***
Она так и не уснула. Не пыталась даже. Сигареты, водка, урывками провалы в небытие, не приносившие и малейшего облегчения — наоборот, после дремоты становилось всё хуже: реальность с каждым новым пробуждением становилась всё изощрённее в своей жестокости и несправедливости. И полное отсутствие слёз. Никогда ещё Харлин так не мечтала о них. Она старалась, уговаривала, заставляла себя заплакать. Но набухшие слёзные мешки, будто наполненные льдом, распирало болью от невозможности оттаять и с облегчением излиться. Нервное напряжение перевалило за все ограничители и продолжало нарастать. Несмотря на полбутылки спиртного в желудке и никотина пачки сигарет в лёгких, она оставалась трезва как стекло. Никакого притупления сознания. Вместо слёз упрямо подступала тошнотворная горечь. Два пальца в рот немного облегчили положение, но лишь на физическом уровне. Сутки спустя она стала коситься на коробку с лекарствами — там завалялся викодин, — но, как шарики ртути, сгребая воедино разделившееся на фрагменты разумение, понимала, что когда действие «конфет» закончится, выкарабкиваться будет невмоготу. В конце концов, что могут изменить пресловутые пилюли от кашля в её проклятой жизни? Есть смысл кое о чём задуматься, только без прежней самоуверенности, без розовых очков, без веры в её собственную значимость для Джокера. Всё неправильно сделала, не так, как сделал бы он сам, поэтому теперь погань поганая на душе. Зачем? Ну, узнала она правду, а дальше? Теперь же единственный вариант этой правды, который ведь тоже имелся у Харлин, маячил, слепил, как искры от сварочных работ, до ломоты в глазах, — он ведь был! (есть) — так действуй! Или кишка тонка? Зачем — не вопрос. Этот вариант, конечно же, не просто существовал, он и явился отправной точкой, стопудовой причиной и рычагом, который сдвинет Землю. Только мисс Квинзель в походе за истиной с каждым приближающим к цели шагом отодвигала всё дальше на задний план саму причину и такое происходило впервые — из страха оказаться правой. Впервые в жизни Харлин скрещивала пальцы за то, чтобы ошибиться, будто предрекая самой себе, что это может застать врасплох и обезоружить. Как бы ни хотелось вернуться и остаться в счастливом неведении, инерция уже набрала неотвратимую силу, подпитывавшуюся у неизбежного желания отомстить как у вероятного последствия. И столкновение с правдой оказалось катастрофическим. Подсознание играет в свои игры со всеми и каждым, не разбирая, имеет его обладатель степень по психиатрии или нет. Зачем — это не вопрос. Это памятка. Глупая Харлин. Слабая Харлин. Жалкая Харлин. Самопожирание не было её любимым занятием ещё год назад. И как же ей не хватало сейчас задушевных бесед, после которых за спиной вырастали крылья и разгоняли затхлый запах длинных коридоров, когда она нехотя возвращалась в свой маленький кабинет. А как же он? Какие чувства или, вернее, инстинкты движут им? Добралась ли Харлин до сути или это не сама суть, а лишь то, чем проще воспользоваться — та ложка, что ближе всех к тарелке? Это необходимо проверить, прежде чем убирать со стола. Дерьмо. У неё всё было отшлифовано, отполировано чуть ли не до дыр. Отчего же теперь-то полно гноящихся заноз? Ревность. Какая га-адость, какая мелочность и банальность, какое низкое, недостойное королевы чувство испепеляет нутро! Сомнения. Недоверие. Обида. Обида, серьёзно? Господи, неужто она и впрямь всё это ощущает?! Ничему не научилась. Ничего удивительного — всегда была плохой студенткой, остающейся на «дополнительные занятия» с преподавателями. Джокер не остался после уроков со своей ученицей. Может, и