***
Клэр и Марджори ехали к доктору Квинзель. Вернее Мардж везла племянницу на своём джипе прямиком с кладбища. Они побывали на могиле Дитриха и Марианны фон Дискау. И, конечно же, у Биттера О'Шонесси. Клэр нарекла его Биттер*, потому что вечной горечью он стал для неё до скончания времён. Биттера пришлось выпрашивать у медперсонала. Когда врач устал пытаться вразумить пациентку, что это ещё не человек, а эмбрион — плод в лучшем случае, и что у неё будут ещё дети, отдал всё же распоряжение, и мёртвый зародыш был подцеплен щипцами из кровавых ошмётков, омыт, заформалинен, переложен в вакуумный контейнер и благополучно отдан ей в руки, — только тогда вконец обессиленная, почти ополоумевшая Клэр смогла упасть на больничные простыни и заснуть в обнимку со своим горем. Биттер уместился в крохотной шкатулке цвета самой синей тоски. Ей необходимо было его похоронить — своё крохотное бесконечное горе. Чтобы вокруг мраморной плиты горестно завывал ветер и росла горькая трава из горчащей почвы. Чтобы горе, исходившее из души Клэр, проливалось горемычным дождём на горькую землю и находило там свой прогорклый покой. Они оставили на кладбище конверт с фотографиями, подброшенный к дверям квартиры О'Шонесси. Дактилоскопическая экспертиза не обнаружила посторонних отпечатков ни снаружи, ни внутри конверта, и Питер вернул его опечаленным женщинам. На том и порешили: Клэр выкопала ямку между надгробием родителей и нерождённого сына, вложила анонимное послание туда и присыпала землёй. Марджори мысленно заламывала руки, наблюдая, как сжимает зубы племянница, проделывая вынужденные манипуляции. Не выдержав, сказала: — Мёртвое мёртвым, а живое живым. — Обняла и крепко сжала поникшие плечи Клэр. — Сейчас ему было бы полгода... или меньше, — отрешённо улыбаясь отозвалась племянница, посмотрев вдаль. — Интересно, на кого он был бы похож? — Ни на кого. У каждого свой путь. И если у человека судьба не увидеть света белого, значит так было задумано всевышним. А он точно мудрее нас. Не гневи бога лишний раз, дорогая. — Мардж мягко подтолкнула Клэр по направлению к дорожке, ведущей на выход из этого последного пристанища. Возвращались в полном молчании, будто подобрав с места скорби обломок гробовой тишины. Клэр не позволила даже радио, которое Марджори никогда не выключала в машине. А за окнами всё мелькало в серых тонах: небо, деревья, дома, асфальт и даже лица горожан. И было удивительно, как это Мардж различала цвета светофоров. Она припарковалась и спросила: — Мне пойти с тобой или ты сама сделаешь всё, что надо, без надзирателя? Клэр поджала губы, высаживаясь. — Тебя там ещё не хватало. Поезжай, пожалуйста, домой. Обратно я сама доберусь. Через парк. — Хлопнула дверцей и, не оглядываясь, застучала каблуками по мостовой к сверкающему зеркальными стенами бизнес-центру. — Ага, проходили уже твоё «через парк». — Марджори и не собиралась уезжать. Подождала, пока племянница скроется из виду, вышла из машины и поспешила следом. Она дала обещание Питеру и себе самой, что поможет с Клэр, а Марджори не любила нарушать обещания.***
