***
Клэр открыла глаза и вяло взглянула на тётку за рулём: — Мы всё ещё едем? Марджори бросила на неё озабоченный взгляд: — Всё в порядке, Клэрри? Клэр проморгалась: — Что-то слишком уж долго мы добираемся. Я успела даже вздремнуть, кажется. Боже, какие кошмары снятся в твоей машине, тётя! Ч-чёрт... голова раскалывается, — она потёрла пальцами виски. — Мы не опоздаем? — Ты собралась куда-то ещё? — с опаской покосилась Марджори. — Странный вопрос. Сама вызвалась контролировать моё лечение, которое, по-моему, больше вам с Питти, а не мне требуется. — Голова гудела как колокол и весила не меньше. — Да уж после того, что я услышала сегодня, мне тоже нервишки подлатать не грех. — Что случилось-то? Я что-то проспала? — Ой, вот лучше бы ты и правда проспала! — Марджори нервно выруливала в какой-то переулок. — А куда это мы? — зашевелилась Клэр. — Что?! — воскликнула, увидев время на часах. — Мы уже третий час в пути? Мардж! — Так. Спокойно, — металлическим тембром отрубила тётя. — Дай мне припарковаться там, где меня не оштрафуют. — Что вообще происходит? — не унималась Клэр, с трудом вертя тяжёлой головой. — Почему мы не у бизнес-центра? Мы опоздали? Марджори пристраивалась на узком свободном месте, чертыхаясь и сетуя: — Как знала, что-то случится. Хорошо, что не пошла сегодня в издательство. Иначе бы искать мне тебя в полицейском участке или того хуже, помилуй бог. Через парк, ха! Где б ты была... Помимо боли Клэр ощущала себя разбито и опустошённо. После дремоты навалилось малоприятное состояние, схожее с похмельем. Она опустила стекло, чтобы вдохнуть воздуха, но тут же закрыла его, потому что всё ещё шедший мокрый снег тут же насыпался внутрь. От непривычно ярко белого цвета резало глаза. Удивительно: она наблюдала во сне, как начался этот снегопад, только из другого окна. — Когда пошёл снег? — поинтересовалась она, ощущая сухость во рту от убийственной догадки. — Если для тебя это так важно, то почти сразу, как только ты скрылась в бизнес-центре, — Мардж заглушила мотор. — Фух. Ну-у, дорогая моя, а теперь рассказывай, что у вас там произошло, — и развернулась к племяннице, поймав не себе чистый ужас в глазах Клэр. — Я... была там? — пропищала дрожащим голосом она. — О, я не знаю, где именно там, но где-то ты была, это точно. Могу сказать одно: ты благополучно вошла в центр и вышла из него, — женщина кинула взгляд на монитор, — через два часа. Не без моей помощи. — Нет! — взвизгнула Клэр ещё громче. — Нет, нет, тётя, прошу, не надо так шутить! — умоляюще запричитала, чуть не плача. — Конечно же, я редкая сволочь, но такого даже я не заслуживаю! — Во имя Иисуса, что ты хочешь услышать?! — округлила глаза Марджори. — Ты что, правда ничего не помнишь? — Господи! В том и дело, что помню! Мардж, — взяла она её за руку, — заклинаю, скажи, что всё это время мы возвращались с кладбища, по дороге я заснула и увидела страшный сон. Только скажи, что я ещё никуда не выходила из машины! — Уж прости, не совру. Да и не спала ты, так, тупила слегка, можно сказать. Наверное, было что-то типа отходняка. В общем, тебе лучше известно обо всём этом, — укорила Мардж. Клэр тяжело перевела дыхание и разом вся обмякла: всё равно теперь, дело-то сделано, приговор подписан. — Ага, стыдно стало? Так тебе и надо! Заставила меня краснеть перед людьми. Я такого наслушалась (кстати, вместе с прохожими, да), пока тащила тебя — помешанную — в машину, что мои слыхавшие всякое уши, сворачивались в роллы, сохли и опадали наземь! — с достоинством, полным эмоционального надрыва рассказала Марджори. — Да какое там стыдно! — неожиданно сердито отмахнулась Клэр, ещё больше удивляя тётку. — Страшно, Мардж, понимаешь? Страшно! — Страшно ей вдруг стало! Мне вот — да, страшно! Ты где была? Чем