для неё самой он такой же Джокер, как и для всех, а она и есть та самая близлежащая ложка?.. Харлин запуталась, ослепла, оглохла. На память пришли слова доктора Крейна о чёрной кошке и темноте. Ха. А он ведь будто знал, что произойдёт, точно предвидел, и, кажется, не угрожал вовсе, а предупреждал. Вот и приплыли: вызвать сочувствие у Пугала. Харлин! То ли смеяться, то ли плакать. Темнота сгущается вокруг неё, нависает, сжимает рёбра, давит на грудину. Дышать всё труднее, уже можно поздравить с состоянием абсолютной паники. И никакой надежды на помощь извне — даже пусть эта помощь была бы возможной в принципе. Нужно срочно найти то, за что ухватиться, чтобы не упасть с обрыва в кромешной тьме. Она давно уже сжимала в руке маленький цилиндрик. Но всё же к чёрту любую дурь: сейчас нельзя, чтобы её страдания утекали в нирвану; наоборот, все до последней капли должны перелиться в вендетту, которой Харлин будет щедро потчевать своих врагов. Возмездие — это то что надо, хватайся и держись за него крепче. Во рту помойка. Пульс зашкаливает с похмелья, только вот забыться так и не удалось. Даже нюни распустить не смогла. Но и это к лучшему, ведь со слезами ушла бы частица боли, а так вся она в целости и сохранности: растёт, набухает, сочится ядовитыми соками, питая корни чудовищного растения — мести Харлин Фрэнсис Квинзель.***
«Быть в руках у неё ещё хуже, чем у Джокера», — думалось Клэр. Пора бы уже начинать дрожать от страха — вспомнился диалог с Джокером в кафе-аквариуме у аэропорта, где он высказался в своей манере, будто докторша вряд ли верна клятве Гиппократа: — ...К кому ты там ходишь?.. Харли-ин Кви-инзел-ль. — Думаешь, она тебе поможет? — Хм-м, мне-то? Думаю, да-а. А вот тебе вряд ли. Выходит, что он знал о возможном злоключении Клэр? Или предполагал? Может, предупреждал? Говорил прямым текстом, детка. Просто надо больше слышать и меньше говорить, ещё меньше — строить домыслы, основывающиеся на разной, существующей только в твоей башке херне. А Джокера слушать вредно. Его вообще надо не слушать — его надо услышать. Не услышала — получи в лоб от докторши сывороткой правды. Только вот теперь Клэр прицепилась к последней его фразе по другой причине — вдруг узрела в ней второй смысл: мол, ему-то Квинзель поможет, само собой разумеется. С каких бы таких медовых коврижек Харлин помогать Джокеру, спрашивается, и о чём вообще речь, мать его?! Что за хрень?.. Неприятный холодок пробежался по спине и закрался в сердце, от чего тошнотворно засосало под ложечкой. Думать о том, что именно всё это может означать, просто немыслимо и особенно после последней встречи с докторшей. Ведь если только предположить, что Харлин намеренно — точнее, с одной единственной целью — проделала всё это с Клэр, то миссис О'Шонесси в глубокой жо... В огромной опасности. Куда бежать? Кому рассказать? А, может, это всё не то, потому что главный вопрос — кого больше бояться?.. Очередная констатация факта как лейтмотив или девиз всех событий: в какое же дерьмо ты вляпалась, детка! Безжиненный взгляд машинально скользил по фотографиям альбома Марджори, и Клэр всё явственнее осознавала, что она попалась, как муха в паутину, и чем сильнее хотела выбраться, тем больше запутывалась. Образ доктора Харлин Фрэнсис Квинзель навис над ней, как кровожадная паучиха, впрыснувшая свою ядовитую слюну. Клэр не могла больше верить в эту случайность. Кто же такая на самом деле психотерапевт Харлин Квинзель? И кто она ему? То в испепеляющее пламя, то в колотящий до мышечных спазмов озноб бросало Клэр, и она совершенно не представляла, что страшнее — то, что