При стуке в дверь сердце болезненно ёкнуло — ударило глубоко и затяжно, будто специально, чтобы продлить мучительные ощущения. Может ли стать невыносимее приближение момента истины? Какой он, предел терпения? Сколько раз она будет задавать себе этот вопрос? Осталось ведь всего ничего до финишной ленточки, ну, надо же потерпеть, не отвлекаться. Просто держать в фокусе одну лишь цель, а не средства её достижения, ни прошлые, ни будущие, иначе никак. Только дело в том, что финиш-то может обернуться новым стартом, зловещим и смертоносным. И Харлин ещё не решила, принять в нём участие или нет (если что), гнала настырные мысли, осаживала себя как могла — вдруг всё не так худо, как она себе накрутила? Но это ведь уже не обыкновенное женское коварство. Проклятье — подойдёт куда вернее. Она отворила дверь и улыбнулась: — Здравствуйте, Клэр. Приятно работать с людьми, проявляющими мужество в стремлении к исцелению. Вы борец! — Жаль, что всё сказанное не имеет ко мне никакого отношения. Я тут исключительно из-за мужа и тёти. Добрый день. «Даже не напоминай. Пришлось попотеть, чтобы ты снова явилась». — И это уже большой шаг, показатель того, что вам не наплевать на близких. Удалось же вам умерить эгоизм в пользу семейных отношений. Располагайтесь, прошу. — Скажите, доктор, сегодня будет всё то же скучное промывание мозгов вперемешку с призывами к совести? Доктор неодобрительно цокнула языком. — Непринуждённый цинизм говорит о том, что вы всё ещё чувствуете себя уязвимой. Но не передо мной нужно выставлять щит. Снимите доспехи, ведь так проще победить врага в себе самой, — тут Харлин загадочно подняла бровь и понизила тон: — Сегодня будет гораздо интереснее. Вам понравится. Обещаю. Но только, если полностью доверитесь мне. Клэр равнодушно пожала плечами: — Придётся. Вижу, что и в карты играть не будем. Сегодня ваш забывчивый картёжник не оставил своей колоды, — констатировала, усаживаясь на кушетку. «Ишь, какая остроумная». — В карты не перекинемся, но в другую игру сыграем. —Эх. В последнее время я почти что полюбила играть в карты. В глазах Харлин вспыхнула плотоядная хитринка: — Ну, хорошо. Так и быть, сыграем в воображаемые карты! Ваш ход первый, Клэр. — Мой? — удивилась пациентка. — Это как-то нечестно. Давайте кинем жребий, что-ли. «Кто бы тут разглагольствовал о честности». — М-м... может, посчитаемся? — Как вариант. Харлин подошла к кушетке и начала проговаривать считалку, сопровождая каждое слово характерным жестом ладони, отмечающим поочерёдно участников: — Ини, май, бини, май, бу — трое залезли в трубу. Ини, май, бини, май, бе — смерть улыбнулась тебе. Рука доктора Квинзель указала на Клэр. — Классная считалочка, — заценила «избранная». — Наверное, с детства помните? — Только что придумала, — хмыкнула доктор. — Впечатляет, — улыбка Клэр слегка искривилась. — Пустяки. Я шучу. Ваш ход! — А в какую игру мы играем, напомните? Чтобы знать, с чего лучше ходить. — У нашей игры нет ни названия, ни правил. Сплошная импровизация. Ходите с той карты, которая импонирует больше остальных. Клэр задумалась. Всё казалось ещё страннее, чем в первый раз, несмотря на то, что никаких Пеннивайзов и словесных откровений не было. Но сама доктор вела себя иначе и считалочка тут ни при чём. Что-то появилось во взгляде, что-то... маниакальное? Или это просто свет так отражается в водянисто-голубых глазах? Или всё нормально, ведь всего-то-навсего второй сеанс, и судить пока не о чем? Хотя, как именно должен вести себя психиатр, Клэр знать не могла, но интуиция тянула руку вверх, как отличница-выскочка. — Подумайте, Клэр. Хорошо подумайте, с какой карты надо начать. Не спешите, — кивала Харлин, медленно передвигаясь к своему месту за столом. Не будучи картёжником, Клэр знала, что самая что ни на есть карта это джокер. Но называть её никак не хотелось. Вот просто до одури, до колик, до крови из ушей не хотелось назыв... — Джокер, — соскользнуло с языка. Клэр сразу