыре дня.       — Возьмешь меня? — глаза Юнги горят огнем, а руки вцепляются в лацканы пиджака. — Ну пожа-а-а-алуйста, — мурчит он, подобострастно заглядывая в глаза Чону. — Я обещаю, что ничего не выкину.       — Нет, Юнги, — Чонгук присматривается к нему и тянет интригу. — Ты плохо вел себя в Италии.       — Этот старый хрен Марчеттти ко мне приставал! — возражает Мин.       — Вовсе не обязательно убивать его пистолетом без глушителя и пугать окружающих, моя маленькая кровожадная мышка, — глухо смеется Чонгук, вспоминая прошлый визит к итальянским партнерам.       — Но я не мог попросить твой, ты был занят! — артачится Мин и кривит недовольное лицо.       — Я куплю тебе на день рождения пушку с глушителем, — шепчет Чонгук. — Только не вздумай прикончить Намджуна, я все еще надеюсь стать крестным отцом, — альфа улыбается и прикусывает белую кожу на шее Юнги, оставляя заметное красное пятнышко.

***

      Почти две недели понадобилось Чимину, чтобы найти в себе силы вернуться на работу. Каток, ставший для него вторым домом, без Миндже стал холоден и пуст. Пак неприятно ежится, когда заходит внутрь и поднимается на трибуны, чтобы побыть в одиночестве и к нему же привыкнуть. На ледовой арене заканчивает тренировку малышовая группа, и Чимин смотрит в центр, пытаясь занять свой мозг смешными маленькими комочками в разноцветных теплых свитерках. Дети еще толком не умеют стоять на коньках, но уже пытаются выполнять первые элементарные движения, и многих из них ждет фиаско. Пак невольно улыбается, когда упрямый мальчишка в десятый раз садится на попу, не выполнив ни одного полного оборота.       — Замерз? — Хосок подходит неслышно, едва касаясь плеча Чимина, чтобы оказать другу невидимую поддержку.       — Впервые за все время, что я нахожусь здесь, мне непривычно холодно, — омега наблюдает за детьми и вспоминает себя в таком же возрасте, когда он впервые пришел в секцию и увидел здесь… Миндже. Перед глазами Чимина все равно стоит его муж. Пак будто заново проживает все моменты, которые были важными для него за все время жизни с альфой. Хотя, зачем он себе врет — проживает не моменты, проживает каждую секунду заново, потому что все, связанное с Миндже, так и осталось для него самым важным и самым нужным. Слезы появляются на глазах непрошено, будто он и не ждет их вовсе. Чимин смахивает влагу, чтобы не киснуть перед хореографом, но от Хосока не ускользает ни одно движение омеги. Он перехватывает его мокрые пальцы и сжимает в своих теплых руках.       — Чимин, дай мне обещание, что ты позаботишься о себе, — шепчет Чон, все еще не выпуская пухлые пальчики.       — Все нормально, — шмыгает носом омега и кивает головой. — Все правда хорошо.       — Ты меня не понял, — Чон пристально заглядывает другу в глаза. — Ты должен дать себе второй шанс.       — Хоби-и, — стонет Чимин, предвещая наставнические упреки от старшего. — Мне и так нелегко дается сегодняшний приход сюда.       — Я не тороплю тебя, Чимин, — Хосок разжимает руки, пока омега не опомнился, и продолжает. — Я хочу видеть тебя счастливым. Время лечит раны, и ты снова можешь найти в себе силы полюбить другого человека.       — Нет-нет, — Чимин активно мотает головой и руками, категорически отказываясь от собственного счастья. — Я не хочу больше отношений. По крайней мере, не чувствую потребности быть с другим альфой, да и сам ничего ему дать не смогу… — тараторит омега.       — Ты ошибаешься, но переубеждать тебя я не буду, — примирительно соглашается Хосок. — Должно пройти время, чтобы твои раны затянулись. Кстати, уже скоро начнется занятие, поэтому тебе нужно переодеться. Иди в раздевалку, а я пока подберу музыку. Буду ждать тебя в зале.       — Спасибо, я сейчас, — мнется Чимин, который хочет еще немного побыть в одиночестве, чтобы собраться с мыслями. Хосок ему как брат, поэтому с ним неловкости нет, но для остальных коллег он должен учиться натягивать улыбку. Чимин привычно растягивает губы, будто улыбается для выступления, и видит одного из функционеров отделения — куратора секции фигурного катания, который как раз и был ему нужен. Омега спускается с трибун по боковой лестнице и стучит в кабинет господина Квана.       — Заходи, Чиминни, — мужчина, только завидев долгожданного посетителя, встает из-за стола и подходит, чтобы обнять парнишку. — Как ты? — от этого вопроса у Пака снова выступают слезы. Он еще не выработал иммунитет ко всем сочувствующим и переживающим, поэтому ожидаемо прослезился при упоминании о трагедии. — Ну все-все, успокойся. Я очень рад твоему возвращению, — альфа обнимает Чимина сильнее, пока тот пытается скрыть свое расстройство.       — Я хотел поговорить о работе, господин Кван, — начинает Чимин, но мужчина его перебивает.       — Ты продолжишь выступать?! — альфа насильно усаживает омегу в кресло перед собой, включает чайник и отодвигает ворох документов на столе, чтобы расчистить место для чашек. — Давай согрею тебя, и мы поговорим.       — Да, спасибо, — кивает Пак. — Я думаю вернуться в одиночное катание.       — Почему?! — расстроенно спрашивает собеседник, рассматривая фигуриста и уже вынашивая в голове план, как уговорить его кататься в паре. — Чимин, ты должен понимать, что спортсменов такого уровня у нас мало. Корея и так не слишком сильна в парном фигурном катании, а среди одиночек в азиатском регионе трудно пробиться. Один Юдзуру чего стоит, а в Китае все ставят на Янь Ханя. Я его видел — перспективный молодой парень…       — Я не буду больше выступать в парном катании, — четко обозначает свою позицию Пак. — Меня не страшит конкуренция, Миндже вырастил из меня бойца, и вы знаете, что перед трудностями я не отступлю. Тем более, что Юдзуру тоже омега, поэтому мы на равных.       — Но у него больше опыта в одиночном катании! — господин Кван хлопает в ладоши, расстраиваясь с каждой секундой все сильнее. — Чимин, как мне убедить тебя остаться в паре?       — Никак, — пожимает плечами Пак. — Вы же понимаете, что я не могу этого сделать. Время идет, мне девятнадцать, и я не могу оставаться без тренировок. Чтобы поддерживать форму и участвовать в соревнованиях, я должен быть на льду. Так или иначе, я вернусь только в одиночное, поэтому не вижу смысла препятствовать этому.       — Я понимаю, но все еще надеюсь, что ты передумаешь, — господин Кван наливает чай в чашки и ставит одну Чимину.       — Не передумаю, — мотает головой он. — Я хочу поменять заявку на другую категорию. Собственно, за этим я и пришел.       — Уже на этот сезон в Nebelhorn Trophy? Ты не успеешь поставить номер!       — Ну и что? Я буду работать с утра до вечера, Хосок подготовит зрелищную хореографию… Или в этой категории лимит заявок исчерпан? — щурит глазки Чимин, пытаясь вывести мужчину на чистую воду.       — Нет, но…       — Вносите. Получите разрешение в федерации, соберите все подписи, а я начну подготовку. Осталось полтора месяца, я должен успеть.       Видя боевой настрой подопечного, Кван Сон только разводит руками. Выбор у него невелик — либо потерять Чимина как спортсмена, который просто развернется и уйдет в тренерство, либо дать и ему, и себе шанс получить награду на престижном мировом соревновании. Покусывая нижнюю губу, Сон отставляет чашку, включает компьютер и открывает файл с заявками на соревнование.       — Скинешь мне название треков и длительность выступления на короткую и произвольную программы. Хореографом будет Хосок?       — Как всегда, — бросает Пак.       — Отлично. С тренером ты уже говорил, или мне нужно устроить вам встречу?       — Не нужно, Рей все понял, — поясняет Чимин, вспоминая их с Миндже наставника. — С кем я теперь могу работать?       — Чи Хенджон — лучший вариант для одиночника. Погоди, я посмотрю его расписание, — машинально бросает господин Кван и открывает другой файл с графиком тренерского состава. — Сниму Ли Суён с утренней тренировки и передам ее Джанмину. Она все равно еще сырая, пусть девочка готовится на будущий сезон, а тебе я поставлю утреннее время. Восемь утра во вторник, четверг, субботу и воскресенье подойдет?       — Хорошо! Время с Хосоком я улажу сам, — Пак ставит чашечку на стол и собирается уходить. В целом, результатом встречи он доволен — спортсмен не просто перевелся в одиночное без скандала, но еще и получил крутого наставника.       — Чимин! Я рад, что ты вернулся, — кричит ему вдогонку Кван, но Пак уже выходит в коридор и прикрывает дверь.       На лед выезжает закаточная машинка, и Пак приветливо машет водителю. Нужно возвращаться в работу, нужно снова пытаться жить эту жизнь. Какой-то час, проведенный здесь, вдохнул в него новые силы, заставляя напитываться холодом и энергией льда. Ему так сильно хотелось выйти на каток, что даже в ногах стало зудеть от желания прокатиться по идеальной глади и ощутить легкость полета под ногами. Получив ответный кивок от водителя, Чимин отправляется в хореографический зал отрабатывать номер.