она в руках у непредсказуемого психотерапевта или то, что Джокер и Харлин заодно... или даже больше. Чёрт возьми, но последнее... Это даже не страх. Это тяжкие, вязкие капли горечи на тончайших лепестках души, которые разъедают до чёрного, выжигают, оставляя сукровицу и боль до единственного, еле брезжущего всполоха света... Клэр ощущала себя словно смертник в камере, ждущий часа свершения казни. Вымотанное, опустошённое неизвестностью и беспомощностью сознание приказывало встать и взяться за бутылку. Но какой-то клочок здравомыслия во мраке делал знаки, что сейчас это не выход, а, скорее, исход, причём, летальный. За считанные минуты жутких размышлений абсолютное бездействие накалило нервы до точки невозврата, и Клэр осенило, что необходимо позвонить... — Доктор Квинзель слушает, — ледяной металл голоса приятельницы мужа замораживал. — Вас беспокоит пациентка О'Шонесси, — глухо произнесла она. — Я узнала ваш голос. Здравствуйте. — Я вынуждена просить вас о встрече. То есть, не вынуждена, а... — Клэр была словно вне своей мирской оболочки, казалось, что она наблюдает всё это со стороны, — н-нам нужно поговорить. — Конечно. Жду вас как обычно. — Так вы... считаете, что мы можем спокойно продолжить сеансы после... всего? — Удивление вернуло Клэр в чувство и разум. — Понимаю ваше волнение. Но это стандартная ситуация, миссис О'Шонесси. Метод, конечно, радикальный, но зато действенный. Надеюсь на ваше понимание, ведь теперь мы точно знаем, что делать. Согласны со мной, Клэр? «Точно знаем, что делать» прозвучало так отстранённо и бесстрастно, что Клэр пожалела и о своей затее, и обо всём в своей жизни в целом, и о самой жизни тоже. Конечно, идиоту понятно, что предугадать, чем всё закончится, невозможно. Но она должна была проверить свою версию насчёт Харлин. Ведь если всё настолько плохо, то Клэрри так и так конец, поэтому днём раньше, днём позже — никакой разницы. Раз всё так, то Клэр больше не волнует, когда именно за ней придёт полиция. Её беспокоит нечто другое. — Вам, наверное, виднее, — вздохнула Клэр, ужасаясь предстоящей встрече с доктором. — Разумеется. Выбросьте все сомнения и предрассудки и приходите обязательно, ведь дело, э-м, то есть лечение, нужно довести до конца. Жду вас в назначенное время. До встречи, Клэр. — До свидания. — Она убрала телефон дрожащими руками, не имея и малейшего представления о том, что сейчас происходит на другом конце прерванной радиоволны. Ну вот и отлично. Птичка сама вызвалась петь на терновом кусте. Харлин была приятно удивлена, как охотник, завидевший издали, что в его капкан наконец-то попался зверь: во-первых, не пришлось снова прибегать к помощи мягкотелого идиота Питера, а во-вторых, это был знак или сигнал к началу воплощения её грандиозного плана. И теперь не помешает уже никто. Ещё избавиться бы от ненужного самоедства. Нет, ну, как же она могла так облажаться? Думала, что у них — великолепной Харлин и гениального Джокера — всё взаправду. Поделом. Чтобы научилась уже теории на практиках применять. Всего на миг, но Харлин утешило бы, если эта сучка была бы связана с Джокером ещё до знакомства с самой Квинзель. Ведь тогда его поступок после побега ещё как-то можно было бы оправдать тем, что старой знакомой он доверяет больше. Но нет. Джокера зацепил экспромт. Что подкупило? Сама спятившая миссис Адвокат, её дикая идея, безумная одержимость или детали, которые так любит прорабатывать он сам: адрес на ладони, побрякушки, невесомая ткань, блядские глаза... Так, это не детали, это уже мазохизм. Ну, не так же, Харлин! Только не так! Она вцепилась зубами в запястье и