Для каждого чудовища всегда найдется своя красавица

Витторио предпочёл не углубляться в причины поступка старшего сына. Да и не поступок это — блажь юродивая. Постскриптум. Постджокерум. Просто пацан слабак на поверку оказался, маловато в нём от Монти, — хотелось думать Витторио. Он гнал от себя мысли о том, как бы сам чувствовал себя на месте Джованни тет-а-тет с Джокером в тёмном переулке даже сейчас, будучи зрелым мужиком, а не юнцом безусым. Как знать, как знать. Может, обделался бы, а после чего доброго и загремел бы под фанфары в дом скорби. Монти и не собирался увлекаться такими фантазиями. Достаточно того факта, что Джокер возник, как вирус в годами отлаженной системе. Знакомые файлы стали вести себя враждебно. Это означало, что рано или поздно и самому Монти придётся насладиться обществом маньяка. Если, конечно, Святой Януарий не приберёт циркача раньше, на что отчаянно уповал мэр Неаполя. А самое паскудное и даже страшное в этой истории — нужно было восстанавливать репутацию у Папы, что много хуже, чем завоёвывать её в первый раз, — отыгрываться Крёстный отец не давал никому. Некоторые из семьи уже советовали Монти привести в порядок дела и ждать официального предупреждения, и мэр, не веря, что делает это, всё же дал такое поручение адвокатам. Ну не мог Витторио уверовать в то, что Папа разделает его «по канону» — в глубине души высоко оценивал собственную значимость. И кусок уж больно лакомый отрезал Крёстному Неаполь. Вернее сказать, наоборот, этот самый кусок Монти оставлял себе, а Папе доставался почти целый пирог. И в момент, когда мэр готов уже был отчаяться, внезапный визит благодетеля, конечно же, принёс подсказку. Витторио воспринял это не иначе как протянутую ему руку помощи. Взаимопомощи. Шанс. Ведь это так тешило самолюбие, добавляя углей в костёр его веры в неоспоримый личный вклад в дела каморры и Папы. — Ничего-ничего! Стерпится-слюбится, — настраивался Монти на нужную волну, довольно бормоча. На радостях он даже сам спустился в погреб, выбрал бутылку вина — из самых пыльных — и теперь довольно смаковал терпкий фруктовый букет. — И овцы будут целы, и волки будут... — Внезапно отворившаяся дверь помешала закончить поговорку. На пороге стоял Джованни с пистолетом в руках: — Ты не сделаешь этого, отец. Витторио хорошенько проморгался, прежде чем его глаза полезли из орбит: — Какого хрена ты вытворяешь, малец?! Отдай мне его немедленно! — ринулся к сыну, но оторопел перед направленным прямо на него дулом. — Не подходи! — поспешно выкрикнул парень, но тут же совладал с собой и произнёс увереннее: — Сядь, пожалуйста. Не сводя взгляда с Джованни, отец осторожно опустился в кресло: у него отнялся язык, — немыслимо что парень способен выкинуть и такой фортель. Интересно, что на это скажет добрый доктор Карризи, этот вшивый профессоришка, а уж за это ответит именно он. Нельзя им давать слабину. Никому. Понятно, что этот мальчишка его сын. Но если сын угрожает отцу, то как быть-то? Психологи-хренологи. Тут принудительное лечение в стационаре закрытого типа требуется. Надо самому всерьёз заняться этим вопросом. И Паола тут уж никуда не денется. Сами напросились. Витторио разглядывал лицо сына словно бы через толстое мутное стекло: изучая заново, вчитываясь, как в переизданный и дополненный том произведения, которое знал почти наизусть. Почти — вот где собака зарыта. Он ведь никогда не углублялся в детские дела. Да и какие у них могут быть дела: еда, учёба, сон. А он, отец, давал им не только это, а лучшее из возможного. Вся эта байда с подгузниками-сосками — бабские хлопоты. Только когда на лице начинает расти пушок — не раньше — тогда извольте-с, пожалуйте на курсы наставления к папеньке. Джованни как раз приблизился к этому возрасту, но что-то пошло не так. И виной тому, без сомнений, его мать. Эта женщина взлелеяла в сыне зёрна протеста, взрастила врага для