полегчало, она заёрзала на кушетке, устраиваясь поудобнее, и невинно взглянула на доктора. Харлин победоносно вскинула голову. — Хорошо, Клэр. Очень... логично, — она полезла в ящик стола, выложила папки с какими-то бумагами, стопку газет и журналов и строго посмотрела на пациентку поверх очков: — Итак, джокер? — Да, — кивнула Клэр. — Ваш ход. — Конечно, мы просто играем. Но, видите ли, миссис О'Шонесси, — Харлин лёгким жестом смахнула пыль со стопки папок на столе, — джокер — не всегда лучший... или тот самый выбор. Клэр нахмурилась и заморгала: — А что плохого? Это ведь самая сильная карта и самая непредсказуемая. — Да, именно, точно. Но мы сейчас не в покер играем, а импровизируем, и обычные значения карт отменены. — Отменены? — машинально переспросила растерявшаяся Клэр. — Ясно. То есть джокер уже не тот. Ну, если честно, то я и не хотела с него ходить. Можно мне переходить? Я на самом деле не хотела выбирать джокера, это правда. — Не хотели. А в "Аркхэм" к нему пришли. Очень душно и совсем темно. До мистики материальный взгляд психиатра тыкался во все её кожные покровы, норовя отыскать плохо защищённый участок и прорваться внутрь. Клэр понурила голову и закусила губы. И страшно посмотреть на докторшу снова, казалось, что всё произошедшее между ней и Джокером мисс Квинзель высосет, как всеядный Дементор. Проклятое чувство вины сразу же распустило перья, обмахивая Клэр огненным веером отчаяния. Дура она дура, упустила-таки свою догадку о том, что Харлин Квинзель могла запросто быть в курсе её встречи с Джокером хоть бы и под другим именем. Отнекиваться бесполезно и даже опасно, наверняка в уликах запись с камеры. Почему, почему Питер изо всех психиатров Готэма выбрал именно этого?! Пропади он пропадом! «Спокойно. У тебя нет никаких скелетов в шкафу. И шкафа тоже нет». Когда первая волна эмоций во главе со стыдом сошла и к Клэр возвратилась способность соображать, она быстро приняла решение не сдаваться без боя: — Я не просто так к нему приходила, — переборщив с серьёзностью выражения лица, объяснила она. — Правда? — Харлин еле сдержала злобный смешок. — В смысле, вы не так поняли. Я... — А откуда вы знаете, как именно я поняла? — Харлин прилагала усилия, чтобы сдержать гнев. — Почему вы улыбаетесь? — Простите ради бога, Клэр! Просто вы такая... — она прокашлялась, — непосредственная. Продолжайте, пожалуйста. Клэр возмущённо выдохнула и пояснила: — Я тогда работала в газете и писала статью о реабилитационном центре. Мне нужно было... ближе увидеть эти искалеченные души, глубже понять весь ужас их существования и наказания. — У вас ведь нет специального образования, чтобы давать объективные оценки болезням и преступлениям. И на журналиста вы не учились. На кого был рассчитан ваш материал, на таких же дилетантов? — Я числилась внештатным корреспондентом. Не вижу ничего плохого в том, чтобы дать людям больше информации, они имеют право знать о трудностях их сограждан. Это был бы просто один из миллионов взгляд на проблему общества, в котором мы все живём, абсолютно все, и дилетанты, и супер профессионалы! — Был бы? Что же, статья так и не вышла? — Нет. — Кажется, я догадываюсь, почему. Сказать? Клэр вызывающе посмотрела на психолога: — Валяйте. — Предполагаю, что вашим суждениям не хватило должного беспристрастия к душевно больным преступникам. Как здесь и сейчас. А в нашем доблестном городе не очень-то любят сочувствующих криминалу. Клэр опустила глаза, чтобы спрятать в тени ресниц смешинку, ведь никакой статьи-то