зарычала, пока из лёгких не вышел весь воздух. Отдышавшись и внимательно рассмотрев следы укуса, прикурила, сделала несколько глубоких затяжек и затушила сигарету о то же запястье. Невозможно. Когда боль внутри вечно трепыхающеейся мышцы нельзя унять и никак не укротить взбесившихся крокодилов в мутных каналах промеж извилин, то необходима другая боль — пусть менее сильная, но способная хотя бы слегка заглушить основную, как лёгким перекусом заглушают голод на какое-то время. Самым уничижительным и обескураживающим для неё стало продолжение этой истории в Башне Уэйна. Самолюбие Харлин было особенно уязвлено, ведь как психолог здесь она увидела некую привязанность объекта номер один к объекту номер два. Это совсем не характерный поступок для социопата. Тут Харлин просто терялась. Удар под дых. Не может быть у Джокера никаких привязанностей, если только... Если только он не тот, за кого себя выдаёт. Что ж, Харлин будет чем заняться в ближайшие дни, чтобы отвлечься от мерзопакостных дум. Но этой находкой она не собиралась делиться ни с кем. Должны же быть у неё на руках хоть какие-нибудь козыри. «О, мой шутник».***
По возвращению от тётки, Клэр решила прогуляться по парку в раздумьях над новым поворотом событий, который сулил ещё больше приключений на её ж-жизненно необходимую часть тела. Каждая мысль всё чаще заканчивалась на поводе купить выпивки, ведь Питер с некоторых пор не держит дома спиртного. Супермаркеты зазывали светящимися рекламными вывесками, и в тусклом свете уходящего дня смотрелось это весьма заманчиво. Взгляд Клэр постепенно оживился, и после небольших колебаний она решительно взяла курс на ближайший к дому маркет. — Кх-кхм, миссис О'Шонесси? — послышался негромкий мужской голос слева. Этого хватило, чтобы Клэр вздрогнула, схзватившись за сердце. — О, не пугайтесь, простите, не хотел вот так подкрадываться, знаете, но... Они остановились, глядя друг на друга совсем не так, как тогда, в клинике Уэйна. Сейчас ей уже не было всё равно. Ему же никогда не было так всё равно, как сейчас. Но на самом деле он не знал, что такое «всё равно». — Но подкрались, — ответила она с полуулыбкой, обречённо вздохнув. — Здравствуйте, комиссар Гордон. — Да я уже не... Впрочем, всё неважно. Добрый вечер. Рад лицезреть вас в здравии. Я ведь видел вас только однажды и выглядели вы не совсем... хорошо и... — какая-то неловкость вдруг охватила Джима. Поймал себя на том, что не может смотреть ей в глаза: было в них что-то до чёрта откровенное, словно она голая перед ним стояла; то ли из-за того, что он узнал от Уэйна, то ли от гонимых домыслов, то ли от почти фантасмагорических гипотез, то ли ещё от чёрт знает чего, но какая-то сила вынуждала почти смущённо отводить взгляд. — Как ваше здоровье, миссис О'Шонесси? — продолжил, наконец, он. — Можно просто Клэр, к чему теперь церемонии, — опустила она голову, не сомневаясь, о чём пойдёт речь, и, как это часто бывает в такие моменты, все события, приведшие к этой встрече, промелькнули перед глазами за секунду. — Всё в пределах человеческих норм. — Снова взглянула на бывшего комиссара, понимая, что от её стыда легче никому не станет, и ей самой в первую очередь. Тем более, она была почти готова к такой встрече и разговору, даже хуже — к вызову в полицию стараниями Квинзель. Но всё же надеялась на лучшее. Он хмыкнул: — Всякий раз, когда мне доводилось покидать Готэм, я наблюдал одну и ту же истину: то, что за пределами этого города считается абсолютно неприемлемым, противоестественным и преступным, здесь, у нас, взято за нечто обыденное, порой даже банальное. В пределах