собственного мужа в теле родного сына! Змея, которую пригрели на груди, ужалила в самый мрачный час. Смаргивая, будто стараясь избавиться от докучавшей пелены в глазах, что мешала увидеть всё в деталях, Монти рассматривал мальчишку: нечто новое завелось в нём, но явно не спешило окончательно обозначиться. И это как-то связано с широкими пластырями на щеке. Рана, которую Джованни нанёс сам себе, заживала плохо, несмотря на то, что её обработали и наложили швы точно так же, как и на первую, «подаренную» Джокером. Порез будто был сделан лезвием с зазубринами, и бинты почти всегда были в сукровичных пятнах. Плохо. Хуже этого только то, что же именно толкнуло Джованни сотворить с собой такое. И всё вот это вот — его сын. Монти потел и усилием сдерживал участившееся дыхание. Молчание натянуло пространство вокруг них словно тетиву, которая вот-вот и — пи-у! — пошлёт стрелу. А из чёрных блестящих глаз мальчика с презрительной укоризной взирала Паола. Проклятая баба! Это она во всём виновата. Она. Это она сделала из его сына... «Твои дети не похожи на тебя», — вспомнившиеся тут как тут слова Папы рубанули саблей по тетиве, и Монти наконец очнулся. — Ты хочешь убить своего отца, Джованни? — Нет. Я... не убийца. — Но ты наставил на меня ствол, сынок. — Да. Я так сделал. Но это, это... мера предосторожности. — Мера? Посмотри — оружие в твоих руках, а не в моих. Чего ты хочешь? — Ты вынудил меня взять это в руки. Если бы ты не... — Парень опустил голову, досадуя на бесполезность своей затеи. — Чего? Говори, у тебя преимущество, а ты мнёшься, как монашка на паперти! — Обещай, что не тронешь Карло. Просто оставь его в покое, ладно? — не раздумывая более, произнёс Джованни. Монти выдохнул. Провёл ладонью по влажному лицу, изрядно забеспокоившись осведомлённостью мальчишки — с этим тоже разобраться надо бы. Хоть причина теперь ясна: рыцарь в коротких штанишках, Дон-мать-его-Кихот! — Пресвятой Януарий! Джованни, о чём ты меня просишь? — он попытался выглядеть поражённым в самых добрых отцовских побуждениях, ведь период максимализма у подростков чреват непредсказуемостью. — Послушай, я, конечно, удивлён этим актом... как ты там сказал? Предосторожности, да. И, знаешь, ты поступил как настоящий брат. Я горжусь тобой, чёрт побери! Но, прошу, давай поговорим на равных. Опусти пистолет. Когда у одного в запасе пули, а у другого только слова, то это не диалог, а шантаж. Джованни горько изумлялся — какое магическое воздействие имеет увесистый металлический «круассан» со свинцовой начинкой в его руке. А ведь это впервые. Впервые Джованни удалось привлечь внимание отца настолько, что Монти наконец увидел своего сына. И для осуществления этого естественного человеческого момента понадобилось оружие. Теперь ясно, какой язык понимает синьор. Неуверенность рассеивалась под всегда близко лежащей обидой. — Сколько я себя помню, и слова, и пули были у тебя одного, папа. Интересно, как ты классифицируешь свой собственный метод? Витторио глупо улыбнулся, косясь на чуть подрагивающее от напряжения мальчишеских рук оружие. Поток мыслей расщепился надвое: то ли слишком давно не разговаривал с сыном, то ли вообще ни разу не общался с ним. Но надо было как-то без анализа купировать рецидив, то есть продолжать беседу. Только бы не задеть по живому — знать бы наверняка, где у него болевая точка, и аккуратно обойти её. — Что это значит? Постой-ка, — он поднял руку, — дай я угадаю. Тебя напугал наш недавний гость, да? Так ты не кипишуй. Я тоже оторопел от его неожиданного приезда. Это любого вогнало бы в мандраж. Он ведь и должен всех пугать — всегда и везде. Иначе грош цена его... — Нет, — отрезал Джованни. — Не угадал. Вернее, наполовину. Я и правда напуган, но не этим. У каждого из нас своё собственное пугало. Монти осёкся: — И как же выглядит твоё пугало? — Как зеркало... — Джованни, сынок... — Как твоё зеркало, папа.