и не было: — Браво, доктор Квинзель. Редакция приняла решение, что эта публикация может плохо сказаться на репутации газеты. Харлин снисходительно покачала головой: — И вы выбрали для своего, кхм, опыта, говоря вашими же словами, самого сильного и непредсказуемого из колоды психов? — злая ирония так и вспорхнула над словами. — Доктор Квинзель, статья не вышла, так что давайте не будем тратить на это время. — Дело не в ней, миссис О'Шонесси, а в том, что лично вас побудило взяться за такую тему? Клэр чувствовала, что ничем хорошим этот разговор не закончится, ибо не для этого начинался. И как бы ни стоял сейчас перед глазами тот самый Джозеф Керр в бандане под дождём, всё равно она никогда не расскажет правды. Это её сокровенное, пустившее корни в её плоть и пившее её кровь. — Готэм. Хм, странно: вы, только что растолковывавшая местные нравы, и не понимаете. — Понимаю или нет, неважно. И если бы даже у нас была бы приятельская беседа, то всё равно мне было бы непонятно такое рвение именно от вас, неприметной жены адвоката, ни разу ничем не проявившей себя в общественной жизни. — Неприметной для вас, — уточнила Клэр. — Разве психологам позволительно выдавать своё субъективное мнение за объективное? Квинзель развела руками: — Вы сегодня явно на коне, миссис О'Шонесси, и Питер может гордиться. Но это был простой речевой оборот. Вы ведь не будете со мной спорить, что общественность пока что не нашла своего активного деятеля в вашем лице? — Возможно, это и был бы мой первый раз, не допускаете? Харлин кивнула: — Допускаю. Но давайте теперь рассмотрим не причину, а следствие вашего общественного порыва. Его отголоски, — она сделала многозначительную паузу. — Знаете, кто ко мне приходил? Клэр вздёрнула подбородок, давая понять, что пребывает в крайнем любопытстве, и скрестила руки на груди. — Джеймс Гордон. Расспрашивал о вас. — Что он хот-тел узнать? — у Клэр вдруг зуб на зуб не попал. — Знакома ли я с вами и не встречала ли я вас в "Аркхэме". — И что вы ему сказали? — Правду. — Какую? — Правд бывает несколько? — усмехнулась Харлин. — Нет. — Клэр и обхватила себя руками за плечи. — Надеюсь, что у нас одна и та же правда. — Когда он приходил? — Клэр уже трудно было сохранять спокойствие, она вся напряглась, сдерживая дрожь. — Когда ещё был в должности. — Вы сказали, что я посещала лечебницу? — Нет. Я же не знала вашего настоящего имени. — Но... теперь знаете. — Клэр испытующе взглянула в глаза Харлин. — Не волнуйтесь. Врачебная тайна. — Я обязана вам, доктор Квинзель. Спасибо, — выдавила она. «Заигралась ты». — Не стоит благодарности. В вашем интересе к Джокеру не было ничего личного, вы ведь собирали материал как журналист. Почему так занервничали при упоминании Гордона? «Не выйдет из меня двойного агента». — Откровенно сказать, я недолюбливаю полицейских. Особенно детективов, инспекторов. Они такие дотошные и всегда всех подозревают. Того и гляди, что-нибудь повесят. А там, пока докажешь, что невиновен... — Она прижала влажные ладони к коленям, глядя, как доктор кивает в такт её лжи. — Вам ли об этом переживать, миссис О'Шонесси? — повела бровью Харлин. Клэр улыбнулась, стремясь перевести всё в шутку: — Сапожник без сапог, как водится. Теперь я перед вами в долгу, — раздосадованно заключила она. — А я не люблю должников, поэтому сразу даю вам возможность искупить этот долг. Просто ответьте на вопрос, и мы квиты. Клэр, как вы думаете, почему комиссар Гордон интересовался вашей персоной по делу побега Джокера? — Я не