общепринятых норм. Клэр сдвинула брови, пытаясь уловить, где подвох. Джим, покачал головой, будто уйдя в самого себя, затем спохватился, что нехотя озадачил собеседницу: — Миссис О'Шонесси, это никоим образом не относится к вам! Это просто продолжение вслух моих горестных мыслей, которые уже очень давно не покидают мою голову. — Он слегка дотронулся до своего лба и печально улыбнулся. — Не беспокойтесь, я хорошо понимаю ваши мысли. Мне тоже доводилось путешествовать. Я видела другую жизнь. Но... Говорят, Готэм — наркотик. Сначала он обольщает и даёт то, что кажется твоей мечтой, и ты упиваешься им. А потом понимаешь, что надо было бояться своей мечты, но уже слишком поздно слезать с этой иглы. Потому что времени на исцеление уже не осталось. По телу Джеймса поползли не просто мурашки — зверский холод сковал его, пришлось сжать зубы, чтобы они не застучали друг о друга. Что, а, главное, как она говорит — казалось, что её слова вот-вот материализуются, и всё вокруг исказится и оплывёт, как на картине Дали "Время". Джим пожалел о том, что пошёл за миссис О'Шонесси от самой остановки, где случайно увидел её, выходящей из такси. Дьявол! О чём он собирался с ней говорить? Какие вопросы задавать, а главное — на каком основании? Почему он не сделал этого раньше? Что мешало поискать немного глубже, чем на поверхности, когда ещё были возможности? Грёбаные стереотипы. В работе с таким как Джокер надо было послать их поглубже в зад. И отправить туда же всю полицию Готэма на экскурсию. Без обратного билета. Он поджал губы, в сердцах отвернувшись, чтобы не показывать неловкости и сожаления, делая вид, что поправляет воротник: — Погода портится с каждым часом. Вы спешите, наверное? Клэр тоже не совсем понимала, как себя вести с бывшим комиссаром: то ли как с "комиссаром" — ведь её с Джокером история случилась при Гордоне-действующем комиссаре; то ли как с "бывшим". Глядя на него сейчас, она понимала, что это уж никак не официальная встреча. Но случайность ли? Неужели он мог запомнить её настолько, что узнал со спины?.. — Немного есть, — ответила она, переступая с ноги на ногу. — Вы не против, если мы потихоньку пойдём вдоль аллеи? — Нет, конечно. Я тоже в общем-то почти опаздываю к ужину — не хочется расстраивать супругу. — Предложил Клэр пройти первой и заложил руки за спину. Они медленно зашагали по мокрому асфальту. — Как миссис Гордон отнеслась к вашей отставке? Если этот вопрос не обидит вас, конечно. — Никаких обид. Офицер полиции отвечает за принятые решения. Я ни о чём не жалею и поступил бы так же снова. А миссис Гордон — жена офицера полиции, этим всё сказано. — Он слегка приподнял голову, глядя вперёд, и минуту они шли молча. Клэр украдкой взглянула на него: выбеленные сединой волосы, полное решимости лицо, солдатская выправка и присутствие сильного духа в щуплом теле. — Я слышал, что у мистера адвоката большие дела в компании Уэйна? — Да, — переключилась Клэр на мужа, — у него всё очень хорошо. — Убрала с лица прядь волос, растрёпанную порывом ветра. — А у вас? — спросил Джим, остановившись. — У вас точно всё хорошо? Клэр посмотрела ему в глаза, силясь предположить, какие именно ожидания скрываются под знаком вопроса и почему-то ответила: — Нет, — безумная идея неожиданно посетила её. — Вы знаете доктора Харлин Квинзель? Джим насторожился: — Да. — Вы знаете её достаточно, чтобы дать ей оценку как врачу? — Почему вас это интересует? — Я её пациентка. Джеймс слегка оторопел, не зная, как реагировать. Известные события из недалёкого прошлого файл за файлом пролистались в голове. Зачем она сказала это? Что хочет