ты себя заливала, закуривала или... что-то не хочется слово это произносить. А ну, покажи мне свои руки! — она схватила запястье Клэр и принялась задирать рукав до локтевого сгиба. — Боже мой, не сходи с ума, — с грустной ухмылкой сказала Клэр, не сопротивляясь, протягивая к осмотру обе руки. — Так. Скидывай сапоги. Меня не проведёшь! — Да нет там ничего! — отодвинулась она подальше от неугомонных рук, которые уже лезли вниз. — А что есть? Что-то ведь есть? Ты как припадочная из лифта выскочила, людей перепугала так, что мне еле удалось уговорить ресепшен не вызывать 911! Не верю, что ты была у доктора, отвечай по совести, ты не смеешь так с нами поступать! Или я сама ей позвоню и всё узнаю! Клэр удручённо задумалась, слушая недовольное и взбудораженное пыхтение. Понимая, что молчанием она только ещё больше заводит Марджори, отозвалась: — Есть. Всегда что-то есть. Супер профессиональный психотерапевт есть... С супер профессиональными методами, — помолчав, добавила, взглянув на растревоженную от переживаний тётку. — Что? — Ох, Мардж. Сидела бы ты лучше дома! — зло ответила Клэр и отвернулась. Сейчас так хотелось рассказать всю правду, выпалить залпом всю обойму, чтобы завалить на месте, чтобы желание опекать отбить уже раз и навсегда. Чтобы и впредь не лезли в пекло. А ведь и впрямь зябко на душе стало, будто дверь какую-то отворили, и засвистел недобрый сквозняк с запахом опасности. — Клэрри, ты меня знаешь. Я не оставлю тебя в покое, пока ты мне всё не расскажешь. Я отвечаю за тебя. — Я расскажу тебе, не волнуйся. Потому что с этого момента — я отвечаю за тебя. Поехали отсюда, — заключила она, сурово глядя в необычайно круглые и влажные синие глаза. — Никуда я не поеду, пока ты не расскажешь мне всё от начала до конца. — Хорошо, тётя, — решительно кивнула она, — слушай. И Клэр рассказала-сымпровизировала о специальном препарате, который применила к ней доктор Квинзель. Дескать, препарат помогает быстрее найти корни проблем, глубоко вросших в подсознание, о существовании которых сам пациент может и не догадываться. Тайные помыслы, желания, эмоции и страсти, причиняющие вред человеку, выводятся на поверхность и благополучно уничтожаются. — Это похоже на сеанс экзорцизма, — с робкой серьёзностью заключила ошарашенная Марджори. — Слушай, ты ведь и впрямь невменяемая была и только несла всякую непотребщину об этом ужасном монстре Джокере, как он... — Мардж! Не утруждайся, я всё помню! — ...и о том, как ты по нему сохнешь, прости меня, господи! — договорила всё-таки Марджори. — И что глаза Бэтмена — сплошной укор, как-то так. Клэр было невыразимо стыдно за каждое слово, вылетевшее из её рта в те минуты: — И всё же ты стерва, милая моя тётушка. — Это у меня от бабушки. Кстати, семейное, — шевельнула она бровями. — Но вот... не могу не спросить кое о чём. Скажи-ка мне по секрету, а что, тебе и вправду всего этого не хватает? Ну, такой вот чёрной и безответной любви с изуродованным маняком-убийцей? — Да я впервые об этом узна-ала, — как можно равнодушнее протянула Клэр. — А если бы это всё было на самом деле, а? — Ну ты даёшь. — Это не я даю. Что скажешь мужу? — Я не обязана говорить ему! — Как же доверие? Вы только что помирились, а у тебя в подсознании глубоко вросшие корни любовной горячки по его бывшему клиенту, оказывается! — Какое доверие? Я изменила ему, ты не помнишь? — То есть вы создаёте видимость отношений? — Я осталась с Питером из чувства вины. — Бедный. Он не заслужил всего этого. Клэр закатила глаза, но тётя никак не могла угомониться: — Всё хочу спросить, да не решаюсь. — Может, хватит уже? — Не, не могу. Вот, допустим, твои аморальные аппетиты стали известны мне — слава богу, не Питеру. Я не могу удержаться от вопроса. С кем же всё-таки ты ему изменила? — Ты всё равно его не знаешь. — Хотя бы опиши его, расскажи, какой он, чем покорил твоё сердце или не знаю, что именно. Какой он, соперник Питера О'Шонесси? — Не помню. Я даже имени его не знаю! — взвыла Клэр. — Тебя надо серьёзно лечить, — закивала Мардж. — Заводи мотор, или я ухожу! — прозвучало как ультиматум. Марджори с упрёком поджала губы и, просверлив глазами две дыры в племяннице, повернула ключ зажигания.***