знаю, — дёрнула плечом Клэр, стремясь казаться отрешённой. — Ну, это не ответ. Или нечестный ответ. Вы ведь не любите поступать не по совести. Попробуйте ещё раз. — Возможно, потому что я была женой его адвоката? — возвела глаза к потолку пациентка. — Были? Что это значит? — Э-э, в смысле потому что я жена его адвоката. — И снова нечестно, ведь ваш случай нетипичен. Хорошо, я поставлю вопрос иначе. Зачем вы приходили к Джокеру? — Я писала статью о заключённых "Аркхэма" и об их реабилитации в... — Зачем именно к Джокеру? — Снова допрос? — возмутилась Клэр. — Вы тяготитесь долгом, а я даю возможность его отдать в виде простого ответа. К тому же, я ничего не сообщила полиции. — Тогда это манипуляция и шантаж. — Нет. Напоминаю, что вы находитесь на приёме у врача, а доктора задают вопросы для выявления причины расстройств, чтобы назначить эффективное лечение. Я просто подыграла вам. — Хорошо, — Клэр поискала взглядом вокруг. — Я хотела побороть свой страх перед психопатом-убийцей и попытаться понять то, как он мыслит. Харлин огорошенно хохотнула: — Неужто вы думали, что способны копаться у него в голове? Это же... — лицо её вытянулось. — Стойте. Вы что, хотели оправдать его? Клэр отрицательно замотала головой: — Нет! Только лишь заглянуть внутрь и... понять мотивы, из-за чего он так поступает. — Это просто детский лепет какой-то! Лучшие специалисты не смогли достать его, а вы тут... — она резко взмахнула рукой, не в состоянии подобрать нужных слов. — К дьяволу специалистов! Ну, подумайте же, какие могут быть мотивы у больного человека? — выдохнула Харлин, тараща глаза, и сама же ответила: — Болезнь! Клэр снова опустила голову. — Так мой ответ принят? — Либо вы наивны до, простите, идиотизма, либо... вы водите меня за нос. — Квинзель поправила очки. — Для того, чтобы водить за нос, нужна причина, а у меня её нет, — парировала Клэр. — Я говорю как было на самом деле. И мне плевать, что я полная идиотка в ваших сверх профессиональных понятиях. — А после общения с Джокером ничего не изменилось? Клэр вжалась в кушетку: — Где? Харлин нетерпеливо цокнула языком: — Тема вашей статьи осталась прежней, вы всё так же собирались призывать людей быть милосерднее к маньякам? — Я не призывала к тому, чтобы потакать им, жалеть и смягчать приговоры. Только лишь задуматься о том, насколько им и их близким тяжело продолжать жить дальше с таким клеймом. — Серьёзно? О, я уверяю вас, им, — доктор легонько постучала костяшками пальцев по кипе на столе, — всё равно. Большинство в полном неведении, кто они, где и за что находятся. А что до близких, то у того же большинства их давным давно нет: или были убиты самими же психами, или все отношения были прерваны задолго до клиники. Есть, конечно, исключения, которые только подтверждают это правило. Но мне любопытно, как же вы собирались преподнести ваши душераздирающие истории о несчастных маньяках-убийцах? И особенно о Джокере — он-то совсем не тот, о ком стоит писать под таким социальным углом. — Говорю же, я не собиралась обелять и... — Смотрите, кто такой Джокер. Не обращая внимания на возражения, доктор Квинзель открыла самую верхнюю папку и начала читать дело заключённого под номером «441979» Джокера с самого начала. Клэр посмотрела в окно: валил снег. Огромные, мокрые и тяжёлые хлопья. Руки доктора взялись за одну из газет, отыскали нужную страницу и передали эстафету строгому голосу их владелицы. Неба не было видно из-за падающих белых лепёх. Клэр захотелось выбежать на улицу и подставить лицо