Клэр О'Шонесси? Ведь если это всё не череда совпадений... Но она не знала, что Джим решит пойти за ней. Просто так сказала или нет?.. Что-то происходит прямо у него под носом. И так было всегда. А он не знал. Он просто не хотел знать. Джим закрыл глаза и выдохнул: — Вам нужна помощь? — П-помощь? — это был сильный вопрос и как раз по делу. Клэр спазматически сглотнула, и пересохшие стенки горла прилипли друг к другу, вызывая першение. Она понимала, что сейчас наделала. Но не факт, что это конец. Ведь до сих пор Гордон ни словом не обмолвился о Джокере. Да и с какого резона ему говорить о нём сейчас, да ещё и с ней? Полномочий нет. Основания? Может, вообще ничего нет! Возможно, бывший комиссар ждал, если ему было чего ждать. На что ещё можно надеяться в его положении? Клэр поняла, что это не тот человек, который может отступиться от своих принципов и идеалов, и эта встреча не была случайной. Пусть так, зато есть шанс разузнать о мисс психиатре. — А, ну, вот... доктор Квинзель как раз мне её оказывает. Я просто хотела удостовериться, насколько она хороший специалист. Питер не может дать адекватную оценку её профессионализму, потому что, как бы-ы сказать, он с ней дружит. Но мне стало известно, что она работала в Аркхэме и её за что-то уволили. Не хотелось бы вверять своё душевное здоровье абы кому. Её ведь из-за Джокера уволили? — Клэр было противно слушать саму себя, особенно тяжело дался последний вопрос, но, как ей думалось, оно того стоило. Джеймс Гордон поморгал, прочистил горло и сказал: — Насколько я понял, адвокат рассказывает вам обо всех своих делах, не брезгуя тайной следствия? — Конечно же, нет! Да мне и самой совершенно неинтересно всё это. Разве что суды с присяжными, где человеческий фактор иногда... эм-м... Не важно. То дело было исключением. Вы же не забыли нашумевшую череду преступлений? А мне, жене адвоката Джокера, и не словом не обмолвиться с мужем об этом? Так не бывает! — она удивлённо усмехнулась. — Вот ваша супруга, к примеру, наверняка всегда была в курсе ваших особых расследований? Гордон смотрел на странное оживление девушки и осознавал, что скрывать она способна намного больше, чем он мог вообразить. Но с этим выводом, к сожалению, он припозднился. — Простите, если задам неприятный вопрос, но я привык видеть во всём ясность. Мне показалось или вы из тех, кто импонирует, скажем так, незаурядным преступным элементам? Клэр тут же отвела взгляд и перестала улыбаться. — Вам показалось, — несколько секунд она молчала, но, приняв это за вызов, парировала: — Я не полицейский, но уверена, что и вы считаете Джокера необычным преступником. Джим кивнул ответ: — Считаю. Но для меня главное слово в этом предложении — существительное "преступник", а преступник "что сделал? — преступил закон" — вот главные члены предложения. А прилагательные в моей службе решающей роли не играют. У нас всё просто, как грамматика. — Так вы можете что-нибудь сказать о мисс Квинзель? Или посоветуете запросить рекомендацию в Аркхэме? Гордон пожевал усы. — Если вам этого специалиста порекомендовал муж, то я бы мог полюбопытствовать, почему его выбор пал именно на Квинзель, но вы говорите, что они знакомы. Поэтому, если вас что-то смущает, найдите себе другого врача. Клэр была разочарована: — Это всё, чем вы можете помочь? Брови Джима на мгновение взлетели: — Так вам всё-таки нужна помощь? — Я вижу, господин Гордон, что мои опасения насчёт методики доктора показались вам чересчур глупыми, поэтому забудьте о моих вопросах. Да и кто я такая, чтобы задавать их, ведь обычно это ваш приоритет. То есть был. Простите, я очень