Уже десять минут Марко ди Папарески терпеливо внимал потоку нытья. — Он уничтожит всё, что у меня есть. Тони не у дел. Мои банкиры вот-вот обезглавят меня. Мои люди больше не подчиняются мне, я ни в ком не уверен. Даже в родных. У меня остались только вы, только на вас, синьор, я возлагаю свои непритязательные надежды. — Голова его непроизвольно склонялась после каждой фразы, высказанной с большим чувством, и он ждал, что Папа откликнется, ведь верный Монти имеет право на поддержку, ведь он заслужил это честно и праведно. Но Папа не торопился выказывать и намёка на сочувствие своему младшему брату по каморре. Прохладное разочарование — это всё, что мог уловить Витторио с его стороны. Наступила минута, когда мэр ощутил неприятный холодок на спине от того, что все самые пугающие предположения о том, что дни его в семье сочтены, начали воплощаться в жизнь. Папа, всё это время сидящий на диване напротив, закинул ногу на ногу, тяжело вздохнул и, наконец, заговорил, с лукавым сожалением глядя на просителя: — Дорогой мой Витторио Монти. Брат. Я вижу всю нелёгкость твоего положения. Что ж, ты верой и правдой служил семье много лет. Я принимаю твою отставку. Но, так как наследник твой ещё не готов принять твою ношу с подобающей ответственностью, то, будь покоен, я похлопочу, чтобы во имя благой цели возложенная на тебя миссия была продолжена, а место твоё не пустовало уже с сегодняшнего дня. Ты знаешь закон и будешь извещён, что тебе делать дальше. Тебе пора на истинно заслуженный отдых. Не будем поминать плохое. — Он чуть склонил голову набок и протянул руку, дабы уходящий мог пригубить перстень на прощание. Витторио запаниковал. Он встал с кресла, сделал шаг к Папе, глядя как околдованный на предоставленную для ритуала кисть, но решился отступить, с мольбой в глазах: — Синьор... Папа, если это возможно, не выбрасывайте меня за борт, я ещё полон сил и... идей. Я вовсе не пришёл за тем, чтобы откреститься от дел. — Зачем же ты здесь? — Я, — прочистил горло мэр, — прошу вашего участия, как в былые времена, когда вы протягивали руку помощи Неаполю. — Былые времена — верно сказал. Да только они были и прошли. — Но... почему? — еле держался Монти, чтобы глаза оставались сухими. — Хм. Разве ты этого не знаешь? Ты стал сдавать, Витто, — сдвинул он густые брови, серьёзно глядя на понурившего голову мужчину. — Ты позволяешь личным проблемам вмешиваться в дела семьи. Ты чуть не погубил всё, чего мы достигли за годы, и у меня нет никаких оснований быть уверенным в том, что твоё злотворное бездействие не продолжится, — он поднялся и прошёлся по комнате: — Знаешь, как поступали в упомянутые тобою былые времена с такими, как ты? Монти рефлекторно сглотнул, прекрасно зная, о чём идёт речь: — Это было с...