и ладони, даже уши, чтобы снежинки набились внутрь и пропал бы этот монотонный звук. Зашелестел какой-то журнал, и снова упрямый голос поведал об очередных деяниях готэмского Клоуна. Серое небо побелело за окнами. Скоро Рождество и именно сейчас, в этом неуютном помещении почему-то отчётливо повеяло зимним духом. Папка сменяла папку, шелест на шелест, монолог на монолог. А снег падал на тротуары и таял, превращаясь в грязную воду. Стоп... «Почему у неё в столе лежат наготове материалы по Джокеру?» — Клэр снова выпала из равновесия и летела вниз. — ...и в заключении всего этого добавлю от себя, что ни разу ещё я не встречала человека, тем более женщину, жаждущую аудиенции с Джокером. Спросите любую, хоть социальный опрос проведите, но не сомневайтесь, что большинство будет желать ему смерти. И это норма. Он психопат. Его боятся врачи, охранники, персонал клиники. Скольких он уже извёл за время заключения, вы знаете? К примеру, он откусил кончик носа одному психиатру, да о чём вообще тут можно разглагольствовать? Вы слушаете меня, Клэр?! — воскликнула Харлин, внимательно смотря на заторможенную реакцию пациентки. — Доктор Квинзель, вы больше не работаете в "Аркхэме", почему у вас до сих пор его дело? «Вот же чёрт». — Потому что я пишу о моём бывшем пациенте статью. — Ничего себе, какое совпадение! — Вообще-то это был секрет. И я надеюсь, что вы его сохраните. — Да мне просто и делиться-то не с кем. Вы тоже находите Джокера достойным какого-нибудь литературного изыска? — съязвила Клэр. — Изыска? — гневно переспросила Харлин и взялась за душку очков. — Это научная работа. Скажите-ка лучше, Клэр, а как ваш супруг отнёсся к визиту в "Аркхэм"? «Интересно, а "нашему супругу" уже доложено?» — Я никогда бы не сказала ему об этом. — Почему? — Он был бы против. — Неужели он не имеет право знать, что его любимая жёнуш... кхм-кхм, жена подвергается смертельной опасности? — Смертельной — это уж слишком. Нет, закованный в кандалы, он ничего бы не смог сделать. — Бесстрашной я вас не назову, так как при одном упоминании Гордона вы задрожали. И до сумасшедшей вы не дотягиваете. Пока. Так что, скорее всего вы испытываете к Джокеру... симпатию или того хуже — влечение? — вдруг донеслось до ушей Клэр, будто прошило автоматной очередью. — Что? — выпучила она глаза, отрываясь от мягкой спинки кушетки. — Что я испытываю? — Я не знаю. Я спрашиваю вас, Клэр. — Как можно нормальному человеку испытывать к Джокеру... что-то подобное? — Совершенно точно подмечено — нормальному. Ведь что такое норма? Никто не может дать абсолютных значений. Это невозможно. Границы нормальности допускают небольшие колебания. Homo sapiens¹ — существо неоднозначное и противоречивое. Например, нормальному человеку может не хватать острых ощущений, и это не новость и не отклонение, а элементарная рутина или недостаточность функции надпочечников. Всё можно объяснить. А вот представьте, к чему ведут однообразные, скучные взаимоотношения между мужчиной и женщиной? Нехватка гормонов радости в организме и того же адреналина, кстати. Ну, а влечение? Не оттуда ли оно возникает? Неосознанное, неконтролируемое, постыдное и так далее? Да ещё к криминальному элементу — убийце и маньяку. Тут сразу двух зайцев одним выстрелом можно положить. Верно, миссис О'Шонесси? Клэр задохнулась ещё на "скучных взаимоотношениях": — Нет, — сдвинула она брови, не веря, что эту тему придётся обсуждать на самом деле. — Я никогда такого не испытывала. — Чего именно? Нехватки гормонов или чётких