спешу, до свидания. — Постойте! — Джеймс еле успел ухватить Клэр за локоть — так стремительно она стартовала. — Не смею более вас задерживать, — выпалила Клэр, освобождая руку. — Брюс Уэйн мне всё рассказал. Слова повисли в воздухе, завибрировали и, словно эхо, задолбились о стенки черепной коробки Клэр. Вместо того, чтобы продолжать отталкивать руку Джима, она вцепилась в неё. Первые мысли даже и мыслями было не назвать, скорее коктейль из эмоций, и ни одной положительной. — Он-н... рассказал вам? Всё? Чувствуя, как обмякает тело девушки, Джим подхватил её под руку и повёл к одной из парковых скамеек. Клэр плюхнулась на влажное от мороси сиденье, как тяжёлый тюфяк, и тупо уставилась прямо перед собой. Она, конечно, недолюбливала Уэйна, но до сих пор всё уважение к нему прочно держалось на сохранении им её тайны. Сейчас мозг сверлил бур непонимания: что заставило его заговорить? Одно дело, что Клэр была почти готова к такому сюрпризу от Квинзель, но совсем другое — от Брюса Уэйна. Ей стало даже жаль своих хороших мыслей о нём, точнее, о его слове, которое он дал при последней встрече. Странно, что она вообще на это так отреагировала, ведь готова была к тому, что Гордон может быть в курсе событий и не стараниями Брюса. Непонимание его действий и своей реакции на это (возможно, всё ещё продолжавшееся воздействие препарата докторши) быстро перешло в негодование. Первое, что хотелось сделать, немедля поехать к нему и плюнуть в его самодовольную харю, а потом вмазать по ней какой-нибудь бейсбольной битой, и ею же по животу и, когда он упадёт на колени, размозжить ему череп и... —...размазать мозги по его коврам, по... блестящим стенам и... потолку, по... — Клэр, — Джим стоял и тряс её за плечи. — Что вы говорите? Вам плохо? Принести воды? — доносились, будто из-под этой воды, его слова. — Боже... — она помотала головой, — какой подонок... даже хуже, чем я думала. Намного хуже, чем Дж... Дж... — Джеймс. Джеймс Гордон. Вы узнаёте меня? — не сдавался он и пошлёпал миссис О'Шонесси по щекам холодной ладонью. — Давайте, ну же, очнитесь, Клэр. Взгляд Клэр наконец-то обрёл ясность, несмотря на застилавшие глаза слёзы. Она проглотила тяжёлый ком боли и горечи, прежде чем выдавила те слова, вопрос, который боялась вот так задать именно по адресу: — Что теперь со мной будет? Гордон с облегчением выдохнул и присел рядом: — Ну, зачем же так. Я ведь вам не судья и не прокурор. Тем более я не обвинитель и не наставник вашей морали и нравственности. Вы даже не должны спрашивать меня об этом. Скорее, это вопрос к вам самой. А то, что касается мистера О'Шонесси, не беспокойтесь, от меня он не узнает ни слова — даю вам слово, извините за тавталогию. Опять кто-то даёт ей слово. И этот кто-то Джим Гордон. Что? Мир сошёл с ума. Хотя, нет. Это Готэм. Клэр наморщила лоб и виновато, не веря в происходящее, спросила: — И вы не расскажете полиции? Джим заглянул ей в лицо: — А что, следовало бы? Клэр сглотнула, с ужасом глядя в его глаза: — Вы же можете арестовать меня за соучастие? — По горячим следам возможно было бы. Но в ту ночь Пятницы тринадцатого случился побег Джокера, и ваше с Уэйном, так сказать, злоключение прошло незамеченным. Теперь глаза Клэр полезли на лоб: — Тогда... не понимаю. Что же рассказал вам Уэйн? Гордон пристально взглянул на неё: — О вашей интрижке с его неуравновешенным другом из Италии и о том, как вы сговорились скрыть инцидент с вашим ранением и его виновника. Клэр готова было снова расплакаться теперь уже от того, что зря плохо подумала о Брюсе и даже пожелала ему бейсбольной биты. Она испытала облегчение, но