справедливо. — Да, — отрезал Папа, подойдя ближе, наклоняясь, чтобы заглянуть в глаза мэру. — И я чту традиции. Папа редко говорил что-либо безо всякого смысла. Это было страшно на самом деле не только для стоящего перед ним. Витторио в миг уверовал, что все его худшие опасения не какое-то там бредовое наваждение, а реальная угроза. Он не знал наверняка, что именно ему делать, его словно сковало ужасом в оболочке уже полного безразличия к тому, чего было не миновать, позволив Марко вволю насладиться вполне предсказуемыми переживаниями оппонента. Папа опечалено вздохнул, чтобы Монти прочувствовал теперь уже вполне уместное сожаление своего босса, отвернулся и подошёл к столику с большим подносом фруктов, пряча хитрую усмешку в глазах. — Я всё же осмелюсь вам напомнить, синьор, — робко задребезжало откуда-то снизу, — что при нашей последней встрече вы предлагали свою помощь. Жить хочется всем, и Монти тоже хотел бы остаться подольше в этом мире, прежде чем его душа попадёт на круги ада. Он пожертвует соломинку утопающему себе. Кто знает, может, из соломинки выстроится корабль. Марко надавил зубами на виноградины, и они лопнули, разливая во рту сладкий нектар. — Пока что я не страдаю альцгеймером, — с улыбкой сказал он, принимаясь за клубнику. — Но помнишь ли ты о деталях? — с интересом обернулся Папа. Мотни помнил. Он был готов на жертву, но всё же сомневался, что дело дойдёт до такого хода событий, ведь слухи — одно, а подтверждённые слухи — другое. И в решающий момент в нём шла борьба за душу сына, будто совесть вдруг собрала своё последнее, малочисленное войско, из одних раненых и калек, и ринулась в смертельный бой. — Да, синьор. Но, Папа, я, как отец, должен быть уверен, что с моим сыном не случится, прости меня, святой Януарий, худого. — Кулаки его непроизвольно сжались на поникших и слабых руках. Марко медленно подошёл и прищурился: — О чём это ты глаголишь, Витторио? — Кхм-кхм, не поймите меня неверно, я лишь не хочу подвергать своего сына всякого рода... испытаниям, которые ему станут не по силам и... не по нутру, ну, вы же лучше меня знаете, что это всё... незнакомо мне и, по совести говоря, не совсем понятно и... — Испытаниям? — с иронией переспросил Папа, приосаниваясь. — Его ждёт незабываемое первое причастие! В Карло я вижу, — он одухотворённо поводил рукой в воздухе, — родственную натуру и большой творческий потенциал. Я хочу поделиться с ним своими знаниями, передать опыт, как если бы он был моим наследником. Не каждому недомерку я устраиваю такой приём! Монти еле успел отвести выпученные глаза: — О, о, синьор ди Папарески, я просто сражён вашими намерениями! Но... Папа... умоляю. Это ведь мой сын! — неожиданно для себя взмолился он. — Все мы чьи-то дети, дружище, — констатировал истину Папа. — Простите, но как же я... я не могу. — Не можешь что? — прогремело как молот о наковальню. — Не могу отдать его на... алтарь за свои грехи... мою плоть и кровь! Молю вас! Сжальтесь! — Он рыдал в своей не к месту ожившей душе. Выражение лица Папы стало равнодушным и отрешённым: — С сегодняшнего дня ты освобождён от обязанностей мэра и от всех остальных. А завтра чтобы ни тебя, ни твоих ублюдков в Неаполе не было. Всех. Пшёл вон. Немедленно. Витторио почти физически ощутил пули, которые только что изрешетили его никчёмное тело с круглым выростом на плечах. Он и сам не понял, как же так произошло, будто кто-то дёрнул его за язык с другой стороны. И теперь осталось только посыпать свою голову пеплом. — Прошу! — упал он на колени. — Вон! — с надменной брезгливостью рыкнул Папа и нажал кнопку в столе — в помещение ворвались двое и подхватили Монти под руки. — Умоляю! Я согласен! Согласен! — Трясся седовласый итальянец, вид которого вызывал искреннюю жалость, спряжённую с немалым презрением. Несколько секунд Папа испытующе и самодовольно взирал на унижение, распятое перед ним, затем щёлкнул пальцами, и двое, отпустив дрожащие локти мэра, вышли за двери. — Хорошо. Попробуй ещё раз. Сначала. Представим, что ты только что появился. Я слушаю тебя, брат. — Я п... — что-то ледяное словно бы начало разливаться в его черепной коробке, запуская эффект колких мурашек по телу, — п-прошу вашей помощи. — Что-то я тебя не пойму, старина. Какой-то жалкий лепет. Скажи прямо, чего ты хочешь? — Я. Прошу