границ? — Квинзель уже увидела, что мишень задета и нужен более точный выстрел. Клэр старалась храбриться: — Я понимаю, к чему вы клоните, доктор Квинзель. Только не пойму, зачем это вам? — Мне? — удивлённо подняла брови Харлин. — Вы всё перепутали. Это вы — пациентка. — Я же вижу, как вы старательно склоняете меня согласиться. Но я повторяю, что никогда не видела в Джокере ничего, кроме интересного материала для моей статьи. — Тогда почему вы не сказали мужу о вашем визите в "Аркхэм"? — Зачем мне отвлекать его такой ерундой? У него своя работа, а у меня своя. — Так ерунда или работа? Определитесь. — Легко. Должность в компании УЭ несоизмеримо ответственнее и прибыльнее работы внештатной журналистки. — И снова отговорки, — Харлин хищно прищурилась: — Будучи лечащим врачом Джокера я пересматривала запись вашего свидания много раз и как специалист смею утверждать, что превосходно разбираюсь в пресловутых эмоциях, реакциях, вербальных и невербальных жестах и во всей этой прочей дребедени! Она всё дальше и глубже продвигалась в самые беззащитные слои сущности Клэр. Словно кралась по узкой вентиляционной трубе, стараясь даже не дышать. И многое становилось очевидным. Но нельзя убедиться, что горчица достаточно остра, не попробовав её на язык. И сделать это можно только сказав то, что сводило с ума саму Харлин много месяцев, истязало и рвало на части. Если бы не цель, Харлин никогда бы не доставила этой женщине такого удовольствия. Она вдохнула и выдохнула, собралась, сосредоточилась и перешла к неизбежному: — Клэр, вы помните, какое обещание дал вам Джокер перед тем, как его увели? Как же не помнить. Не забыть — так будет точнее: «А сегодня вечером, перед сном, я обещаю тебе, детка, а-ха-ха, что я даже буду представлять твои сиськи, а может, и ещё чего послаще, когда моя правая рука будет...» «Чёрт. Ответишь помню, так она скажет, что я никак забыть не могу и бла-бла. Ответишь не помню — укорит во лжи, ибо корреспондент, собирающий информацию, вряд ли забудет хоть слово!» — Это... отвратительно! — За напускным возмущением она попыталась скрыть неимоверное смущение. — А вы знаете, что он сдержал своё обещание дважды? «Так. Поехали. Смотри. Смотри на меня, доктор. Смотри внимательнее. Я сглотнула, значит в горле у меня пересохло или спазм. Даю подсказку — это спазм. Моё дыхание тут же сбилось (ещё бы, ведь я знаю, что за мной наблюдают, как и за ним когда-то), ноздри затрепетали — мне явно не хватает кислорода. Глаза заморгали и опустились долу, межбровные складки проступили, рука непроизвольно дёрнулась, да я деть себя не знаю куда, но великое усилие над собой творю — пытаюсь держать себя в руках, в проклятых трясущихся руках! Ну, что же ты видишь, доктор?» — Что с вами, Клэр? — Ничего, — вытолкнула она слово дрожащими губами. — Он просто... больной человек. — Ваш ответ звучит прямо противоположно и вашим словам, сказанным о Джокере ранее, и вашим чувствам. — Неправда. Вы не имеете понятия о моих чувствах. Вы ошибаетесь! «Ещё как не ошибаюсь!» — Клэр, вы можете обманывать кого угодно, даже себя саму. Но не меня. Смотрите, в этот самый момент вы же снова хотите сбежать. Опять струсить, спасовать перед проблемой. Да, надо признать, что проблема есть, и она огромна. Так сделайте над собой ещё одно усилие, примите вызов. Поймите, не я ваш враг, а вы сами. Так взгляните в зеркало и поборите демона раз и навсегда! Клэр как раз и боролась сейчас с тем, чтобы не дать Харлин прослыть правой в своей самоуверенной и пафосной тираде. Да, ей