что-то во взгляде напротив зародило сомнения в действительной искренности: — Мистер Гордон, но теперь вы это знаете и можете... — Ровным счётом ничего. — Но почему? — Ну, просто, потому что... — Джим на секунду сжал губы и закрыл глаза, прежде чем закончить фразу, — учусь быть обычным человеком. — Он прочистил горло, поправил очки и откинулся на спинку скамейки, засовывая руки в карманы. Клэр, не моргая, чуть отстранилась и оглядела его с ног до головы: — Удачи вам, сэр, в этом нелёгком деле, — отвернулась и тяжело вздохнула, смотря вдаль, на иллюминацию вывесок маркета. Пора заканчивать это рандеву. И самое время отметить это событие. Она встала, Джим тоже поднялся. — Мне было очень приятно встретиться с вами вот так просто, как все простые люди. — Протянула руку для пожатия. — До свидания, я тоже был рад нашей встрече. — Он слегка сжал её ледяную ладонь, и они незамедлительно разошлись в стороны. Первой обернулась Клэр, на светофоре, и отметила, как неловко он ловит такси и как неправильно он смотрится вне своей бывшей должности. Гордон же оглянулся только тогда, когда сел в машину, но к тому времени миссис О'Шонесси уже скрылась из виду.***
...В хладном сумраке голос твой душу согрел. Что ж он быстро остыл? Как забыть ты сумел?.. Задворки сознания. Интересно, какие они, м? Граница с подсознанием. Она существует? Как, по каким признакам определить, где ты сейчас — на задворках сознания или на пороге бездны? Где отправная точка, чёткая линия, дальний рубеж? И где его стражи? Кто они/оно/она/он такие? Почему люди так боятся неизведанного в себе самих? И кому задать все эти вопросы?.. Не знаеш-шь? О, ты никогда не задаёшь такие вопросы? Тебе просто не нужны ответы. Бои-иш-шься. Но тебе и не нужно спрашивать, потому что ответы прямо у тебя под носом, ты видишь их каждый день, но даже не догадываешься, что это они. Это заба-авно. Начинаешь понимать? А успеешь понять до конца? До самого конца? Как знать, есть ли на тебя планы у Вселенной... У Готэма точно есть. ...Никогда не была я такою послушной. Я любила тебя в этой комнате душной... Маленькая записная книжка алого цвета в кожаном переплёте с закладкой-кисточкой была убрана в один из карманов фиолетового тренча. — Тебе понравилось, малыш? — услышал Джованни, ответив на входящий по телефону, который ему вручил Джокер во время их встречи. — Да! — громко прошептал мальчик, укрывшись с головой под одеялом в своей кровати поздно ночью. — Крутяк! Я даже не мог представить, что это будет так весело! Я думал, что ты взорвёшь что-нибудь, ну, как обычно... Его кабинет, к примеру, или... — Охохо, малец, да ты будь здоров! Из пай мальчика в злодеи по ускоренному курсу? — Я не... — и тут Джованни впал в невозможность выбора между пай-мальчиком и злодеем. Он ведь не злодей. Но и не пай мальчик. Можно ведь быть ни тем и ни другим. Но кем тогда? Выбрать нужно для себя самого, и он это чувствовал. — Я не злодей. И не пай мальчик. Я посередине. — О, это худшее, что могло случиться, Джуниор. Долго не протянешь — разорвёт. Ты увидел другой путь и шагнул на него, а эти пути расходятся всё дальше и дальше друг от друга. Теперь ты уже не тот кем был. Ты изменился. Если вернёшься — солжёш-шь, и тем более тебе не стать прежним. Нет. Запасного пути у тебя нет. Хм. Остаётся только один. Ты же не злодей, чтобы отказываться отвечать за свои поступки? М? — Нет! То есть да. Но... — от рассуждений Джокера у Джованни совсем всё перепуталось, — кто я тогда, если ни тот, ни другой, а запасного пути нет? — Ты мой компаньон, Джуниор. Мы с тобой те, кто всегда отвечает за свои поступки.***