вашей помощи. — Не слышу. — Папа, я прошу вашей помощи. — Громче! — Я прошу вашей помощи и обязуюсь выполнить все условия! Папа выдержал почти невыносимую для Монти паузу, внимательно наблюдая ледяными глазами цвета ртути за изменениями на лице мэра от страха и дикого волнения до обретения той доли решимости в его жалком положении, которая позволила ответить скользким, бегающим взглядом, неторопливо расположился за своим столом и удовлетворённо откинулся в кресле, вытягивая ноги. Раскуривая сигару, он сказал: — На днях я приобрел один подлинник на аукционе. Уверен, Карло захочет на него взглянуть.***
Войдя в дом, Марджори вдруг как-то засуетилась, поглядывая на часы, будто никак не решаясь на что-то. — Вижу, что тебя гложет ещё какой-то паразит. Не тяни время, уже вечер, — предложила Клэр, раздеваясь. — Клэр, я подумала... А давай просто возьмём и усядемся перед телевизором с поп-корном, чипсами и, может, по бутылочке пива? А? Надо расслабиться. Денёк выдался тяжёлый, с кладбища на... даже не знаю, как это назвать. — Да я не против, — вздохнула девушка, плюхаясь на диван. Ей нравилось бывать у тётки в трудные моменты жизни. Рыжеволосая Марджори излучала свет и тепло, источала энергию, которая заряжала оптимизмом, позволяла забыться и увлечься хотя бы на некоторое время тем же, чем увлечена и она сама. Конечно, и у неё имелись недостатки в виде дотошности и деспотичности, но в целом она была солнышком и почти матерью для Клэр. — А что будем смотреть? — Сейчас мой любимый сериал начинается, — ответила Мардж и слегка зарделась. — И что ты мялась? — усмехнулась она, — Ла-адно, давай, знаю уж твою слабость, ни одной серии не пропустишь. Включай своего ненаглядного Сэма. И кто из нас наркоман, спрашивается? — Что-о? Какого такого Сэма? — Ну или Дена. — Дин! — подошла она и погрозила пальцем у самого носа Клэр. — Запомни: Дин Винчестер! Красавчик мой! О! Боги одарили этого парня совершенством... — О, боги, — улыбнулась Клэр, глядя, как тётушка впилась в экран хищно блестевшими глазами, — одарите мисс Розовски платочком, чтобы слюнки подтирать. — Сэмми, конечно, тоже милаш, но совсем не то и настоящая рельса для меня. А вот Дин — это Аполлон! Ой, заболталась я совсем! Вы не заметите моего отсутствия! — пообещала мисс, буквально ускакав на кухню, пока шёл обзор предыдущих серий. — Не спеши, всё равно ты не в его вкусе! — подначила Клэр. — И ты тоже! — высунулась негодующая Мардж из-за угла и снова скрылась. — Приглядись лучше к его папе. Тут хоть по возрасту твои шансы увелич... — тапочек-тигрёнок, прилетевший из-за того же угла, мягко взлохматил волосы на её затылке, и она громко рассмеялась. — Рискуешь остаться без пива, крошка! — донеслась угроза с кухни. Женщины наконец устроились у телевизора со всеми атрибутами для кинозрителей, и хруст чипсов то и дело прерывался то испуганными, то восторженными, то умилёнными возгласами Марджори. Клэр с облегчением наблюдала, как тётя постепенно отключается от недавно полученных впечатлений, ведь объясняться было просто невмочь. Пока они добирались до дома, Клэр, что называется, раскромсало в мясо раз восемнадцать от осмысления, что приключение у докторши не было "сном в летнюю ночь". И вся эта мясорубка творилась по типу подземного взрыва, чтобы, не дай бог, Мардж узнала, что к чему. Поэтому после всех событий за день созерцание на экране буйств полтергейста, демонов, призраков и прочей нечисти во главе с одержимыми братьями действовало умиротворяюще. Клэр смотрела на Сэма, смотрела на Дина, смотрела на смотрящую на Дина Марджори и думала о том, что Харлин Квинзель — вот кто настоящая ведьма, влезшая к ней в голову при помощи своего зелья; всё ведь как на духу ей выложила, на все вопросы честно ответила, ничего