***

      Время перед соревнованиями летит быстро. Джин снова в командировке, но уже в пределах страны, поэтому они часто общаются по видеосвязи и недостатка внимания у Чимина нет. Хосок всегда подвозит домой после вечерней хореографии, провожая омегу взглядом, пока тот не скроется в темноте за дверью подъезда. Мама звонит из Пусана почти каждый день, беспокоясь о состоянии сына. И хотя новая жизнь закручивает его водоворотом, Чимин все равно не может не думать о Миндже.       Пустая квартира, в которую он возвращается каждый вечер — самое сильное наказание. Живя здесь, он старается не вспоминать моменты из прошлого, но они нагоняют его везде: утром на кухне, в ванной, в гостиной и особенно — в спальне. Лежать и плакать в подушку уже не остается сил, Пак выплакал все слезы еще в первые дни после утраты супруга, а потом воспаленными красными глазами просто пялился в потолок, пытаясь найти в себе силы функционировать дальше.       Прав был Хосок, когда сказал, что время лечит. Перед полетом в Германию Чимин тренируется с утроенной силой. Он берет любой свободный лед, когда поле не занимают другие виды спорта, и отрабатывает движения до идеальности. Пак использует элементы парного катания в одиночном. Но если раньше он понимал, что рука Миндже всегда подхватит его, и какие бы ни были между ними ссоры, на льду супруг поведет себя в первую очередь как профессионал. Сейчас же омеге приходится рассчитывать только на себя, и ни единой ошибки он допустить не может.       — Чи, я поработаю еще немного, — кричит Пак поздним вечером уставшему тренеру, который перед соревнованиями зашивается со спортсменами. — Иди домой, а завтра утром снова прогоним вращения.       — У тебя отлично получился аксель сегодня, — довольный Хенджон отходит от бортика и подъезжает к центру льда. — Помни про ноги: они должны быть напряжены, правая рука и левая нога в одну линию, когда ты делаешь поворот…       — Да знаю я, — Чимин вытирает пот со лба, и устало улыбается. — Иди уже, завтра увидимся.       — Не оставайся допоздна, — последние слова наставника звучат под грохот закрываемого бортика, и Чимин подходит к колонке поставить музыку на начало. Две композиции с очень красивой мелодией Хосок подобрал просто идеально, а хореография омеге нравится своей динамикой и сложными элементами. Хоби совместил их так умело, что и короткая, и произвольная программы получились очень эффектными.       Пак дует на замерзшие ладони, жмет на кнопку и отъезжает в центр поля. Становится в исходную позицию, слегка сгибаясь в талии и наклоняя голову. Композиция по мотивам «Лебединого озера» начинается медленно, давая фигуристу возможность показать грацию своего тела, а потом ускоряется соответственно сложности элементов. Четверной сальхов у Чимина всегда был самым сильным элементом, который он с легкостью выполнял. Впрочем, как и у Нейтана Чена, Юдзуру Ханю и даже Джеффри Баттла, с которыми он выступает в этот раз в одной категории.       Пак сцепляет зубы, прикрывает глаза и напряженно слушает музыку. Фрагмент выполнения сальхова взрывается накалом мелодии. Он катится по льду, набирает скорость и делает элемент, в котором уверен более чем, но сегодня умения подводят, и омега не докручивает последнюю половинку. Его разочарованию нет предела, но Чимин повторяет элемент снова и снова, пока не остается доволен собой. Хорошо, что он сегодня один. Пустой каток подсвечивают лишь центральные прожекторы под потолком, трибуны давно погасли, даже лампы в коридорах горят не так ярко. Там ходит только старенькая уборщица, гремя ведром и намекая Паку на то, что ей нужно мыть раздевалку.       — Еще один раз, последний, — Чимин бормочет про себя, но при исполнении элемента не удерживается на льду и падает. Приземлившись на бедро, он свободно скользит на холодной поверхности, пока не останавливается у бортика. К счастью, ни спиной, ни ногами Пак не ударяется. Он встает на коньки, отряхивает снег с колен, ставит мелодию и заново начинает катание. Странное ощущение, не покидающее его последние несколько минут, заставляет сердце стучать быстрее. Чимин чувствует на себе чей-то заинтересованный взгляд, но точно уверен, что на катке никого нет. У Хосока сегодня вовсе выходной, тренеры уже давно ушли, а последний родитель, забравший свое чадо с вечерней тренировки, покинул лед больше часа назад.       Пак ищет глазами того, кто является нарушителем ледяного спокойствия и причиной его неудач, но не находит. Двери на лед плотно закрыты, ключ от раздевалки лежит на бортике… Одинокие прожекторы светят точно в центр, часы на огромном циферблате показывают 22:43. Не происходит ничего, что должно заставить его нервничать, но сердце заходится так быстро, что Чимин останавливает катание и прикладывает руку к груди. Ритм, отдающийся в ладошку, пугает, и он совершенно не может контролировать его. Омега успокаивается, старается дышать глубже и размереннее, но чувствует только полнейшую собственную беспомощностью и охватывающую его панику.       Он планировал покататься еще семь минут, но куда там — неведомая сила заставляет Пака поднять взгляд на трибуны, где на одном из верхних рядов он сталкивается с настолько холодным взглядом, что он может соревноваться со льдом этой спортивной арены. Чимин, не отнимая руки от груди, видит сидящего человека и всматривается в его лицо. Где он мог видеть эти глаза? Черные бездны, зачаровывающие своей глубиной, и взгляд такой затягивающий, будто паук обматывает омегу паутиной, чтобы затащить в свое логово и съесть.       Время между ними замирает, превращаясь в невидимую нить, которую Чимину страшно оборвать. Он смотрит как загипнотизированный, не отрываясь и не моргая, боясь первым отвести глаза. Фигурист забывает про ушибленное бедро, про недокрученный сальхов, про то, что хотел еще немного покататься. Просто стоит и смотрит в ожидании, что же произойдет дальше.       Когда мужчина поднимается, собираясь уходить, в памяти Чимина складывается его образ, а картинка приобретает четкие черты. Это тот человек с кладбища, которого он видел на похоронах Миндже. И пусть альфа не был знаком с его мужем, но как он узнал Чимина? Пак точно помнит, что очки с заплаканных глаз он не снимал, лично с этим человеком не общался, да и о встрече с ним никто тогда не просил. Его жизнь вообще никак не изменилась после того, как погиб супруг. Чимин продолжает зачарованно смотреть на незнакомца, прокручивая в голове массу вариантов, почему он оказался здесь, но ответ в голову не приходит. Мужчина же запахивает пальто, внимательно смотрит вниз на спортсмена и улыбается ему обворожительной улыбкой. Пак следит за его широкой спиной, когда тот разворачивается и уходит, а омега думает, что сходит с ума.       — Чимин, — кряхтит уборщица, знающая всех спортсменов по именам. — Ты чего замер-то?       — А? — Пак мотает головой, продолжая смотреть на трибуны.       — Домой собираешься? Мне еще раздевалку помыть надо, — бурчит старушка. — Чего ты туда уставился? Собирайся давай, поздно уже.       — Кто там? — Пак кивает сначала ей, а потом на трибуну. Уборщицы — самый осведомленный народ. — Вот там, на предпоследнем ряду, сидел человек…       — Да нет там никого, — присмотрелась женщина и твердо повторила. — Тебе показалось.       — Показалось? — растерянно шепчет Пак. Значит, он точно сходит с ума и тренироваться нужно меньше. Чимин подъезжает к бортику, одевает чехлы на лезвия и выходит на мягкое покрытие. Проходя мимо дверей на каток, он слышит с улицы звук отъезжающего автомобиля. Нет, ничего ему не показалось.