***

Комиссар полиции Неаполя Антонио Коста стоял на пепелище. Утром в порту взорвался закрытый контейнер, где по предварительным подсчётам находилось около шестидесяти человек. Пусть эти люди и были отбросами, но находились они в железной коробке не по своей воле. Ночью они должны были обрести хозяина, но вместо этого обрели вечный покой. Такие контейнеры не являлись редкостью на ряду с безупречно организованной торговлей органами. Торговля людьми — тоже атрибут власти и могущества. Рабство на самом деле никто не отменял. Просто этой практике стали давать приемлемые для современного общества названия и трактовки. И такие, как Марко ди Папарески и Монти, были истинными приверженцами рабовладельческого строя, шагая, однако, в ногу со временем. Ведь и демократические идеи тоже получили свой «апгрэйд». Демократия — любимая мантра для общества, и главная задача властей почаще её повторять. Антонио боролся с позывами на рвоту. Запах копчёной человечины пропитал каждую клетку его организма, наполнил лёгкие и внутренности до отказа. Глядя на куски тушёной плоти, комиссар представлял — насколько позволяло его воображение — предсмертные страдания несчастных. Из обуглившегося месива глаз выбрал наполовину сохранившуюся туфельку с дешёвыми стразами в виде бабочки — слишком маленькую и слишком розовую, чтобы принадлежать взрослой женщине. По размеру обувь подходила девочке-подростку, ровеснице его дочери Орнеллы. Коста проглотил ком и перевёл взгляд на специалистов в масках и защитных костюмах, которые ковырялись в уцелевших фрагментах трупов. Его борьба была проиграна. Бисеринки пота выступили на его побелевшем лбу, он успел отойти к ближайшему фонарному столбу и согнулся пополам. Благо, что он не ест на ночь. Освободившись от содержимого желудка, Коста выпрямился на дрожащих ногах и упёрся плечом в спасительный столб. Кто-то дал ему бутылку воды. Он сполоснул рот и с жадностью сделал несколько освежающих глотков, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Теперь гнев вскипал в его крови, которая минуту назад была не теплее, чем у мертвеца. Он никак не мог понять, что сделало из него того, кем он стал. Что это было: амбиции, жажда власти и денег, тщеславие и гордыня, желание обеспечить свою семью сверх достатка? Как он вышел на путь, который привёл его к тому, что он стоит на страже не итальянского народа, а преступных схем своих боссов? Сколько ещё смертей вместит его личное хранилище страшных грехов? Огненная ярость болезненно пульсировала в голове: будто какой-то сосуд в мозгу надувался, переполняясь кровью, и превращался в бурдюк, грозящий лопнуть от малейшего шевеления. — Комиссар, что с вами? — кто-то подхватил его под руку и повёл к машине скорой помощи. — Присядьте сюда. Медики уже считали его пульс, измеряли давление и совали в нос нашатырь. — Вам надо прилечь, синьор комиссар... Слышите? И больше всего на свете Коста хотел бы сейчас именно прилечь, растянуться где-нибудь далеко отсюда и забыться сладким сном, о котором мечтал уже много лет. Но это совсем не выход. Это был бы банальный побег. — Спасибо, ничего не нужно, мне уже лучше. — Он встал, пошатываясь. — Синьор, вам нельзя вставать, есть подозрение на... — Мне, — прервал он врача, — надо работать. — Но синьор! — Займитесь пострадавшими. Он доковылял до полицейской машины, с глухим стоном плюхнулся на сиденье и набрал мэра: — Витторио, у нас снова проблемы. Через полчаса буду у тебя.