не утаила. В размышления Клэр вторглись ревниво-возмущённые верещания, по всей видимости, обезумевшей от любви тётки: — Ему нравятся мулатки?! Или это метиска? Всё равно — сучка! — вскрикнула она, глядя на лобзающегося со смуглой красоткой Дина, и демонстративно закрыла глаза ладонью, раздвинув однако пальцы. — Держи себя в руках, он ещё пожалеет об этом! — на секунду подыграла ей Клэр. — По-моему, она просто очень сильно загорела. Мардж, ты расистка. На гипноз непохоже, уж больно жажда мучила и голова трещала. И язык её развязался именно после подсунутой в нос пробирки с якобы успокоительным — чёрта с два это было оно. Кроме алкоголя Клэр ничего не употребляла (не считая наркоза во время операции), поэтому могла только предполагать, как могут влиять на поведение и состояние различные психотропные. Ну и дьявол с ними. «Чего же ты добивалась, док?» — Не лезь к нему! Он о тебе уже забыл, не видишь? — Тётя подняла бутылку и в воздухе сделала с телевизором чин-чин. Два варианта у Клэр имелось: либо доктор использовала эту меру для пользы, чтобы разом вытащить из Клэр всё, что болит (для излечения, разумеется); либо существовали иные цели. Какие у неё могут быть цели и на что ещё она способна со своим врачебно-медикаментозным арсеналом — вопросы, вопросы. Что-то подсказывало обратить пристальное внимание на её знакомство с Джокером, на по сей день находящуюся в столе его историю болезни, на так называемую научную работу, — на нескрываемый интерес к бывшему подопечному. Клэр чувствовала это. — Ну и что, что ноги кривые, это придаёт ему индивидуальности и шарма, — сладко улыбаясь, заверила кого-то Марджори. Врачебная тайна? Пф-ф. Никаких гарантий. И нечему будет удивляться, когда ей позвонят или даже домой копы завалятся, это же Готэм. А какая кутерьма завертится, узнай об этом полиция — на весь Готэм слава обеспечена, если, конечно, поверят, не сочтут за умалишённую; но то, что трясти станут, — без сомнений. — Дождаться бы следующей серии! Этим вечером Клэр даже завидовала своей тёте — ведь сама-то она даже и не припоминала, когда так самозабвенно интересовалась каким-нибудь фильмом, зачитывалась автором, западала на персонажей... — Дождёшься. Если Готэм к тому времени не провалится в ад. После раздумий Клэр решила, что до следующей встречи с психотерапевтом должна непременно позвонить ей, услышать голос — тембр, интонации, настрой, — чтобы иметь хотя бы приблизительное представление о её намерениях. — Какой же он всё-таки неотразимый! — с придыханием пролепетала получившая дозу в виде одной серии Марджори. — А тебе кто больше понравился? — Мне? Э-э, — Клэр состряпала неразрешимую озадаченность на лице. Мардж безнадёжно посмотрела на племянницу и сказала: — Ты совершенно не замечаешь прекрасного. Скорее бы тебя уже наконец-то вылечили.***
Джованни не спускал глаз с отца со дня уговора с Джокером, добросовестно выполняя свою часть сделки, — а как же, он ведь компаньон человека, которого отец боится больше всех на свете, — и очень переживал, что что-то пойдёт не так. Он плохо спал, мало ел и весь превратился в сплошные слух и зрение, наловчившись передвигаться по дому незаметно, часто обводя вокруг пальца охрану. Ему даже стало нравиться: он начал получать своеобразный кайф от адреналина в моменты опаски быть застуканным по какой-нибудь дверью; у него появилась цель в жизни, которая придавала ему сил, бодрости и терпения. И у него получалось не вызывать подозрений ни у кого. Витторио думал, что следит за сыном всеми средствами своей охраны. Джованни думал, что следит за отцом. Джокер не думал. Джокер следил. — Карло, куда ты собираешься? — Джованни видел, как отец минуту назад вышел из комнаты брата в приподнятом настроении. — Я еду в Ватикан! — радостно