очень хотелось выйти вон и освободиться от назойливых проповедей докторши. Но удерживало то, что она всё-таки сделала выбор не в пользу Джокера. А психотерапевт внимательно наблюдала за пациенткой, как глотающий слюну паук за мухой, так неосторожно задевшей крылышком паутину: ловко ли сплетена сеть, достаточно ли узелков и хорошо ли они затянуты? — А ваше полуночное ранение, после которого вы потеряли ребёнка? Одно только это должно смотивировать вас на благоразумие. Как можно было в нашем городе в ночь излюбленного преступниками праздника разгуливать одной-одинёшенькой? Есть только одно объяснение. Клэр, признайтесь, за что вы хотели себя наказать? Полуправда-полуложь, выстроенная частично на фактах, частично на догадках доктора, перемешалась в таких пропорциях, что не очень крепкая психика Клэр дала брешь. Она заплакала. И тут Харлин поняла, что больше не выдержит ни одного такого сеанса, ни одного поганого возгласа, ни одного наглого взгляда, — сыта по самые гланды. Момент наступил, и пора, наконец, перейти к завершающей стадии. Она сделала выдох, как перед выстрелом, взяла коробку салфеток и подошла. — Успокойтесь, пожалуйста, Клэр, — положила салфетки на колени расклеившейся пациентки, взяла стул, присела рядом о постаралась принять максимально сочувствующий вид и елейный голос. — Чем вы так казнитесь? Ведь мне... нам очень важно, чтобы вы были как можно честны. Иначе, как я смогу помочь? Нет ничего страшного в том, что вы признаете очевидное. Мы должны знать характер проблемы, чтобы решить её. И не забывайте о тайне пациента, ни одного звука не выйдет за пределы этих стен, ведь вы же сейчас о муже думаете, я знаю. Ну-ну... не надо плакать, возьмите салфетки. — Извините, — Клэр с досадой утиралась. Она ненавидела себя за это. Никак не удавалось вовремя тормозить. Душевное неблагополучие очевидно. Доктор достала миниатюрный стеклянный пузырёк из кармана, с небольшим усилием вытянула пробочку и поднесла к покрасневшему носу миссис О'Шонесси: — Вот отличное средство, которым я часто пользуюсь. Просто сделайте пару вдохов, это поможет успокоиться, Клэр. Вот так. Ну, кто вам сказал, что испытывать светлые чувства к преступнику, маньку — это плохо, постыдно или уголовно наказуемо? И я поначалу попала под отвратительное обаяние Джокера, да-да. Он казался мне таким... не таким как все. Это же аксиома, когда хорошим девочкам нравятся плохие мальчики, потому что подсознательно они хотят их исправить. Понимаете? Поэтому нет ничего плохого даже в любви к маньку-убийце. Вы просто неосознанно хотите помочь ему выкарабкаться из его... чёрной дыры. Всего лишь. «ЧЁРНАЯДЫРАВСЕГОЛИШЬ». У Клэр всё поплыло перед глазами, замутило, повело в сторону. Она вцепилась в руку Квинзель, чтобы не упасть на пол: — Вы не понимаете. Я его не просто люблю. — Вы с ним... встречались ещё раз? После его побега? Он преследует вас? — Пульс Харлин задолбился острым клювом в висках. Приступ дурноты перешёл в состояние необъяснимой эйфории и непреодолимого желания поделиться распиравшими её подробностями: — Вы и представить себе не можете, что это значит — встречаться с Джокером! — сообщила Клэр, глядя широко открытыми глазами на окаменевшую Харлин, всё так же крепко держа её за руку. Харлин помрачнела. Тогда, на девяносто восьмом этаже Башни Уэйна, приложив ухо к щели под дверью, она услышала фразу, произнесённую тем самым голосом, в который отказывалась верить до сей минуты: «Я чёрная дыра. Всего лишь». Вот он — якорь². Ну, вот и всё. Финиш.***