***

— Что за смрад?! — встретил его Монти в домашнем халате. Перед самым звонком Косты он только-только забылся тяжёлой дремотой после вечерней выходки Джованни и последующей беседы с сыном. — Потерпишь, — выдохнул Коста. Он неожиданно запыхался, поднявшись по ступеням. — Я присяду, не беспокойся. — Я не спал всю ночь. Я давно уже не спал всю ночь! — Шестьдесят нелегалов и пять работников порта мертвы. Шестьдесят пять загубленных душ, Витторио. — Что с ними случилось? — И это по предварительным данным, — качал неподъёмной головой комиссар, глядя прямо перед собой. У Монти пересохло во рту: — О каком порте ты говоришь? — Там пресса. Облепили территорию. Неизбежно будут частные расследования. Я... не смогу контролировать всех. — Осторожно, стараясь не делать резких движений, дабы не повредить уже истончавшиеся стенки красного горячего бурдюка, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Дьявол! Но почему? Кто это сделал?! — Там были дети... — Прекрати ныть, мать твою! Что ты так размяк в то время, когда ты мне нужен как кремень и нужен больше, чем кто-либо?! Коста печально улыбнулся, не открывая глаз: — Твои признания опоздали, Витто. Ты знаешь лучше меня — незаменимых не бывает. — Чёрт... Ну... Что ты несёшь? — встревожился мэр. Комиссар нахмурился, будто вспоминая что-то: — Я... хотел спросить. Ты что, решил выпустить Джованни из дома? — Нет, — замотал головой Монти, — ты ведь сам настоял на том, чтобы псих не смог добраться до моей семьи. — Мне показалось, я видел очень похожего парня в куртке и шарфе как у него. Конечно, я мог и ошибиться — неважно себя чувствую. Но сейчас не настолько холодно по утрам, чтобы укутываться в шарф, пряча лицо. — Нет, — выпучил глаза Витторио, — нет, этого не может быть, — схватился за голову и, замерев секунды на три, ринулся к комиссару: — Тони! Объясни! Неужели наш кошмар снова... снова... — Ты так и не понял, да? Пустил на самотёк... Почему ты не... ты не разобрался со своим прошлым? — Коста попытался разлепить веки, но не смог, так как свет резанул по глазам и отозвался адской болью в голове. — Тони? Что с тобой? — Монти присел рядом и тронул Антонио за плечо, испуганно заглядывая в его бледное, синюшное вокруг губ лицо. — Чш-ш... Я бы... Я бы хотел всё исп... исправить... — Ты болен? Коста на ощупь попытался отыскать руку Витторио: — Прошу тебя... Позаботься об Анне и Орнелле... — Тони... Тони! — крикнул Монти, не веря в происходящее, но шеф полиции уже безвольно поник головой. Витторио с досадой выругался и вызвал неотложку. Как бы он ни старался храбриться, паника быстро расползалась холодными щупальцами по всем уголкам его души.

***

Але-оп! Сердце Джованни выбивало барабанную дробь точно как в цирке — когда музыка умолкает, зрители затаивают дыхание, а в воцарившейся тишине заводит соло барабан. Бьющий звук нарастает, палочки отскакивают от тугой мембраны всё громче и тревожнее. И вот, когда напряжение достигает кульминации, циркач — але-е-е... оп! — являет свой коронный номер, а благодарная публика взрывается бурными овациями. В случае Джованни Монти никаких аплодисментов ждать не стоило. Разве что ему похлопает пара щедрых рук — тех самых, которые наградили его вечной ухмылкой. На проезжей части одной из безлюдных улиц, вдоль которой брёл Джованни, притормозил внедорожник. Высокий плечистый мужчина с самим добродушием на широком лице вышел оттуда, привычно оглядываясь по сторонам, и поравнялся с парнем. — Чао, рагаццо! — с акцентом поприветствовал верзила и расплылся в редкозубой улыбке. — Я Сэмюэл. А тебя как зовут? Барабанная дробь застучала громче и быстрее. Джованни сглотнул, его участившееся дыхание мгновенно согрело шарф, скрывающий губы и половину щёк. — Можете говорить на английском. Я Джованни Монти, — ответил он, остановился, опустил шарф и повернулся к новому знакомому. Сэм приподнял одну бровь и малость наклонился: — Полезай в машину и без шуток, — приоткрыл полу пиджака, демонстрируя пистолет.