ответил мальчик. — Отец покажет мне весь музейный комплекс — это круть! — За один день? — Не знаю. Джованни подозрительно оглядел Карло, облачавшегося в костюм, который обычно заставляли носить на торжества: — А это ещё зачем? — С искусством надо встречаться при полном параде. — Пф, чё за фигню ты несёшь? — поморщился Джованни. — Это даже не твои слова, мелкий. — Мои! — Ты будешь ходить, как кретин фат в этих музеях. Тебя же за экспонат примут, — усмехнулся парень, в душе чуя неладное. — Папа сказал, что так надо. Ничего ты не понимаешь! — с долей обиды отрезал Карло. — Ладно, ладно, ты больше меня в этом смыслишь, не дуйся. — Ещё чего! Тут до ушей Джованни донёсся звук вызова отцовского телефона, и он метнулся из комнаты на лестницу. Спрятавшись у стены перед ступенями, он замер, слыша тихий, чёткий и лебезящий ответ: «Да, Папа. Ждите нас через час». Папа — да не Римский. Какойнахренватикан! Джованни мигом вернулся к брату: — Карло, — начал он, не зная, как предупредить о подстерегающей опасности, — только обещай, что если заметишь что-то... ну... необычное или устрашающее, что-ли, чёрт... — поскрёб с досадой затылок, подбирая слова. — Ты чего? — Кар-ло-о! — они оба повернули головы на голос отца, донёсшийся снизу. — Не задерживайся! — Послушай, — встряхнул он вдруг младшего за плечи, — не надо с ним ехать. Скажи, что не хочешь, не можешь, заболел, только никуда не иди с отцом! Понял? Ты не должен никуда ехать! — Да отцепись ты! — больше испуганно, чем возмущённо увернулся Карло. — У тебя совсем крыша поехала? Джованни не мог поверить в то, что страшному суждено сбыться, ведь этого просто не могло быть, потому что у него в компаньонах сам Джокер! Джокер. Но где же он? Как он будет выполнять свою часть сделки? Вдруг он обманет глупого и наивного Джованни? Надо что-то сделать, нельзя же полагаться на одну единственную карту в колоде, иначе... Не зная, каким ещё способом удержать брата, парень побежал к матери. — Мама! — влетел он в комнату, заставив Паолу вздрогнуть и выронить книгу. — Мама, прошу, не пускай Карло с отцом, случится беда! — Беда? — Мам, поверь мне, прошу тебя. Отец хочет изувечить Карло на всю жизнь! Придумай что-нибудь, чтобы только не пустить с ним Карлито! — Но что я должна сделать? Он присел рядом с ней и сжал её холодные пальцы: — Придумай же что-нибудь, мама! Меня он не воспринимает и слушать не станет. — Пресвятая дева, почему отец хочет навредить собственному сыну? — Чёрт! Почему вдруг ты в этом сомневаешься именно теперь? Потом я всё объясню, только сейчас, пожалуйста, беги за ними! — он уже тащил в холл ошарашенную мать. — Скорее же, мама! — Карло! Подожди! — крикнула она, лишь в поле её зрения оказался младший ребёнок. — Мы спешим, Паола. Что ещё? — недовольно осведомился возникший на пороге отец. — Витторио, — волнуясь, произнесла она, — может, не стоит везти его на экскурсию? — Это ещё почему? — раздражённо насторожился Монти и прожёг взглядом Джованни, стоявшего за спиной матери. — Сегодня ночью у него была температура, я опасаюсь, не подхватил ли он грипп или что-нибудь ещё. — Ты плохо спал сегодня, это правда? — обратился отец к Карло — тот, естественно, ничего не понимая, отрицательно помотал головой. — Будет лучше, если он останется дома сегодня, — неуверенно продолжила Паола, которую сзади дёргал за рукав Джованни. — Всё будет хорошо, дорогая, — выцедил Витторио, взяв сына за плечо. — Идём. — Мама! — с ужасом прошептал Джованни. — Сделай что-нибудь! — Ты пугаешь меня! Почему ты считаешь, что отец может навредить родному сыну? — так же тихо спросила Паола. — Потом объясню. Пожалуйста. Не дай ему уйти! — Витторио! — окликнула она ещё раз, спешно подходя к выходу. — Анджело, позаботься о том, чтобы синьора