***

— Босс, глядите, кого мы встретили, — самодовольно хохотнул Сэмми, вталкивая в помещение Джованни с мешком на голове. Джокер неохотно оторвался от схемы канализационных стоков Неаполя, которую рассматривал, разложив на столе. Он свернул её, раздражённо взглянув на вошедших. Сэм снял мешок с головы пацана: — Але-оп! Не-а. Это не то самое «але-оп». Рано. — Кхм... Монти-джуниор? — Джокер обошёл стол и, ссутулившись, потёр руки. — Любишь преподносить сюрпризы, Джованни-бой? — Да это мы любим делать сюрпризы, шеф. На ловца и зверь бежит! — радостно прокомментировал Сэм. — Глупый маленький мышонок не знал, что опасно разгуливать по городу одному, без больших, мускулистых нянек! Джокер приблизился к Джованни и оценивающе сощурился: — Нет, не-ет, Сэмми. Этот мышонок прекрасно знал, куда несут его маленькие лапки. А вот и тишина воцарилась. На манеже главный клоун со своими питомцами. Юный Монти опустил глаза долу, не выдерживая пронзительного взгляда. С момента их первой встречи, даже во сне, он ни разу не смог вынести черноту двух впадин, несмотря на то, что сон повторялся чуть ли не из ночи в ночь. — А это ещё что такое, м? — Джокер вдруг быстрым движением — алле-оп! (оно самое) — сорвал пластыри с лица парня, и Джованни испустил короткий вскрик, схватившись за щёку. Бурные аплодисменты всё-таки состоялись: Джокер залился повизгивающим смехом, указывая пальцем на источник боли мальчишки, и сообщники присоединились к забаве своего психопатичного босса. Джованни усиленно глотал подступившие слёзы вперемешку с кровью вновь открывшихся ран. И пока он справлялся со своими ощущениями, Джокер закончил веселье, выпроводил подельников и присел на край стола: — Дома будешь скулить, если доберёшься. Выкладывай. — Он мрачно посмотрел исподлобья. Джованни последний раз шмыгнул носом, утёрся шарфом, размазывая кровь, и тихо ответил: — Мне нужна помощь. Джокер весь вытянулся в его сторону, прикладывая ладонь к уху: — Что-что-что? Джованни прочистил горло: — Мне нужна твоя помощь. То есть не мне, а... моему брату. Клоун громко втянул носом воздух, медленно выдохнул и опять подошёл к гостю поближе, жадно целясь из прищуренных глаз: — Сперва я подумал, что ты окончательно свихнулся. Зачем-то завершил «улыбку Глазго», хотя задумка была другой. Впрочем, как и у меня. Сбежал из дома — ты ведь сбежал из норы, заботливо вырытой твоим папашей! Идиот! Джованни захлопал ресницами, непроизвольно отшатнувшись от впавшего в ярость Клоуна. Джокер развлекался. Пронаблюдав, как испуг на лице парня сменился непониманием, а потом и страхом, он будто воодушевился: — Всё так предсказуемо! Крысы бегут с корабля. Правда, эта ваша норка больше походит даже не на тонущее судно, а на могилку, но чш-ш, это только между на-а-ами. То, что благодаря папаше ты двинутый в общепринятом понятии социума, это, видишь ли, м-м, скучнова-ато. Но твоя просьба... знаешь... Хм. Это меняет дело! — он энергично закивал головой, причмокивая. — Это сообщает мне, что у нас с тобой заимелась общая цель! Джокер положил руку на плечо Джованни и повёл его к стульям, продолжая: — Я начал с тебя, Джо-бой. Качнул вашу лодку именно с твоей стороны, потому что для тебя у меня уготовлена, как бы это назвать... осо-обая роль. Только немного позже. Но ты оказался готов уже сейчас! И я ведь предупреждал твоего родителя, что именно это и случится. Но, — он цокнул языком, раздосадованно взмахнув рукой, — он как всегда слышал, да не услышал. Парадокс? Нет. Просто синьор Монти входит в число тех, для кого вошло в привычку иметь головной мозг, совершенно не пользуясь им. Шмяк! Шмяк-шмяк-шмяк! И всё. Они уверены, что будут лететь вечно. А мозг, он как парашют. Не смотри на других, всегда дёргай за кольцо, малыш! — Джокер надавил на плечи, усаживая гостя на табурет, сам же водрузился на своё место за столом. Джованни уловил, что сейчас ему нужно в краткой и чёткой форме изложить свой взгляд на их «общую» проблему: — Наш… моему брату... Мой брат в опасности. Отец хочет принести его в жертву ужасному человеку! — У вас в обиходе средневековые ритуалы? — обрадовался Клоун. — Какое доброе сегодня утро! Продолжай. — Он подпёр голову рукой, пребывая во всевнимании. — Это не ритуал, — замотал головой Джованни. — Это... откуп! Наш отец потерял доверие у своего покровителя. Могущественного. Он очень его боится. Боится потерять всё, что ему дорого: власть, деньги, привилегии. Я знаю, что Папа, э-э... то есть Марко ди Папарески, он... женщины не для него, а... в общем, он... он... Джокер почесал затылок, облизал шрамы и вздохнул. — Пе-до-фил. Джованни разинул рот: — Откуда ты знаешь? Джокер закатил глаза: — Оттуда. Одевается щёгольски, но представительно — чтобы вызывать не только восторг, а уважение и доверие. Пользуется мужским, однако же мягким, сладковатым и легкомысленным парфюмом, явно не для привлечения противоположного пола — бабам неосознанно нравятся более отчётливые, основательные и даже резкие ароматы самцов. Регулярно бывает в местах, где скапливается много мальчиков-подростков: спортивные соревнования, музыкальные и театральные кастинги, клубы по интересам и так далее. Меценат. Спонсирует юношеские команды в различных видах спорта. Самолично ездит по детским домам, отыскивает юные таланты, так сказать, и покровительствует особо одарённым пацанам — дабы играть на зависимости, почтении и благоговении. Не был женат, не имеет подружки, не снимает проституток, в обществе дам находится по необходимости и вообще смотрит на оных вскользь, больше равнодушно чем презрительно, или как на обивку мебели, что делает нас схожими, но только лишь в одном единственно моменте, извини, отвлёкся. А в его-то статусе, возрасте, бабле и откровенно франтовом облике за мужиком обычно тянется шлейф из породистых фиф. Вывод? Джованни перевёл дух от восхищения и выпалил: — Вот это да! Супер! Но... выходит, вы знакомы? — Не в этом моём облике. — Ты на его стороне? — задал животрепещущий вопрос Джованни. — Я индифферентен, — дёрнул плечом Джокер, вскидывая голову, как бы давая понять, что его интерес потерян. — Значит... — Джованни понурился. Но, оценив ситуацию ещё раз, решил, что Папа тут ни при чём. Синьор Витторио Монти — вот общая цель. — Так ты поможешь? Ой, в смысле, эм-м, совпадают ли наши интересы в том, чтобы помешать моему отцу? Джокер кровожадно усмехнулся: — Вопрос в том, на что ты готов пойти ради этого? — На всё, — не задумываясь ответил приободрённый Джованни. — Хм-м, как славно! — прорычал Джокер, скалясь. — Даже если твоему папочке придётся очень-очень туго, м-м? У парня сильно стукнуло сердце, но он постарался долго не молчать: — Да. — О-хо-хо! А если нашему доблестному синьору мэру придётся сдохнуть, как дворняжке в переулке и к этому будешь причастен... ты, сынок?! Джованни впал в ступор. В голову полезли воспоминания из раннего детства. Почему-то конкретный момент, когда совсем ещё не седой отец подкидывает его вверх и смеётся, крича: «Вот он! Мой первенец! Мой сын!» Он не заметил, как Джокер оказался рядом, с любопытством таращась в его измазюканное кровью лицо. — Не о том ты думаешь. Хорошие воспоминания — злейший враг. Предатель. Это чары, лишающие разума и воли. Они отбирают будущее, заставляя надеяться на призрачное настоящее — фальшивое, в маскарадном костюме безвозвратно ушедшего счастья. Они выставляют картонные декорации райского сада и подкидывают соблазнительный плод — плод нашего воображения из прошлого, который только выглядит аппетитно, как раньше, а внутри — гнилушка. Как только ты поверишь и ухватишься за него, он тут же рассыплется в пыль. Ты окажешься на руинах упущенной возможности, и тогда выбор будет невелик. — Тёмные глаза с бесовскими огоньками-отражениями жёлтого света ламп обречённо взирали на что-то исковерканное внутри Монти-джуниора. Джованни совершенно потерялся и уже не смог совладать со своими эмоциями. Не в силах терпеть стыд за свои слёзы, он закрыл глаза ладонью. Клоун довольно улыбнулся, глядя на бедолагу. — Ну-ну, не печалься. Так уж и быть. Я обещаю, что смерть его не будет бесславной. Наоборот, об этом напишут в газетах, а ещё лучше — мы устроим ему отпущение грехов в прямом эфире! Пусть эти слёзы станут последними, Джо-бой. То, что ты переживаешь сейчас, я проходил будучи лет на десять младше тебя. Надеюсь, ты понял, что разница только в выборе. Выбор неизбежен. Жизнь — это череда выборов. Если мы делаем правильный выбор, то получаем приз; если не правильный, то — ровно то, что заслужили. Тебе придётся выбрать между вершением твоего собственного правосудия и моим использованием тебя как слабого звена. Надеюсь, что папочкиного в тебе меньше, чем мамочкиного. — Он хлопнул приходящего в себя юношу по плечу и подмигнул. Мать. Когда Джованни вспомнил её скуластое лицо с печальными глазами, то опять чуть не разрыдался. Но когда он вообразил, что станет с мамой, если отец продаст Карло Папе... — Я сделал выбор! Джокер осклабился, собирая шрамы в бугры: — Вот теперь мы компаньоны! — Теперь вы спасёте Карло? — Надежда снова затеплилась. — Видишь ли, малыш. Я забыл дома свою чёрную остроухую маску и верный бэтпод, — Клоун сделал брови домиком. — Прости меня. Но! — Он вдруг многозначительно поднял указательный палец вверх: — Мы ком-пань-о-ны-ы-ы. Всё, гуляй пока. — Я свободен? — Пока. Несмотря на всё, слово «компаньоны» Джованни понравилось: соратники или подельники, те, у кого есть общие интересы. Это вполне подходило для общего дела. Перед тем как выйти к верзилам, ждущим с холщовым мешком наготове, он всё-таки решился на мучивший его вопрос: — Я слышал, что... ты мой брат по отцу. Что скажешь? — Хм-м. Скажу, что у тебя есть уши. — И только? Джокер зло усмехнулся. — Я ведь не спрашиваю тебя о том, почему же ты не спрашиваешь меня — зачем мне взбрело в голову уничтожить твоего отца. Почему, почему, почему же, а? — Он снова нагнулся, заглядывая в глаза Джованни и быстро закивал: — Просто мы оба знаем ответы на свои вопросы. Тут в каморку вполз тощий паренёк на полусогнутых ногах, и Джокер тут же переключился на вошедшего. — Сам пришёл! Смотрите-ка, каков герой. Герой! Ты герой? Герой?! — психопат набирался злобы с каждым словом. — Ты у нас геро-ой. А героям у нас что полагается, м? — Джокер взял его за лицо одной рукой и сдавил, всё спрашивая. — Хм? Говори, что заслуживают герои?! Возможно, у парня отнялся язык, но он всё же вымолвил: — Н-н... награду! — Н-н-наград-ду они заслуживают, да-а! — издевательски передразнил Джокер и вдруг накинулся на него, повалил на пол. — Держи свою награду, герой! — И с размаху воткнул нож прямо в открытый и уже вопящий рот несчастного по рукоятку. В щёку. В глаз. Джованни если и хотел ещё что спросить, то предпочёл созерцанию алых фонтанчиков, брызгающих в резвящегося Джокера, отдаться в большие преступные лапы Сэма и даже собственноручно натянуть на свою голову мешок, только чтобы его поскорее увезли отсюда куда подальше. — Стоять, — услышал вдруг Джованни уже через мешковину слегка запыхавшийся, но подозрительно весёлый голос Джокера. — Дайте-ка его сюда. Верзилы тут же вместе с волосами сорвали мешок с головы бледного как полотно парня и толкнули обратно в комнату, где Клоун, хихикая, вытирал нож о толстовку уже навеки умолкнувшего тощего. — Телефончик с собой, Джуниор? Джованни отлепил присохший к нёбу язык: — Он у них. — Бросил взгляд за Сэмюэла с напарником. — Сэмми, ну как не стыдно? — притворно укорил шут. — Мы действовали по инструкции, босс, — тут же пробасил Сэм, оправдываясь. — Какие формальности могут быть? Мы ж с ним теперь практически братья-близнецы! — Джокер наклонился к Джованни так, что их лица оказались рядом, взял парня за щёки и, несмотря на его шипение от боли, потянул в стороны, изображая улыбку. — Сфоткай давай нас. Порадуем папулю. Сэмми сначала