не простудилась, — приказал Монти охраннику, тут же преградившему путь женщине. — Дерьмо! — горячо шепнул Джованни и стиснул зубы от досады. Паола развела руками, оборачиваясь к сыну: — Что ещё я могу сделать в этой тюрьме? — Теперь уже поздно. Паола с болью посмотрела на сына, подошла и обняла его со всей материнской любовью, чмокнув в висок: — Мой любимый мальчик. Всё будет хорошо. Идём со мной пить чай, да и поесть тебе бы не мешало. — Ты иди. Я позже. — Обещаешь рассказать мне, что тебя так взволновало? — Хорошо. Она погладила его по голове и ушла. Она сильно изменилась в последнее время. Стала отрешённой, ушла в себя. Сдалась, наверное. И он совсем один тут. Джованни сник. Где же обещанная помощь от его компаньона? Ведь он обещал. Слёзы зарезали глаза. На что он надеялся? На кого — на безумного психа, который надругался над ним в переулке? Бро-ось, парень. Ты — лузер. В огромные окна холла он беспомощно наблюдал, как Карло подошёл к открытой двери машины, остановился и задрал голову вверх, потом оживлённо повернулся к отцу, указывая пальцем куда-то в небо... И Джованни прочёл по губам брата: — Папа, смотри! Джованни приник к стеклу: что происходит? Охрана и отец застыли в недоумении, смотря вверх. C позиции Джованни не было видно, что именно привлекло внимание Карло. Из дома вышел Пьетро Моретти (босс секрьюрити) и что-то сказал хозяевам, после чего Карлито побежал обратно к дому. Сердце Джованни радостно заколотилось, заводя сумасшедшую надежду. Моретти отдал распоряжение охране, и она рассредоточилась по периметру участка, приняв боевую готовность. Когда начальник охраны обратился к Монти, жестикулируя в сторону дома, Джованни увидел в небе нечто, м-м... удивительное... Вертолётики! Джованни никогда не видел столько вертолётиков сразу, это было даже красиво. Жужжащий рой из по меньшей мере сотни игрушек с дистанционным управлением завис над территорией перед домом. Охранники застыли в растерянности. Моретти поторопил Монти последовать за Карло, но лишь только хозяин сделал шаг по направлению к особняку, стая летучих машинок начала снижаться... Моретти хотел было отдать приказ на поражение, но спохватился, опасаясь, что машинки могут быть начинены взрывчаткой. Монти встал как вкопанный — вертолётики тоже замерли, Монти пошёл — они снова полетели к нему. Так повторилось несколько раз, и маленькие стрекочущие бестии спускались всё ниже. Между тем, охрана не могла придумать ничего лучше, как сопроводить синьора мэра в дом, прикрывая собственными спинами. Тут один вертолётик, до сих пор выше всех висевший в небе, будто наблюдая за происходящим или снимая на видеокамеру, вдруг стал стремительно пикировать прямо к Монти. — Идите в дом, синьор, уходите! Уведите его! — кричал Моретти. Бойцы окружили мэра, закрывая и целясь в механическую стрекозу, из которой вдруг раздался идиотский смех, а после задребезжал до жути знакомый голос: — Беги, Монти, беги! Бэнг-бэнг! Плохой папочка, очень плохой папочка! Бэнг-бэнг! Ха-ха-ха-ха-ха! Витторио вдруг зарычал, расталкивая парней: — Ублюдок! Что тебе от меня надо?! — заорал он на машинку в воздухе. Вертолёт принялся наворачивать круги в воздухе в паре метров от головы мэра, по-прежнему извергая смех и имитируя звуки выстрелов. Монти неосознанно поворачивался, крутился, глядя на шумный объект, вращая ошалелыми глазами, лихорадочно думая, какое ещё дерьмо может свалиться на него стараниями американского психопата. И тут взгляд его ухватился за что-то странное в окне холла. Витторио оцепенел, сфокусировав взгляд на тревожащем объекте: у окна в его собственном доме стоял Джокер — белое лицо, чёрные провалы глаз и красная улыбка от уха до уха; стоял, не шелохнувшись, и только смотрел внимательно и пристально...***