нахмурился, потом вытащил телефон и сделал фото. — Звони папочке, — растерявшийся Джованни еле удержал телефон, который шустрый Джокер подкинул в воздухе. — Давай, давай. Волнуется, небось, ищет тебя. Нехорошо так с родителями поступать. — А-э-э что мне ему сказать-то? — Правду и только правду. Поколебавшись ещё секунду, Джованни набрал отца, Джокер тут же выхватил телефон и приложил к уху. — Джованни! — Витторио Монти с облегчением ответил на входящий от сына. Он только что дал приказ охране разыскать пропавшего, а сам встречал неотложку для комиссара Косты. — Где ты? — Папа-аша! Я так скучал по нашим играм, по задушевным беседам у камина, по твоим отеческим наставлениям! — понеслось из трубки. — А ты скучал по мне, м? Только давай честно, я терпеть не могу, когда мне врут. Врать имеет право только тот, кто знает всю правду — всю-у-у. Поэтому врать можно только и только мне. Монти молча кивнул медработникам, куда проходить, зачем-то присел на диван в холле, тут же встал и снова сел. Сердце заклокотало в горле от уже знакомого насмешливого голоса. Он не успевал осмысливать фразы, как будто некоторые слова были намеренно пропущены. Игра в шарады просто. Единственное, что он держал в фокусе, — определившийся номер. — Эй, папаша? Ты где там?.. Ты только не помирай раньше срока. Ты мне ещё живым-невредимым нужен. У нас ведь ещё уйма дел впереди! — Где... Где мой сын?! Что ты с ним сделал, ублюдок?! — Он опять вскочил, делая знаки секьюрити привести начальника охраны. — Эх, папаша, — обиженно прогундосил Джокер. — Ублюдок и есть твой сын. И он так по тебе страдал, знаешь... — он всхлипнул. — Он так страдал по тебе, так мучился, что бросил всё и прилетел к тебе, чтобы... ох. — Эй! — завопил Монти. — Я найду тебя, ты понял?! Мразь! — Папа, я здесь. Всё хорошо. Монти опешил, услышав голос сына: — Джованни?! Где ты? Как ты попал к нему? Что, что ему надо?! — Так тебе сразу и скажи, — снова глумился Клоун. — Гуляем в парке. Встретились по-родственному. Ты же не будешь против воссоединения семейства, м? — Сука-сука-сука-сука-а-а! — заорал Монти на влетевшего главного секьюрити Пьетро Моретти, потому что телефон сына уже бултыхнулся в ржавый сортир. — Чего стоишь? Быстро в парк! — В какой парк, синьор? — Не знаю, в любой. Во все парки! Вы слышали?! Прочесать все парки! — Это был Джокер? — Джованни у него! — Он требовал выкуп? Какие он выдвинул условия? — Не знаю! Никаких условий! — Он требовал, чтобы вы приехали в какой-то парк? — Твою мать! — Витторио схватился за голову. — Нет. Ничего он не требовал и... Какого хрена вы не уследили за мальчишкой?! — Монти злобно оглядел охранников вытаращенными глазами, взял тяжёлую бронзовую статуэтку Кориолана с невысокого стола и принялся крушить ею сей же несчастный предмет мебели. Охрана предупредительно разошлась в стороны, чтобы не мешать успеху в развернувшемся действе. К тому же, издалека и обзор получше. В комнате, смежной с холлом, двери отворились, и показались санитары «скорой» с носилками, на коих лежал мертвенно-бледный Коста с кислородной маской на лице. Потный и красный Монти, изрядно запыхавшись, замер, бросив на пол побитого Кориолана и поймал на себе пристальный и очень нехороший взгляд врача. Доктор на минуту остановился, поравнявшись с хозяином дома: — Обширный инсульт. Мы увозим его. — Если что-то понадобится, то обращайтесь прямо ко мне. Он будет жить? — Состояние нестабильно. Это всё, что я могу сказать. До свидания, синьор мэр. — Врач поспешно покинул дом, и вскоре раздался быстро удаляющийся звук сирены неотложки. Монти готов был крушить всё и дальше, только понимал, что это его собственное отчаяние бьётся слепой яростью в жилах. — Вы пока ещё работаете на меня. Так какого... — осёкся и тяжело перевёл дух, вытирая ладонью капли пота со лба. Посмотрел в глаза каждому, но уже не как синьор мэр, а просто как растерянный и беспомощный человек. — Найдите моего сына.

***